I‘ll Call You Detroit (1/1)

Кончились праздники, начался январь, но Доминик так и не съездил в Стокпорт – только позвонил отцу, скромно поздравив его в двух словах. Не испытав ни чувства вины, ни должной самоненависти, Ховард продолжал жить в своем ритме: немного депрессивно, переменно в мрачных мыслях, строя наполеоновские планы на будущее. Так он сооружал воздушные замки – подобно тем, что по вечерам клеил в мастерской. Его грубые от химии, изрезанные канцелярским ножом пальцы знали лучше любых коллег и авторитетных архитекторов города, как Доминик работала на износ, добивая макеты в ущерб себе и собственному сну.В прошлом году он любезно пообещал отцу, что закончит вуз, и даже добросовестно ходил на пары, убедив себя, будто степень бакалавра в области литературы и искусства была целью всей его жизни. В это искренне верил Альпин Ховард – отец Доминика. Корочка об окончании сыном вуза была для него величайшей драгоценностью, и он рассчитывал ее заполучить. Может, виной тому были его собственные неудачи, ведь мистер Ховард так и не получил высшего образования. Может, именно поэтому он так много требовал от сына – оно и стало причиной их конфликта, вследствие которого Доминик собрал вещи и исчез из Стокпорта, поймав поезд в Лондон.Но правда была в том, что Доминику совершенно не сдалась литература, как и сама концепция обучения где-то в общественном вузе. Казалось бы, если Ховард исполнял так здорово и был потрясающим актером, ему следовало отправляться в соответствующий институт, но все сводилось не к этому и даже не к академии кинематографа. У него был свой, особенный секрет. Свое призвание, которое он пронес через всю жизнь. Еще со времен Стокпорта он знал потрясающего человека в Лондоне – члена престижной ассоциации архитекторов – и уже на первом курсе университета сорвался, позвонив ему, надеясь на понимание. Международный колледж в Баттерси встречал его гораздо теплее государственного университета, в котором Доминик числился официально. Он здоровался с охранниками и даже умудрялся прятать от них свою колкость, на радостях взлетал по лестницам; уже ко второй неделе Ховард наощупь мог дойти до верного кабинета: знал, какие объемные макеты висели у нужных дверей. В этих стенах зародилась любовь к проектированию. Здесь он встретил уникальных людей.Глен Роу испытывал к Доминику особенную, по правде отцовскую любовь – парень очень скоро сумел заменить Глену сына, которого ему не посчастливилось иметь. Высокий сухой мужчина пятидесяти лет, с грубыми от лезвий и клея руками, вечно растрепанными волосами и уставшим видом – в этом они с Ховардом были похожи как две капли воды, – Роу посредством рисования и архитектурного проектирования прятался и даже спасался от своих проблем. Доминик не отставал – искусство стало для него даже пространством, не просто руслом или направлением, в которое он мог уйти с головой, забываясь, отключая мысль. Глен бежал от алкогольной зависимости и одиночества, Ховард – от другой подвластности, попутно избавляясь от последней несамостоятельности и вырываясь в тотальную свободу.Первая январская суббота была таким же рядовым днем, как и всегда: Доминик вбежал по лестницам, отбив пальто, нащупал кабинет и появился в остроте света. На секунду все в нем сжалось – он едва не задохнулся, будто нащупав враждебность в воздухе, несоответствие, или поймав опасность. Таково было предостережение. Под всеобщее непонимание, молчаливо встреченный аудиторией, Ховард продолжал стоять еще несколько мгновений, не шелохнувшись. Его глаза почти истерически бегали от угла к углу.– О, а вот и Доминик!Добрый голос спас его от момента лихорадки: из-за дальнего мольберта поднялся мистер Роу, словно почувствовав разбавленное присутствие. Теплая улыбка, раскрепощенные движения. Карандаш взлетел в воздухе вместе с рукой, когда парня позвали оторваться от порога.– Секунду-секунду, – попросили его, и тот уже делал шаги в центр зала. – Мы вас ждали, теперь вы подождите, секунду…Ховард с какой-то несвойственной себе неловкостью опустил художественную папку на пол, пряча ее за кафедрой. Следом на старый паркет упал потрепанный рюкзак: было слышно, как внутри брякнули карандаши и канцелярские лезвия, брошенные впопыхах – Доминик жутко опаздывал в колледж.– Все как всегда, – он пожал плечами, без лишних слов объясняясь перед Роу, почему влетел в аудиторию спустя полчаса после начала занятий.?Все как всегда? – слоган его закономерных будней. Отчаянные студенты Глена уже давно получили задание и спрятались за своими планшетами. Они вовсю чертили подобие архитектурных композиций, выдавая, кто как умел, а Доминик – все как всегда – опять выбежал из квартиры с ветром в голове и только тогда понял, что забыл папку с листами и рисунками. В аудитории уже становилось душно от источаемого напряжения, графитовая пыль летела во все стороны, но Ховард – все как всегда, – в который раз умудрился задремать в автобусе и проехал свою остановку. И здесь можно было бы продолжать до бесконечности.Освободившись, Глен подошел к Доминику, поздоровавшись не слишком демонстрационными объятиями. Он попросил у аудитории минуту внимания, приковав к себе громким и звонким голосом, разлетевшимся по самым углам. На него тут же уставились цепкие глазки. Все, кроме одних, из-за которых Ховард почувствовал себя как-то необычно – и это мягко сказано.– Господа будущие архитекторы, – с ироничной усмешкой обратился мистер Роу, окинув своих студентов едва не осуждающим взглядом. – Разрешите представить вам этого прекрасного юношу.И аудитория резко перекинула все свое внимание на него, зажатого у все той же кафедры. Ховард выдавил из себя подобие улыбки – получилось даже чересчур с колючками, будто Доминик враз оброс шипами. Попытавшись кивнуть, он нашел в себе силы лишь на конвульсивное движение головой. Это стопроцентно не входило в его рутину, в его ?все как всегда?. Это было так на него не похоже.– Некоторые из вас уже с ним знакомы, кто здесь не первый год или пришел осенью, кого-то стоит посвятить в курс дела. Доминик Джеймс Ховард, – презентовал Глен, протягивая руку к парню, и он звучал гордо. – Прошу любить и жаловать. Он будет ассистировать при вашем учебном процессе, слегка разгружая мою занятость.Как только имя было пущено и ударилось об стены, те самые последние глазки, прежде ни во что не поставившие агитирующий голос мистера Роу, выглянули из-за мольберта. Этот приторный темный взгляд разбился об Доминика, будто обтягивая, хотя заметался – засел в нем детский испуг, что ли. И черт дернул Ховарда посмотреть в дальний угол аккурат в этот момент, чтобы столкнуться и следом за вниманием поймать самодовольство.– К нему можно обращаться за помощью, советом, общаться, – продолжал Глен, даже не заметив, как сквозило напряжение. – Можно поспрашивать много интересного, но по пустякам лучше не отвлекать.Студенты радостно отозвались смехом, визуально вполне приняв Доминика в роли ассистента. Некоторые из подростков, которым Ховард особо симпатизировал, даже заблестели, зарумянились, надеясь урвать парня в числе первых.– Молча приветствуем, – заканчивал Роу, посмотрев на слегка побледневшего Доминика. Он будто спросил единым кивком, все ли было в порядке. В следующую секунду парень покраснел. – Работаем дальше.И улыбки замерцали, встречая представленного Джеймса Ховарда снова и снова. Это был шанс расслабиться, но отчего-то Доминику захотелось выбежать в коридор, даже не удосужившись забрать свои вещи, чтобы как можно быстрее закрыть двери, выкинуться в улицу, поймать обратный автобус. За единый миг он прокрутил в своей голове, как будет лететь по лестницам вниз, а после нервно закурит, если в насквозь сырой пачке осталась хоть одна сигарета. Но Доминик не сдвинулся с места. Он лишь нашел в себе последнюю каплю самообладания, заделавшись строгим и готовым к форс-мажорам. К любым, кроме приторной темноты, смотревшей на него издалека.Ховард набрался уверенности и широкими шагами достиг своего места – его любимого стола в аудитории, последнего посередине. Там никогда не находилось лишних глаз, никто не отвлекал, не требовал общения, не дергал. Но, кажется, не в этот раз. Ведь те самые лишние глаза, которые сегодня прибавились к общему числу, нагрели место и теперь выстрелили в Доминика. И только в этот момент, закинув папку на свой стул, надеясь расслабиться и выдохнуть, парень догадался: пойманное при входе чувство, напоминавшее удушье, оказалось уже знакомым чувством обреченности.В этот вечер никаких ?привет? и абсолютно противоречивых ?как дела??. Ничего, кроме предрасположенности и гадкого жжения в груди, вскоре сменившегося пустотой.Никаких ?привет?, но Доминику было непомерно тяжело доставать свои разлетевшиеся по рюкзаку карандаши, рыться в поисках блокнота и придумывать, чем бы занять время. Мысли были далеко не в рисунке – они дергались, танцевали, витиевато уходя под потолок. Они с треском обрушивались обратно, падая ему на голову, накрывая с двойной отдачей. И тут же задрожали руки, и похолодели пальцы, и независимое пальто, прежде дарившее свободу, вдруг сжало его, обтягивая, как еще пару минут назад обтянул прожорливый взгляд.На заднем плане распространялся мистер Роу, но впервые за долгое время его слова ничего не значили для Доминика. Он нашел в себе силы вцепиться в блокнот, открыл первую попавшуюся страничку без иллюстраций и уже приготовился ударить по бумаге твердым карандашом, когда его атаковали раньше:– Говард? – опустили с усмешкой, даже не оторвавшись от своего рисунка. Мягкие, но бездарные линии бегали по полупустому листу. Карандаш смазывался после каждого штриха – на мизинце наверняка можно было найти темное пятно. – Что еще за графская фамилия?На секунду Доминик задумался, что лучше бы это было тем бездумным ?привет?.– Обычная, – выдавил он из себя, даже не поправляя произношение. Получилось довольно скомканным, даже грубым жестом в сторону детских глазок. Но ведь раз не посмотрели на Ховарда, значит, и он не был обязан награждать своим вниманием?В ответ последовал еще более жирный и слишком довольный смешок. Кажется, Доминик сильнее попадал в невидимые сети. Куда и зачем его пытались затянуть с таким фанатизмом?– Рисуй, – посоветовал Ховард, мигом вернув себе холодность образа. И колкая улыбка вновь засияла во всей своей отвратительной красе. – Не отвлекайся.Единичный взгляд – теперь была очередь Доминика усмехаться. Он оставил свой блокнот, чтобы оценить работу. Пришлось сделать паузу, глубоко вдохнуть, поймав подпись в правом верхнем углу. Отвратительно мягким, даже каким-то чересчур выверенным, успокоенным почерком с претензией на чертежный шрифт там было выведено: Беллами Мэтт. Зачем-то наоборот.– Я бы стал решать по-другому, – заметил Ховард, вникнув в чужую композицию. Распознанный как Мэтт так и сидел, увлеченный бесполезной штриховкой. – Правый верхний угол, – и Доминик как будто смеялся над собой, лишний раз обращая внимание на чертову подпись. – Посмотри, сколько у тебя пространства съедено зазря. Тяжело смотрится. Хочется какой-то воздушности. Свободы, нет?Здесь же Ховард сделал первую основательную заметку о том самом малыше Беллами – это если не считать показной высокомерности и максимализма, которые буквально горели и кричали о себе, будто были написаны на лбу. Мэтт не умел признавать критику. Он не воспринимал ее.Раздался протяжный выдох. Неужели. Доминик так легко задел этого избалованного мальчишку!– Роу скажет тебе то же самое, – Ховард запел по-доброму, надевая милую маску. Он даже позволил себе по-особенному оскалиться перед Беллами, даже с щепоткой искренности, пока тот видел лишь боковым зрением – какой упрямый оказался этот Мэтт! – Если не хочешь верить мне – жди, пока к тебе подойдут и скажут переделывать. Зря штрихуешь.Еще один вздох. Сколько таких найдется в легких этого несносного ребенка? Доминику было любопытно, надолго ли хватит. Он был готова позвать Роу хоть сейчас, строя из себя, будто совершенно случайно.– Рисуй, – напомнили строго. Голос Ховарда звучал почти что властно в этот момент – ему даже шла роль преподавателя. – Не отвлекайся.Стоит ли говорить об еще одном состоявшемся вздохе? О тяжести, которая сковала все внутри Беллами? О том, как порозовели его щечки, а после дрогнула рука?Мэтт оказался настолько упертым и истерически характерным, что сразу после этих слов карандаш настоящей чернотой загулял по листу: не остались чистыми ни дефектные места, ни верные, которым бы следовало сохранять приличную белизну. Грифель царапал не только бумагу, но и мольберт, грозя прорезать композицию насквозь. Здесь не получится воздушных замков, какие проектировал Доминик, но возродится агрессия, вымещенная путем неоправданной экспрессии. В каком-то смысле это было искусством.Ховард наблюдал за этой сценой с восхищенным ужасом, затаив дыхание. Столько энергии, хоть отбавляй, – он почти завидовал! Сколько было этому хулигану, шестнадцать? Семнадцать лет? Может, и Доминик в свои сумасшедшие семнадцать был такой вот лихорадочной звездочкой, чьей энергии хватило бы, чтобы обеспечить электричеством весь Лондон.Увесистые шаги начали приближаться, внимание вот-вот оторвется от картинных рядов. Мэтт будет удостоен критики гораздо более жесткой, чем выдал Ховард – тот лишь хотел помочь, неужели этого не расслышали? Доминик насильно прогнул интонацию, он даже вымолил презентабельную улыбку! Он, может, даже хотел произвести впечатление…– Так, – и строгий голос обрек работу Беллами на провал. На мольберт мальчишки навалились, в следующий момент хотели схватиться за голову. Роу буквально пришел в ужас, увидев, насколько Мэтт не понимал суть дела. – Что же вы творите такое тут? И с вами рядом сидит Доминик!Тому оставалось лишь усмехнуться – теперь позволяя и злорадство, и отпустившее напряжение. Ховард мог наконец взяться за свой любимый блокнотик и сделать пару набросков, которые засели в его голове еще с утра.– Нет, это никуда не годится.Глен был строг, но его критика здесь оказалась конструктивнее. Доминик довольно понятно донес до Мэтта, в чем крылась ошибка, и даже старался быть мягким. Но Роу считался преподавателем выше и старше. Перед Гленом Беллами уже не сможет взмыленно вздыхать.Что там говорил Доминик? Мистер Роу скажет все то же самое?– Вы только взгляните, это же расточительство, сколько пространства пропадает! – Глен вытащил свой карандаш из нагрудного кармана и импульсивно ткнул им в рисунок Мэтта, обводя конфликтную часть композиции. – Вы ведь утяжелили настолько, что смотрится бесполезным куском, который вот-вот отвалится и упадет в пропасть! Стали бы вы лепить котлоагрегат сбоку двадцатипятиэтажки? На большой высоте?Роу увел жесткую линию вниз, бороздя бумагу. Его рука взмахнула с высшей степенью недовольства – почти раздался свист. Здесь состоится триумф сегодняшнего дня: Ховард заберет свою негласную награду за правоту.– Разве вам не хочется какой-то воздушности? – Глен вполне серьезно обращался к Беллами, не представляя, что тот едва понимал смысл его слов. Он почти не улавливал, зачем вообще сдалось рисовать какие-то бесполезные кубики, жалкие пластины, о какой вообще воздушности шла речь, что за пространство? – Свободы?Свобода – слово особенное для Ховарда.– Доминик, будьте же добры, ну, – Роу буквально умолял парня помочь ему, чтобы не пришлось снова и снова объяснять и без того тысячи раз обговоренные вещи. – Устал я уже, устал одно и то же впихивать в эти головы.Мэтт буквально пылал. Прежний румянец превратился в пожар – он горел.– Юноша, уважаемый, если вы не понимаете, что здесь происходит… Я не держу, – и Глен вдруг подобрел, стал снисходительным. Ему даже захотелось пожалеть Беллами. Он ведь знал, чьим сыном был этот сорванец. – Стирайте все это, – попросил он чуть не по-дружески. – Рядом с вами сидит замечательный архитектор, почему не пользуетесь случаем? Стирайте. И с чистой головой в работу. Ныряйте опять и опять, снова и снова!Как только Роу похлопал бедного Мэтта по плечу и отвернулся, тот весь сжался, кусая нижнюю губу. Доминик по-прежнему наблюдал: не был уверен, что картина оказалась реальностью. Беллами был настолько впечатлительным, что терялся в своих же эмоциях. Что, если он ничего не ощущал, лишь додумывал головой?Вздор. Иначе мальчишка не вспрыгнул бы со стула, буквально отметая его к шкафам. Иначе он не схватился бы за ластик, чтобы сразу после выбросить его себе под ноги, срываясь с места. Иначе Ховард не пришел бы в очередной ужасающий восторг, став свидетелем такого инцидента. Ведь Мэтт буквально испарился, делая ноги из аудитории.Этажом ниже, заперевшись в последней туалетной кабинке, малыш Беллами лил слезы. Они падали на его кофту, благодарно впитывались в темную ткань и исчезали, будто ничего не произошло. И бледное личико распухло, когда Мэтт попытался вдохнуть. Не вышло. Успокоение он не нащупает еще очень и очень долго. Ведь не просто так он смотрел на Доминика в упор, стеснительно отводя взгляд, строя из себя самодостаточного дурочка?Прошло около получаса, Беллами вернулся на место, конфликт был исчерпан. Он с радостью и даже каким-то взрослым принятием посмотрел на свою работу, увидел ошибки и беспрекословно стер правый верхний угол. Случайно зацепил собственную фамилию: вышло забавно, ведь от ?Беллами? осталось только ?ми?. ?Мой Мэтт?. Смешно. Но это ничего. Все поправимо. Все подлежало восстановлению.Еще час – напряжение полностью спало. И воздух казался привычным, и отвертелась духота, и исчезло гадкое чувство. То, что сидело в груди Доминика, надолго останется с ним, но это неважно. В конце концов, то горько-сладкое ощущение станет ему топливом. Оно будет питать его, давать энергию и силы жить.Ховард охотно общался со студентами, помог дополнить композиции многих из них, и если Глен не успевал подойти к кому-нибудь из детей, Доминик ловко протягивал руку помощи. Он улыбался и блистал весь вечер, все сильнее завоевывая симпатию, которой ему так не доставало при входе в аудиторию. К концу занятий некоторые разбрелись, после семи класс опустел. Ховард прощался с Роу, обсуждая что-то рутинное, даже отсылающее к высшему образованию, отношениям, семье.– Как тебе малыш Беллами? – спросил Глен, закрывая аудиторию.– Тот, что сидел возле меня? – Доминик на секунду состроил дурака. ?Возле? – не ?рядом?.– Именно, – тот усмехнулся. Ключи с грохотом ударились об дверь, после опускаясь в глубокий карман Роу. Он пригласил Ховарда вперед по коридору. – Он такой, довольно темпераментный. С ним нужно не то чтобы пожестче, но подход бы найти…Глен качнул головой, цокая. Доминик улыбнулся ему, будто понимал.– Не знаю, как с ним и быть. Это сын моего приятеля.– То же сказал Сенатор, когда подвозил меня, – ляпнул парень, не подумав.– Сенатор? Неужели в тот вечер, с дождем, того года еще? – Роу был удивлен – не сказать чтобы приятно. – Так вы знакомы с Мэттом? С мальчишкой этим?Доминик сглотнул. Отдало солью и плохими предчувствиями. Он снова упал в тот самый момент.– Вроде того. Ну, не то чтобы знаком… Скорее, мы просто оказались в одной машине.– Понял, понял, – вставил Глен, качая головой. Лестница завертелась под ногами – совсем скоро они разойдутся, Роу не предложит подвезти, потому что Ховард всегда отказывался. – Может, тебе знакома эта фамилия? Беллами?– Нисколько, – признался Доминик, и чувствовалось, что этот факт привносил в его жизнь легкость.– Сын местного судьи, – так просто вкинул Глен. Для него это ничего не представляло. – Знакомы с ним, знаете, сто лет. Филипп Сенатор, Колдер Беллами… Они все из одного теста, в таком кругу я оказался.– Но ведь вы другой? – Ховард еще находил в себе силы улыбаться. Не то чтобы он хорошо знал устройство судебной системы и местный аппарат, но эти слова что-то да значили.– Естественно, – Роу ухмыльнулся ему в своей манере, с искусной радостью выстроив тон. – Я бы не преподавал в этом колледже. И точно не стал бы брать кого-то вроде Мэтта.– С ним придется много работать, – заключил Ховард.– Возьметесь?Они замерли аккурат на пропускном пункте. Доминик вдруг задергался, ощутив гору ответственности. Возможно, именно этого он и боялся, это и предчувствовал!– Думаете, у него есть потенциал? – поинтересовался Ховард, надеясь на здравую оценку.– У любого есть, – кивнули ему в который раз за этот долгий вечер. – Если бы вы знали, какие у меня были мысли на ваш счет…– Пожалуйста! – попросил тот.– Пожалуйста, – улыбнулись искренне, готовые к прощанию. – И с тем же отнеситесь к Мэтту. Попробуйте встать на мое место. Может, мальчишка не станет выдающимся архитектором, но затмит вас в колледже Баттерси? Кто знает…Глен усмехнулся с надеждой, отдававшей ожиданиями. Очевидно, что кто-то сверху – из шайки ранга вроде Сенатора и отца Мэтта Беллами, Колдера, – очень просил за мальчишку, умоляя дать ему не то чтобы шанс, но целое место. Из Мэтта надеялись сделать архитектора, а если не творца, то хотя бы грязного проектировщика, который выйдет с дипломом и займет место папочкиного друга. Как жалко. Как низко. И как мерзко вдруг стало Ховарду, который всего – буквально всего! – добился сам.– Сделаю все, чтобы остаться лучшим, – улыбнулся Доминик, тем самым давая свое неопровержимое согласие. Такая вот показанная при Глене эмоция дорогого стоила. Она была важнее, чем любой рабочий договор, на который у Ховарда не хватало образования и опыта. – И постараюсь, чтобы сын Беллами хоть чему-то научился.Его проводили благодарностью: на Доминика надеялись, в него верили, четко знали его принципы, принимали во внимание профессионализм. Но если Роу таким образом снимал с себя долю преподавательской ответственности, тяжесть эта ложилась на плечи Ховарда в двойном объеме.Стоило ему покинуть двор колледжа – он ощутил все до последней капли. И даже не успел закурить последнюю сигарету, хотя чертовски хотелось. И захочется курить гораздо больше, когда Доминик окажется один. Ведь за углом его ждали. Ждали и лелеяли. Угадаете, кто?Только Ховард посмел сделать шаг, как к нему пристроился Мэтт. Если прежде Доминик указывал, что их взаимодействие ограничилось словом ?возле?, теперь Беллами рассчитывал сократить близость до ?рядом? и добиться даже ?рядышком?.Они прошли молча, миновали пару угловатых поворотов, но это напрягало. Совсем скоро Мэтт раскололся, сдавшись, будто раскрыл карты. Что оставалось сделать Доминику? Только рассмеяться, очевидно, тем самым подбадривая на диалог.– Как Джон Говард, да? Первый лорд Норфолкский… – вернулся Беллами, так резко обозначив тему разговора, мечтательно растянув конец предложения.Что, неужели Мэтт больше любил историю, полностью не интересуясь архитектурой? Или знатные рода Англии были темой последнего декабрьского урока, ведь Беллами явно учился в старшей школе? Здесь они вновь примкнули к теме самого Доминика. Могло даже потешить самолюбие, если бы нашлось в достаточном количестве.– Как Доминик Ховард, – отозвались тут же.Это вызывало раздражение. Сколько раз в жизни ему придется искоренять этот противный звук, взятый вместо грамотного произношения? И черт бы с ним.– И Джон Говард был первым герцогом, не лордом.– Ну, у меня фамилия тоже не из лучших, – мальчишка пожимал плечами, не вняв замечания. Его дутая куртка смешно шуршала, даже перекрикивая в этом флаг свободы в виде серого пальто Доминика. – Можно было и пооригинальнее что-то придумать.– Беллами – чем тебе не нравится? – был черед Ховарда пожимать плечами.– О, ты помнишь?– Угадал, – подшутил Доминик.Нить оборвалась, кончилась мысль, лучшего не нашлось. Ховард начал шарить по карманам в поисках сигарет, но осознал, что последняя все же была скурена на автобусной остановке. Пачки не оказалось. Было так пусто, хотелось залатать прореху в душе, поставить заплатку, наложить швы. Доминик не был уверен, что чувствовал это так явно еще накануне. Пару месяцев назад он и вовсе не думал об этом.В тонком молчании они уперлись в станцию Баттерси-парк. Здесь им придется разойтись: Мэтт завалится в пиццерию, где будет ждать своего личного водителя, а Доминик дернется на автобус, чтобы попасть в квартиру, где хотел бы оказаться меньше всего.Наставал момент, чтобы сказать друг другу слова прощания. Но мальчишка как-то слишком мялся: то ли желал предложить подвезти бедняжку ассистента Роу, то ли думал о сокровенном. Ховард кинул взгляд ему за спину: посмотреть, не идет ли его автобус. Кажется, пусто. Придется ждать лишние пару минут – так до десяти, до четверти часа.– Я не собираюсь звать тебя Беллами, – вдруг выдал Доминик, найдя в себе слова. Он чересчур нервно сжимал подклад пальто в карманах – никотиновая зависимость его доведет. – Да и вообще не уверен, что мне стоит тебя как-то звать.– Это еще почему? – мальчишка звучал не то чтобы расстроенным, но удивленным. Чистейшее изумление на фарфоровом лице, а ведь еще час назад оно было распухшим, Мэтт ревел навзрыд в сырой уборной колледжа! – Если мы дважды случайно встретились, это не значит, что мы теперь обязаны общаться. Дружить? – Доминик даже засмеялся – настолько ситуация представилась ему комичной, абсурдной. Он повел бровью, отводя взгляд, и вновь всмотрелся в круговое движение. Где был его автобус? – Я не самый лучший человек для дружбы, знаешь.Семьдесят шестой не ехал. И даже сто сорок четвертый, который Ховард терпеть не мог из-за душного маршрута, не соизволил примкнуть к Баттерси-парк хоть на одну секунду, чтобы забрать мученика с художественной папкой. Пальто трепалось на ветру, свободу убавляли.– Я буду звать тебя Домиником, – заявили ему в лицо, улыбаясь глазами, но не изменившись внешне. Дрогнул уголок губ. Кажется, это считалось эмоциональным. – Х-Ховардом, – выделили следом.Тот вздохнул с тяжестью. Чувство обреченности в этот раз подкралось к нему заметнее, чем то произошло в машине еще ноябрьским вечером. Кажется, он начинал догадываться, что ему следовало выйти из автомобиля Сенатора в ту же секунду, когда прозвучало проклятое ?привет?.– Хорошо, – принял он как данное.Его глаза, полные усталости и серости, стрельнули в поисках автобуса, в который раз наблюдая пустоту. Совсем скоро внимание зацепилось за яркие огоньки. Детройт Пицца – вполне безобидно, правда? Туда и пойдет греться Мэтт Беллами, пока не подадут его автомобиль бизнес-класса, чтобы отвезти в элитный райончик к любимому отцу.– Хорошо, – резюмировал Доминик, так и не донеся до самого Мэтта всю суть. – Тогда я буду звать тебя Детройт.– Как это связано? – Беллами готовился рассмеяться, но вовремя сдержался. Вспомнил, как разломился грифель его карандаша, отскакивая в сторону, когда тот принялся штриховать работу на последнем издыхании.Ховард закончил улыбкой. Семьдесят шестой подъезжал на остановку, готовый увезти его в направлении неродных Розмари-гарденс.– Я очень хочу в Детройт, – даже как-то слишком радостно, почти победителем завел Доминик, повествуя. – Но знаю, что мне туда не нужно.Он скользко подмигнул и в следующий момент оказался в своем автобусе, прыгая без промедлений, беспредельно счастливый, что разговор кончился. Ховарду нравилось, когда последнее слово оставалось за ним. Так он избавлялся от болезни домыслов, переставал строить трагедию, используя свое воображение в качестве потрясающей сцены для театральных постановок. Так Доминик избавлялся от ответственности. Но ровно в момент, когда Ховард упал на равнодушные сидения автобуса, он вспомнил, какие надежды возлагал на него Глен Роу. Он ведь надеялся, что Доминик выбьет из Мэтта потенциал. Потенциал, которого не было.Пересесть в сорок четвертую маршрутку, успев выкурить сигарету, прежде выклянчив ее у прохожего. Распустить пальто, состроить серьезное лицо, поправить челку. Такой обыкновенный Ховард. Такой особенный и по-своему командующий буднями. Доминик Джеймс Ховард был выдающимся. Может, не лучшим архитектором города – он таковым никогда и не станет, даже не прославившись в том же дочернем Баттерси. Доминик выделялся в своей области. В области самообладания.В этот вечер он был как-то исключительно рад видеть Неваду, получить ее ничего не значащий поцелуй в щеку и позволить девчонке утонуть в объятиях. Он вполне искренне улыбнулся ей, тратя драгоценную энергию, выслушал все жалобы на рабочую тему и даже страстно занялся с ней любовью, получив должное удовольствие. Он сказал ей нужные слова, ответил на признания, разделил момент. Но не смог уснуть, не подумав, что обманывал себя. Что в нем не осталось достоверных эмоций. Что не было больше огня, ведь пожар тем временем разгорался в десятке миль от разрисованного Шордича.Шордич, кварталы в краске, дурь за полцены. Что же скрывал в себе этот жуткий парень, похоронивший тайны вместе со стабильностью и душевным покоем?История на этом только начиналась. Ведь Доминик не уснул, когда на телефон пришло полуночное сообщение с очередным неосознанным ?привет?.Привет. Что еще мог он ответить?И ведь не просто так он бодрствовал в такой момент.