10. Не главные герои (2/2)

— Ну, вчера она с братьями была на Окинаве, — с досадой усмехнулась Мао.Окомуро поперхнулся соком и ошеломленно воззрился на спокойную Мао. ?Вчера. Они. Были. Тут, а я не знал?!? — он икнул, подавился ещё раз и расплескал свой коктейль. Мао презрительно поморщилась: — Ну и манеры. Этот грязный, растрепанный журналист начинал её раздражать.

— Почему ты сразу не сказала?! — вскочил со своего места Окомуро. — Где она теперь? Идём к ней!

— Где была, там уже нет, — озадаченно цокнула языком Мао с потрясающим хладнокровием. — Мне доложили, что она уехала. Честное слово, Окомуро чуть инфаркт не хватил после жестоких слов Мао. — Кто доложил? — не меняя перекошенного лица, выдавил журналист. — Та девчонка? Каори? Может, она соврала! — Ну-ка заткнись, — возмутилась Мао и добавила спокойнее, с достоинством: — Это хорошая девушка. Она способна скрыть правду ради друга, но никогда не будет лгать в глаза. Если она так говорит, значит, они действительно уехали…

— Оборвалась моя последняя ниточка, — уныло протянул Окомуро.

— Кто тебе звонил? — вдруг спросила Мао. — Да так… — То есть, ты облажался? — продолжала Мао. — Зашел в тупик? Окомуро начинал привыкать к ее манере общения. — Я знаю одно, — пробормотал он, — вино, что украли у меня из-под носа, было разлито во Франции. Санк Флеш — французская, фармацевтическая компания. Она этим занималась. Там явно что-то не чисто, и я решил навести справки. Да, толку то. Франция далековато.

— Ну и что? — Мао прямо смотрела ему в лицо. — Что тебе мешает туда отправиться? Во Вьетнам то ты уже ездил.

Окомуро закурил и невесело ухмыльнулся: — Послушайте, леди, сбор материалов требует огромных затрат, а я — низко оплачиваемый наёмный работник, а не тайный миллионер. Усекаете разницу? Вот то-то и оно. — Сколько тебе надо? — не сменила тона Мао. Казалось, она сейчас проткнёт его своим решительным взглядом. Он сначала только усмехнулся, но, посмотрев в ее решительное, серьезное лицо, пожал плечами неуверенно: — Много. Тебе-то что? — Ответь. Окомуро снова ухмыльнулся и назвал максимальную сумму, какая может ему понадобиться: — Думаю, пять-шесть миллионов на первое время хватит. Мао не изменила выражения лица. В её голове уже был сложен четкий план действий, а этот грязный, явно сумасшедший журналист способен ей помочь.

Она решительно выскочила из-за стола и отправилась домой. Нужно было подготовиться. То, что она собиралась сделать — незаконно не только с точки зрения государства, но и с точки зрения семьи Джахан. Такое не прощают никому. Даже детям. ?Прости меня, папа, — думала она, направляясь к дому. — Таков мой выбор. Я отыщу Кая и потребую у него объяснений”. Окомуро довольно улыбнулся, когда Мао ушла. Он подумал, что испугал её названной суммой, и теперь она решила не иметь с ним дела. Но он и понятия не имел, на что способна влюбленная девушка, которая воспитывалась главой мафиозной группировки без матери.

— Прости, детка, но миром взрослых правит золотой телец, — самодовольно сказал себе Окомуро, гася сигарету. — Официант! Ещё одного осьминога с рисом! Окомуро долго и хорошо ужинал, меланхолично пережевывая пищу и стараясь не думать о том, что будет завтра на работе. В конце концов, отчет по жукам он так и не закончил.

Наконец, когда стемнело, он направился к своей машине, чтобы поехать домой и забыться сном. Живот был тяжёлым — порции в этом кафе что надо. Журналист мечтал лишь о тёплой постели и уже представлял себе, что скажет на работе, мысленно репетируя.

Он собирался завести машину, как в стекло требовательно постучали, и Окомуро увидел перед собой лицо Мао. Она была сильно взволнована. Лицо ее было бледнее обычного, она то и дело оглядывалась. В руках держала довольно объемный сверток, обернутый в какую-то серую, грязную бумагу и перевязанный бечевкой. — Открывай, — повелительно произнесла она и добавила, видя, что удивленное лицо журналиста не меняется: — Пошевеливайся! И Окомуро открыл дверь. Он и понятия не имел, с кем связался и кого впустил не только в свою машину, но и в свою жизнь. Мао уселась рядом с ним на пассажирское сидение и снова воровато заоглядывалась, а затем сказала: — Трогай, — видя, что бестолковый Окомуро продолжает делать вид сонного, сытого бегемота, она раздраженно добавила: — Скорее же! Гони в аэропорт!

Окомуро отчего-то немедленно послушался, даже не отдавая себе отчета в причине. Он пристегнул ремень и резво покинул парковку. Журналист сделал это вовремя. Через пол минуты автомобильную стоянку около кафе атаковали черные джипы. Лучшие ребята из мафиозной группировки вышли на улицу, обыскивая взглядом местность…

Окомуро в это время уныло вёл свою старенькую машину. ?Теперь я ещё и не высплюсь. Отличная перспектива. Какого лешего я, вообще, слушаю эту выскочку?!? ?Выскочка?, не мигая, смотрела в пустоту. В памяти её разворачивались события этого вечера. Она прибежала домой, чтобы проверить, где отец. Отвлекла его людей, разыграла небольшую сцену и направилась в личное хранилище отца. Это был шаг не просто безумный и отчаянный по своей сути. Она подписала себе приговор. И вот, отчаянная девчонка через пять минут мчалась по улице в сторону кафе.

?Только бы он никуда не уехал?, — повторяла она про себя, сжимая в руках заветный свёрток.

Теперь Мао сидела в машине и с каким-то горьким торжеством понимала — вернуться, значит, умереть. Выбора у неё нет, она сожгла все мосты, и значит — остается только мчаться вперед. — А куда мы так торопимся? — прервал тишину Окомуро. — Отныне мы с тобой в бегах, — твёрдо резюмировала Мао. “Что значит ?мы??! От кого это в бегах?!” — возмутился про себя журналист, и у него заныл тяжелый живот. Мао в ответ на его взгляд сорвала бумагу со свертка. Под ней оказался бронированный кейс. Застёжка щелкнула, и Мао с многозначительным видом откинула крышку: — Это пять миллионов наличными. Папины деньги. Скажем так, он… не может тратить эти деньги открыто.

— Чёрный нал, — с ужасом протянул Окомуро, глядя на чемодан так, будто перед ним кнопка от ядерных боеголовок. — Я готова оплачивать твои расследования, — серьезно констатировала Мао. Окомуро понял, что не просто влип. Он в буквальном смысле вне закона. О работе и Окинаве можно было забыть надолго…

— Короче, теперь я — твой спонсор, — пояснила Мао, деловито закрывая чемоданчик. — Согласен? Тут, собственно, попробуй откажись. Вопрос был лишь данью приличию. Мао тут же добавила: — Но есть два условия.

— Какие? — нервно сглотнул Окомуро. — Первое — я поеду с тобой собирать материалы и во всём буду тебя контролировать. Чтобы без жульничества.

— Зачем тебе это? — изумился журналист. — Мне нужен Кай. — Так и вижу заголовки газет: ?Сын известного военного репортёра путешествует в компании несовершеннолетней!? — пробурчал Окомуро, — будь хорошей девочкой и верни деньги папе! — Поздно, — лучезарно улыбнулась Мао. — Папа застукал меня, когда я их выносила. Наверняка его молодчики уже весь город прочесывают. Ищут меня, смекаешь? — губы Мао тронула дьявольская усмешка. Окомуро, дрожа, врос в кресло и с ужасом посмотрел на эту ?безумную? девицу. — Так что принимай условия, не то попадёшь в лапы злобной и не знающей жалости мафии Джахан.

Журналист дрожащими руками принялся обыскивать свои карманы вот уже в который раз. Спасительная сигарета сможет хотя бы немного погасить нервное потрясение. Полный желудок недовольно заныл — ужин вдруг превратился в тяжелый камень. Наконец, Окомуро потянул ко рту сигарету, намереваясь затянуться, но решительная рука Мао выхватила сигарету прямо изо рта.

— Чуть не забыла, — сказала она, поспешно выбрасывая сигарету за окошко, — второе условие заключается в том, что ты не куришь в моем присутствии. А присутствовать я буду часто, поэтому… подумай о приятном. О здоровом образе жизни, например. Не выношу запах табака. В моём присутствии даже отец не курил. Окомуро устало сполз носом на руль, простонав что-то нечленораздельное на окинавском наречии.

— Я рада, что ты со мной согласен, — усмехнулась Мао и добавила про себя: — Ну, держись, Кай. Никуда ты теперь от меня не денешься. Мао Джахан разыщет тебя. И тогда тебе никто не позавидует. Езжай давай, — обратилась она к мрачному журналисту, — уже давно загорелся зелёный. — Как пожелаете, босс, — сумрачно буркнул Окомуро. С другой стороны — у него теперь тоже не было выбора. Придётся расследовать дело до конца и надеяться, что успех будет того стоить.*** Путь до России был полон тяжелой меланхолии.

То, с какой деликатной настойчивостью я избегал встречи с Саей, равнялось её вежливому безразличию к факту моего существования. Утро начиналось с того, что она собиралась и звала меня. Я появлялся сразу, и мы начинали трехчасовую тренировку. Потом я исчезал с поля её внимания до следующего утра. Я начал занимать себя самостоятельными тренировками, разучиванием произведений, купленных на Окинаве. Впрочем, разучиванием это было назвать сложно. Я до того сроднился с игрой на виолончели, что знал каждый виток каждой струны, все изгибы инструмента и мог играть на нём так же, как если бы озвучивал мелодию в своем воображении. Стоило мне запомнить и понять произведение, как я немедленно мог его сыграть и ни разу не ошибиться. То же самое теперь касалось тренировок Саи. Она понемногу достигала своего прежнего уровня мастерства, и теперь оттачивала новые навыки, закаляя тело. Иногда меня навещал Рик. Сначала он потихоньку слушал мою игру, сидя рядом со мной на корточках с прилежным любопытством, а потом робко пытался со мной заговорить. Он рассказал мне свою историю — про Муи. Когда он говорил, его лицо менялось, взгляд становился словно бы… полным пепла, и я печально понимал, что он эмоционально слишком рано повзрослел. Он дистанцировался от всех, включая Кая, но этого никто не замечал. За его душой уже были тайны и вопросы, которые он никому не мог поведать, но почему-то говорил об этом со мной. — Я вижу, что происходит, — сказал Рик, внимательно глядя на меня, — между тобой и Саей. Раньше я бы посоветовал ему держать свои мысли при себе, но на сей раз просто промолчал. — И сколько это уже длится? — А тебе зачем знать? — Чтобы знать, есть ли у этого срок годности. Можно ли любить человека, а потом внезапно перестать, освободиться. — Ты освободишься, — сказал я уверенно. — Это совершенно точно.

— А ты? — А я нет. Рик, кажется, не удивился. Он спросил аккуратно: — Потому что ты не хочешь? — Может быть, — усмехнулся я. — Мне нужно кое-что сказать тебе, а я всё не знаю, какими словами это выразить, — он хмуро посмотрел себе на руки. — Всё началось с Саи. Я молчал. — Понимаешь… Хаджи, мне кажется, что я не совсем человек, — и испуганно посмотрел на меня, встревоженно. — Я не сошел с ума, ты не думай… Просто я слышу то, что слышишь только ты и Сая. Сначала я думал, мне кажется, но я обращал на это внимание снова и снова — ошибки быть не может. Кай этого не слышит. И Джулия сказала, у меня очень интересная кровь. Я не в первый раз это слышу, мне такое и в детстве говорили. Он сказал “ в детстве”, словно оно закончилось, и я не стал поправлять его. — Иногда мне кажется, что… что-то или кто-то спит во мне. Только ждет. Я вижу его во снах. Большой, белый змей, — тут он снова сердито нахмурился. — Ну, вот… теперь я на шизика похож. — Эволюция этой планеты менее предсказуема, чем нам бы хотелось, — мягко сказал я. — Однажды в этом мире появился новый вид хищников, стоящий на одну ступень развития выше человеческой расы — столь же умные, почти неуязвимые и менее зависимые от окружающей среды. Просто их было мало, и лишь потому они не подмяли под себя человечество. Когда они возникли в природе… — Она начала адаптироваться к новым организмам? — нахмурился Рик. — Ты человек, — сказал я. — Возможно, очень необычный человек с иммунитетом, о котором мы пока ничего не знаем. Время это покажет. — А белый змей? — Это символ твоего разума. У меня такой тоже есть. Отнесись к нему, как к естественной части самого себя, наблюдай за ним, не бойся. Рик выдохнул почти облегченно: — Хорошо, когда есть, с кем об этом поговорить. Спасибо, Хаджи. — Обращайся, — и я снова принялся играть на виолончели, а Рик слушал.*** Тяжелая громада нашего корабля подплывала к берегу пассажирского Санкт-Петербургского порта. Стояла черная, холодная ночь. Середина осени уже отметилась мелким, незначащим ничего снежком, который чувствовался в холоде тяжелого, сырого воздуха.

У меня перехватило дыхание и слегка защемило сердце, когда я вновь увидел этот берег. Я был в этом городе несколько раз, и всякий раз — недолго, но он оставил в моём сердце странный, никак не выветривающийся с годами след. Я не любил Санкт-Петербург, но почему-то носил в душе его образ. Строгий, почти аскетичный и угрюмый облик морского вокзала надвигался на нас с царственной медлительностью. Сая, словно перестав дышать и даже дрожать от холода, смотрела на сияющий силуэт раскинувшегося с воды города. — Какое странное… фантастическое место, — пробормотала она, наконец. — Оно кажется очень печальным. От этой печали хочется бежать, кляня ее всеми словами, но почему-то она очаровывает. — Я помню, ты примерно так же сказала о Париже. — Правда? Я там была? — Это твой любимый город. — Надо же… — и она снова посмотрела на горизонт, а потом на меня: — Тебе не холодно? Ты бы переоделся. — Я чувствую холод иначе. Он мне не мешает. Она коснулась моей щеки пальцами и одернула руку: — Как у трупа… Прости. — Это не совсем верно. Моё сердце бьется. Просто очень медленно. Она смущенно опустила голову и еще раз извинилась. Как будто я мог в чём-то винить ее. Льюис смешно смотрелся в зимней одежде и своих бессменных черных, круглых очках. Он вылетел в Россию раньше, чтобы подготовить нашу встречу с русским агентством Красного Щита и стоял подле красивой девушки. Все русские девушки по умолчанию кажутся красивыми, если ты долгое время пробыл в какой-то одной стране. У нее были нескладные, но интересные черты лица и задорная, короткая стрижка каштановых волос. На неплохом японском она бодро произнесла: — Добро пожаловать в Россию! И поклонилась. Дэвид спустился с корабля и, молча, показал женщине чёрный крест вместе с вделанным в середине алым камушком. Сая печально опустила голову, видимо, вспоминая, откуда мог быть в этом кресте кристалл.

Дэвид представился, а женщина подняла руку с блестевшим на ней браслетом, в который также был вделан камень из тела рукокрыла. — Елизавета, — произнесла она, — можно просто Лиза. А ты, значит, Сая, — она кинула девушку очень внимательный и пронзительный взгляд, свидетельствующий о прямоте человека.

— Да, — сказала она, внимательно разглядывая, в свою очередь, Лизу. Видя, что женщина не отводит глаз, она немного холодно, но вежливо поинтересовалась. — Что-то не так? — Всё хорошо… Начиная с этой секунды, хотя никто из нас этого не понял, всё уже не было хорошо. Катастрофа носилась в воздухе, но ее не чувствовали, как не замечают действия ядовитого газа поначалу, лишь улавливая странноватый, легкий запах. До Екатеринбурга решили добираться на поезде. Точнее, решил именно Дэвид, потому что лететь с тем багажом, какой мы везли (самурайский меч, экспериментальные препараты и реагенты Джулии, секретные данные) — довольно сложно. Позже я думал, что, если бы у нас всё же получилось именно лететь, а не ехать. Это бы что-то изменило? На вокзале полно народу, всё так же холодно и совсем неприветливо. Кроме того, многих клонило в сон. Лишь яркие фонари резко разграничивались с царящим сумраком и сутолокой. Глядя на время прибытия, Сая ужаснулась: — До Екатеринбурга почти двое суток? — Могло быть гораздо дольше, если бы мы всё-таки прибыли к Владивостоку. Но там только торговый порт, — сообщил Льюис. — Хотя было бы удобно. Основной штаб русского Красного Щита расположен именно там. — Никогда не ездила на поезде, — простодушно сообщила Сая, не зная, что говорит неправду. — На Окинаве нет железной дороги. Хаджи, а тебе приходилось так путешествовать?

О, еще бы. Я прекрасно помню свою первую поездку на поезде, который шел из Парижа в Лондон. Медленный, тяжелый, тесный, шумный, но почему-то более аккуратный по сравнению с нынешними поездами.

Я не стал этого говорить, как и того, что ехал в Лондон с Саей. Она сидела напротив меня, и перед ее глазами почти всё время лежал дневник Джоуля… Задумавшись об этом, я неожиданно почувствовал, что что-то не так. Тошнотворное предчувствие беды заставило меня оглядеться, но я ничего не увидел. Я предупредил Саю о том, что ее могут попытаться рассорить с Красным Щитом и сказал ей то, что только мог сказать, но не был уверен, что это подействовало. Что-то было здесь. Что-то рыскало в темноте вокзала среди ничего не подозревающих пассажиров. Неожиданно мои размышления прервали, внимание всех остальных привлекла старушка, которая отчаянно пыталась запихать в проход поезда свой тяжелый багаж. Старушка была хрупкая и маленькая, а вот багаж оказался внушительный. Не смотря на это, она и не думала позвать на помощь, упорно пытаясь запихать багаж с той самоуверенной невозмутимостью, которая свойственна старикам вследствие их одиночества, заставляющего их со всем справляться своими силами.

— Бабушка, — тут же отреагировал сердобольный Рик, подходя к ней, — давайте я вам помогу. Старушка отошла на пару шагов назад, растерянно глядя на мальчика. Она не поняла, что он сказал на японском. Зато поняла его намерения и сказала на русском, который я когда-то в совершенстве выучил: — Спасибо, сынок. Дай тебе Бог здоровья.

Рик приободрено улыбнулся и... тщетно попытался поднять чемодан. Мало того, он поскользнулся, и если бы не успевший вовремя я, растянулся бы у поезда на снегу.

— Спасибо, Хаджи, — смущенно пробормотал мне Рик. Я кивнул, взял чемодан и отнес в поезд, а Рик проводил бабушку за руку. На время моё предчувствие поутихло, смешавшись с сутолокой и суетой — мы протискивались в купе и раскладывали наши вещи по полкам. Сая забавно всему удивлялась, рассматривая вагоны и людей, вслушиваясь в незнакомый, очень красивый и певучий язык. Нам с ней досталось одно купе на двоих, чем я был вполне доволен. Дэвид благоразумно решил, что мне не стоит покидать Саю в незнакомой стране ни на шаг.

Расположившись, она с удовольствием потянулась и стала разглядывать пейзаж в окне — то есть, предалась занятию, которое свойственно, без исключений, каждому, кто впервые едет на поезде. Радостное воодушевление перед поездкой, обязательный ритуал с раздвиганием шторок на окне, чтобы не пропустить ни капли пейзажа, наблюдение за встречающими и прощающимися — на некоторое время Сая полностью ушла в процесс. — Ты так и не сказал, ездил ли ты когда-нибудь на поезде, — не отрываясь от своего занятия, сказала Сая. — Конечно, ездил. — И как тебе первые впечатления?

— Не очень. Я был не из тех, кого в тот момент привлекал пейзаж за окном. Мы ехали в купе вдвоем, как сейчас, друг напротив друга... — Продолжай, — потребовала Сая, переведя взгляд на меня. — Это не самое веселое воспоминание. — Мы поссорились? — Нет. Мы вполне… договорились. Не думай пока об этом. Она знала, что я всё равно останусь нем, и решила не тратить на меня время. Вскоре внимание мое привлек Кай. Вот уже минут десять, как поезд тронулся, и вот уже десять минут он громко возмущался и ворчал: — Кто так распределил места? Я не согласен!

— А что тебя не устраивает? — лениво поинтересовался Дэвид. И я, и Дэвид, на самом деле, прекрасно понимали, что его не устраивало. Ситуация меня порядком забавляла, и я с некоторым интересом следил за диалогом, подобно тому, как Сая следила за пейзажем.

— Всё не устраивает! — взорвался Кай. — Это не дело! С какой стати вы поместили ЕГО вместе с Саей? — под словом "ЕГО" Кай, разумеется, подразумевал меня, так как "ЕМУ", то есть мне, досталось место совсем близко к Сае, а это, конечно, верх человеческой несправедливости и подлого коварства судьбы. С Саей должен сидеть истинный ее спаситель, то есть, Кай. Надо сказать, саму Саю этот вопрос нимало не волновал. Она восхищалась проходящим мимо пейзажем и строила планы насчет того, что именно первым она прочтет в дороге — что-нибудь из Чехова или следует начать с Булгакова? У нее с собой было три книги, которые она купила специально для того, чтобы читать в России и полностью проникнуться духом новой обстановки. Короче говоря, ей было до лампочки с кем сидеть…

— Ты редко улыбаешься, сегодня особенный день, — сказала Сая, остановив взгляд на моём лице. — Просто думаю кое о чём весьма забавном. И, кстати, скоро меня попросят уйти в другое купе. Не расстраивайся. Я буду прямо за стенкой. Даже биение твоего сердца не ускользнет от моего слуха. — Почему тебя попросят уйти? — встревожилась Сая. — Зачем? — Это ты спросишь у того, кого к тебе подсадят... — Он — тот, кто повинуется Сае. Хаджи всегда должен быть при ней, — услышал я спокойный голос Дэвида. — Вот ещё! — воскликнул Кай. — Что значит "всегда"? Должна же у нее быть… ну, не знаю, личная жизнь? — Не петушись, — заметил Льюис, которому прекрасно были видны все переживания этого молодого человека. — Ты правда надеялся оказаться в одном купе с Саей? — Причём тут это? — попробовал было отмахаться Кай.

Сая смотрела на меня с всё нарастающим изумлением. Даже про узоры на окне забыла. — Хаджи, да ты почти что… смеёшься! Я ничего не ответил. — Почаще бы так. Тебе очень идёт, — добавила она. — А, может, к Лизе рвёшься? — усмехнулся Льюис, понизив тон, хотя я всё равно его услышал.

— Сейчас получишь, — пообещал Кай.

— Напугал-напугал, — усмехнулся Льюис, но от Кая отстал.

— Как бы там ни было, я всё равно не согласен с таким распределением! — заявил Кай. ?Бедный Дэвид. Он же не собирается слушать эти вопли всю дорогу?? — подумал я. И, в самом деле, я вскоре услышал уставший голос Дэвида: — Рик, давай угомоним твоего брата. Он не согласен с тем, что Хаджи сейчас рядом с Саей.

Итак, через две минуты… — Привет, — сказал я Каю, который, скрестив руки на груди, сидел передо мной и демонстративно смотрел в окно. И не ответил мне. — Почему нас поменяли местами? — услышал я, как простодушно удивилась Сая, сидя подле Рика, который перешел к ней в купе. — Ну… Кай тебе расскажет, — пробормотал он. — Хаджи почему-то знал, что его попросят уйти. — У него и впрямь фантастический слух, — улыбнулся Рик. Дело было решено. Теперь Рик был вместе с Саей в одном купе, а Кай наслаждался моим незабываемым обществом.

Глядя, как я невозмутимо протираю конский волос смычка тальком, Кай был готов биться головой об стену от разочарования — я прямо чувствовал исходящие от него волны раздражения и досады физически. Моя стоическая невозмутимость явно действовала ему на нервы. Льюис же, глядя на парня, просто умирал от смеха, в то время, как Дэвид продолжил читать с тем же спокойным видом, что и раньше, всем своим видом показывая, кто тут самый адекватный. Обратиться к нему с претензиями Кай не решился (а вдруг и правда заставят остаться в одном купе с Лизой?) и ему, то бледнея, то багровея, пришлось терпеть моё присутствие.

Он чувствовал ко мне жгучую зависть и то, что раньше было ему почти не знакомо — ревность. Когда-то это должно было случиться, буря бушевала в сердце этого храброго львёнка, а любовь приобретала недетский характер. Теперь это уже в большей степени любовь мужчины, по-детски наивно не осознающего всю силу чувства. — Я всё равно не согласен, — тихо проворчал он, опустив голову, чем вызвал у Льюиса новый приступ тихого смеха.

Я, в общем-то, тоже был не согласен. Мне было гораздо спокойней, когда Сая находилась в зоне моей видимости. Впрочем, я полагался на спокойствие Дэвида и не забывал следить по сторонам, изредка бросая взгляд в окно и прислушиваясь к тому, что происходит в соседнем купе. — Льюис, ты не слишком расслабился? — сурово спросил Дэвид. — Не ворчи, — добродушно улыбнулся он. — В Сибири давно уже нет рукокрылов. Исчезли со времён революции.

— Известно лишь то, что в дневнике Джоуля нет записей о советской эпохе, — заметил Дэвид, — но это не значит, что рукокрылов не было. Стоит быть начеку. — Как скажешь, босс. — Ты так и не сказал, что там с этим журналистом. — У него откуда-то оказалась бутылка с "вином" из Вьетнама, — усмехнулся он. — Мои ребята бутылку аккуратно изъяли и слегка припугнули. А потом его и след простыл. — Надеюсь, больше он не появится. — Появится, — протянул Льюис со знанием дела. — Этот — тип упорный. Я раскопал кое-что о его отце. Он был фоторепортером в той вьетнамской деревушке при Лаосе, когда произошла бойня. Когда наш отряд проводил спасательную операцию, ему удалось смыться вместе со снимками. Если сынок пошёл в отца, значит, мы его ещё увидим. А я почти уверен, что так и есть. — Тем хуже для него. — Еще бы, — безмятежно пожал плечами Льюис. Я готовился играть на виолончели, чтобы немного сосредоточиться на своих ощущениях. Моё сердце продолжало терзать отвратительное предчувствие. Мог ли кто-то из рукокрылов пробраться прямо на поезд? Похоже на безумие. Льюис сказал, что никто не знает об их передвижениях, и даже в самом штабе Красного Щита операция засекречена. В курсе только мы, Джоуль и Елизавета. Елизавете, по словам Льюиса, можно верить. Но это был единственный элемент, который лично мной не исследован. Хотя у меня были все основания полагать, что Лиза действительно человек, потому что я наблюдал за ней крайне внимательно, было такое чувство, что нечто ускользнуло от моего внимания. Или у меня развилась паранойя, продиктованная тем фактом, что Амшель почти гениален по части манипуляций с человеческим ресурсом. Я начинал чувствовать себя беспомощным.