Глава 2: Путь домой пропитан кровью (1/1)

Разбитое сердце — всё, что у меня осталось,Я пытаюсь собрать все осколки.Пару частей я всё-таки потерял,Когда нёс его домой* .?Новиград?? Там он мог остаться в "Шалфее и Розмарине"*. Если, конечно, хозяйка не поменялась. Агнешка, хоть и выглядит грозно, добрая женщина. Она бы позволила Лютику жить столько, сколько захочется. Главное, чтобы выступал. Всё-таки хорошо, что таверну он продал ей, а не старому Мареку.Он недолго прожил в Новиграде. Люди говорили, что бард живёт приключениями. Даже когда он уезжал, в городе смеялись: ?Опять навстречу монстрам с монстром под боком?. Никто и не знал, что в дорогу Лютика звал след, пропитанный дымом, кровью и вереском. Через неделю после отъезда из города он узнает у травницы, что вереск — символ безнадёжности.?Нет?.Новиград был опасен. Не из-за нечисти, которая в последнее время тянулась к городу, как руки мертвецов к жизни. Из-за ведьмаков, для которых Новиград стал местом лёгкого заработка. Туда мог приехать и Геральт. Даже не мог — он точно будет частым гостем. Как-никак Лютик хорошо поработал над образом Белого Волка.Бард в который раз поправил шарф. Холодало. В последнее время он передвигался на своих двоих. Ночлег в тёплой, хоть и пропитанной потом и грязью комнате был лучше, чем холодная кора, сильный ветер и голодные звери.?Оксенфурт!?Туда и направлялся Лютик. Дивный, светлый и красочный город. С Оксенфуртом было связано многое: дружба, учёба, музыка, гуляния. Тут он превратился из тихого Юлиана в баламута-Лютика. Оксенфурт, как родитель, наблюдал за тем, как рождается вечный образ скоромоха, казановы и выпивохи. Среди всех жителей города настоящего Юлиана знала только Шани*.Они познакомились до Геральта. Кажется, Лютик даже пытался с ней флиртовать. Не удалось — Шани тогда посмеялась, но предложила выпить. Она недавно переехала в город и искала знакомства. Лютика тогда зацепила её страсть к медицине. Она горела этим делом, как бард — музыкой. Неугомонная ромашка, захватывающая своей добротой, простотой и тягой к жизни.По-настоящему они познакомились, когда судьба закинула в жизнь барда серое семечко. Семечко, из которого вырос колючий кустарник проблем в лице вечно недовольного ведьмака. Это случилось после стычки Белого Волка с разбойниками*.Даже в городе Шани бралась за тех, с кем никто не хотел работать. В чьё излечение никто не верил. Несмотря на то, что это были наёмники, да ещё и служащий Риенсу, она рвалась помочь. Медичка видела в них в первую очередь людей — со своей историей, семьёй, друзьями. Как странно, что сам Лютик об этом часто забывал. У всех их врагов Геральта была жизнь, наполненная моментами и людьми.— Отпусти меня! Там раненые! Я должна… Я медичка, Лютик! Пусти меня, слышишь! — кричала девушка, вырываясь из рук сирина. Она даже пыталась его укусить. — Ты им не поможешь, — глухо ответил Лютик, стиснув зубы. Он глубоко вздохнул и продолжил: — После удара ведьмачьим мечом… Даже и не подходи. Не гляди. Прошу тебя, Шани, не гляди.Им нельзя было помочь. Зато можно было спасти Геральта. И Лютик, впервые спустя столько лет, стал напевать колыбельную. Через несколько минут Шани притихла и побежала спасать ведьмака. Бард же несколько минут стоял на месте, а потом закрыл глаза уже мёртвым людям. На ладони остался след от чьей-то крови. Лютик судорожно вытер её об землю и пошёл к друзьям. Потом они долго выпивали в таверне. Шани долго молчала, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Кажется, она винила себя в том, что не помогла. Хоть и Геральт, и Лютик не раз сказали, что бедолаги уже были мертвы.— Они ошибаются в тебе, — наконец заговорила она, когда Лютик вернулся с кубками пива. По пути он улыбался посетителям таверны и подшучивал, даже успел пофлиртовать с каким-то стражником.— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросил бард.— Ты не мальчишка, Лютик, — Шани впервые за вечер посмотрела ему в глаза и слабо улыбнулась. — Ты не слабак. Ты один из самых сильных людей, которых я встречала.?Людей...? — усмехнулся про себя парень. Снаружи он лишь прикусил губу, а потом слабо улыбнулся. Вот с того момента они по-настоящему стали знакомы. С того момента они стали друзьями. Шани знала о его страхах и кошмарах. Она успокаивала его, когда бард оставался ночевать на втором этаже ее магазинчика в Оксенфурте. Потому что даже к бардам приходят свои мертвецы. Особенно к бардам, видевшим столько смерти. Шани помнила его любимые блюда и глупые песни, которые тот сочинял по пьяни. Рыжеволосая медичка даже знала про безответную любовь барда к ведьмаку. В день, когда он признался ей, знатно охмелев, она обняла Лютика и прошептала: ?Я не знаю, как помочь. Но я всегда рядом?. Геральт в тот вечер, кажется, ночевал в постели чародейки. Я боюсь себя всего.Мой разум похож на неизведанные страны.Тишина звенит внутри моей головы,Пожалуйста, забери меня домой.Бард часто возвращался в Оксенфурт после разлуки с Геральтом. Его звали как приглашённого лектора и часто просили остаться. Не преподаватели — студенты. Лютик, полный жизни и страсти к музыке, был для них, как Гамельнский крысолов*. Он общался с будущими музыкантами на равных, придумывал конкурсы, знакомил с малоизвестными, но завораживающими поэмами нелюдей и даже создавал инсталяции боёв. Тут его любили.Так почему бы не остаться в этом коконе любви?Может, так он сможет залечить разбитое сердце?Перед приездом надо было собрать деньги. Каким-то ветром Лютика занесло в Темерию. Летал он недолго. Лютик боялся принимать вторую форму. Бард помнит дедовские рассказы про разбитых сиринов. Они — как медведи, проснувшиеся посреди зимы. Так же легко теряют контроль. Причем, в любом облике. В птичьем — сходят с ума и навсегда остаются птицей. В человеческом — тянут за собой след из смертей. — Сирин убивает, покуда не убьют его, — хмыкает Лютик, прибавляя шагу. — Или покуда не придёт в себя...В его селении нестабильных сиринов убивали. Никто даже не пытался помочь. Раньше Лютик не понимал: почему? Потеряв любовь и возможность быть рядом, он понял. Так проще и быстрее. Не факт, что сирин придёт в себя. Не факт, что быстро. Так зачем оставлять в живых монстра? Хоть внутри этого монстра спрятан сундук с настоящим, потерянным человеком.Надежду он, правда, не терял. Хоть она и катилась к нулю. Лютик перестал летать, после выступлений молча уходил в комнату, не флиртовал и не шутил. Люди недоумевали, но не трогали. Может, догадывались: ведьмака-то рядом не было.Бард скупал травы для успокоения, даже начал рисовать на бумаге для нот. Он пытался забыть Геральта. Но это было так нечестно! Почему простые люди, которым сказали нет, убивают себя слезами и переживаниями, а он — своей болью убивает других? Оставлял за собой кровавую полосу, оттягивая переезд в Оксенфурт. Ведь деньги уже были, но для города сирин не был готов. В городе — больше людей. В городе — больше жертв.Позади себя сирин оставил пять жертв. А сегодня будет шестая. Он видел это. Первой его жертвой стал тот человек в таверне. Он упал замертво. Уснул смертью.Второй — мужчина, который испугал барда на подходе в одну из деревень. Лютик подумал, что тот был бандитом. Ну, а что ещё подумать про человека, который несётся на тебя с безумием в глазах и лопатой — в руках. Убивать он не хотел — лишь остановить. Только сирин забыл: он не использовал свои силы очень давно, так что и забыл про меру. Грабитель был не грабителем, а выжившим из ума стариком, который любил пугать бродяг. Со своей семьёй, домом и коровой Огонькой.Третья и четвёртая жертва — уже настоящие бандиты, которых не было жалко. Они напали в лесу, и Лютик не хочет думать, что было, если он был простым человеком.Шестая жертва приснилась ему этой ночью. Анна.Рыжеволосая, зацелованная солнцем и с маленьким носом-картошкой. Её любила вся деревня. Лютик и сам пропитался симпатией к этому светлому человеку. Таких он в жизни встречал немного. В основном, люди пропитаны жестокостью, обманом, жаждой: к богатствам, успеху, мести. Анна была не такой. Может, встреть он её раньше, посвятил бы песню. А сейчас — даже боится открыть рот. А Анне только это и нужно.Всё селение не трогает барда, натыкаясь на угрюмый взгляд. Обходят стороной, усмехаются, пытаются начать разговор, но сдаются после тишины в ответ. Для Анны же это как испытание. Ей кажется, что своим светом она вылечит молчаливого барда. Наверное, в детстве ей много читали этих глупых сказок про плохих принцев, которых спасают своим светом добрые принцессы. Про любовь и радость, свет и тепло. Увы, реальность не такова. Вместо того, чтобы спасти Лютика, Анна могла бы спасти себя.— Милсдарь, Лютик, подождите! — девушка всё же его нагоняет.А ведь он почти ушёл. Вот она — граница деревни. Вышел в ночь, специально, чтобы быть незаметным. Нет, настигла. И зачем?Девушка пытается заглянуть в глаза барда. Лютик же смотрит себе под ноги, стараясь не замечать, как Анна переступает с ноги на ногу и крутит пальцами. Волнуется, переживает. Конечно, ей ведь непонятна такая неприязнь. Её свет должен был притянуть его, вылечить. Вместо этого — бард бежит от огня жизни.— Анна, мне надо спешить, — тараторит Лютик. — Меня заждались, нужно бежать на свадьбу в соседнюю деревню. Там много заплатят, а я собираю на жизнь в Оксенфурте. Да и поздно — спеши домой, милая! Анна, кажется, и не слушает барда. А тот — не слушает её. Вечная проблема — каждый надумывает что-то своё и гнёт линию в этом направлении. Зачем тогда нам уши? Уж точно не для того, чтобы девушка услышала просьбу оставить в покое, а Лютик — извинения и рассказ про прощальный подарок. Небольшой простой кулон. Склянка, наверное, из-под мази, которую Анна заполнила засушенными лютиками. Сдалась, приняла тот факт, что не надо помогать всем и каждому. Что иногда человек не хочет помощи. Но решила оставить каплю тепла на прощание. Может, это даст своё семя и со временем поможет?— Анна, прошу, отстань! — вскрикивает Лютик и наконец поднимает взгляд на девушку. — Сгинь отсюда, чтобы не было тебя, — шипит он.На время всё стихает: бормотание Анны, злые мысли в голове Лютика и даже вечерние сверчки. Будто бы кто-то остановил время. И пока Лютик осознаёт, что сделал, девушка медленно оседает на землю. Кровь. Из носа, из глаз, изо рта. Кажется, она тихо шепчет его имя. Но в ушах — всё та же гнетущая тишина. А в глазах — вид умирающей девушки. Серые глаза, которые раньше отдавали блеском, теперь отдают темнотой. Загорелая из-за работ на поле, кожа бледнеет. И тем ярче на лице проступает кровь. Анна в неверии проводит по лицу рукой и глядит на кровь. В ее глазах — страх. В них — боль и ужас. Девушка заходится в мокром кашле. Таком сильном, что капельки крови долетают до Лютика и выводят его из тумана шока.— Держись, Анна, тише, — шепчет Лютик, присаживаясь около девушки.Он аккуратно обнимает её, укачивает и пытается петь. Нужно спеть, нужно спеть! Это ведь не смертельно? Он ведь не уточнил, что именно должно стать с девушкой. Бард поёт, а голос скачет. Анна что-то бормочет: какие-то извинения. И тут она умудряется извиниться. За что? Что Лютик — обезумивший сирин, который убивает всех на своём пути?— Мы всё испра... — бард обрывается на полуслове. Анна видит лишь кровь на лице, Лютик понимает, что она и внутри. Своим гневом и беспокойством он изранил её тело. И это не залечить. Уже не остановить. Сирин берёт лицо девушки в руки, целует в лоб и слабо улыбается. — Прости меня, подсолнушек, — шепчет он. Анна снова заходится в кашле. Последнем.Лютик сидит там около получаса. Странно, что никто не выходит из дома. Да даже в деревню никто не едет. На дороге — только сирин и его мёртвая жертва.Бард обнимает девушку, слегка покачиваясь. Кровь — везде. На руках, на одежде, на его душе. Он мог забыть прошлые смерти. Но не эту. Как было глупо надеяться, что он что-то изменит? В семье Юлиана сны были вещими. Даже изменив сценарий, он не смог бы избежать смерти.Внутри будто крутят серебряными мечами. Такую боль он чувствовал тогда — на горе. Всё жжёт, всё кричит. И в какой-то момент Лютик понимает, что кричит он сам. Надрывно, громко, будто зверь, попавший в капкан и осознавший свою гибель. Он кричит, пока горло не начинает болеть, а голос — пропадать. Кричит, не замечая, как трава рядом с ними блекнет и погибает, как падают сверчки и ночные птицы. Наконец он отодвигается от Анны. Поплывшим взглядом Лютик осматривается. Нет — до деревни его голос не дошёл. Точнее, его слышали, да. Но магия туда не попала. — Прости меня, Анна, — проговаривает сирин, подымаясь. — Вот та правда, которую ты хотела узнать. Вот, почему молчал. Я просто сбрендивший монстр.Он сжимает кулаки до побелевших костяшек и давит новый приступ слёз. Опускает голову, пытаясь восстановить дыхание. Взгляд цепляется за чёртов кулон. Усмехнувшись, Лютик зажимает рот ладонью и глушит истеричный смех. Он весь в крови, в крови невинных людей. Съехавший с катушек сирин. Он не долетит до Оксенфурта. На рассвете красный коршун летит в сторону Аэрдина.Я отдал всю любовь, что сохранил.Мы ведь всегда были игрой, обреченной на проигрыш.Мальчишка из небольшого города в большой игре,Я стал зависим от этой безнадёжной игры.Всё, что я знаю, всё, что понимаю:Любовь к тебе обречена на провал.— Слухи ходят, Геральт, про одно чудище, — говорит Трисс, зажигая свечи. — Не слышала раньше про таких, но ты ж ведьмак?По ванной разносится запах мяты и ландыша. Что-то новенькое. В тавернах всегда пахло либо потом и плесенью, либо, если он раскошелился, воском. У Йен пахло сиренью и крыжовником, а Лютик любил запах луговых цветов. Чёрт, только не эти двое. Нет, их больше нет в жизни ведьмака.— Не то русалка, не то полуночница, — продолжает Трисс.В последнее время в Темерию повелись монстры. Так что Геральт решил некоторое время побродить по северному королевству. Нужно было отвлечься от всего. За последнее время жизнь ведьмака покинуло спокойствие. Сначала обещанный ребёнок, потом — чародейка и бард. Йен, он ведь любил её. Любит, так ведь? Своенравная чародейка, которая даже не попыталась посмотреть на всё его глазами. А этот мальчишка? Хотя, так будет лучше. Геральт всегда пытался отогнать барда от себя, хоть от него пахло жизнью и светом. Просто потому, что таким цветам не место среди монстров, грязи и крови. Да и на самом деле: с Лютиком были одни беды.?Как же всё запутано!? — чертыхается про себя ведьмак. Вот поэтому он тут, в Вызиме*. Вместо того, чтобы разобраться в мыслях и чувствах, Белый Волк ушёл в работу. Так проще, так легче. Не ведьмачье это дело — чувствовать. И уж точно не ведьмачье — пытаться разобраться в чёртовой жизни. Ведьмаки — это простые рабы: созданы, чтобы убивать. У них не может быть жизни.— Непонятное существо, древнее, — говорит Трисс, присаживаясь за бадьёй.Он уже успел помыться и смыть кровь и кишки кикимор. Так что сейчас было время для настоящей ванны — той, что расслабляет. С прозрачной водой, солью и приятными запахами.— Убивает голосом. То ли пением, то ли простыми фразами. Уже успело убить 11 людей, — продолжает чародейка, разминая плечи ведьмака. Изредка она останавливается и поглаживает шею. — Только странное оно. Может, даже разумное. Убивает будто бы не специально. Обычно твари сидят и в одном месте питаются. Либо кочуют, оставляя след из трупов. Эта же оставит труп в одной деревне, потом через неделю в совершенно другой — гораздо дальше от первой. Некоторых находили мертвыми у границы леса, а некоторые посреди дороги лежали. То мужчины, то женщины. Дело как раз для тебя. Платит Фольтест*. Помню, у вас не задались отношения, но деньги хорошие, да и людям поможешь. У нас и так монстров в последнее время развелось, — последнее девушка выдохнула ведьмаку в ухо.Геральт поморщился и отодвинулся. Трисс лишь вздохнула.Они оба знали про её любовь. Когда-то Геральт и Трисс были вместе. Ведьмак не смог устоять перед огненной* чародейкой. Их роман закончился быстро. Виноваты были оба. Только Трисс смеялась и делала вид, что всё это было пустым и недолговечным. Геральт же, как всегда, прятал эмоции в безразличных взглядах и усмешках. Может, не сглупи они, всё было бы по-другому. Им нужен был разговор, а вместо этого они поговорили не друг с другом, а сами с собой. Со временем Геральт понял, что и разговор их бы не спас. Он больше смотрел на Трисс, как на подругу. Неугомонную старшую сестру, которая всегда поможет и не забудет подколоть. А Меригольд его любила. По-настоящему. Она не говорила про это, но делала намёки. А потом появилась Йеннифер.Меригольд помнит Белого Волка, окутанного запахом сирени. Таким она его никогда не видела. Даже успела подумать, что глупый ведьмак попал под какое-то заклинание. Только это оказалось любовью. Вот так Геральт любил — и в их отношениях такого не было. Никогда. И когда чародейка с фиолетовыми глазами бросила волка, Трисс понадеялась. Не на ответные чувства — глупо про такое и говорить. Но на момент своего счастья. На ночь или две, которые будет хранить глубоко под усмешками.— Прости, — ответил ведьмак, повернувшись к чародейке. — Я не могу. И не смог бы, — в голосе проскользнуло сожаление. Геральт слегка сжал ладонь Меригольд, которая осталась на его плече. Трисс будто бы очнулась — поднялась со стула и пошла выкладывать на стул полотенца.— А где твой бард?Ведьмак скривился, а чародейка хмыкнула про себя. Она помнила этого мальчишку: юный, беззаботный. Прямо настоящий цветок, которого какой-то особо глупый ветер принёс к ногам Геральта. Тот часто жаловался на барда, хоть Меригольд и замечала странные взгляды и тон голоса. — Он не мой, и не был им, — хмыкнул Геральт. — Теперь у него своя дорога.Примечания* Далее идёт авторский перевод песни Duncan Laurence — Arcade.* * В третьей части игры Лютик открыл таверну. Ага. Наш парень — бизнесмен. (Мы открываем бизнес, мы будем делать бабки).* Шани — медик, после войны — декан медицинского факультета в Оксенфурте. В игре может стать любовницей Геральта.* В книге Геральт смертельно ранил наёмников Риенса (чародей, которого изгнали из Бан Арда, и помощник Вильгефорца. Одним словом, враг Геральта). Тогда Шани пыталась помочь и наёмникам, но Лютик её остановил. Диалог списан с книги. Кому интересно — "Кровь эльфов", 6 глава.* Гамельнский крысолов — дудочник из немецкой легенды, который увёл за собой крыс (и детей, ха-ха, жёсктие сказки Средневековья).* Вызима — столица Темерии.* Фольтест — король Темерии.