Слушать (1/1)

В мастерской Эле оказалась на исходе светлой недели.Больше идти ей было некуда: после ареста брата под откос пошло, кажется, абсолютно всё. Повезло лишь каким-то чудом избежать допросов?— но из имущества у Эле ничего не осталось, потому что ничего своего она не имела; чем, право слово, могла бы владеть шестнадцатилетняя пигалица? Осталось немного денег, Леон перед отъездом сказал спрятать?— как будто знал, что его арестуют. Может, и правда такого исхода ожидал. Только теперь не расскажет?— за участие в подрыве обычно по голове не гладят; особенно, когда целились не в кого-то конкретного, а в толпу: ну-ка, посчитайте, сколько жертв.В газетах считали. Эле думала, что до мая ей не дожить: как вынести это ужас?..А потом появилась та женщина. Обычная. В строгом платье, с покрытой головой, она имела спокойную походку и манеру смотреть в пол, поглядывая на всё вокруг исподлобья. Эле могла бы перепутать её с любой другой женщиной на улице, если бы не шрам, проходящий через левый глаз ото лба до почти середины щеки. Впрочем, чтобы разглядеть его, надо было заглянуть в лицо этой женщине, а она старалась его прятать. Они были, вроде как, одного роста?— и в тот день, когда она пришла, Эле приняла её за квартирную хозяйку. Открыла дверь, готовясь причитать, плакать и выпрашивать хотя бы небольшую отсрочку, каплю милосердия.—?Неосторожная ты,?— колко заметила тогда сеньора. —?Те, хор-рошенькие замучили, а?—?О ком… кто вы? —?Эле зябко повела плечами; хотя за окном в самом расцвете была весна, светлая и жаркая, ей вдруг стало невообразимо холодно. —?Признаться, вас я впервые вижу.Тогда ещё они не были знакомы: брат предпочитал хранить в тайне своих товарищей.—?О,?— женщина улыбнулась; подняла голову?— и Эле смогла увидеть и то, что улыбается она одними губами, и то, что лицо этой женщины было ещё молодым, ей тяжело было бы дать больше двадцати пяти, если бы не проседь в волосах. —?Разумеется, видишь ты меня в первый раз?— и в последний, если захочешь. Будем знакомы, сеньорита Элена?И Эле кивнула. Ещё не до конца понимая, что происходит; она тогда только знала, что ни к гвардейцам, ни к хозяевам комнаты гостья не близка.Зато вполне могла иметь дела с публичными домами или чем-то подобным?— о том, как ?прелестненьким? девушкам предлагают ?простенькую? работу, Эле знала. Ей самой предлагали такое несколько раз, благо, не слишком настойчиво.О, всё в один день поменяться может!..Сеньора прикоснулась к виску двумя пальцами, но тут же убрала руку.—?Наверное, не стоит затягивать?— мы с твоим братом были товарищами… друзьями,?— она замолчала ненадолго, будто собираясь с мыслями. —?Я обещала ему за тобой присмотреть.Эле хмыкнула; вот-вот придут за деньгами, а как отдавать за жильё, если даже на еду хватает впритык?Про брата говорит. Врёт ведь, а?Ещё положите газету под нос.—?Присматривайте,?— Эле жестом указала на комнату. —?Что ещё скажете, сеньора… увы, не знаю вашего имени.—?Можешь звать Шрам.—?Это шутка?.. —?у сеньоры, конечно, на лице всё написано?— да вот только верить в то, что это по-настоящему её имя, Эле не собирается. Слишком уж говорящее выйдет.—?С чего бы мне шутить? —?женщина смотрит цепко. У неё под глазами глубокие тени, а белки испещрены красным. —?Леон меня под таким именем знал. Оно… наше. Неужели не предупредил, сеньорита?—?Что вы хотите от меня? —?нет никаких сил играть в эти игры. —?Работу предложите?—?Лишь если умеешь паять,?— сеньора снова улыбнулась, и её взгляд остался таким же внимательным. Пристальным до неприличия. —?Но ты не умеешь, верно? Впрочем, нет в этом ничего сложного?— я научу, сеньорита. Скажи только.—?Что?..—?Но ведь ты спросила о работе,?— женщина развела руками. —?И я ответила. Нет, не волнуйся?— с публичными домами я ничего общего не имею. Леон тебе, конечно, вряд ли рассказывал… от него можно такое ждать, впрочем.Шрам?— Эле в тот момент не сразу поверила, что она правда так себя называет?— ещё много говорила; у неё был тихий, вкрадчивый голос с некоторой хрипотцой, какая бывает у людей курящих. Вот только почему-то это не вызывало у Эле раздражения, нет, ей хотелось узнать, что ещё скажет эта странная женщина, предлагающая научить паять.Удивительно?— но ей хотелось доверять!.. Особенно когда сеньора говорила о Леоне; Эле даже показалось, что её взгляд в эти моменты становился не настолько цепким, пугающе-внимательным, словно теплела тёмная, с какими-то будто красноватыми вкраплениями радужка. Шрам?— нет, серьёзно? —?говорила о Леоне так, словно знала, причём знала хорошо. Упоминала о неких ?общих делах?. И всё к чему-то вела, Эле ясно это видела, но в последний момент сеньора вдруг отступала, перескакивала на новое воспоминание или вовсе на саму Эле. Спрашивала, беспокоится ли она, скучает ли. Знает ли о том, чем Леон занимался?— и сколько знает. Потом опять обращалась к этим ?общим делам?.Мелькнуло вдруг?— говорит сеньора так, будто давно ни с кем не общалась и не виделась; это, разумеется, не было возможно в городе. Но Эле вдруг показалось, что…—?Впрочем, довольно,?— Шрам вдруг прервала свои странные разговоры порывистым, каким-то усталым жестом. Скользнула бесшумно к окну. —?Признаться, я уже должна вернуться. Сейчас, сеньорита Элена, спрошу у вас одну вещь?— важную вещь.—?Разумеется, сеньора,?— и когда она спрашивает, ответ уже рвётся из груди. Потому что этой женщине хочется верить; и сама она Эле беспрецедентно верит, рассказывает вроде как неважные детали, за которые цепляется слух. Леон тоже такие вещи упоминал; какие-то спайки и студни. Ни к чему хорошему это его не привело.Она?— Шрам?— такая же?..—?Пойдёшь со мной, Эле?Конечно.Она наскоро собрала вещи, поспешила за сеньорой?— Шрам остановилась.—?Вместе мы не пойдём,?— сказала она. —?За мной не следили, но всё же… узнаешь адрес, ну-ка? —?назвала она тогда адрес булочной. Потом, стоя рядом с магазином, Эле рассматривала вывеску и откуда-то помнила название. И тогда не сразу ей пришло в голову, что его упоминал Леон.В комнате, однако, предосторожности казались странными.—?И часто за вами следят? —?Эле спрашивала с нарочно шутливой интонацией, но ответили ей абсолютно серьёзно, не заметив?— или не захотев замечать?— колкости.—?Не реже, чем за другими,?— после Шрам принялась объяснять, как до нужного адреса дойти, просила Эле сохранять самую обычную скорость и, если что, у булочной не задерживаться, а зайти с улицы во двор. Этого, однако, делать не пришлось.Они условились: заметив Шрам на другой стороне улицы, Эле должна будь последовать за ней. А там, сеньора говорила, недалеко. Можно дойти, не привлекая излишнего внимания. И хотя понять, что эта женщина считает ?излишним?, было сложно, Эле последовала инструкциям.Шрам, спокойная и собранная, с холодными глазами, действовала на неё странно: ей хотелось верить, сомнения в нужности её просьб быстро утихали. Да и она обещала позже объясниться?— поэтому Эле сделала всё так, как надо.И в тот день сеньора разместила её в мастерской, располагающейся в довольно просторной квартире; последние недели она, оказалось, на самом деле жила в одиночестве. Одна из комнат была закрыта на сложный замок?— там, должно быть, Шрам работала.Динамитная мастерская…Эле, конечно, знала, с какими людьми брат имеет общие дела. Знала и то, во что Леон верил?— а верил он в меры самые радикальные.Скажите, Шрам, вы такая же?Леон никогда о товарищах не говорил; Эле не знала и даже не видела ни одного ?партийного? человека ранее?— и не могла предполагать, что брат так за неё попросит. И, может быть, не должна была с этой странной женщиной идти?— но пошла; ей хотелось верить, а другие варианты были ужасны. Было ли это положение безвыходным?Кто знает.В конце-концов, Эле всегда сможет уйти. Ведь так?..—?Пока, прошу, ложись в этой комнате,?— Шрам распахнула незапертую дверь. Комната за ней была несколько обшарпанная, пыльная, но большая; тут стояли две кровати. Сеньора указала на покрытую каким-то странным синим покрывалом. —?Вот на эту, хорошо? Ты тут будешь не одна?— хотя если смутит, думаю, что-то можно будет сделать?.. —?заканчивала говорить она уже совсем неуверенно.—?Тут грязно,?— Эле нахмурилась. —?Кто здесь живёт?—?Он в отъезде.—?Он?.. —?сеньора кивнула. Нахмурилась, сняла с головы мантилью, вытащила гребень. Волосы у неё были сухими на вид, и Эле неожиданно захотелось их потрогать, чтобы в этом убедиться. Это… смутило.—?Да. Мой… друг.—?У вас много друзей,?— Шрам рассмеялась на эти слова; Эле с каким-то мучительным любопытством посмотрела в её глаза, ожидая, что они станут менее холодны. Но этого не случилось. Смеялась сеньора так же, как улыбалась.Не отрешённо. Скорее… устало. Она вообще казалась чем-то измученной, здесь, в неровном свете солнца, в его лучах, пробивающихся сквозь прикрытые шторы. Но эту усталость она прятала под спокойствием; усталость и что-то ещё.—?Было бы больше, если бы они не имели привычки умирать,?— Эле вздрогнула от неожиданности; она не ждала подобных слов от сеньоры, почему-то уже проникнувшись к ней странным уважением. Впрочем, Эле вообще не думала, что можно так говорить. ?Привычка умирать?, подумать только!..В груди что-то защемило. По глотке ко рту поднялся дрянной привкус, и Эле прикрыла ладонями лицо. Леон, дорогой братец?— где же ты?Зачем ты кинул бомбу в людей, в настоящих, живых людей? Что твоя казнь даст, чем поможет твоим идеалам обмякшее тело?—?Сеньорита… —?мягко произнесла Шрам, положив руку на плечо Эле. —?Послушай, это просто…—?Скажите,?— Эле сжала руки в кулаки, царапая ладони короткими обгрызенными ногтями. —?Мой брат тоже имеет такую привычку?..—?Нет,?— сеньора сделала два шага, оказываясь прямо перед Эле. Её лицо было очень серьёзным и вдруг показалось слишком бледным. —?Леон ведь жив?— и в этот раз не преступник.—?О чём вы?—?А подумай,?— Шрам улыбнулась. И на этот раз её глаза подобрели, как было, когда она говорила о Леоне. —?Вспомни, кем твой брат себя зовёт?— а я расскажу, что бомбу кидали в обычных людей. Не во всяких важных, не в чинушек, не в хор-рошеньких гвардейцев?— стал бы твой брат так делать?Эле помотала головой.—?Но он ведь… это ведь его обвинили?..—?А ты подумай,?— сеньора погладила её по голове; губы у неё дрожали. —?Подумай, сколько наш государь готов отдать за человеческую жизнь? —?говорила Шрам вкрадчивым шёпотом, осторожно, но до безумия жарко; лицо её вмиг абсолютно преобразилось, как меняется лицо человека в моменты чрезвычайного вдохновения. Подобный энтузиазм… —?А ещё помни, сеньорита?— твой брат жив. И ты жива?— а что дальше будет, знает лишь сам Господь.Сеньора шептала, внимательно смотря Эле в глаза. Будто гипнотизируя.Говорят, люди прекрасны, когда речь идёт о близких им идеалах; но Шрам была скорее жуткой, напряжённой, завороженной пламенем?— и чем-то сейчас похожая на Леона.Эле знала, чем.Вы, сеньора, однако такая же.Леон редко так говорил. Только когда пил, а пил он редко. Но если в их доме всё же находилось вино или что покрепче?— о, тогда Леон весь вечер и всю ночь пил и не пьянел, смеялся и говорил до одури серьёзно: они умрут, Эле, дорогая сестрица, они умрут и всем будет лучше, я клянусь тебе, милая.Страшные были ночи.Эле бы всё отдала, чтобы каждая стала такой.—?А он не очень-то любит делиться планами.Тошнота утихла. Под ложечкой всё ещё неприятно тянуло, но не было того препротивного привкуса.—?Господь ничего не знает,?— зачем-то сказала Эле.Мелькнула мысль: сеньора католичка, настоящая, приходящая в церковь не ради принятых норм. Мелькнула и пропала, даже смеяться захотелось. Какая из Шрам христианка, если она такая же, как Леон?—?Конечно,?— тут же согласилась сеньора. И снова стала спокойной; как будто её подменили. —?Ты располагайся, сеньорита. А мне работать надо.—?Не скажете, где тряпки?Остаток дня Эле провела, убираясь в новой квартире и раскладывая вещи; не то, чтобы у неё их было много: немного одежды, сборник стихов, любимых братом, простая расчёска да гребень, чтобы закалывать волосы; когда-то с ним ходила мать. И, конечно, документы. Эле почти бежала со старой комнаты, так, к слову, и не заплатив?— стыдно почти не было.Может, было бы иначе, если бы Леон вернулся. Да, определённо: если бы брат бежал вместе с ней, то Эле бы уговорила его оставить деньги.Но Леона арестовали. Он кинул бомбу в людей?— так, во всяком случае, говорили. Его назвали анархистом и упрятали подальше, заклеймили чудовищем, а Леон им не был.Доказать что-то было, однако, невозможно; и Эле старалась не думать о том, где он сейчас и что с ним делают?— нет, это было невыносимо!..Разве этого недостаточно?..Впрочем, всё никак не удавалось выкинуть из головы вопросы Шрам.Сеньора спросила: сколько готов отдать король за человеческую жизнь? И Эле знала, что немного?— но какое это имело значение? Ведь не он убивал людей, не его министры и солдаты. Бомбу бросал её брат.Им всем так сказали.Эле знала: глазомер у Леона отменный. Когда они ещё были детьми, он часто кидал в птиц камнями?— и всегда попадал. Иногда они падали и не взлетали больше. Леон и рыбу умел ловить по-старому, одной острой палкой?— редко он возвращался с речки без улова. И поэтому Эле считала, что он специально целился в тех людей?— Леон не умел промахиваться. Просто так вышло.А ещё Эле знала, что её брат не мог кинуть бомбу в конец колонны?— нет, он бы кидал в начало, в самую голову. Потому что именно там обычно шли власть имущие; и если уж Леон хотел кого-то убить, то их.Неужели он впервые промахнулся? Именно в этот раз?..Эле не понимала.Ничего.О чём Шрам предлагала подумать? Или просто дурачилась в своей жестокой манере?У неё было до одури странное чувство юмора. ?Привычка умирать?, надо же!..—?Я не понимаю.В её комнате-мастерской?— хотя, вероятно, спит она в ней же?— совсем не так грязно, как в остальной части квартиры. Пыли тут почти не было: видимо, лежащие на столе кусочки жести использовались часто; на столе стояла зажжённая спиртовка, и сеньора держалась рядом, медным молоточком спаивая что-то вроде трубки.—?Эле, три минуты,?— строго сказала Шрам.Поверх платья она надела тяжёлый на вид фартук, волосы заплела в косу, заколов её на макушке. И почему-то Эле сразу поняла, чем тут сеньора занимается.—?Это?.. —?ей не ответили; внутри словно что-то потянули, Эле выпрямила спину и задержала дыхание на несколько ударов сердца. В висках громко забилось. Да, Шрам не предупреждала заранее, что живёт в динамитной мастерской?— но и тайны из этого не делала.Откуда столько доверия?..Эле не знала; она принялась смотреть за стрелками часок, и ровно через две минуты сеньора с холодной улыбкой повернулась к Эле.—?Нужна моя помощь? —?она закрыла спиртовку и убрала её в ящик стола; мельком стало видно, что всё внутри заставлено бутылями с прозрачной жидкостью. —?Что такое, сеньорита?—?Ваши вопросы… к чему вы пытались меня подтолкнуть? Я не понимаю.—?Понимаешь, разумеется,?— Шрам на мгновение нахмурилась; потом её лицо снова стало спокойно. Она сняла фартук и повесила его на стул. —?Подумай ещё раз, сеньорита. Стал бы твой брат кидать бомбу в конец колонны? —?Эле помотала головой. —?Как часто он промахивался, м?—?Никогда,?— сеньора погладила Эле по плечам, мягко приобняла. —?Но кто, если не Леон? И почему его не ловят?..—?Разве жизнь пары сотен человек дороже, чем возможность сделать суд ещё менее гуманным? —?лица сеньоры Эле больше не видела: та наклонилась к самому уху и шептала тихо-тихо, обжигая кожу своим дыханием. По спине пошли мурашки.—?Жертв было меньше,?— зачем-то сказала Эле. К чему ведёт Шрам, стало ей уже ясно?— вот только было удивительно неприятно думать о чём-то таком. —?Не… не сотни…—?Тем лучше, разве нет? И овцы целы…—?Это же люди!.. —?Эле закрыла рот ладонью. —?Разве… разве можно так?—?Скажи, стоит ли право казнить без суда сотни жизней? —?руки Шрам на плечах, и Эле вдруг позорно хочется хныкать. Но она только головой мотает, не зная даже, различает ли сеньора этот жест. —?А он платит. Да, вот так вот?— кровь обычных людей он меняет на возможность казнить на скорую руку. Быстро. Без суда. Как думаешь, сколько твоему брату осталось?—?Прекратите,?— ногти впиваются в кожу. Эле сжимает кулаки покрепче и отмахивается от этой… этой!.. —?Прекратите немедленно!—?А разве ты увидишь иначе? —?лицо у сеньоры?— нормальное, живое, а не посмертная маска. Шепчет. И сколько угодно можно злиться, конечно, но всё хочется слушать. —?Разве поверишь одним словам о жестокости? А так я могу подтвердить, что это правда. И ты ведь знаешь, сеньорита, что так и есть. Спроси о государевой любви своего брата, Эле?— что Леон ответит?Что вы жестокая.И вы… волнуетесь? Скучаете? Почему вы так спокойно говорите обо всём этом?—?Перестаньте,?— просит Эле, и Шрам кивает ей, гладит по голове кончиками пальцев, обтянутых тканью перчаток. Одними губами: молчу.А смотрит пристально. Даже не поверишь, что человек с такими тенями под глазами способен быть так внимателен, пока не увидишь сам.—?Не может же быть, что этот взрыв… —?Эле разжимает кулаки; ладони болят, она закрывает лицо, и от слёз кожу сильнее саднит. —?Это специально?..—?Провокация,?— злым шёпотом цедит Шрам. —?Ну же, сеньорита,?— обнимает, убирая руки от лица. И у Эле почему-то нет никаких сил отталкивать эту женщину. —?Плачь, милая?— ты ведь молчишь с того дня, верно?Она так и зовёт: милая. Так Леон звал.Эле почему-то противно слышать такие же слова от Шрам, но она не находит в себе сил ругаться.Под чужим платьем острые лопатки, плечо, в которое Эле зло вцепляется ногтями, тоже острое; она вся какая-то угловатая и болезненная, как будто совсем ещё девочка. Сеньора шепчет на ухо что-то утешающее, гладит по волосам, по спине; Эле только сильнее сжимает пальцы и воет в чужую грудь.Так странно…Она ведь на самом деле не плакала. Сначала не верила: как же, разве Леон на самом деле готов?.. А потом вдруг пришли гвардейцы, и всё, право слово, встало на свои места. Завертелось. Вся светлая неделя?— чёртов ад, до седьмого круга, ну-ка, вспоминай, какой Леону светит? Какой он себе пророчил, напиваясь? Шестой или сразу восьмой, ну?Неужели не помнишь, сестрица?—?Злишься?Сеньора гладит по голове. Острая. Тёплая; от её платья странный металлический запах, пахнет спиртом и жжёной бумагой, а ещё едва уловимо дымом и миндалём.Эле кажется, что ноги её не держат. Платье на груди Шрам мокрое от слёз. Остановиться, однако, не получается.—?Злись, пожалуйста. Плачь, сколько влезет. А потом я приготовлю ужин, и мы решим, как ты будешь жить дальше.Её шёпот очаровывает, словно вводит в какой-то транс. Шрам говорит: злись и плачь, и Эле послушно злится и плачет, Шрам говорит: идёт со мной, и Эле идёт так, будто иного варианта у неё нет.И ведь она, Шрам, такая же. Она тоже, как Леон.А если она…Ощущения не оформляются в слова.Эле кажется, что она падает. У неё кружится голова; в голове совсем не откладывается, как долго сеньора утешает её. Но кажется, что это длится целую вечность: из груди всё рвётся и рвётся, горячее, горькое, и хочется его поскорее выплакать, выгнать, избавиться от всего этого ужаса, а успокоиться… что же?— этого Эле не может.Мир уходит у неё из-под ног. Остаётся одна опора.Сеньора вовсе не возражает, когда Эле сжимает пальцы на её плечах слишком сильно. Только гладит по голове и говорит снова, её лицо снова замирает, подобное маске, но шёпот остаётся таким же взволнованным.—?Всё закончится,?— обещает сеньора. Совсем как брат. С новой силой поднимается тошнота. —?Всё обязательно закончится. Если мы успеем до… его выпустят. Всех выпустят. Надо только успеть, понимаешь?Эле чертыхается, пряча лицо.—?Простите.—?Тебе лучше, сеньорита? —?но Шрам не смотрит на ответный жест. —?Пойдём, ладно?Интересно, Леон так же, как сегодня Эле, сидел на этой кухне?.. Он был тут? А часто?Они со Шрам… насколько близкими друзьями они были? Они часто виделись? Их сближали лишь общие идеалы или?..Хочется обо всём расспросить хорошенько, но в горле застревает ком, и Эле только смотрит вместо этого на Шрам, на её плечи, которые вовсе не выглядят такими острыми, какими показались на ощупь. Интересно, а под слоями ткани они?— какие?..Сеньора, конечно же, не расскажет. Стоя боком к Эле, она совсем на неё не смотрит, только снимает тёмные перчатки. Чёрт его знает, из какой ткани, но если из плотной и тёплой?— что же, терпение у этой женщины поразительное.—?Ваши руки…—?Я ведь техник,?— замечает она равнодушным тоном. —?Ничего удивительного.Эле и не удивляется; следы ожогов, грубые и какие-то бугристые, буквально обязывают проникнуться состраданием. И хотя пялиться, вообще-то, нельзя, Эле продолжает смотреть.Сеньора… странная женщина, но, стоит признать, удивительная. Никогда ранее ни с кем, похожим на неё, Эле знакома не была.—?Вам помочь?—?Не надо,?— Шрам улыбается; глаза её при этом спокойны, как сегодня днём, когда они только познакомились лично, и Эле почему-то обидно до одури. Странно так…Когда они садятся за стол, Эле кажется, что она окончательно теряет связь с миром. Поднимает руки, готовая сложить их в молитвенном жесте, хотя не делала это шесть лет. Почти семь. Брат говорил: к чертям церкви, Эле, милая. Не молись?— революция не слышит просьб в чулане, нет, ей нужна твоя верность. Ты, сестрица, ведь понимаешь, о чём я говорю?—?Вы верите в Бога, сеньора?—?Ты знаешь, во что я верю,?— Шрам не произносит этого вслух, только лукаво улыбаясь.Но Эле понимает. Ей ли не понимать.Леон говорил: я верю в террор, сестрица, я верю, что только так нас услышат. И если они действительно имели общие дела, если были знакомы?— а они были знакомы, ведь откуда-то взялась бомба, откуда-то Шрам знает, что Леон не умеет промахиваться, откуда-то…Она ведь почему-то назвала Эле милой?..—?Я не знаю молитв,?— говорит Эле. Она не понимает, зачем.—?Я тоже.Шрам улыбается ей живо и обжигающе; Эле, смутившись, думает, что сеньора не красивая: уставшая, очень эмоциональная под этой её маской, чем-то вечно взволнованная; на её теле множество шрамов, Эле уверена, что видит сейчас лишь малую часть от всех.Но сеньора ужасно обаятельна; не по-женски, мягко и нежно, нет, она была жёсткой, какой-то строгой, иной раз пугающей?— но Эле откуда-то знала, что, единожды заговорив с этой женщиной, ты впредь будешь верить каждому её слову.Это Шрам.В ней сомневаться нельзя.—?Ешь, сеньорита,?— и Эле послушно ест, не чувствуя вкуса.