Crossing Lines At Greenwich (1/1)

Кончался февраль. Жизнь Доминика подозрительно улучшалась – дела шли в гору. Удивительно, но тема диплома оказалась выбранной, подготовка к выставке проходила успешно, а отношения с Невадой, казалось, вышли на новый уровень – вроде как, второе дыхание. Еще немного – и медовый месяц. Сказка. Восторг. Но все было бы слишком просто, если…– Прекрати во всем искать подвох, – улыбались ему, нежно поглаживая его по щеке.Невада лежала на груди Доминика, скинув ноги на подсобный диван. Кеды затерялись где-то на полу, Ховард – в Неве. Когда в последний раз он так сильно мог любить ее? То время датировалось днями прошлого, дико позабытого, чего-то из области фантастики – и таковыми становились текущие события. Моменты, мечтательные касания. Может, кто-нибудь должен был ущипнуть Доминика? Он ведь явно спал.– Глен ценит тебя до безумия, он никогда не даст тебя в обиду. Ты и сам говорил мне эти слова, – продолжали с поддержкой. – Скоро лето, и эта выставка весной тебя подбодрит, и я обещаю, что приду.– Даже несмотря на то, что тебя тошнит от панельных домов?– И от этого твоего непонятного бетона, – улыбнулась Невада, смеясь. – Я люблю тебя, – напомнили ему как-то строго, но вновь прильнули к щеке, и Доминик закрыл глаза, вдыхая сладость чувства. – Люблю. И я знаю, как эта выставка для тебя важна.– И я люблю тебя, – полушепотом проговаривал Ховард, сам не веря своим словам.Но переставал искать подвох и даже не думал о том, насколько произнес все искреннее и что из сказанного оставалось правдой. Ведь это совершенно не имело значения, пока Доминик был одержим своими неясными идеями. Отказываясь верить в лучшие черты Невады, Ховард создавал все худшую картину и вскоре совсем не увидел ее настоящую, довольствуясь лишь образом. Это, в том числе, и разрушит его в самом конце. Это-то и было для описываемого конца началом.Доминик выпрямился, прогнувшись в спине, и улыбнулся Неваде своей совершенной острой улыбкой. Они сидели в подсобке автомастерской, где работала Невада, – вокруг стоял приторный запах резины, бензина и дешевых сигарет. Мальчики с не самым лучшим прошлым, не говоря уже об отсутствии должного образования, чинили здесь мотоциклы, получая достаточно денег, чтобы суметь прокормить себя. Невада оказалось не из простых, не из легких девочек, и тоже неплохо разбиралась в мотоциклах, в механике; словом, в делах, в которые другие барышни и не совались. Может, копнув глубже, мы смогли бы узнать о ней чуть больше, даже коснуться некоторых детских травм, но Доминик нам этого не позволит. Он заберет все внимание на себя. Внимание, которым Невада обделяла его. Которым он решил обделять ее.Невада проводила Ховарда до ближайшего перекрестка, скрывшегося за Шарлотт-роуд, на юге Шордича. Сегодня ее ждала продленная ночная смена, одна из тяжелых: после пятницы собралась целая очередь заказов – очевидно, не все любители экстрима удачно начали свой сезон в конце февраля.– Ну, красавчик, – Невада говорила так чувственно, что перебарщивала; и странно, что не специально. – Увидимся завтра утром, дома?– Думаю, да, – кивнул Ховард почти что послушно, ведь ему так хотелось быть хорошим. – Надеюсь, что не убегу раньше, чем ты вернешься.– А куда убегаешь сейчас? – поинтересовалась та, обнимая его за плечи, почти повиснув. Так по-старому, будто они только-только влюбились в друг друга, такие дурные, маленькие.– К Роу, – без запинки сказал Ховард. – В колледж.И Невада спокойно отпустила его, подарив теплый поцелуй на прощание. Совершенно не задумавшись, что в Баттерси Доминик ездил по субботам, а сегодня был понедельник. Совершенно не задумавшись, что Ховард как-то несерьезно отнесся ко всему мероприятию и не прихватил в мастерскую даже папку. Но было ли Неваде дело? Теперь мы слишком четко прослеживаем, что нет.А Доминик с чистой душой упал в вагон метро и поехал в центр. Ни разу не в Баттерси. Стоять под той же Мэрилебон-роуд, черт бы ее. И так будет продолжаться еще очень долго – едва ли не до осени, – пока Мэттью Беллами будет висеть на Доминике Ховарде. Пока реальный Доминик Ховард, а не тот, что жил в образе, не устанет от этого и не решится скинуть с себя ответственность. Занимательно будет посмотреть, от кого он избавится раньше: от малыша Беллами, от загадочно играющей Невады или же от самого себя, ставящего трагедию на сцене одного актера.***Не менее удивительным, чем оказалась успешность обучения Доминика, считалось и то, что в начале весны Глен Роу впервые заметил успехи Мэтта Беллами. Здесь будет грамотнее сказать: в начале весны мистер Роу в принципе в первый раз за полгода похвалил мальчишку, в первый раз заставил его улыбнуться по-настоящему, в первый же раз подбодрил и скомандовал приступать к следующей работе.– Это твоя единственная композиция за год, – с укором надавил Доминик, приблизившись к Мэтту. Он не планировал унижать, но, кажется, именно это у него и получилось.– А ты много нарисовал? – мальчишка дерзил, найдя что сказать.– Как остроумно.Графит вновь нападал на бумагу, лезвия нещадно точили дерево карандаша, летела стружка, пахло творчеством. Доминик задумался о том, что он так ни разу и не работал здесь на мольберте, чтобы по-серьезному; настроение не заходило далее набросков в блокноте.– Что ты там чиркаешь? – интересовался Мэтт, победоносно снимая свою ?единственную композицию за год?. Он не посмотрел в сторону Ховарда, не одарил его вниманием, не поднял даже взгляд.– Как будто бы это так важно, – язвили в ответ.– Прекрати быть таким упертым, – просили чуть не с жалостью, но глазки по-прежнему не были на Доминике. – Кому здесь семнадцать? Или твой максимализм на…– Заткнись, – грубо прошипел Ховард.Это сработало безотказно. Беллами робко дернул лист бумаги, замерев на секунду, прежде достаточно испугавшись. Карандаш едва не выпал из его детских пальцев, но он удержал его, а сразу после прикрепил чистый ватман. Послезавтра будет март: новый месяц – новая работа. И ничего, что всего-то вторая с октября.– Доминик, – позвали из-за кафедрального стола. – Подойдете-ка на минутку?Дважды звать не пришлось, и Ховард выскочил из-за мольберта, не слишком горя желанием оставаться рядом с малышом Беллами, который заметно смутился и даже спрятался. Когда Доминик покинет свое рабочее место, Мэттью позволит себе проронить пару слез, наскоро вытирая лицо рукавом свитера. Донельзя много эмоций крылось внутри, и ни на один процент Беллами не собирался представать самим собой перед черствым и колким Ховардом. Он спрячет все до конца, а после сам же поранится об это. В момент, когда все его чувства полезут наружу.Роу поделился новой информацией касательно выставки, заодно поспрашивал об идеях Доминика и даже был удостоен взглянуть в тот самый блокнот – именно там парень ?чиркал? наброски и наперед строил фундаментальные композиции в мелком масштабе. Глен был восхищен: никаких нареканий, чего не случалось ни разу за последние четыре года, что Ховард занимался у него в колледже. Он крепко похлопал его по плечу и улыбнулся своей отцовской улыбкой, открытой одному лишь Доминику. Тот взамен наградил его своей искренностью, на которую оказался способен, и даже покраснел. Получать комплименты он любил, но никогда этого не признавал.Еще один комплимент он получил уже спустя полчаса – один из студентов заметил, что Доминик впервые появился в колледже в костюме. В светло-бежевом приталенном костюме, который сел на него ну слишком идеально. Ховард не мог похвастаться модельной внешностью или выдающимся рельефом, запоминающейся фигурой: острое лицо с тонкими губами, излишне узкие для мужчины плечи, чересчур длинные сухие ноги. Все в нем как будто бы было не так, однако Доминику оказалось все равно. Но он услышал уместное ?вы прекрасно выглядите сегодня? и улыбнулся очаровательной студентке.– Ты абсолютно непробиваемый, – послышалось уже на улице. И это также был безумно приемлемый комплимент, которого Ховард непременно ждал.Плотно укутанный в свой хладнокровный образ, все так же гордо уживаясь с отцовским ошейником, Доминик улыбался, но не имел права показать эту улыбку чертовому Мэтту Беллами. Детский голос, обиженно бросивший этот ?комплимент? в спину, просил внимания. Но ведь Ховард тоже очень-очень хотел быть замеченным. Тогда почему Мэтт совсем не смотрел на него?– И ты абсолютно точно… – мальчишка запнулся. – Специально ведешь себя как скотская зануда.– Я и есть зануда, – Доминик пожал плечами, совершенно не заботясь о чувствах Беллами.– И мудак, – кинули вдогонку.Ховард замер на месте, развернувшись к капризному голосу, и внимательно посмотрел в детские глаза. В этот раз им не удалось спрятаться, и Мэтт, казалось, был как на ладони. Если бы Доминику захотелось, он мог бы подойти и прямо задать вопрос в лицо: какого черта Беллами ждал и требовал от него? После всех ночных сообщений, прицепившихся ?привет?… Но Доминик лучше вымучает, пока мальчишка самостоятельно созреет, чтобы поговорить.– И мудак, – ничуть не оскорбленный, кивнул Ховард, и не смел задерживаться.Но нервы шалили, сердце ушло куда-то вниз, причем ухнуло, упало. Как смел Мэттью? Как смел хоть кто-то…– Мудак с дурацкой фамилией, отстойным образованием и отсутствием манер! – никак не унимались сзади.Но Доминик лишь засмеялся, нащупывая пачку сигарет в порванном кармане пальто.– Кто бы еще говорил об отсутствии манер, – буркнул он, но Беллами этого не услышал. А жаль.И парень закурил в напряжении, не заметив, как кончилась первая, как волшебным образом на губах была уже и вторая. Не дождавшись автобуса, Доминик поджег третью сигарету и дернулся к метро. Он несколько раз оглядывался и сам не знал, на что рассчитывал: то ли надеялся увидеть Мэтта, то ли, наоборот, радовался своему уличному одиночеству.Но одиночество и так ждало его дома, когда в холодной квартире снова никого не оказалось. Очередная ночная смена Невады вдруг настолько разозлила и опечалила Доминика, что тот был удивлен. И правда, откуда вдруг столько чувств к ней? К той, с кем он уже тысячи раз мечтал расстаться, но так и не решался. Потому что не хватало денег, потому что так жаль бедняжку Неву, потому что было страшно остаться одному, потому что привык, потому что…– Потому что мне тяжело подпускать людей близко, – объяснялся он по телефону.Угадаете, кто был его собеседником?– И да, – Доминик решил уточнить. – Я тот еще мудак. И мне даже как-то жаль, что тебе придется с этим столкнуться. Уже сталкиваешься.– Если тебе жаль, ты не такой уж и мудак, – засмеялся Мэтт. Ему было дико приятно слышать Ховарда расположенным к диалогу.Может, им мешала обстановка в Баттерси? Ведь несколько прогулок в Мэрилебоне прошли отлично. И если Доминик так и не рассказал Неваде о взятом под свое крыло студенте, значит, здесь шла речь о чем-то не столь поверхностном. О чем-то, до чего ограниченная Нева никогда не додумается, не спросит, потому что ее не интересовали чувства Доминика. Но и насчет ее ограниченности, как окажется после, Ховард слишком и слишком сильно ошибается. И будет ошибаться.– Извини, что я вел себя так вчера, – гнулся Мэттью, найдя в себе силы.– Не стоит. Я тоже был не самой добротой. И даже зашипел на тебя.– Вчера было пять лет, как мамы не стало, – как будто не слыша Доминика, признался Беллами.Ховард опешил. Он ни разу в своей жизни не сталкивался со смертью, если речь шла о событиях в сознательном возрасте, и это выбило его. Что от него ожидали? Что он должен был сказать, а чего говорить не следовало?– Мне жаль, – только и выдавил он из себя.– Да, я знаю, – и Мэтт тяжело выдохнул, привыкнув слышать одни и те же слова.Доминик обнял себя за пояс и оглянулся на настенный календарь: двадцать восьмое февраля оказалось воскресеньем, Невада по-прежнему не вернулась с ночной смены.– Я свободен завтра. Любишь кофе?– Люблю, – улыбнулся Беллами в трубку, как будто бы напрочь забывая о трагедии.– Я могу забрать тебя после школы. Скажи, где ты учишься.***В этот раз шаги были медленнее, а слова почти что шептались. Вечные драмы, романтизация общения – так по-детски, но и Доминик в свои приличные двадцать три оставался ребенком большую часть времени. Сокращалось расстояние, стирались границы. И Мэтт все чаще бился своими локтями об Ховарда, что, обыкновенно способное взбесить, совершенно не вызывало у парня раздражения теперь. Какие грандиозные перемены! Ровно четыре недели – и где мы оказались, небо и земля!Удивительно просто: напрочь забыть о рисовании, архитектуре и болезненной теме поступления, переезда, травм. Здесь, в их беседе без стержня и четких тем, не существовало ни прошлого, ни будущего. В этом заключалась ценность момента: конкретизировать пространство и быть сейчас, в текущей секунде. Не раньше, не потом. Бродить по восточному Лондону, то и дело возвращаясь к набережной, улыбаясь каждый раз, что Темза делала изгиб. Ловить настроение. Радоваться марту – ведь даже запах стоял особенный.– Я даже не понимаю, где мы, – смеялся Доминик, оглядываясь по сторонам. Он привык знать Лондон, как свои пять пальцев, но сейчас безызвестность по-странному не напрягала.– Это Гринвич, – уверенно определил Мэтт.Их окружала промышленная зона, за спиной оставались переплетения магистралей, обходных путей и стройка – типичный Лондон во всей своей красе. После Биг Бена и убранства королевских садов начинался любимый брутализм Ховарда – бетонные джунгли. Это была песенка о родном Стокпорте, в том числе, о привычке, даже пропитывало ностальгическим моментом. Здесь самое главное – не поддаваться.Доминик взял на себя очередную ответственность, на этот раз отделавшись лишь темой для разговора. Начав издалека, совсем едва ли касаясь архитектуры, Ховард ухватился за эстетику панельных домов – его любимое, также оставшееся в сердце от закутков Стокпорта и родного гетто. Он изрядно удивился, но был удивлен премило, когда Мэтт замолк и слушал его, выпучив свои большие внимательные глазки, не смея вякнуть ни слова лишнего.– Доминик.Пришлось замедлиться, резко обернуться и поймать на себе благодарный взгляд. Даже счастливый. Отрадный. Неужели дважды очарованный?– Мы пересекли Гринвич, – вдруг обронил Мэттью, совсем застенчиво выпрашивая дополнительное внимание. Это не значит, что мальчишка совсем не слушал своего спутника. Более того, он решил запомнить этот момент вплоть до секунды.Ховард стоял на месте, исключительно завороженный, почти загнанный в тупик. Только что он вел поверхностную лекцию о прошлом, хотя было обещано не затрагивать минувшие дни, а теперь его просят остановиться и задуматься о географии. Они пересекли Гринвич. Что это значило для малыша Беллами?– Это много для тебя значит? – угадал Доминик, ткнув пальцем в небо.– Я никогда не думал, что это будет с тобой, – улыбнулся Мэттью, недвусмысленно додумав фразу.Она звучала вполне законченной, но в ней можно было откапать столько смысла, что хватило бы до конца веков. Беллами мгновенно переменился, спрятался, а после несколько торопливых раз извинился, что перебил Ховарда и убедительно попросил продолжить. Доминик ответил, что уже не вспомнит, о чем конкретно шла речь. Но получил позитивно окрашенный комплимент – в копилку к тому, что уже был назван и мудаком, и занудой, игравшим свою лицемерную роль.– Мне так нравится, как ты все это рассказываешь, – с вдохновением определил Мэтт. Он перестал стесняться своих чувств и решался все больше, готовый делиться переживаниями. – Красиво все это слушать.– Никогда раньше не замечал, – тот пожимал плечами, но принимал все с признательностью и до конца.В этот же момент к горлу подступил ком. Хоть раз Невада его дослушала? Хоть раз слушала? Услышала его?– Буду говорить тебе это почаще, – кивнул Беллами, поймав намек, которого не было. – Чтобы ты не забывал и помнил об этом, потому что…Запинка. Нашлось что-то, на что у мальчишки не хватило смелости.– Потому что? – вытягивал Доминик, стараясь не быть настойчивым.– Давай свернем к берегу, – выпалил Мэтт, будто предыдущих фраз никогда не звучало. Он уже переметнулся и собирался строить новый маршрут. – Там очень красивый вид и поляна, и река, и стадион, и…Дальше Ховард не слушал. Он только сильнее замечал, что Беллами буквально разрывало изнутри от всех тех мелких секретов и чувств, что содержались под темной макушкой. В этой голове было так много надуманных проблем, что закрадывались мурашки. Доминик узнавал в Мэттью семнадцатилетнего себя. И становилось жутко, ведь, по сути, двадцатитрехлетний Доминик мало отличался от того малыша Ховарда, какого знал грязный Стокпорт пять чертовых лет назад.***Под деревьями и коммунальным мостом нашлось довольно тихое место?– между насыпью и уже знакомыми бетонными блоками. Укрывшись в тени, как бы прячась под все теми же магистралями, двое отвлеклись окончательно. И снова исчезли понятия прошлого и будущего. Снова образовался драгоценнейший момент, которым было сложно надышаться сполна.В голове роились чуждые мысли. Сперва способный от них отмахиваться, даже выталкивая их и кидая к Темзе, Доминик молчал, надеясь, что безумство прекратится. Но Мэтт продолжал мозолить глаза, хотя Ховард едва смотрел в его сторону, а мысли не заканчивались. Мысли Доминика все плотнее обвивались вокруг Беллами, и его будто магнитило. И находились странные причины верить, что все было не просто так. Не просто так они оказались здесь, в последний момент так случайно свернув под мост, устроившись на насыпи.Две сигареты спустя Доминик предложил Мэтту одну – оказалось, что тот никогда не курил. Неумолимо закрываясь от самого себя, Ховард согласился поджечь сигарету Беллами. Обыкновенный элемент дружбы, даже больше вежливости, показатель воспитанности, ударил Доминика и заставил думать о чем-то дальше. Как ошейник отца душил шею, так бесконечный поток энергии заводил спираль вокруг Мэтта. И хотелось смотреть. И хотелось догадаться, не то ли скрывал Беллами, постоянно уходя в себя. Здесь Доминик не замечал, что и сам уходил. И его дернуло, когда он все же пришел к чему-то.К мысли, что обстановка была выгодной. Если бы Доминик захотел, но захотел чего?– И все-таки, мне так интересно, – перебили рой в голове. Голос Беллами звучал напряженно, загруженным. Не факт, что малыш не думал о том же самом, что только что родилось в голове другого. – Почему архитектура? Ты и… Такое искусство.– Потому что Лондон, – просто и честно кинул тот, даже не приняв остаток фразы как оскорбление.– Лондон, что, лучший город для занятия архитектурой? Я бы так не думал, даже несмотря на…?Здесь красиво, но это же Лондон, – Мэтт действительно удивился, выкидывая сигарету, выдыхая из себя последнее. Такой маленький и глупый. И успевал играться. – Ты рождаешься здесь, а потом лет в пятнадцать стоишь вдруг у зеркала и понимаешь…– Нет, – перебили строго.Беллами даже скривился – настолько это случилось резко.– Ты переезжаешь сюда, встречаешься со своей темной стороной и сбегаешь в то, что больше по душе, – грубо заключил Доминик. По нему было видно, что подобные разговоры его не радовали. – Со мной случилась архитектура. И это лучшее, что было в моей жизни после грязных кварталов Манчестера.Мальчишка притоптал окурок, спрятав его между особо крупными камнями. В следующую секунду он завертелся, но эти движения были совсем не похожи на того Беллами, какого привык знать Ховард. Сдержанный, застенчивый местами. И явно упавший в свой собственный омут, куда и затягивал Доминика.– Так все из-за Манчестера, ты оттуда?– Из-за Стокпорта, – грубо закончил игру Ховард. – Не гадай.Был март, довольно суровый и ветреный. Перед собором Святого Павла уже зацвела северная вишня, аромат стоял до самого Шордича, вплоть до квартала Доминика. Наверное, ему слишком хотелось любви, а Невады как-то уже и не хватало, несмотря на их громко названный медовый месяц без свадьбы. Может, он был ослеплен мартовским воздухом, хладнокровием Темзы или огнями Сити, черт его знает. Но внутри что-то дрогнуло, когда Ховард только подумал о том, что момент располагал к чему-то большему, чем разговоры и просто курение. И эта проклятая насыпь под мостом. И это все.– Пойдем? – спросил он, пытаясь ущербно разогнать не менее ущербные мысли.Все его самые мрачные тайны просели где-то под ребрами, спрятавшись в страхе. Боялись, что их выявят, что разоблачат. И вместе с ними боялся Доминик, дыша через раз, стряхивая пепел вместе с закравшейся глухостью. Такого быть не могло. Не должно было.– Пойдем, – как-то неоднозначно согласился Мэтт.То ли расстроившись, то ли передумав говорить что-то, что сидело на языке раньше, чем тишина разбилась словом Доминика, Беллами поднялся с насыпи, отряхиваясь от пыли и пепла.Обыкновенно они болтали обо всем. Но в этот вечер они молчали, прячась друг от друга в автобусе до Уайтчепела. Дальше Ховард побрел в свой дурной Шордич, а Мэттью, будучи мальчиком из центра и светлых кварталов Мэрилебона, спокойно сбежал к нужному переулку.Беллами впервые не забирали на автомобиле класса, к которому Доминик никогда не приблизится ни на строчку. Беллами впервые показал себя живым, способным на эмоции, пускай и прятал их, скрывал. Может, всего лишь оберегал сильнее положенного, нужного. Перебарщивал, и это можно было списать на возраст.Но Мэттью еще никогда не уходил от Доминика один, практически в неизвестность улиц. Как будто бы раньше рядом с Ховардом ему не было безопасно, а теперь появилось некоторое чувство комфорта, именно успокоения, расположенности.Уставшие и по-прежнему молчаливые, они обнялись на прощание возле метро. И Доминик был до чертиков счастлив, ощущая себя так, будто выиграл эту жизнь. Громкая музыка в наушниках, сигарета одна за другой, улыбка на лице.Но почему не улыбался Мэттью?