Глава 1. (1/1)

Летняя жара в тридцать градусов со знаком плюс убивала. Она удушливой волной накрывала каждого несчастного, совершившего хоть малейшее движение на свежем городском воздухе. На чистейшем, как слеза младенца, небе не было ни единого захудалого облачка. Асфальт натурально плавился на солнцепёке. Смотреть на дорогу из-за марева и бликов от лобовушек общественного автотранспорта было невозможно. Как вариант спасения было положительно рассмотрено помещение, между местными называемое ?коробкой? администратора, что разделяло собой рабочие блоки. Там просто было прохладно и стоял кулер. Ко всеобщему сожалению, отсидеться там, втупляя в подвешенный над кулером старенький телевизор, не получилось. Левый ангар ожил?— на СТО приехали поменять масло и что-то ?просто спросить?. Старый мастер размазывал по лбу пот с мазутом и вдохновенно матерился в капоте ведра. Хозяин гроба на колёсиках стоял неподалёку и также вдохновенно отстаивал честь своей ласточки, пережившей уже второй юбилей. Ржа, на которой эта птичка невысокого полёта и держалась все годы, красноречиво осыпалась на голый бетон. Правый ангар тоже ожил?— заехал на химию с протиркой залётный мерен, в очереди под палящим солнцем встал постоянник?— препод из военного училища, что на соседней улице. Второй и последний из двух рабочих с шумным вздохом оторвал себя от прохладного кожзама двух диванчиков вдоль узкого прохода и пошёл переобувать тапки на резиновые сапоги?— пальцы ног были дороги как минимум светлой памятью. Мощный удар костяшек о разделяющее стекло напомнил мне о необходимости врубить в ангаре свет. Злобно сощурив глаза, проглотила колкость?— не услышит, далеко уже,?— и ударила нужные выключатели. А потом, крякнув и вздохнув не хуже дяди Андрея, выколупала себя из любимого кресла в углу коробки. Женские дни накладывали свой отпечаток как на настроение, так и на физическую форму. Хотелось лечь и умереть, а не это вот всё. Хоспади, научи эти лбы великовозрастные закрывать за собой двери! Сквозным потоком всю грязь, сбиваемую кершом, вынесет в ?коробку? и понесёт Юричу дальше до СТО-шки. Двери-то все нараспашку подперты. А кафель драить потом мне. Да и вообще, драить… Вздохнув о тяжкой участи своей, услышала привычный шум работающего аппарата в мойке. Под глухой гул устойчивых каблуков вернулась за стойку, подбирая подол длинного лёгкого платья и падая в любимое кресло. Ленивый взгляд в сторону правого ангара показал, что сбивать грязь с машины уже начали, а ко мне вот-вот зайдут. Только-только закрытая дверь открылась, и хозяин мерена, от души хлопнув за собой, не вытирая ног о специально, что б их, положенные у каждого, падла, из трёх входов коврики прошёл к стойке. Устало уточнив, что ему надо, получила подтверждение, назвала сумму и заныкала наличность в кассу. Предлагаю присесть на любой из двух диванчиков, выпить чаю или кофе, чтобы скрасить, или в такую жару добить окончательно,?ожидание, и отвечаю на вопрос о том, сколько будет мыться машина. Параллельно заканчивая вписывать услугу в журнал, сгребла сменный шмот, с трудом выковыряла собственные сменные тапочки из угла и удалилась из помещения. Обошла через СТО, залипнув на очень интересный скрип откуда-то из недр ласточки и красноречивое ?ёпт? Юрича. Зашла за ?коробку? в сквозной коридор, с неудовольствием отмечая изгвазданый кафель, и скрылась в туалете. Переодевшись и едва не навернувшись в сырости на каблуках, крайне осторожно подобрала платье, чтобы упаси боже? не заляпать стеклянную ткань, и прошлёпала в любимую ?коробку? к любимому креслу, несколько озадачив сменой имиджа клиента. Всё просто, бро, в шортах закидывать лапки на угол стола однозначно удобнее. Наблюдая через стекло, как дядя Андрей поливает химией мерена, погрузилась в меланхолию. Всё же обезбол пью сильный, без шуток агрессивный и с хорошими побочками. Другие просто не берут. Вот и клонит в сон, распыляя сознание. Сосредоточиться на чём-то получается с трудом, и я просто растеклась в кресле, прикрыв ноющие глаза. Хоспади, как же душно… А ведь могла бы сидеть сейчас не на автокомплексе, а в какой-нибудь клинике, в окружении стерильно чистого кафеля, приятно пахнущего хлоркой, и наслаждаться кондиционером. Ну что за блядство? Столько лет псам под хвост похерено. И винить некого, никакой отдушины, целый ноль морального удовлетворения. Я типа медик. Почему типа? Сейчас поясню. На полноценного специалиста я не доучилась, но на работу в один момент куда надо устроилась. Сидела в регистратуре, была человеком ?принеси-подай-подинах? у врачей и, в общем, всячески набиралась опыта и знаний у профессионалов своего дела. И всё шло вроде бы неплохо: я ловила депрессию из-за несоответствия планки морального удовлетворения с суровой реальностью, думала о местах, куда ещё можно податься, чтобы восстановить душевное равновесие, искала подработки, надеясь в одиночку потянуть съёмную комнату, лишь бы съехать от родителей. Пока в один момент не вскрылась проблема со здоровьем. Оказалось, я предрасположена к онкологии, и одно за другим новообразования росли на органах, влияя на определённые функции моего организма. Отпуск за свой счёт с последующим увольнением, поездки по врачам, практически полное обследование всего организма и операция здорово меня подкосили. По итогу всей вакханалии я осела на пресловутом автокомплексе в качестве администратора с широким профилем возможностей, где по попечительству мамы изначально отсиживала реабилитацию, и протирала любимое кресло уже который год. С мамой местами менялась по неустоявшемуся графику, иными словами, когда захочется её левой пятке. Или моей. На реабилитации я, в силу трудностей с банальным прямохождением, могла сидеть неделями, и сидела, но сейчас мне тоже хочется отдыхать. В смысле, протирать зад не в кресле, а в объятиях любимой кровати и собак. От души зевнув, скучающе подперла щеку рукой. А ведь озадачься я раньше, всего этого можно было бы избежать. Но сыграло роль банальное незнание всеобщей нормы. Вернее, нормы-то я знала, позже заучивать и не такое приходилось, но когда дело доходило не до проблем левого человека, а до близких или самой себя, мои мозги отключались. То, что годами воспринималось мной как моя собственная норма, выходило за рамки нормы всеобщей и было звоночком Царь-колокола, который я игнорировала. Просто в силу привычки, даже не задумываясь. Страшное это дело, привычка, да-а. Но я могла бы и не заиметь её, привычку то есть, если бы мама в своё время не отстранилась от меня заботами о хлебе насущном и вечной работой. Её нельзя в этом винить, как и папу. Но то, что на меня внимание обращали, как мне казалось, меньше, чем на младшего брата, а заботу о социализации брала на себя бабушка, удручало. По примеру родителей я стала загружать себя, когда училась в школе, только бы не сидеть в пустой квартире. С появлением первой, затем и второй собаки жизнь стала менее мрачной, а по выпуску из ?второго (дур)дома? я вообще переехала в общежитие?— район у меня отдалённый, катать на учёбу было неудобно, и всё казалось оправданным. Как и провал во взаимопонимании. Но всё сложилось, как сложилось. С откровенностями в семье у нас всегда был и есть напряг, отсюда и все проблемы не только мои. А если бы да кабы, во рту росли грибы… Отвлекая меня от баобабов, стекло содрогнулось от мощного удара грубых костяшек. Вздрогнув спросонья, увидела, как меня подзывает в мойку дядя Андрей. Аккуратно потянувшись, чтобы не дай боже? не вызвать фантомные боли от заросших дырок в пузе или словить менструальный спазм, сползла с кресла. Пора работать, вода и тряпки не ждут. Я привычно протирала арки, пороги и двери, когда просто выжимать тряпку стало недостаточно. Плюнула, мрачно обозрев оставшиеся разводы, оповестила о своём воодушевлении мужчину, натирающего кузов, и направилась к туалету. Тряпку стирать. На ходу пытаясь извернуть тонкие бледные кисти, чтобы таки дожать излишки влаги с грязью, отвлеклась и увлеклась. Дядя Андрей окликает, что-то говоря. По ощущениям, очередная нецензурная насмешка-напутствие. Не со зла, а просто потому что у него такой характер. Переспросила, заранее готовя конструкцию ответной беззлобной колкости, и запнулась за длинный шланг керша. Нога в мокром сланце скользит, лишая возможности вернуть утраченное равновесие, и я, резко протрезвев сознанием, нелепо взмахнула руками. Попытка ухватиться за реальность загубилась физикой, неприемлющей такого акта вандализма, и я упала на голый бетон. С размахом приложенный затылок прошибла боль, облепившая пульсирующей горячечностью череп, из глаз выбились искры, и кто-то резко выключил лампочку. Лампочку включили также резко. С недоумением похлопала глазами, увидев не высокие металлические своды ангара, а самый обычный, белёный, что б его, потолок, какой есть в каждом доме. Удивилась ещё больше, когда ожидания боли не оправдались. Зря готовилась что ли? А где?.. Вообще всё? Где боль от падения, от ушиба как башки, так и тела, бунт нежного организма на неожиданный стресс? Я не спорю, подготовиться к таким вещам невозможно, но только открыв глаза, я уже настроилась, что сейчас мне будет очень хреново, а это самое хреново где-то потерялось. И какого, простите, ху..? Хмурюсь, прислушиваясь к себе. Собственное своё ощущается не совсем уж своим. Озадаченная, обвожу мутным взглядом окружение, неожиданно обнаруживая у себя чёлку, упавшую на глаза. Блять, года два как отрастила, какого хрена моя средняя длинна укоротилась? Да ещё и светлее, что ли стала?.. Оставив волосню в покое, окинула комнату взглядом повторно. Моё минусовое зрение не давало обозревать вообще всё, но и видеть я что-то видела, а чего не видела, то дофантазирывала. Итог выходил необычный: такой комнаты нет ни у меня, хотя бы потому, что свою я делю с мелким, ни у кого из знакомых. А для больницы слишком обжито и крайне нетепично. Вот, например, деревянный меч протащить в застенки палаты великовозрастной кобылы никто бы не дал. Да и обои такой фривольной раскраски уж точно не поклеили бы. Я даже знать не хочу, что курил художник, если в его представлении существуют пчёлы-мутанты в фиолетово-розовую полоску. И летают эти волшебные создания к цветочкам вырвиглазного рыжего оттенка. С синими листиками. Заебись. Сожмурила глаза до бликов и снова открыла. Проморгалась, но картина не изменилась. Я в чьей-то хате, лежу на полу, укутавшись в одеяло как в кокон, и у меня ничего не болит. Последнее самое странное и озадачивающее. Даже в состоянии покоя, стоит мне прислушаться к себе, я ощущала напряжение мышц живота в области верхнего рубца. Нижние в силу расположения ближе к костям могли побаливать при надавливании, но верхний, на складке пупка, был, сцука, особенным. Вплоть до эластичного бандажа. И женские праздники… Осознав, в удивлении округляю глаза. Спазмов нет. Да ну нафиг, быть не может. Что-то здесь нихрена не чисто, но вот что?— вопрос. И я искренне хэ-зэ в этой дилемме. Поскребла привычно-коротким, но почему-то стриженным полукругом когтем щеку. Озадачившись маникюром, уделила ему больше внимания, с удивлением осознав, что вот эта загорелая крепкая жилистая кисть двигается по моему желанию. Маленькая и тонкая, как у ребёнка, но выглядящая крепче моей настоящей, рука была в специфических мозолях, ещё не успевших загрубеть, как у профессионалов. По типу таких я видела у нашего знахаря, практикующего фланкировку и обучившего меня основам. А по итогу обучения выдавшего на памятной попойке хмельной мне сабли и сказавшего: ?Работай?. Так быстро, как тогда, я, наверное, никогда не трезвела. Всё же заточенные лезвия, на скорости пролетающие у тела, мотивируют, стимулируют и вообще повышают внимание. Вернувшись к насущному, заинтересованно рассмотрела загар, насколько возможно высунув руку из-под одеяла. Я вообще-то загореть никогда не могла, всегда сгорала, а нынешнее лето на выезды к водохранилищу не располагало в силу смутной эпизоотической обстановки. Про предыдущее и говорить нет охоты?— очень больно бьёт морально то, что другие могут себе свободно позволить, тогда как ты банально ходишь как инвалид. В общем, по сути всю жизнь я хожу белой молью. Мой максимум?— какой-то персиковый оттенок под облезающей кожей. И веснушки, да. Передавшаяся мне от папы особенность ловить поцелуи летнего солнца собственным таблом. Не более. А тут?— тёмная, жутко странная сухая кожа. И, вроде как, моя. Мысли в голове начинают робко выползать одна бредовее другой. Вплоть до посмертия со сбывшимися мечтами. Не думала никогда на себя, что праведник, жила по своим понятиям, хоть и полагалась на других. Но я не руководствовалась конституцией ?высшей инстанции?. Однако если это, хе, Рай, то деревянный меч нихрена на саблю не похож. И где гарем бруталов? И Харлей? За последний обиднее всего?— о мотоцикле я мечтаю давно, но всё боюсь. Водитель из меня неуверенный, прав нет, навыков ноль целых. А ветер в харю люблю, и хотя бы прокатиться на вожделенном байке жаждалось до мочи? по ляжкам. Весь настрой и поднявшийся было дух сбивали грёбанные пчёлы на дурных обоях. Хоспади прости, какое всё-таки убожество, поди найди ещё одно такое. Знать бы, кто рассторался,?— руку пожала бы этому упоротому человеку. Но против мыслей удобнее укуталась в одеяло. Мне мягко и хорошо, пофигу, что на полу. Надо подумать. Через несколько секунд пришла к мысли, что думать мне лучше не стоит, слишком много херни вылезает из засоренных мозгов. А вот осмотреться лишним не будет точно. Только начав выкручиваться из кокона, пытаясь не окуклиться окончательно, уловила шаги за дверью, становящиеся всё более отчётливыми по мере приближения мужчины. В последнем я уверена, только они так характерно шлёпают по полу. Вот блять. Бля-бля-бля. Сейчас я огребу-у-усь… Малохольно ныкаясь обратно под одеяло, напряглась, стараясь подготовить себя едва ли не ко всему. И поняла, что закрыться одеялом было тупизмом. Ой дура-а-а… Вот сейчас сюда зайдут, отпинают меня, хорошо если только это, и пиздец котёнку. А шаги, между тем, заглохли под самой дверью. Раздался негромкий стук и мужской?— угадала! Гы, мне кранты,?— голос что-то сказал. Я тихо афигела, потому что нихрена из сказанного не поняла. А потом выпала в осадок?— говор с обилием ?ч?, ?п? и ?х? до дибильного напоминал корейский. Помню, одногруппницы тащились с к-рор’а, и у меня не было выбора, кроме как посмотреть, послушать и немного узнать о Корее. Я искренне надеялась, что ошибаюсь, но мужчина опять что-то сказал и открыл дверь. К собственному изумлению я осознала, что начала если не понимать говорящего, то вникать к ситуацию. Вроде как, интересовались моим самочувствием и хотели зайти. Дверь была открыта. Не шевелясь под слоями одеяла, слышала, как прошагали до недо-кокона, замерли на несколько секунд и со вздохом опустились рядом. Со звонким стуком ударилась какая-то посуда, неаккуратно поставленная на пол, а на меня легла рука. Мужчина начал что-то говорить, и чем дальше он продолжал, тем больше я терялась в мире. Что происходит? С какого перепугу я, знающая лишь русский разговорный и русский ненормативный, улавливаю суть речи на корейском и, готова поклясться чем угодно, начинаю дословно понимать смысл? Ебануться палки гнутся… Вот это стрём. Если без шуток, мне становилось страшно. Жуть пробирала от одного осознания того, что говорил пришедший. Он звал меня Миро?й, называл своей племянницей, говорил о смерти ?моего? отца и о том, что зацикливаться на его последней воле не стоит. Из его слов становилось понятно, что ?мне? лет совсем ничего, только-только первые классы в школе пошли. Или должны пойти. И я должна жить дальше… Меня против воли бросило в дрожь. Мысли бешеным клубком скакали в голове, остановиться на одной не представлялось возможным, но я и не пыталась. Перед глазами проносились последние события. Могло ли быть так, что удар вышел слишком сильным? Теоретически, я могла расшибить голову. Бетон страшен своей плотностью. Никакого намёка на амортизацию. А я падала… Я?.. Нет, решительно невозможно даже предположить собственную смерть. Но тело дрожало, спину леденил жуткий холодок робкого предположения, из широко раскрытых глаз градом сыпались слёзы, а крепко сцепленные скулы ныли. Ни всхлипа, но мужчина ощутил, что со мной что-то не так, и принял это на иной счёт. Меня стали поглаживать, говоря слова утешения. Просили выплакаться, мол, так советовал детский психолог. Да и вообще мне полегчать должно, нельзя всё в себе держать.—?На похоронах ты держалась, но здесь кроме нас никого нет. Не бойся, всё будет хорошо… Поплачь, поплачь… И я плакала. Кривила губы, жутко дрожала и плакала. Закусив одеяло, сминая руками пододеяльник, я старалась сжаться настолько компактно, насколько это было возможно. Ощущение горячих рук через ткань резко контрастировало с внутренним ужасом, мозг сходил с ума, и в какой-то момент я затихла. Лампочка в этот раз выключалась постепенно…*** Я проснулась в кровати, заботливо укутанная пледом. Одеяло, впитавшее в себя литры моих соплей, висело на раскладной сушилке, просыхая после стирки. За окном успело стемнеть. Мысли ленивыми клубами ворохались в голове, двигаться не хотелось. Инфантильно окидывая взглядом комнату и растирая опухшие веки, натолкнулась на какую-то посудину, замотанную в полотенце. Живот булькнул, ощутился голод. Меланхолично поднявшись и сев, потянулась к тумбочке, на которой стояла еда, раскрыла полотенце и сняла запотевшую крышку. Аромат чего-то съедобного забился в ноздри, и возникло ощущение, подкрепившееся не-моим воспоминанием, что нормально ела я давно. Даже не вчера. Детские руки как-то привычно взяли палочки, придвинув посудину и начав смешивать овощи с рисом. Мясо с яйцом поверх, находящееся в центре композиции, тоже перемешалось. Откуда-то всплыло название блюда?— пибимпап. Любимое блюдо, потому что праздничное… Оно требовало много простых ингредиентов, но которых не было в доме, и отец раз в год оказывал такую честь в не-мой день рождения. Как он твердил?— день, когда был рождён продолжитель рода. Всплыло странное неудовольствие тем, что обед находился в керамической посудине. На смену этой эмоции пришла лёгкая печаль: у дяди не такой большой доход, чтобы обзавестись фарфоровым или каменным горшком. Свой дом уже успех. А за такими мыслями возник и вопрос: откуда я это всё знала? Тело же механически начало есть, игнорируя темноту, и кушало на удивление аккуратно, хотя я никогда не могла понять, как можно есть рис палочками. Большая чашка вскоре опустела, неведомым образом утрамбовавшись в детском желудке. Захотелось пить. Я прищурилась, рыская взглядом, и натолкнулась на пузатую кружку. В ней?— банановое молоко. Любимый напиток, потому что по случайности единственный раз пробовался не-мной… В тот день отец уходил в город за продуктами и в числе прочих принёс молоко. Он умел его использовать так, чтобы детям была польза. Но спутал обычное молоко и банановое из-за схожести упаковок и усилил тренировки, чтобы с потом и кровью вышло всё то, что было поглощено. Загорелые, не по-детски крепкие ручки обхватили кружку, и я жадно присосалась к странному напитку. Разумность бухтит: голимая химия, то же пастеризованное молоко, только с ароматизатором и красителем, детям не стоит такое употреблять на постоянной основе. Тело же игнорирует и продолжает жадно пить, пока не находит дно. Сдвинув пустую грязную посуду на тумбу, сыто завалилась обратно на кровать. Пустой взгляд уперся в потолок, а затем начал скользить по комнате. Глаз ничто не цепляет. В голове усталый вопрос: ?Какого хера?? Я устала лежать на спине, но менять положение и продолжать лежать тоже не было охоты. Встала. Холодно?— жуть, но тёплых носков у ребёнка нет. Зато под кроватью обнаруживаются тапочки, в них незначительно, но всё же теплее. Тело какое-то вялое, ватное, хотя приятная сытость уже разлилась. Чувствуется бодрость, откуда-то ощущается энергия. Разумность укоряет беспечность, выдавая на вскидку энергоёмкость ужина. Тело пожимает плечами. Хочется пить. Банановое молоко только притупило жажду и дало возможность желудку облегчить процесс переваривания. Знахарь учил меня, что человеку в день нужно пить от двух литров воды, и я поменяла свои привычки, практически отказавшись от чая и кофе в пользу простой тёплой воды. Отец учил ребёнка, что для поддержания и улучшения физической формы необходимо следить за запасом ресурсов организма, а следовательно, пить больше жидкости, но не разом, а по чуть-чуть. И тело привыкло. Собрав посуду, вышла из комнаты и оказалась коридорчике. Стараясь сильно не шуметь великоватыми тапками, прошла мимо закрытой двери, перед прихожей свернула в пустую гостиную и спокойно дошуршала до кухонного уголка. Стараясь сильно не шуметь, так как дядя уже спит, с трудом дотянувшись, помыла посуду и оставила стекать. Рядом на столе увидела давно остывший полуполный чайник, и не лишила себя удовольствия жадно присосаться к прохладной воде. Кайф-ф-ф… Ощутив небывалое облегчение, с проснувшимся интересом оглянулась в полумраке. Гостиная небольшая, но за счёт какой-то пустоты, необжитости кажется просторной. И темно, как в ж… Хоть глаз выколи. Кухня же представляет собой специально отведённую зону в гостиной, растянувшись компактной стенкой. Рядом?— очередная дверь, но эта?— в санузел. Недолго думая, включила свет, не успев закрыть глаза, и ослепла. Привыкнув к освещению, проморгалась и зашла, оценивая минимализм, и уткнулась взглядом в своё отражение. Ё-о-об твою мать… Неужели это и правда я? В зеркале над невысоким рукомойником за мной повторяла движения малявка с отросшим ёжиком светлых не то русых, не то рыжеватых волос азиатской наружности. В недоумении округлила чистые карие глаза с двойным веком. Попыталась привычно скептически изогнуть бровь. Ухватила локон. Рассматривая волосы на свету, пыталась понять, это краска такая или что? Но отлив слишком естественный. Тогда я?— смесь кровей жителя Кореи и, не знаю, европейца? Нда, дела-а-а. Взъерошила космы, повертела головой, высокомерно сощурила глаза и вскинула подбородок, всматриваясь в каждую деталь. Нос, камень преткновения, пугающий меня у всех азиатов, был очень похож на мой?— такой же чуть вздёрнутый, с оформленной переносицей, только без горбинки и не столь выдающийся. Здесь я его ещё с асфальтом явно не знакомила. Дышалось легко, переносица не деформирована, хрящи целы. Вау. Я с новым интересом рассматривала собственное лицо, лишённое родинок и шрамов, по-детски чистое, ещё не знающее всей прелести подростковых прыщей и чёрных точек. Но видно, что уже сейчас девочка ухаживала за собой, по крайней мере пыталась в силу возможностей и навыков. Заинтересовавшись, на всякий случай тщательно прикрыла за собой дверь и разделась. Тело тренированное, но совершенно не похожее на моё в том же возрасте. Крепкое, поджарое. Нет тех шрамов, следов переломов… Я осеклась, недоуменно извернула правую руку, помассировала и прислушалась к себе. Нифига, ломала. Лучевая кость… Косой что ли?.. Но без смещения. И локтевая пострадала, при пальпации видны невнятные рубцы. Нда-а-а. Внимательнее прислушавшись к себе, обнаружила застарелые трещины на рёбрах, что-то на берцовой кости и нечто неоднозначное с голенью. Связка, что ли, порвана была? В любом случае, надо будет посмотреть на своё состояние после физических нагрузок. Более того, с немым изумлением пощупала шрамы. Шили, однозначно… Жесть какая. Потянулась, привычно выпрямляя позвоночник. Тело благодарно отозвалось и показало, что может больше. Залипла в зеркало, наблюдая, как перекатываются под кожей мышцы. Чёрт возьми, даже когда я занималась спортом, у меня не было такого тела. Через какие же тренировки этому ребёнку пришлось пройти?.. Отзываясь на невольное пожелание, в памяти обрывками вспыхнули и тут же погасли воспоминания. Отец не знал пощады. Он не воспитывал ребёнка, оставшегося без матери,?— он дрессировал себе наследника. Настолько помешанный на пути меча, что во имя его спустил на тормозах всё, что только мог, даже сбережения на учёбу. Из былого богатства помешанный не смог спустить только додзё, где и помер. Здание и небольшая прилегающая территория остались за ребёнком в качестве наследства. Надо будет смотаться, оценить. Свой угол лишним никогда не будет. Вздохнула, в последний раз по-девичьи крутанувшись перед зеркалом. Поиграла мышцами, изображая бодибилдера, и невольно улыбнулась абсурдности. Пытаясь найти плюсы и в таком своём положении, привычно попробовала пробить заслон пессимизма. Попытка провалилась, ни единого оптимистичного пункта не обнаружилось. Снова скиснув, оделась, умылась и замерла, пристально глядя в отражение не-своих карих зыркалок. Детское лицо напротив некрасиво перекосило. Прости хоспади, пойду-ка я лучше спать…