i won't fall in (1/1)

Спасение утопающих?— дело рук самих утопающих.Эти слова врезаются в сознание Мидории Изуку солнечным воскресным утром как пальцы резко погружаются в холодную воду.Он?— утопающий.Это ясно с первого взгляда?— канцелярский нож в одной руке, ватный диск, пропитанный хлоргексидином, во второй. Он?— черно-белая иллюстрация в словаре напротив термина ?утопающий (то?нущий)?.Утопающий сидит на бортике ванной и мелко дышит. У себя в голове он считает до трех: ?Один, два, ауч?. Лучше не останавливаться на одном, быстро и резко проходиться по всему бедру, раз, два, три. Спустя несколько секунд кровь выступает на розоватых краях порезов, показывая, что вторая полоска получилась самой длинной.Изуку смотрит на бедро пустым взглядом, и думает, что заслужил большего.Он размазывает кровь диском, оставляя длинные коричневые полосы на покрывшейся мурашками коже. Сегодня только правое?— с левым он вчера перестарался, разрывать корочку заново не стоит?— можно испачкать кровью спортивную форму.Тошнота подкатывает к горлу?— от запаха крови и спирта это, или от резкой боли, он не знает, да ему и не важно. Утренняя тренировка ждет.Он надевает боксеры, со свистом выпуская воздух между зубов, когда ткань касается едва подсохших царапин. Поверх?— спортивные штаны. Нож и ватный диск?— в карман, бутылочку с хлоргексидином?— на полку.Мама уже стоит у двери, зевает и приветственно машет рукой.—?Доброе утро. Как спалось?—?Доброе.Он еще не завтракал, но его уже мутит. Лучше пойти на стадион сразу, не задерживаясь на перекус, чтобы его не стошнило на тренировке. Изуку вешает сумку на плечо, приседает, чтобы завязать шнурки, а распрямляясь чувствует, как едва слипшиеся края порезов снова расходятся. Это не больно, но слегка тянет, к этому чувству он никак не может привыкнуть?— так же, как и к жгучей, пусть и ожидаемой, боли сразу после.Он не знает, как это называть. Ему не нравится слово ?резаться?, слово ?самоповреждение?, все это кажется слишком серьезным, а то, что делает он, всего лишь привычка, ничего особенного, многие подростки через это проходят, так ведь? Он не ненавидит себя, он не хочет умереть, это просто своеобразный способ выражения эмоций.Он правда заслуживает это.За свою лень, недостаточное количество усилий, приложенное к учебе и тренировкам, он четвертый в классе по успеваемости?— даже здесь Каччан обошел его. За свои ошибки, за идиотское поведение, слова, которые он говорит не к месту, которыми ранит других людей. За свою исключительно дружескую привязанность к Очако Урараке, неспособность ответить на ее явные чувства, но и излишнюю слабость, не позволяющую поставить точку и отвергнуть ее, объяснить ей. Он дает ей надежду, раз за разом заговаривая с ней, а она заслуживает большего, чем глупый Деку.Черт, Всемогущий должен был найти сосуд получше. Уродливые рваные шрамы, идущие поперек пальцев, напоминают ему о своей беспомощности и бесполезности; шрамы на бедрах же, тонкие, пересекающиеся, и постепенно теряющие нежно-розовый цвет, напоминают ему о том, что его единственный способ решения проблем?— брать в руки нож и заставлять себя шипеть от боли. Хочется показать Всемогущему, как он может драться, использовать причуду, скручивать злодеев, но пока что он может только сидеть на бортике ванной и мелко трястись, смачивая ватный диск хлоргексидином.Апрельский ветер холодный, но солнце светит ярко, бьет в глаза. В раздевалке Изуку быстро сменяет толстовку футболкой и спортивной курткой ЮЭЙ, выходит на стадион и потягивается. Теперь порезы не открываются, за те семь минут, что он шел сюда, они успели слегка опухнуть и покрылись мягкой корочкой. Он тянется к одному носку, потом к другому, быстро разминается, бежит круг трусцой.Пробежки действительно приносят удовольствие. С каждым днем это дается ему все легче: одышка не появляется ни после первого, ни после второго круга, ноги кажутся легкими, голова?— удивительно пустой, ни одной лишней мысли, только воздух, ставший обжигающе-холодным, гравий, смятый кроссовками, Тодороки Шото, выходящий из раздевалки.—?Доброе утро, Мидория.Изуку близок к тому, чтобы встретиться с гравием носом, но он ловит равновесие, останавливается у скамьи, приветственно машет рукой.—?Доброе утро, Тодороки. Тоже вышел потренироваться?Нет, конечно, просто посмотреть пришел.—?Да, не хотелось дома сидеть.Снова ссора с отцом. Изуку кивает, возобновляет бег. Солнце слепит глаза.Нужно было вести себя по-другому.Нужно было назвать его по имени, они же друзья, как-никак, спросить, как он, нужно было улыбаться не так, не до зубов, держать спину прямее.Есть чувства, которые Изуку не понимает и не осознает?— а потому боится их и прячет как можно дальше. Почему ему так важно, что подумает Шото? Почему его сердце колотится так сильно? Почему воздух становится таким вязким, тяжелым, ноги заплетаются?Он устало падает на скамью, тяжело дышит, достает из сумки бутылку воды и чуть не проливает половину на себя. Щеки наверняка красные, волосы налипли на потный лоб, под подмышками темные круги. Шото бежит так легко, будто летит?— его ноги длинные, сильные, штаны закатаны почти до коленей, и Изуку видит, как напрягаются мощные икры, как выпирает ахиллово сухожилие, а когда Шото пробегает совсем рядом, легко почувствовать его запах?— шампунь, одеколон, дезодорант, стиральный порошок, мятная свежесть жвачки. Кажется, будто он не устает и не потеет, его дыхание ровное, лицо спокойное, причуда идеальная, кожа чистая, Шото Тодороки?— божество во плоти, а не человек.Теперь, когда он здесь, тренироваться сложнее. Изуку словно со стороны видит свои неловкие движения, глупое выражение лица, слышит свое забитое тяжелое дыхание. Быстро закончив едва начатое упражнение, он хватает сумку и вылетает со стадиона не переодевшись. Щеки все еще горят, недоумевающий взгляд Шото стоит перед глазами. Нужно было попрощаться, нужно было остаться, нужно было уйти раньше, нужно было вообще не приходить, вести себя по-другому, говорить больше, меньше, молчать совсем, резать себя сильнее, может тогда до него бы дошло, что с ним не так, почему он такой тупой.Мысли в голове превращаются в пчелиный рой, гудящий и бьющийся о стенки черепа, ничего не осталось от утренней пустоты и спокойствия. Изуку застывает у входной двери и с силой бьет себя кулаками по бедрам. Слегка жжет, боксеры липнут к крови.Мыслей становится меньше.Если дышать размеренно, медленно и глубоко, семь секунд на вдох и пять на выдох, будет легче. Сердце бешено колотится, комок стоит в горле, руки дрожат так, что ключ не попадает в замочную скважину. Так зайти домой он не может?— мама спросит, что случилось.Разве что-то случилось?Вдох?— раз, два, три, тупой Деку, четыре, пять, глаза Тодороки Шото, шесть семь. Голова кружится от перенасыщения кислородом, в глазах слегка темнеет, выдох на пять, четыре, три, просто дыши, два, один.Он заходит в квартиру, стягивает кроссовки, наступая на пятки. Мама на кухне, готовит. От запаха еды тошнота возвращается. Изуку знает, что ему нужно поесть, но он просто не может себя заставить.В ванной тихо, ничем не пахнет, стены белые, замок на двери обеспечивает безопасность. Здесь ему спокойнее. Он специально не смотрит в зеркало, снимая тренировочный костюм, зная, что вид собственного лица заставит его сорваться, разбиться в слезах прямо здесь, над раковиной, на голом холодном кафеле. Штаны чистые, а вот боксеры пропитались кровью. Изуку снимает и их, замачивает в холодной воде и трет, сдирая кожу с пальцев. Зеркало будто нависает над ним, просит поднять голову?— и он не выдерживает, смотрит в собственные глаза и на свои порезы.Зрачки и бедра?— вот что он видит. Больше ничего не осталось от Мидории Изуку.От жалости к самому себе его чуть не выворачивает.Он выключает воду в кране, выжимает боксеры, надевает домашние мягкие черные штаны, на которых не будет видно ни одного пятна, вытирает лицо влажным полотенцем и выходит из ванной.—?Ох, Изуку, я и не заметила, как ты пришел. Завтрак готов!