Алая петля (1/1)

Апатия. В это летнее время, что не давало предпосылки к одобрению его заявки в университет, потому что её уже одобрили где-то в апреле месяце, он чувствовал себя отвратно. Экзамены сданы, поступает туда, куда изначально хотел. Казалось бы, вот она, студенческая жизнь, что вежливо выжидала за порогом! Радуйся, да и только! Живи от зачёта до зачёта, сдавай дипломную на пятом году обучения и начинай распоряжаться своей жизнью как хочешь!..Алый галстук-бабочка петлёй завязался на его шее, а ему оставалось лишь выдавить из себя улыбку.Кого он, чёрт возьми, хотел обмануть? Себя?.. Он с трудом мог заставить себя просто разлепить глаза, с усилием запихнуть в себя еду и сидеть с открытыми глазами, потому что сон ему казался донельзя скучным. У него уже просто появилась необъяснимая фобия скуки. Ему было всё равно, и от этого ему становилось настолько гадко и горько на душе, что он начинал ненавидеть самого себя. Риджуэлл был чист уже чуть больше недели, и из-за отсутствия алкоголя в его крови он чувствовал себя паршиво. Черноглазый пытался бросить зависимости ради матери, но не мог прожить без них нормально хотя бы день. Когда он в работе, когда он увлечён игрой на басу, то ему намного легче не чувствовать эту пустоту внутри, легче не задумываться на темы, загоняющие его в это ужасное состояние безнадёжности.—?Ну же, Том, сегодня одно из важнейших событий в твоей жизни! Не женишься всё-таки, второго раза не будет, так что давай повеселее! —?задорно произнесла женщина, искренне улыбаясь и озорно глядя своими чёрными ?бильярдными шарами?, при этом скрупулёзно поправляя галстук. Её улыбка напоминала махровое одеяло или тёплое какао в кружке. По-своему согревала. На щеках брюнетки виднелись обворожительные ямочки, что могли запросто сбросить ей десяток лет точно. Давайте уж быть серьёзными, она сейчас в душе моложе сына будет!—?Мам, не стоит так об этом заботиться, это всего лишь выпускной вечер! —?натянуто весело протянул Риджуэлл, наблюдая за проблесками радости в чёрных глазах. Да уж, вот чем генетика мамаши его не обделила, так этими глазами…Ага, одно из важнейших… Да нахрен этот выпускной ему не сдался! В последнюю очередь он сейчас хотел думать об этом торжестве, о своей девушке, которую он позвал туда в преддверии этого ?праздника жизни?!.. Всё, что его сейчас заботило, так эта алая петля у него на шее, голубой смокинг, покупке которого пару месяцев назад он ещё хоть как-то мог обрадоваться, вопреки чувству вины за то, что он недостаточно благодарен такой трате денег своей матери, торчащие волосы, прыщи на щеках и боязнь отвлечься на что-то и потерять заинтересованность.—?Ой, да ладно тебе! —?усмехнулась женщина в тёмно-синем платье. —?Так вас с Палмер подвести?—?Не стоит, мам, не утруждайся,?— ответил Томас, что сейчас и вправду не мог ни улыбаться, смотря на лицо миссис Риджуэлл. Этой женщине только саркастично натянуть нимб на уши остаётся…Он лишний раз ошибочно полагал, что вся эта тоска вскоре затеряется в повседневности… А всё из-за этой дрянной улыбки…—?Скажешь мне тут! Мне и трудно? Пф, да кого ты тут рассмешить пытаешься? Ты мне зубы на заговаривай, просто стесняешься своей девушке мать родную показать, негодник! —?с наигранным презрением и всё такой же улыбкой проговорила женщина с каре, в шутку потянув за ухо своего сына. Не то, чтобы от этого было не так больно, но факт оставался фактом. В шутку. Одно лишь дружелюбие к такому несносному придурку.Мать научила пепельноволосого с юмором относиться к любой ситуации. Легче жить так. Нет, это не оптимизм, скорее сопровождение откровенно дерьмовой ситуации отменной, насколько это могло относится к Риджуэллу, шуткой. Но сейчас Томас мог только горько посмеяться над тем, что не может спокойно стоять на ногах, не видя смысла это делать. Горько посмеяться над слабостью во всём теле, ужасным настроением и прочими ?прелестями? его состояния.А вот миссис Риджуэлл, казалось, понимала его положение. Она и к психотерапевту предлагала снова походить своему чаду. В прошлый раз такое лечение не помогло, и тот наотрез отказался. Он не собирался вновь слушать эти беседы, а пичкать себя таблетками и подавно. Ему же не станет лучше, как он считал. Томас пробовал, однако не получив скорый результат, в конец отчаялся и выбросил их втайне от женщины, не в силах более терпеть отрешённость и предпочтя накачать себя наркотой или напиться, ведь смешивать нельзя. Да уж, явно то, о чём стоило заботиться.И ведь хватало на пять часиков уж точно… Закинулся перед подготовкой к экзамену, и сразу всё лучше запоминается… Дурость одна, в двух словах, но другого выхода он не видел.—?Ладно-ладно, подвези! Отпусти только!..***Подушечки пальцев, зажимающие струны, побаливали, и желание играть напрочь пропало. ?Сьюзан? была единственной, в ком Томас души не чаял, в ком не мог усомниться. Она казалась Риджу намного более чувственной, живой, и оттого интересной, чем все люди в его окружении. Её металлические струны и их размашистое, несколько утробное звучание под его покрытыми мозолями пальцами отражали больше грубости и того, что не ассоциировалось у него с жалостью. Своеобразный крик души. Только с ней он мог забыться, с ней мог перестать думать и отдаться своим бунтарским порывам. После событий двухлетней, а может быть и трёхлетней давности он вообще перестал видеть в людях человечность, перестал быть в них заинтересован. Даже друзей он держал подле себя только из-за того, что привык к их окружению. Наверное, раньше он просто особо не замечал, что человечность характеризуют не сострадание и милосердие, а эгоизм. Люди эгоисты, а вещи ничего тебе поперёк не скажут. Они вбирают в себя частичку своего обладателя и становятся с ним одним целым. Наверное, потому только в своей бас-гитаре Томас находил ту поддержку, которую хотел. Пепельноволосый перестал видеть смысл жить, он существовал, поскольку не мог представить, как всё будет иначе. Черноглазый находил своё упоение в этих четырёх тяжёлых струнах и ныне пытался найти применение этому инструменту в его одиноком соло. Только им он мог яростно поведать о всей той грязи, которую ежедневно наблюдал, когда захаживал в переулки к торгашам. Только им он мог выплеснуть своё горе, спокойно перебирая струны и рвано всхлипывая…Ком застрял в горле. Губы слиплись. Что бы было, если бы тогда они не начали ту ссору?Сегодня у него выпускной. Торжество, алкогольный пунш, музыка. Сейчас он больше всего хотел, чтобы там он пересёкся с Ларссоном и его самодовольной рожей. Хотел увидеть ту улыбку с небольшой щербинкой между двумя верхними передними зубами воочию ещё хоть раз. Хотел подбить его на безрассудный поступок. Хотел напиться с ним до отвала и сбежать на метро в центр столицы. Хотел бегать и смеяться в темени ночного гетто вместе с сероглазым, наплевав на чистоту костюма, который он больше никогда не наденет. Бежать по тёмным улицам с многоэтажными застройками, наступая в лужи, и чувствовать необыкновенную лёгкость в теле, догоняя своего закадычного неприятеля. Бежать и смеяться, потому что Торд жив. Потому что этот сероглазый придурок жив. Смеяться, потому что они выпускаются из стен учебного заведения и у них вся жизнь впереди. Потому что никто из них не посмел бы нарушить их временное перемирие в такой значимый для обоих день. Он так хотел бежать в направлении к станции в чёрных жмущих ботинках, сорвать алый галстук-бабочку и раскинуть руки навстречу ветру. Так хотел сорвать эту алую петлю со своей шеи и расплёскивать тёмные зеркала улиц, зная, что рядом с ним человек, который знает его вдоль и поперёк, а он знает этого человека так же хорошо, невзирая на их вражду. Радоваться прохладе и делить банку алкогольного пива или обычного швепса на двоих, запивая отвратное послевкусие коктейля, содержащего фруктовый сок и испитого ими ещё до побега с этой дрянной вечеринки. Дурачиться, потому что жизнь дала им шанс вступить во взрослую жизнь чуть попозже. Мёрзнуть, сидя на скамейке в ожидании их поезда, но оставаться довольными. Заливаться звонким дурацким смехом до самого рассвета, а потом по-пьяни сболтнуть чего лишнего и охватить дружеский подзатыльник…Риджуэлл просто хотел, чтобы Торд был жив.***Томас неотрывно смотрел в серые глаза. Имя норвежца застыло в воздухе с немым вопросом. Он отпустил перила. Пепельноволосый просто не мог уже держаться за что-то, его руки тряслись, а он не мог поверить в то, что перед ним стоял человек, которого он считал мёртвым чёртовых одиннадцать лет. Человек, которого звали Торд Ларссон… Человек, в чьей смерти он был виновен.Ему уже было всё равно, что здесь стоят полицейские. Плевать, что происходило вокруг. Томас просто не мог пошевелиться, и казалось, что он вот-вот разревётся от радости.В тот момент, когда чьи-то холодные руки затянули его в глубину квартиры, он потерял связь с реальностью. Он просто касался длинных пальцев, убеждаясь, что они состоят из плоти и крови. Убеждаясь, что в них нет ни грамма тепла, но они материальны. Плевать на какие-то мнимые разговоры! Плевать на отдалённые звуки! Плевать на брошенные на воздух оправдания! Плевать!!! С его щёк стекали солёные слёзы, и он был счастлив. Счастлив до коликов в животе. Счастлив, потому что это были не останки в погребальной урне возле могильного камня, окаймлённой чётным числом гвоздик…***Кошка вилась возле ног хозяина. Пушистый серый хвост скользил по светлым брюкам, оставляя на них шерсть. У Гулда вообще вся квартира в шерсти, а всё из-за старушки Ринго, что так и норовила залезть на его колени. А что ещё Эдд мог поделать? Охотно разрешал ей расположиться там, где она хотела понежиться.Ноябрь. До сих пор ноябрь. Погода хорошая, настроение ниже плинтуса, а по телеку крутят какой-то ситком, который Мэттью с упоением смотрел.Рак?— болезнь серьёзная, а они тут сидят и телек смотрят. Не поверите, но шатену сейчас в последнюю очередь хотелось думать о своём состоянии. Жизнь идёт своим чередом, у разбитого корыта не останется. С утра ему было ужасно плохо от понимания того, что ему придётся переживать всё это снова. Переживать химиотерапию. А сейчас отвлёкся и, вроде как, думал о чём-то позитивном…Да какой к чёрту позитив? Плохо у него всё, плохо. Он выиграл в самой худшей лотерее. Шансы на повторное выздоровление мизерные.У него рецидив. Не впервой мучаться. Кареглазый хотел бороться до последнего, но готовил себя к плачевным последствиям. Желал прожить остатки своей жизни без сожалений. Шатен не хотел, чтобы по нему лили слёзы. Нет, ну, у его бездыханного тела и на похоронах это уже как должность, но лишних страданий приносить кому-то… Ну вот не хотел он, чтобы тот же самый Мэтт страдал из-за смерти ближайшего друга. И Томаса безусловно такой финт ушами уж точно не обрадует… Да, умрёт он, и что теперь? Нюни распускать? Уж лучше Ринго за ушком почешет и друзей с родственниками покрепче обнимет, проекты постарается закончить, чтобы оставить после себя хоть что-то, пока время есть…Харгривз ещё не знает. Да никто ещё не знает. Кареглазый даже не представляет, как рассказать это. Боится, что всё сквасится в сопли: никогда ему не нравился такой подход.Эдд хмыкнул и поднёс к своему рту баночку колы. Из телевизора доносился словесный понос из отвратительных шуток, рыжеволосый еле сдерживал смех, а шипение газировки перебивало звуки. Гулд засмеялся с очередной второсортной шутки, подавившись любимым напитком. Не в его стиле, причём абсолютно, он ведь парень мозговитый, но его почему-то это смешило. Помнится, когда-то к ним с Мэттом обратились с вопросом: ?Как вы, дебилы, вообще дышите??Как-то.***Дверь за ними закрылась. Русоволосый разжал руки черноглазого. Быстро же среагировал, когда бобби решили проверить Риджа. Нарочито, как бы вскользь, выдумал историю про отпуск, долгое расставание с другом и расписал свой опус в голове на страниц эдак десять вперёд. Врать он умел лучше всего.Он даже не знал, что делать. Они с его давним знакомым смотрели друг другу в глаза и пытались унять все те мысли, роившиеся в их головах. Эти мысли закручивались, завязывая невидимые узлы, словно шмели, снующие от клевера к клеверу. Даже разговор начать было как-то неловко.Сероглазый осматривал лицо Томаса, будто пытаясь отследить события тех лет. А ведь когда-то это был подросток с прыщами на щеках и брекетами, портившими улыбку, которая постоянно задерживалась на его лице… На смену им пришли болезненная синева под глазами и щетина на подбородке. Одиннадцать лет отложили свой след на обоих. Мокрые дорожки тянулись от уголков чёрных глаз к приоткрытому рту, застаиваясь на грубых губах. Пепельноволосый рвано дышал через рот, стиснув зубы. Без тех железяк они как-то непривычно смотрелись. Риджуэлл вообще в целом непривычно выглядел, а особенно его взгляд, в котором чего только не было намешано.И что Торд должен сделать? Что Томас должен сделать? Оба имели столько всего, чтобы сказать друг другу, но они не знали с чего начать. Они хотели столько всего друг у друга спросить, узнать…—?Торд, э-это и вправду ты? —?Томас всё ещё сомневался, что его рассудок не глумился над ним, не верил в свою адекватность.—?Да,?— кратко и чётко сорвалось с чужих уст.Лёгкой хрипотцы, которую он и прежде уловил, раньше не было, но это несомненно был голос Торда. Дурацкий акцент и этот голос… Риджуэлл ни с чем не спутал бы его. Он его так прокурил?Томас начал захлёбываться слезами пуще прежнего.—?Господи, я перед тобой так ви-виноват. О Боже, прос-сти,?— его голос дрожал, а в всхлипах терялись слова. —?Это всё и-из-за меня. Если бы я… Если бы я тогда только…Риджуэлл столько раз извинялся перед Тордом на его могиле. Извинялся длинными тирадами за содеянное. А сейчас вышло так скомкано… Так нелепо… На большее он был, наверное, и не способен.Когда Томаса заключили в объятия, он окончательно разрыдался, уткнувшись в чужое плечо, уже не в состоянии что-то внятно сказать. Цепляясь пальцами за складки на красной худи, он бесцеремонно лил слёзы. Он раскаивался и радовался одновременно.Они уже своё отмучились. Они квиты.Торд молчал, размышляя о том, как сдвинуть это весьма эмоциональное дело из прихожей на кухню, и бесцельно уставился на затылок британца. Ларссон злился, неприязнь разгулялась по закоулкам его вен и артерий, но тем не менее снаружи он оставался спокойным. Ему было совестно перед ним, но он так хотел обвинить черноглазого во всём, назвать его виноватым во всех своих бедах… Во всех своих изъянах… У них обоих были причины злиться друг на друга, и им не нужно было проговаривать это вслух. Было бы странно, если бы им это потребовалось. Томас мог зарывать свою ярость глубоко в себе хоть вечность, замуровывая её в факте такого из ряда вон выходящего воссоединения. Однако головой-то он понимал, что это у него не вышло бы. Он был ужасно зол, потому что столько лет потратил на то, чтобы смириться с его смертью, а в итоге вот те на! Все его старания и мучения будто обнулились! Подарочек под ёлкой, блядь, нашёлся… А ведь он и не узнал бы, если бы пришёл чуть позже или раньше в этот дом…—?Почему ты не вернулся?.. —?Томас сжал ткань сильнее.Риджуэлл отпустил толстовку своего закадычного врага и толкнул того в грудь. Грубо так, словно забыл про то, как точно такой же толчок повлёк за собой плачевные последствия. Радость сменило непонимание, а непонимание?— злость и обида. Ему нужны были ответы. Он хотел знать, почему русоволосый обрёк стольких людей на страдания. Хотел знать, почему он шароёбился эти одиннадцать лет непонятно где и почему. Хотел знать, почему прожил все эти годы с чувством вины… нет, это даже на жизнь похоже не было!—?Почему, Торд?! —?пепельноволосый повысил голос, оскалившись на сероглазого и продолжив бесстыдно плакать.Ларссон молчал, пытаясь сформулировать свой ответ. Ему было сложно сопоставить время и действия… их последовательность. Им предстоял долгий диалог. Очень долгий…