Спрашивать (1/1)

Сеньора вела странную жизнь. Эле не сразу привыкла к постоянной тишине, царившей в этом доме, к затворническому образу жизни; она выходила из дома лишь за продуктами и газетами, и очень скоро привыкла воспринимать это как что-то радостное. На улице было хорошо; весна была тёплой и мягкой, абсолютно чудесной, в такие месяцы Эле особенно сильно хотелось вернуться в родной дом. Но этого уже не будет.Эле училась паять.Как-то так вышло, что Шрам стала объяснять ей самые основы, учила держать молоточек правильно, заправлять горелку, не попадать по пальцам во время работы.Когда за дело бралась сеньора, всё казалось простым и не требующим особых усилий: всего-то нужно посчитать размер запальной трубки, отрезать подходящий кусок жести и следовать чертежу. А у Эле ровные трубочки начали получаться лишь на исходе третьего дня; за расчёты она пока не бралась вовсе, осваивая более простые действия?— рано браться за расчёты, не зная умножения. В один день Шрам достала ей какую-то потрёпанную записную книжку?— на форзаце стояла дата одиннадцатилетней давности?— и предложила использовать её в качестве учебника; по вечерам сеньора проверяла и разъясняла непонятные моменты. После этого, почти ночью, запиралась в мастерской и работала над чем-то.Ещё сеньора учила, как правильно разряжать снаряды.Первый Шрам принесла, выбравшись из дома днём, а вечером вернувшись с какой-то сумкой; в ней была настоящая бомба, снаряд, который сеньора разрядила. Это было до странного обыденным для неё.Спокойным голосом?— будто в её руках не было верной смерти!.. —?Шрам тогда рассказывала и объясняла Эле, как это делается и почему нужно обязательно расспрашивать о дефектах; про оторванные пальцы и кисти рассказывала, так, что к горлу подбиралась тошнота. Сеньора так учила. Но в руки, конечно же, ничего не дала. Эле и не хотелось, ей хватало выжженных в памяти внутренностей снаряда и собственного страха.—?После провокации,?— арест Леона и тот подрыв иначе она не называла; видимо, никто из товарищей брата не сомневался, что это не он сделал. —?Пришлось отложить планы. Скоро их,?— она кивнула на снаряд. —?Будет много. На руках такие вещи обычно недолго хранят. Потом соберём заново, материал-то рабочий.Но обычно Шрам большую часть дня была занята в мастерской, оставляя Эле работу по дому, стопку газет за несколько месяцев да тетрадь, исписанную формулами и значками. Она что-то рассчитывала, перепаивала снова и снова, вела работу с реактивами; иногда, если Эле по своей инициативе садилась в этой комнате наблюдать, объясняла: вот пироглицерин, с ним осторожнее, вот пироксилин, смотри, совсем по-разному выглядят, а вот тут ещё кое-что, только ты не трогай сама, милая, и носи фартук.Пахло в мастерской горелым и миндалём.—?Это динамит,?— коротко пояснила сеньора, после того, как Эле спросила. —?Ты привыкнешь. Почти все привыкают.—?Почти? —?Шрам кивнула, сохраняя на лице то холодное выражение; вставила в мундштук сигарету. Простой, безо всякого орнамента, он удивительно органично смотрелся в обожжённых пальцах.—?Все работающие над этим болеют, сеньорита,?— она закурила. Каждое действие сеньоры, хотя и не было изящным в обычном понимании этого слова, намертво выжигалось внутри. —?Мигрени, тошнота, иной раз даже обмороки… они быстро проходят, не смотри на меня так, милая.—?А у вас?.. —?почему-то Эле смутили тогда некоторые оговорки сеньоры.Шрам только улыбнулась одними губами и ничего не ответила. Она никогда не отвечала на такие вопросы, да и вообще была человеком удивительно закрытым даже среди своих.Эле даже против собственной воли сравнивала её с братом; действительно, они были похожи чем-то. Пугающей замкнутостью, решительностью и спокойной преданностью, но намного сильнее чем-то неуловимым, витавшим в воздухе вокруг них. Это что-то приходило с запахами: одежда Леона раньше тоже пахла миндалём, едва уловимо и редко, Эле даже не придавала этому значения и никогда не спрашивала, как не спрашивала о других делах товарищей брата. Понимая теперь, откуда взялся этот запах, она уже не была так спокойна. Казалось, что не будет такой больше никогда.Находиться рядом с братом Эле привыкла; жить же с сеньорой было мучительно.Она почему-то взяла за правило звать Эле ?милой?, и от этого под рёбрами сгущалось какое-то возмущение. Это тоже было тем, что позволяло увидеть схожесть сеньоры с Леоном, а этого Эле замечать не желала. Даже не понимая, почему, она стала бежать от него на второй день. И только с облегчением выдохнула, когда Шрам сама перестала так говорить по какой-то причине.Потом в конспиративной квартире появился третий жилец. Это был, вроде как, исход недели.Он приехал внезапно: просто как-то вечером постучал в дверь, отбивая какой-то знакомый ему и сеньоре ритм, он улыбался и отряхивал пыльную одежду, целовал Шрам в щёку и улыбался, не переставая. Потом заметил Эле. Выражение его лица изменилось; на нём сначала промелькнуло что-то странное, нечто, что невозможно было хоть как-то охарактеризовать, а потом снова вернулась улыбка, но уже другая. Она чем-то напомнила Эле улыбку гвардейцев, пришедших в её с братом дом; она была демонстративно-дружелюбной, была призвана успокоить, но только сильнее пугала, потому что сквозь неё Эле явно видела… иное.Гвардейцы смотрели со смесью жалости и презрения.Эмоции этого мужчины она понять не смогла. Впрочем, поздоровался он весьма мило. С третьей?— уже другой?— улыбкой извинился за столь внезапный визит.—?Сеньора говорила, что вы приедете,?— уверила мужчину Эле. Смутное ощущение напряжения она постаралась отбросить. —?Хотя, если честно, я удивлена?— но лишь оттого, что забыла, какое сегодня число. Могу я спросить ваше имя, сеньор?—?Разумеется,?— его взгляд быстро метнулся к открытым рукам Эле и не нашёл кольца. —?Сеньорита… ведь так? Признаться, не думал, что сеньора будет не одна?— всё же… О, верно, я обещал представиться!.. —?Шрам за его спиной ухмыльнулась и подхватила небольшой чемоданчик, с которым этот мужчина приехал. —?Моя фамилия Монсано. Могу теперь спросить вас, сеньорита?..—?Торо,?— Эле улыбнулась; хоть она и сохраняла некоторую насторожённость из-за той странной улыбки, но этот разговорчивый мужчина производил приятное впечатление. Да и внешность его определённо внушала доверие. —?Разве сеньора не писала вам обо мне?Шрам открыла дверь в мастерскую и тут же за ней скрылась.Без неё отчего-то стало более неловко.—?Может быть, и писала, однако тогда я не получил этого письма,?— мужчина прошёл в квартиру, безошибочно находя кухню, словно уже был тут. —?Надеюсь, вы не против, если я выпью с дороги. Ничего крепкого, разумеется!.. Сеньора не терпит этого, вы знали?—?Нет,?— ответила Эле. Она достала кружки из шкафа. —?Вы хорошо знакомы с ней?—?Достаточно неплохо. А что на счёт тебя, сеньорита? —?скоро перешёл на ?ты? Монсано. Удивительно, но его фамилия была абсолютно адекватной, а не каким-то прозвищем. Хотя, может, это Шрам была исключением?.. —?В каких вы отношениях, если не секрет?И тут сеньор прикоснулся к мочке уха.Эле удивлённо проморгалась. Внутри неё что-то заворочалось, раздирая острыми когтями от смеси самых противоречивых эмоций.Как он?.. Что за?!Она глубоко вдохнула, призвав себя успокоиться, и внимательно посмотрела на мужчину.—?Простите,?— начала Эле аккуратно; не имея ни малейшего представления о том, как в такой ситуации себя следует вести, она лишь старалась быть тактичной. Ведь, возможно, сеньор по каким-либо причинам не знает о значении такого жеста?.. —?Я… не вполне понимаю, к чему вы ведёте.Мужчина убрал руку.—?Сеньорита, только пойми меня правильно?— я не хочу тревожить тебя. Просто…—?Флеш, Эле, вижу, вы уже познакомились,?— Шрам вошла на кухню. Достала кастрюльку. —?Я приготовлю шоколад. Раз уж ты привёз…—?Флеш? —?переспросила Эле. —?Это… тоже прозвище?—?Тоже? —?теперь удивился уже… Монсано? Ведь так?.. Он опустил руки и спрятал их за спиной, потом тут же скрестил на груди. Лицо его, очень подвижное, никак не давало понять эмоции?— Эле лишь уловила чужую тревожность, взвинченность. —?Погоди-ка. Не объяснишься?Шрам вздохнула, привычно прижала два пальца к виску. Выражение лица у неё при этом было на редкость раздражённое.—?Флеш, знакомься?— сеньорита Элена. Сестра Леона. После недавней провокации я не могла оставить её одну,?— коротко объяснила Шрам ситуацию и жестом указала на выход с кухни. —?Переоденься с дороги, будь добр, не лезь к еде в таком виде. Эле, помоги мне с готовкой.—?У всех есть прозвища? —?не удержалась от вопроса Эле. Сеньора в ответ кивнула. —?Сеньор, а Монсано?— настоящая фамилия?—?Да.—?Нет.Два ответа прозвучали одновременно. Флеш, посмотрев на Шрам странным взглядом, ухмыльнулся; улыбкой это назвать бы не вышло. После он вышел из комнаты.Сеньора помолчала. Потом зажгла газ.—?В нашем деле у каждого десяток фамилий,?— напряжённо сказала она. —?Однако эту… я давно не слышала.Эле не вполне поняла, что значат слова Шрам; она вдруг отчётливо почувствовала себя всего лишь глупым маленьким ребёнком, который пытается лезть в дела сугубо взрослые. Поначалу это всегда умиляет, но с течением времени обязательно начнёт раздражать, и избежать этого вряд ли получится.Мысли об этом… пугали.Шрам была слишком… просто слишком. Эле меньше всего хотелось досаждать этой женщине.—?Так всё же… настоящая?.. —?вопреки кому в горле спросила она.Сеньора помолчала. Достаточно долго для того, чтобы это начало волновать.—?Видимо, теперь да,?— Шрам не просто казалась усталой. Она такой была. Словно несчастные несколько фраз полностью иссушили её.Эле, сбиваясь, попросила сеньору оставить готовку на неё. Достала сигареты?— ей намного легче было, если удавалось покурить, дать отдых мозгам и прикрытым глазам. Это с самого первого дня было заметно: Шрам иногда неожиданно утомлялась, бледнела, и этот жест её, привычка прижимать пальцы к виску…Эле чувствовала, что что-то не может понять до конца; причина такого состояния словно выскальзывала из пальцев.—?Шрам, скажи-ка, ты спишь в мастерской? —?зато сеньор, видимо, понимал всё. В тот вечер он хмурился, стучал пальцами по столу; весь был в постоянном движении и улыбался, о чём бы речь ни шла, пусть даже это были самые серьёзные вещи.Флеш?— что это-то значит? —?рассказал, как на сеньору влияет близость динамита. Что болезнь, та самая, которую пообещали Эле, обычно проходящая быстро, для Шрам стала очередным хроническим заболеванием.—?Очередным?..—?Да,?— сеньор нашёл взглядом Шрам и обратился уже к ней. —?А тебе ведь нельзя спать рядом с…—?Хосе,?— перебив, качала эта женщина головой; почему-то первое имя?— скорее всего, оно было первым, вторым его мужчинам не давали, не принято ведь?— она выбрала как упрёк. —?Лучше расскажи, о чём говорят в Комитете.—?О провокаторах, как всегда,?— он улыбнулся очередной своей улыбкой. —?В этот раз у них хотя бы есть основания, к сожалению. Сеньорита… мне жаль.—?Я понимаю,?— в тот вечер у Эле горло свело судорогой. Всё внутри неё содрогалось, рвалось наружу злыми слезами. А плакать было нельзя; стыдно и неприглядно?— перед совсем чужим человеком, перед товарищем брата рыдать.И ночью Шрам баюкала её и гладила по волосам, утешая и вновь даря покой.Утром оказалось, что сеньор уже ушёл. Вернулся же под вечер. Как вчера, отбил ритм о входную дверь.—?Если бы не торопился так, получил бы ключи.—?Не хотел будить,?— объясняясь, Флеш активно жестикулировал и улыбался новой, какой-то виновато-взволнованной улыбкой. Непристойных жестов больше в его действиях Эле не замечала, и это её успокоило окончательно. —?Сеньорите ведь тяжело пришлось. Вы, верно, легли совсем поздно.Это было правдой, да.Но почему-то после того разговора Шрам поменялась. К Эле она почти не прикасалась больше, если обнимала, то порывисто и коротко. Простые слова для неё были словно паролем, требованием прекратить всякие нежности. Это тогда стало предвестником того самого, по-плохому особенного дня. Но Эле ещё не знала этого. Тогда она просто не понимала, что вдруг случилось, отчего её оттолкнули.Зато сам Флеш часто гладил Эле по волосам, да и в общем был очень приятным, тактильным человеком. Первое впечатление быстро сгладилось: сеньор сам объяснил, что просто испугался, увидев нового, незнакомого человека на конспиративной квартире.—?Такое ведь редко происходит,?— говорил Флеш. —?Шрам даже нашу группу не очень любит подпускать к своим реактивам, только если совсем девать человека некуда. А тебя я в первый раз видел?— Леон ведь всё делал, чтобы тебя не трогали наши, не звали,?— говорил он всегда много и охотно, как успокаивал. Эле нравилось его слушать, нравилось отвечать?— он всегда выслушивал со всей серьёзностью, а её, иной раз, нельзя было ждать даже от брата. —?О том, что у него сестра есть, все говорили, а кто ты и сколько тебе… А сколько, кстати, сеньорита?И Эле отвечала, что шестнадцать, и видела, как Флеш качает головой. Как сеньора: они делили этот жест.И поразительно хорошо друг друга знали. Так, словно знакомы были всю жизнь.От этого внутри жгло. От этого и того, что Шрам с каждым днём спрашивала всё строже о выученном.Эле знала, почему: ведь в деле подрывника нельзя ошибаться, если тебе нужны руки. Но странное предчувствие скреблось внутри.Однажды вечером?— с приезда Флеша прошло около недели?— это смутное ощущение сорвалось с губ, испортив всё, что было достигнуто.Оно, это предчувствие, упало само, нежданно и неприятно, ненамеренно?— но кого будет это волновать после того, как день закончится?Странный, плохой день.—?Кем я буду? —?спросила Эле отчётливо и сама испугалась своего голоса.—?О чём ты? —?Шрам улыбнулась одними губами; будто хотела показать, что не понимает, откуда взяться сейчас важному разговору. Но глаза к неё остались, как обычно, холодными и цепкими.—?Мой брат был боевиком, так вы говорите о Леоне,?— тише сказала Эле. —?А кем буду я?Рука Шрам взметнулась вверх, она сложила два пальца, как будто собиралась ими прикоснуться к виску, но остановилась. Задумалась.Эле жадно наблюдала за каждым вздохом.—?Только не говори, что тебе нравится ломать язык, Господь милосердный,?— Шрам даже закатила глаза. Но это был лишь перевод темы на абсолютно стороннюю.—?Вы знаете, о чём я спрашиваю,?— Эле показалось, что пол уходит у неё из-под ног.Наверное… наверное, нужно было молчать, не думать о странном предчувствие, о цели, к которой стремится сеньора?— ведь Эле всё равно её примет, как принимала каждое из дел брата, так к чему было начинать это?..Сеньора вдруг стала абсолютно серьёзна; пропала всяческая язвительность, какая-то весёлость, даже нервная улыбка сошла с губ. Осталось только что-то холодное, строгое.—?А кем ты хочешь быть? —?спросила Шрам. —?Сеньорита…По дверному косяку отбили уже знакомый ритм. Флеш умел появляться вовремя?— его сеньора иной раз называла наблюдателем; обычно хвалила так.—?Опять подслушиваешь,?— цыкнула Шрам; в голосе её Эле вдруг послышалось облегчение. —?Хосе.—?Флеш, будь добра. Я ведь не зову тебя по имени.—?Ты помнишь моё имя? —?усмехнулась сеньора. —?Как мило. Надеюсь, не оставишь надгробие пустым.Эле украдкой выдохнула; в глазах защипало?— Шрам словно начисто забыла об их разговоре, и, хотя она имела манеру игнорировать некоторые вопросы, это всё равно было обидно.Стараясь отвлечься от этого ощущения, Эле спросила:—?А почему… Флеш? —?она не знала, к кому обращается.Её просто душило беспокойство. И его хотелось чем-то заглушить, разговором, очередной историей, пусть даже ужасными шутками, которые были тут приняты. Что угодно, казалось, лучше, чем этот клубок боли в груди.—?Это с английского. Те, кто должен понимать, знают перевод,?— Шрам двумя пальцами коснулась виска. —?Это из-за его скорости.—?Скорости?..—?Именно,?— сеньора подняла взгляд на Флеша. Тот едва заметно, но очень тяжело вздохнул, смотря в ответ. —?У меня есть причины считать его очень быстрым.Между ними что-то происходит прямо сейчас, в этот самый момент; что-то есть во взглядах, в напряжении, сгустившем воздух. Но Эле не понимает, что.Ей кажется, будто мир тонет, вода заливает город, огромная её масса обрушивается на каждую дверь и каждый оконный проём, вода заполняет комнату, вытесняет воздух, но почему-то ей дышат. Как будто не замечают потопа.—?Лучший осведомитель, которого может желать боевик,?— продолжает Шрам.—?Ты в первую очередь техник,?— Флеш одёргивает сеньору, чуть нахмурившись; впрочем, это ненадолго, уже в следующее мгновение Эле увидела на его лице обычную сытую усмешку. —?Или техникиня?Эле не сразу понимает, что это за слово, откуда оно вообще взялось. Но почему-то она чувствует себя чуть легче?— такие шутки ей знакомы, знакома и реакция сеньоры.—?Вымой рот с мылом, будь добр,?— Шрам прижимает пальцы к виску.—?Специфичные же у тебя желания! —?сеньор смеётся; они знают друг друга вечность?— и к шуткам таким привыкшие. —?Обычно очень специфичные и даже больные… Видишь же это? —?сеньор неожиданно обращается к Эле.—?Что?..—?Хосе, чёрт возьми,?— тянет Шрам, чуть улыбнувшись. Глаза её остаются холодными. Слова она цедит, и Эле сложно понять, весела она или раздражена; эти эмоции в ней странным образом перемешивались. —?Чёрт возьми.—?Воздержусь,?— Флеш передаёт сеньоре сигарету.—?Воздержись,?— она вставляет её в мундштук. —?Это полезно,?— пошарив по столу, находит спички; огонёк скоро облизывает бумагу, пальцы Шрам, обожженные, держат мундштук так, что у Эле щемит что-то внутри. —?Особенно для мужчин.Осознание темы разговора приходит к Эле неожиданно; щёки вспыхивают всепоглощающим жаром.—?Фу,?— бормочет она себе под нос и рукой прикрывает рот.—?Ну-ка, будто никогда не слышала таких шуток, сеньорита,?— Шрам выдыхает дым; на Эле она не смотрит, не смотрит и на сеньора?— поднимает взгляд к потолку, будто там есть что-то интересное.Её образ: тёмное платье, строго собранные волосы, простой мужской мундштук в обожжённых руках, подсвеченное лампой облако дыма и отрешённая усталость, притаившаяся в уголках глаз?— Эле кажется, что эта картина навсегда отпечатывается в её памяти.Она не может не любоваться.—?И всё же… —?взгляд сеньоры остаётся холодным.Флеш не вмешивается?— быть может, находя это забавным или слишком неловким; его Эле не видит сейчас. Но ничего удивительного нет в его внезапном молчании.—?Всё же что, милая? —?вкрадчиво спрашивает Шрам, почему-то снова перескочив на эту ?милую?. Вот же!..Ей не весело?— её плечи напряжены. Её ситуация и собственные грубые шутки не смешат ни капли, вдруг понимает Эле. Видит внезапно, что сеньору сковывает приступ головной боли. —?Послушай, мы не хотели тебя смутить?— только шутили. Надеюсь, что…—?Я понимаю,?— торопится сказать Эле. —?Я… нет, всё в порядке. Только, прошу, не зовите меня больше милой.Внутри рушится что-то. Но раз с губ срываются мрачные предчувствия, то отчего не сорваться простой просьбе?—?Почему?—?Леон называл меня так,?— поясняет Эле сеньоре; и впервые за этот вечер та вдруг оживляется, суетливо оглядывает комнату, потом пристально вцепляется взглядом в Эле с таким прищуром, что становится не по себе.—?Странно,?— вдруг встревает Флеш. Он, точно не замечая того, как сгустился воздух, улыбается. Вечно эта улыбка!.. —?Мне казалось, тебе нравятся нежные прозвища, сеньорита. Разве нет?—?Нравятся,?— Эле опускает взгляд в пол и прикусывает изнутри щёку; в голове привычно: как не сказать лишнего, как обойти углы. Как не выдать ничего, что в душе творится по-настоящему. —?Но не ?милая??— оно принадлежит моему брату. И больше никому.—?Вот как,?— мягко тянет сеньор и гладит по голове; но этого Эле почти не замечает. Всё внутри неё сжимается от ощущения пристального внимания Шрам. От того, как она смотрит, кажется, вовсе сбивается дыхание. Это неуютно и странно, и что-то ещё, по-особенному живое и яркое. —?Тебе стоит отдохнуть, сеньорита. Похоже, Шрам тебя утомила.—?Неправда. Я рада учиться.—?Речь не об учёбе, Эле,?— сеньора всё же решается говорить. Сигарета в мундштуке тлеет, и пепел едва не падает на стол. Флеш пододвигает поближе блюдце, выполняющее роль пепельницы в этом доме; ставит его прямо под замершей рукой сеньоры. —?Отчего такие строгие ассоциации?—?Лишь не хочу считать вас старшей сестрой,?— о том, что Эле хотелось бы на самом деле, она предпочитает не задумываться.Остановись на восхищении, и ничего более. Не стоит, право слово?— сеньора влюблена в гремучую ртуть и спаянные из жести снаряды. А руки, скорее всего, в крови по локоть?— и это пугать бы должно.А не страшно. Только ближе хочется, чтобы чужие руки снова утешили, забрали печаль и распутали клубок под рёбрами.—?А кем ты хочешь меня считать? —?почему-то спрашивает она строго. Зачем?..Рука Флеша, лежащая у Эле на плече, чуть сжимается; вторую он поднимается в предупреждающем жесте.Между ним и сеньорой снова что-то происходит.Но Эле не понимает, что.—?Кем? —?снова спрашивает у неё Шрам.Ответить не успевается: за неё вступается сеньор. И, знай она, к чему это приведёт, до чего это доведёт сеньору и её саму, Эле бы не дала ему это сделать.—?Шрам, это слишком. Хватит,?— голос у Флеша, как всегда, мягкий; иной раз он производит впечатление человека, неспособного на злость и строгость в целом. Но это, верно, ужасная ошибка. —?Тем более, у тебя есть муж.На то, чтобы болезненно выпрямиться, почти оскалиться, у Шрам и секунды не уходит.—?Не лезь!—?Да?.. —?Эле, полная удивления, поднимает на сеньору глаза. И ей кажется, что Шрам она видит впервые; новым взглядом замечает седину, возраст, в котором уже положено быть замужем. Не видит кольцо на пальце, но, право слово, её рукам и без него тяжело. Сеньора… сеньора же, не сеньорита! Так почему вдруг брак так удивляет? —?Вы сеньора же, верно.Глаза у Шрам широко раскрыты; и сложно сказать, что в них плещется?— но назвать это чувство приятным и греющим у Эле не поворачивается язык. Она заглядывает в глаза сеньоре усерднее, но та вдруг прячет взгляд. Совсем как сама Эле минутой назад.—?Я замужем,?— нехотя бормочет сеньора. Вдруг раз с неё спадает вся её строгость, всё спокойствие, хладнокровие, её словно ранит это признание; голос неуверенный, в глаза она смотреть не может. —?Вон он, муж. Интересно?—?Что?.. —?но Шрам не отвечает. Только качает головой. Эле не может поймать на себе её взгляд.—?Тебе вечно надо напоминать? —?её голос кажется уставшим. Сеньора тушит сигарету о блюдце и оставляет мундштук так, не вытаскивая окурок даже.—?Не моя вина, что ты забываешься.—?Забываюсь,?— и смеётся. Сеньора встаёт, находит фартук, в этот раз оставленный за обеденным столом, и в несколько быстрых широких шагов оказывается за запертой дверью мастерской.Эле не успевает даже ничего сказать. Да что там?— и руку протянуть к Шрам, хотя бы руку!..Флеш выдыхает прямо над ухом и отстраняется. Сев за стол, берёт мундштук сеньоры, достаёт наполовину ещё целую сигарету, прочищает всё. В его пальцах мундштук?— вообще-то, изначально мужской?— смотрится намного чужероднее, чем в руках Шрам.—?Похоже, сегодня мне вновь коротать ночь без сна,?— смешливо говорит он.—?Вы на самом деле женаты?.. —?Эле едва сдерживает непонятную дрожь в голосе. Пристальный взгляд сеньора?— столь же цепкий, как у Шрам, но более спокойный?— она тоже выдерживает. —?Мне казалось, вы обручены с… кем угодно кроме.Эле смотрит на чужие руки; они не спрятаны под перчатками, самые обычные мужские руки и ещё более обычное кольцо на безымянном пальце.—?Она не носит кольца из-за ожогов,?— объясняет Флеш. —?Поэтому иногда случаются… заблуждения,?— он моргает несколько раз и откладывает мундштук, после зарываясь пальцами в волосы. —?Впрочем, её-то они радуют,?— добавляет совсем непонятно.—?Я могу спросить?.. —?Эле спотыкается; мысль о том, что это слишком личное, не для неё, приходит с опозданием. —?То есть, нет, я…—?Есть один занимательный документ,?— сеньор вдруг перевёл тему; резко и странно. Эле прислушалась. —?Если спросишь о нём Шрам, то, скорее всего, получишь лишь кучу непристойностей в ответ,?— Флеш улыбнулся, чуть сощурив глаза; у него была удивительно живая мимика. —?Но самим идеям, изложенным там, она будет верна до гроба. Будь осторожнее, сеньорита.—?Отчего я должна бояться? —?Эле выдавила из себя улыбку, надеясь, что вышло не слишком жалко. —?Я знаю, что сеньора не просто так учит меня. Но разве я могу злиться на это?Эле встала из-за стола.—?Простите. Я… я поговорю с…—?Сейчас химия ей лучший друг,?— Флеш покачал головой и жестом попросил сесть обратно. —?Шрам не будет терпеть твоей жалости, и извинения ей не нужны,?— наверное, имело смысл послушаться… ведь, они всё же супруги. Так?.. —?Ложись лучше спать.—?Тогда вы простите,?— Эле помяла юбку в руках, собираясь с мыслями. —?Мне жаль, что я стала свидетелем сегодняшнего разговора.—?Он начался из-за тебя и для тебя,?— сеньор, уже направлявшийся к мастерской, вернулся к столу. Погладил Эле по голове невесомо, едва ощутимо. —?Не думай, что Шрам злится. Ей противен лавандовый брак, как противен он любому здравомыслящему человеку.Это был плохой день. Просто ужасный.В ту ночь сон никак не шёл. Эле, переодевшись и погасив свет, закрыв шторы, даже приготовив вторую кровать, лежала и смотрела в стену. В голове крутились обрывки чужих слов, тревога и горечь, и?— ярче всего?— образ Шрам. Она представлялась кем-то абсолютно особенным, уникальным; рядом с ней Эле чувствовала себя чудно, а каждая минута, уделённая сеньорой, казалась подарком. Особенно после того, как она отстранилась.Из головы не шло волнение, пусть Флеш и говорил, что Шрам спокойна на самом деле?— а он, конечно, хорошо её знал… Они ведь были мужем и женой!На языке от этой мысли горчило. Эле никак не могла понять, почему. Ей думалось, что Шрам восхищает своим уверенным спокойствием, умом, но, быть может, дело было не только в этом. Но думать о том, что, кроме уважения и некоторого желания подражать, в этих странных эмоциях есть что-то ещё.Что-то, чему Эле никогда не даст названия.Чувство, которое лучше бы навсегда забыть, оставить в прошлом, как оставила она девочку с длинными косами.Эле в детстве?— когда были живы ещё оба родителя, а Леон водил её на речку и ловил рыбу по-старому, острой палкой?— в том далёком времени отчего-то жутко завидовала мальчикам за то, что они вырастут и найдут себе чудесных жён. Брату даже пришлось пообещать, что он, в знак солидарности, тоже никогда не женится?— до того Эле обижал естественный, казалось бы, порядок вещей. И эту дурь никто выбить так и не смог.Она только крепла, когда соседская дочка, статная и уже почти взрослая, приносила им с Леоном персики. У неё были толстые косы, откуда-то взявшаяся привычка не покрывать головы на улице, тёмные густые глаза. Большего Эле не помнила и не хотела.Но в ту ночь?— ту самую ночь?— воспоминания лезли в голову, избавляя от призрачной надежды уснуть окончательно. Они не замещали собой тревогу и непонимания случившегося, напротив: каждая выцепленная из детства мелочь словно накрепко присоединялась к волнению. В какой-то момент Эле даже показалось, что она задыхается: так много было в этот день пугающего и болезненного, непривычно озлобленного и скалящегося на всех без разбору.А потом пришла Шрам.Эле тогда затаила дыхание и прикрыла глаза; она смотрела на сеньору сквозь ресницы, едва различая её в слабом свете газовой лампы, и что-то под рёбрами никак не давало заговорить или сделать что-то ещё. Не могла Эле и зажмуриться.Сердце застучало, как сумасшедшее, когда Шрам потянулась к застёжкам. Дрожащий свет лампы ложился на тело мягко и смазано, какими-то обрывками-лоскутами, но даже этого хватало, чтобы взгляд мог выхватить детали. Сеньора действительно оказалась сложена как-то угловато, обычно присущие женщинам изгибы оказались едва намечены. Эле и раньше так казалось, но впервые она видела это.Густые тени заострили лопатки и плечи, легли под каждым ребром. Шрам была как-то даже болезненно худа и вместе с тем очаровательно обыкновенна, самая простая женщина, единственное, что могло не давать в ней покоя, так это шрамы: они были рассыпаны по спине и рукам, часто совсем небольшие, блёклые и явно очень старые, но их было так много, что Эле явственно ощутила готовность сделать что угодно, чтобы на этом теле больше не появлялись раны.Смотреть на сеньору было стыдно; Эле определённо не должна была наблюдать за тем, как она переодевается, ей нужно было выйти или хотя бы сказать, что она не спит. Но думать об этом было уже поздно: Шрам, оставшись в одних панталонах, сняв даже чулки, искала в шкафу ночную сорочку. На её шее перекрутились две короткие цепочки: на одной висел крестик, хотя сеньора, несомненно, придерживалась атеистичных взглядов, а на второй… на ней Шрам носила обручальное кольцо.У Эле защемило в груди, она сильнее прикусила губу. И только почувствовав боль, вдруг поняла, что всё это время разглядывала раздевшуюся сеньору; от стыда ей захотелось исчезнуть, куда-то провалиться и никогда не возвращаться к Шрам, не позориться перед ней ещё сильнее. Одновременно она едва сдержала вздох, когда сеньора нашла наконец сорочку. Оделась и принялась распускать волосы.Эле немного расслабилась. Сейчас она ляжет спать, а завтра, с самого утра, Эле обязательно извинится.Но день был плохой, от начала и до самого конца.Шрам заметила наблюдение. Она тогда подошла к кровати Эле, погладила по голове и спросила:—?Ты ведь не спишь, верно? —?пришлось открывать глаза; в голосе сеньоры была скорее уверенность, чем вопрос, она наверняка знала, что Эле смотре… пялилась откровенно, вот что!..—?Простите.—?Там не на что смотреть,?— шёпот Шрам был… странным. Никогда до Эле такой интонации не слышала ни от кого. —?Неважно. Спи лучше.—?Почему у вас так много шрамов?—?Так вышло,?— сеньора, собравшаяся было встать с кровати, остановилась. Снова погладила Эле, но уже не по волосам, а по горящей от стыда щеке. —?Сложно остаться без шрамов в нашем деле. Да и у меня малейшая царапина оставляет след,?— усмехнулась, но как-то грустно. —?Страшно, а?—?Вы красивая,?— поспешила возразить Эле. Потом, поняв, прикусила губу. —?То есть… Пожалуйста, вы только ничего не… я просто… я…—?Не бойся,?— голос сеньоры стал совсем мягким и топлёным. —?Прости, сеньорита. Ты, верно, устала из-за нашей ругани.—?Вовсе нет,?— перевод темы выбил из Эле вздох облегчения; свои странности без названия ей хотелось оставить за рамками. —?Я только не понимаю, отчего… отчего вам так противен брак. Но это не моё дело, да?—?Не твоё,?— согласилась Шрам. —?Не подумай только, что Флеш плохой человек. Я доверю ему себя без вопросов. Но, говоря о браке… —?она сглотнула, открыла было рот, чтобы продолжить, но вдруг передумала. Два пальца прижала к виску на несколько секунд. —?Бред, да и только.—?Сеньор сказал, что ваш брак лавандовый,?— поделилась Эле; она ни на секунду не задумалась почему-то о том, что Шрам вовсе не нужно рассказывать всё. —?Только…—?Опять,?— сеньора покачала головой. —?Флеш хороший человек, но однажды я отрежу ему язык.Шрам сказала это абсолютно серьёзно, без тени улыбки; и так спокойно, буднично, что Эле не смогла вдохнуть. Она замерла, не решаясь переспросить, надеясь, что ослышалась. А потом сеньора едва слышно рассмеялась. Уже не так, как во время странной ссоры, а весело и довольно. Они, наверное, поговорили?..—?Ложись спать, Эле,?— сказала Шрам шёпотом; в отблесках газового света была видна её улыбка. —?Уже давно пора.—?Ваше чувство юмора ужасно,?— и хотя это не было смешным, хотя бы забавным, а только пугало, Эле всё равно залюбовалась этой улыбкой. —?Простите, пожалуйста.Улыбка стала ещё шире. Сеньора протянула руку, погладила Эле по волосам, заправив прядь за ухо, по щеке, спускаясь к подбородку и почти дотронувшись до шеи.—?Спокойных снов, Эле,?— сказала Шрам и поднялась с постели. —?И, отвечая на твой вопрос… Я никогда не буду никого вынуждать. В нашем деле поддержка должна идти от самого человека. Но для меня самой… —?Эле села на кровати; она попыталась протянуть руку к Шрам, но сеньора не позволила. —?Нет. Ложись и ничего не бойся,?— припечатала она.Эле и не боялась. Ей нечего было бояться.Уснула эта женщина мгновенно; Эле же смогла сомкнуть глаза далеко не сразу, всё прокручивала в голове ответ.Следующий день был похож на любой другой из дней: в динамитной мастерской время словно текло иначе, чем во всём мире, монотонные, абсолютно одинаковые дни, посвящённые общему делу, сливались в безвременное пятно. Сеньор делал вид, что никакой ссоры вчера не произошло; ему это было легко, учитывая, что большую часть времени он… бродил где-то. Некую тревогу Шрам выдавало только постоянное курение; она, обычно курившая утром и ближе к ночи, начала делать перекуры в любой момент дня. Иногда даже оставляла начатую работу.Ещё она снова стала обнимать Эле, гладить её по волосам и плечам. Как будто не было той отстранённости, странного и неожиданного отторжения, да и всех споров и ненужных вопросов тоже словно не стало.Радоваться почему-то не тянуло.В воздухе словно повисло что-то тёмное и злое, и никакие открытые окна не смогли бы избавить от этого душного тумана.