Хаваи фишек (PG-13, флафф, немного hurt/comfort) (1/1)

Ибрагим тянет его по улицам, тянет, ухватив за рукав?— немыслимая непочтительность, Ибрагим бы никогда так не поступил, будь они во дворце, но они не во дворце, и Сулейман едва сдерживается, чтобы не схватить Ибрагима за руку, не сжать его ладонь в своей ладони. А Ибрагим, огибая скопления людей, ведёт и ведёт его куда-то вглубь, и Сулейман, согласный идти куда угодно, лишь бы за Ибрагимом, всё-таки спрашивает:—?Куда ты меня ведёшь?—?Ищу нежилой двор,?— не оборачиваясь, говорит Ибрагим, и эта дерзость, это попрание традиций Сулейману нравятся так сильно, что сердце начинает стучать быстрее. Во дворце все держат дистанцию, прячут глаза, склоняют головы?— и Ибрагим в том числе,?— а здесь, вдали от слуг, обязанностей и традиций Ибрагим держится с Сулейманом почти как равный, и этого ?почти? Сулейману хватает с лихвой. —?Хочу показать вам фейерверки.Сулейман всё-таки не выдерживает, сплетает свои пальцы с пальцами Ибрагима. Дерзость Ибрагима перемешивается с юностью, юностью, которой у Сулеймана никогда и не было. Когда-нибудь Ибрагим повзрослеет, станет серьёзнее, вдумчивее, спокойнее, и тогда его дерзость уже не будет такой явной, но она будет?— и Сулейман лишь от одного этого знания улыбается. До Ибрагима он был один, всю свою недлинную жизнь один, словно его семья сделала от него несколько шагов в сторону, а про остальных во дворце и говорить не приходилось. Но потом появился Ибрагим, Ибрагим, которого стоило лишь расшевелить, стоило лишь показать, что стоит довериться, что стоит доверять, чтобы он стал тем, кого Сулейману не хватало всю жизнь.Неудивительно, совершенно неудивительно, что Сулейман не мог думать ни о ком другом, кроме Ибрагима, неудивительно, что Ибрагим захватил и его душу, и его сердце с первого взгляда?— и совершенно неудивительно, что Сулейман готов был сделать что угодно, чтобы Ибрагим хоть раз ему улыбнулся, потому что от улыбки Ибрагима, казалось, всё вокруг заливало светом, и этот свет забирался в душу Сулеймана, отогревал её, и Сулейман стоял, впитывая эти улыбки, стоял, и руки у него от солнечных улыбок Ибрагима слабели.Ибрагим наконец добирается до двора и помогает Сулейману забраться наверх. По крышам Сулейман лазает плохо: не хватает ни сноровки, ни опыта, зато Ибрагим взлетает, как сокол, словно почти ничего не весит. Сулейман раньше и подумать не мог, что будет счастлив учиться залезать на деревья, крыши, стены, что будет счастлив сбегать с вечерних молитв и из дворца, купаться в ночном озере, встречать рассвет, обманывать стражу, что будет счастлив идти с Ибрагимом куда угодно, лишь бы вместе. Лишь бы Ибрагим его сопровождал, лишь бы шёл рука об руку, потому что вместе с ним Сулейман пошёл бы и в самое пекло ада.Ибрагим садится, а потом и вовсе ложится на крышу, и Сулейман опускается рядом. Фейерверк в честь его отца, Селима, в честь его побед, и Сулейману порадоваться бы за отца, за расширяющуюся империю, но ни радости, ни гордости не находится. Поскорее бы уехать из столицы, дальше от отца, вернуться в Манису и забыть о нём до следующего похода?— или до следующего внезапного визита.Сулейману, конечно, хочется, хочется побыть с отцом?— но не хочется в очередной раз наткнуться на стену, холодную и склизкую стену презрения, и от этого противоречия Сулеймана едва не разрывает. Отец не обронил и пары слов о регентстве Сулеймана, хотя Сулейман, коря себя за, казалось бы, давно вытравленное желание угодить отцу, вышел за пределы своих возможностей, делал почти идеально?— и получил в ответ привычную, но от того не менее обидную реакцию. Сулейман и не ждал похвалы от отца: уж чего-чего, а этого от никогда и не слышал, но надеялся хотя бы на то, что отец заметит. Не заметил.—?Шехзаде,?— Ибрагим касается его руки, и Сулейман отводит взгляд от тёмного неба. Касания Ибрагима для него целебны: тяжесть, поселившаяся в душе после воспоминания об отце, немного развеивается. —?Вы думаете о повелителе?—?Не могу о нём не думать,?— признаётся Сулейман и ложится рядом с Ибрагимом, притирается к нему, кладёт голову на плечо. Сулейман любит спать у Ибрагима на плече: так спокойнее, легче, и если его будят кошмары, то Ибрагим успокаивает его нехитрой лаской. Но ещё больше Сулейман любит спать, уткнувшись в затылок Ибрагима и обнимая его двумя руками. От запаха Ибрагима, от его тепла, от рук на своих руках Сулейман засыпает моментально?— и кошмары обходят его стороной. —?Скорее бы уехать домой, в Манису.—?Однажды и столица станет вашим домом, шехзаде,?— ласково говорит ему Ибрагим, и Сулейман вздыхает. Столица с её неприветливым улицами, с её многолюдностью, многоступенчатостью совсем его не привлекает. И дворец, в котором Сулейман прожил столько месяцев,?— тоже. Это всё не его, это всё ему чужое, и сколько лет ещё пройдет, пока он действительно сюда вступит не как шехзаде, но как падишах?—?Не хочешь отсюда уезжать, Ибрагим? —?Сулейман усмехается едва заметно. В отличие от него у Ибрагима столица не вызывает столько неприязни, и ориентируется он в ней не в пример лучше Сулеймана.Ибрагим скашивает на него глаза, но ответить не успевает: в небо взлетает первый фейерверк. А за ним ещё и ещё, и они разрываются в воздухе, оборачиваются яркими мимолётными цветами?— и тут же исчезают. Сулейман видит фейерверк не в первый раз в своей жизни, но в первый раз ему действительно рад. Потому что смотрит на него не из окон дворца, потому что рядом с ним Ибрагим?— и потому что Ибрагим, повернувшись, почти нависая, целует его, а Сулейман не закрывает глаз, и небо над ними расцветает всполохами, и Сулейман вжимается в Ибрагима, не разрывая поцелуй до тех пор, пока не заканчивается воздух.А фейерверки над ними продолжают взрываться: их выпускают до странности много. Только как они взрываются, Сулейман не слышит: шумное дыхание Ибрагима?— обычное, то, в которое Сулейман вслушивается всегда и везде?— заглушает ему все звуки.Сулейман даже не слышит собственных слов.Зато их слышит Ибрагим?— и под очередной взлёт фейерверка целует его снова.