Часть 4 (1/1)

Родион и Дмитрий не знали куда идти. Найти прямо сейчас квартиру подешевле не представлялось возможным, а возвращаться стал бы либо последний идиот, либо тот, у кого совсем совести нет. К счастью, ни теми, ни другими наши герои не являлись. Смеркалось. Солнце уже скрылось за горизонт и наступила ночь. Пахло сырой землей и дождем. Легкие наконец не сдавливали пыль и зной. На удивление, чувство свободы приятно одурманило сознания Раскольникова и Разумихина, хотя их по-прежнему не отпускала грусть. Они стояли около единственного фонаря на этой улице. Наконец Раскольников сказал и без того известный факт: "Нам некуда идти." Внутренне Разумихин обрадовался тому, что Родя подал голос. Это означало то, что Раскольников еще жив. - Мы можем на некоторое время остаться у одного моего хорошего друга. - как можно более бодро произнес Дмитрий. - Как далеко нам идти и знаком ли я с ним? - Гм, мы были на одном курсе, однако ты не хотел иметь с ним знакомства. Может, ты даже вспомнишь его. С рыжими волосами, курчавый. Вечно хохотал на всю аудиторию, еще ходил презабавно, чем-то кошку напоминал. А идти нам в сторону Зосимова, только на 2 улицы дальше. - Ха-ха, про кошку ты верно подметил. Как бишь его? Лаврентий? Когда ты успел с ним сблизиться? Далеко однако идти придется. - Раскольников, сам себе не отдавая отчета, вдруг почувствовал беспокойство. И если бы ему сейчас сказали, что это ни что иное, как ревность, то он с пеной у рта начал бы доказывать, что это не так. - На одном из вечеров, где, уже не вспомню, но у кого-то на дому мы познакомились. Говорили о том, о сем. Представляешь, он социалист. Маркса говорит, читает. - Социалистов нынче пруд пруди, а спросишь, мол, что такое, этот социализм, так они толком ничего путного сказать не могут. Блеют про свое "общее дело, общее дело", а сами все тему перевести хотят. - Ну, ну, он не такой. Вы встретитесь, поймешь. Кстати, меня вот недавно попросили перевести какой-то выпуск Рейнской газеты. Ее Маркс писал. Лет двадцать пять так назад. И ведь идеи пишет он интересные. - И какие? - Придем к Лаврентию, узнаешь. И я должен сказать тебе... Он знает про нас. - Когда ты рассказал ему? - стараясь сказать это легко и непринужденно, как спрашивают о погоде на завтра, Раскольников все же расслышал нотки беспокойства в своем голосе и поежился от этого. - Когда мы были на том самом вечере, где познакомились, я напился. Нам было по пути. Пока шли домой, я говорил самые разные несуразные вещи. И вот разговор каким-то образом коснулся дел сердечных и я сказал ему, что люблю тебя. - на этих словах Дмитрий покраснел и постарался отвернуться от Роди, сделав вид, что ищет табличку заветного дома. - И как же он отреагировал? - факт последнего действия не скрылся от проницательного Родиона и он усмехнулся, в мыслях отмечая, что Дмитрий, когда смущается, необычайно мил. - Ты не поверишь, но он ответил, что ему жаль меня, ведь мои чувства скорее всего остались бы безответны. Так же, как и его, правда, он не стал говорить, о ком он. А впрочем, неважно. И ни слова об отвращении или осуждении. - Странный он какой-то. - Когда это вдруг здравомыслие превратилось в странность? - С тех пор, как народ опьянел. - последние слова Родион произнес серьезно, даже холодно. На такой ответ Дмитрий лишь пожал плечами и не стал донимать разговором Раскольникова, неосознанно чувствуя, что ничем хорошим такой разговор не закончится. Тем временем, они подошли к трехэтажному дому и открывали дверь. Она жалобно скрипнула и впустила героев. Они поднялись на 3 этаж в кромешной тьме. Шаги гулким эхом раздавались в пространстве. Только луна через единственное окошечко в подъезде освещала лестничную площадку. Дмитрий смог разглядеть нужную дверь и постучался. По прошествии минуты, он повторил стук. - Ты уверен, что дома вообще кто-то есть? - Есть. Дело в том, что гости, как правило не приходят в двенадцатом часу ночи. - Дмитрий, хотя это было несвойственно для него, позволил себе выразиться саркастически. Наконец за дверью послышались шаги. Через секунду другую ее отворил Лаврентий. Это был юноша двадцати четырех лет, с рыжими вьющимися волосами и средним телосложением. И без того бледная кожа в свете луны стала еще светлее и напоминала кожу дам с картин середины восемнадцатого века, что была пропитана свинцом. Стало очевидным, что его разбудили. Не смотря на то, что на лице его застыло вопросительное выражение и оно немного опухло, как бывает после сна, оно не становилось глупым. - Здравствуй, Дмитрий, что привело тебя ко мне в такой поздний час? И с тобой Родион? - Здравствуй, брат. Тут произошла одна вещь, очень важная. Ты не мог бы впустить нас, чтобы я смог посвятить тебя? - Да, проходите. В квартире был бардак. По всюду стояли кружки, валялись газеты, книги и бог весть что. Радовал тот факт, что не смотря на это, в помещении не пахло гнилью и не веяло спертым воздухом. Стало быть, Лаврентий часто проветривает. Хозяин повел Дмитрия и Родиона в гостиную и жестом предложил присесть. Раскольников чувствовал себя чертовски неудобно, прекрасно понимая, что их по праву теперь можно назвать бездомными и от этого самого Лаврентия, сейчас зависит многое. Родя не знал, стоило ли сейчас с ним поздороваться, ведь они уже перешагнули порог. Заводить ли дружескую беседу, участвовать ли самому в рассказе Дмитрия, как рассказать, что их можно сказать, выгнали. Но больше всего он, пожалуй мучился от стыда. Наконец сев, Дмитрий вкратце рассказал дело. - Ха-ха-ха, а я знал, что вы ребята рано или поздно, какой угодно ценой, а сойдетесь. Гм, у меня есть один знакомый, он сдает квартиры. Завтра же представлю вас друг другу. А пока, можете у меня остаться. - Большое тебе спасибо, ты так выручил, право даже неудобно перед тобою как-то. - Ничего-ничего, все нормально. Помниться, за мной должок водился, ты мне тогда с поиском работы помог. Вы располагайтесь в спальне, а я в гостиной. Может чаю? Или чего покрепче? Раскольников сам, не зная почему, чувствовал эдакое отторжение к Лаврентию. Все его слова казались наигранными, а об истинных намереньях оставалось только догадываться. Это пугало. Родион списывал все это на его болезненную паранойю. От мыслей его отвлек Дмитрий. - Если можно, чаю. Родь, идем? - Куда? - Ты истощен. - А, да... Спасибо, Лаврентий, это очень учтиво с твоей стороны. За столом воцарилось неловкое молчание. Дмитрий в поисках темы для разговора вспомнил о социализме. - Лаврентий, помнишь, ты говорил о Марксе? Ну так, пока мы с Родей шли к тебе, диалог у нас такой завязался. Если тебя не затруднит, то не мог бы ты вкратце поведать нам о своей идеологии? - Я с радостью, с радостью обо всем расскажу! Для начала, что же такое коммунизм? Это есть учение об условиях освобождения пролетариата. Кто такие пролетариат? Пролетариатом называется тот общественный класс, который добывает средства к жизни исключительно путем продажи своего труда. Класс, счастье и горе жизнь и смерть все существование которого зависит от спроса на труд, т.е. от смены хорошего и плохого состояния дел, от колебаний ничем не сдерживаемой свободной конкуренции. Пролетариат есть рабочий класс XIX века. - Все это он произнес с широкой улыбкой мечтателя, будто он совсем не на кухне убого города, в убогом доме, а в далеком будущем, в Городе-солнце, о котором он когда-то читал у Томмазо Кампанелла. - Стало быть, вы социалист? А другие социалисты тоже всего этого придерживаются? - Родион вернул его в реальность. Суровую реальность. - О, сударь, нас много, социалистов! Есть, как я, коммунисты, есть социал-демократы, либералы, якобинцы, анархисты, республиканцы, о, нас много! Да только мы все равно сильно друг от друга отличаемся. А вообще, социалисты хотят такое общество построить, где все равны будут. Условия для образования, самопознания будут равными и всем доступными, все будет принадлежать всем, а не одному. - А не боитесь ли вы, что перерастет все это в рабство? - Как так, позвольте спросить? - Ну вот смотрите, у всех ведь разные способности. Кого-то бог жаром к искусствам творческим наделил, кто-то по стопам Ломоносова идти хочет, а кто и вовсе ни к кому не принадлежат. Живут и живут и осознание этого их нисколько не смущает, более того, не так много из них об этом задумывалось. Пожалуй, люди только обеспеченные. А вы вот хотите, чтобы все равны стали, да много ли тех, кто этого хочет? Много. Откуда ж знать, что к власти тиран не придет? - Знаю. - А? - Просто знаю. А если да же и так выйдет, то всяко лучше, чем так, как сейчас. - А народ пьян сейчас, он за любым пойдет, кто благ для него понаобещает, как собака бездомная, если дать ей хлеба, за Лжедмитрием, Гришкой Отрепьевым, самозванцем. - Вера. Я верю, что во главе пролетариата будет человек, что людей поведет за собой без опаски, а напрасных жертв не будет. - Как так можно слепо верить? - А вы вот, как можете слепо в бога верить? Разговор зашел в тупик. Родион метался в мыслях, смешанных чувствах. Дмитрий не решился вмешиваться в их полемику, лишь внимательно слушая и что-то сам для себя отмечая. Лаврентий старался максимально энергично трапезничать, дабы не сконфузить своим усталым видом товарищей. Однако Дмитрий и Родион не были настолько глупы и бестактны. - Ну, может пора спать ложиться? - поставив кружку с допитым чаем, подал голос Разумихин. - Да, ты прав, уже час ночи - ответил Раскольников. - Верно-верно. Ну-с, где спальня вы знаете, а одеяло второе у меня есть. На том все и разошлись. Уже в отведенной им комнате, уставшие всего происшедшего за сегодня, они обсуждали планы на ближайшее будущее. - Завтра тяжелый день. Посмотреть квартиру, а самое главное найти деньги на нее. - изнуренным сиплым голосом произнес Родион. - Уходя, я захватил некоторую сумму. Дуня знает это и не сердится, так что все не так плохо. - Ты все еще уверен в своем выборе? - вопрос этот разозлил Дмитрия. Будто он дурак какой-то и делает все, что ему вздумается, не глядя на других и не думая, чем это может обернуться. Только вместо возмущений, он подошел к не зашторенному окну, где стоял Родя, вглядываясь в сумрак, и обнял его со спины, обвивая руками талию и сцепив их замком на животе. - Ты ведь уже заранее знаешь мой ответ? - сказал он где-то рядом с ухом, прижимаясь лицом к шее. Родион молча развернулся в руках Дмитрия, одаривая его взглядом нежным, глубоким и в то же время наполненным щемящей грустью. Он провел рукой по лицу Дмитрия и нежно коснувшись его нижней губы, прошептал: "Люблю тебя..." Затем последовал поцелуй. Неумелый, наивный. Разумихин не смог скрыть улыбку и все так же глупо улыбаясь, придвинул Раскольникова ближе. Наконец, когда дыхание закончилось, он выдыхая прошептал: " Я тоже люблю тебя."