7. Шопен и война (часть II) (1/2)

Сая подавленно шагала рядом с глазеющей по сторонам Минь. Откуда-то словно из тумана до неё доносился голос мисс Ли, разглагольствующий о том, какая возложена на учениц честь и обязанность — быть примером для поколения вьетнамцев. Им показывали останки орудий, военных приспособлений, и Сая проходила мимо них без видимого интереса. Она старалась просто не смотреть на них. Парадоксально, но она терпеть на могла кровопролития и войны. — Вы. Вот вы, кажется, более меня осведомлены в военном деле, и именно поэтому так демонстративно зеваете, — донёсся до Саи голос мисс Ли. Девушка вздрогнула, и заметила, что на ней собрались взгляды учениц. — А она избранница призрака — ей теперь мы не чета, — громко усмехнулась Анна-Мария. “Да, знать бы тебе, кто такой призрак”, — Сая, морщась, посмотрела на преподавателя. Потом перевела взгляд на фотографию с относительно целым американским танком. — Что вы застыли? — спросила мисс Ли громко и медленно, словно говорит с сомнамбулой. Сая быстро перевела на женщину спокойный взгляд. Она заговорила, голос ее сделался хриплым. — Просто вы не уточнили кое-что, рассказывая о тяжелой технике. Во Вьетнаме шли периоды ливневых дождей, твердая почва превратилась в тропическое болото, поэтому тяжелые танки ломались, застревали и вязли. Американцы были вынуждены их оставить на охране собственных баз. Пришлось изворачиваться, и скоро придумали, как подкрепить свое превосходство в воздухе, которое и без того было неоспоримым. Надо добавить, что северный Вьетнам оказался территориально зажат в тиски, потому что южный принял сторону США, на север бежать некуда, у людей оставались только их джунгли. А с воздуха их поливают огнем. Они были вынуждены драться, чтобы выжить. Это была не война за идеологию, это война за выживание. Как и в случае с первой Вьетнамской войной, когда страна была под сапогом Франции. Я к тому, что вы забыли упомянуть напалм. Довольно дешевое, но очень действенное, бесчеловечное решение. Северный Вьетнам так усердно им поливали, что доставалось даже мирным южным поселениям. Напалм очень тяжело тушить… Это густой бензин с примесью, вроде алюминиевой пыли. Капсулы с ним падали на землю и взрывались. Когда напалм стекал в реку, она начинала гореть. Вверх поднимался ядовитый дым, и если люди не сгорали заживо, то задыхались. Известно ли вам, что немцы во время второй мировой войны использовали напалм над Сталинградом? — Быть может, вы и в этом хотите нас просветить? — Я плохо помню то время, быть может, тогда меня не было… — бормотала Сая в полной тишине. — Что вы говорите? — иронично спросила мисс Ли. — Вы китаянка, — сказала она неожиданно, и ее красивые губы изогнулись в усмешке. — Между нашими с вами народами трагически огромная пропасть, но и ваш и мой народ когда-то давил на Вьетнам. А еще Россия, Франция и США. Подумайте, мисс Ли, жив ли еще Вьетнам? Он стократно стирался, религию ему стали насаждать миссионеры из Испании и Португалии. Эта война… эта дикая, бессмысленная война еще длится. Вы не чувствуете ее пульса, потому что вы духовно фригидны, — она улыбнулась едко, но устало, пот покрыл ее лоб. Сая почувствовала, как Минь взяла ее за руку, почувствовав, что та ледяная. — По всей видимости, вы очень впечатлительны, — холодно произнесла мисс Ли. — Я великодушно прощаю вам ваш нелепый выпад, но вам должно быть стыдно. Это пример несдержанности, неумения контролировать себя. Такой пример вьетнамским девушкам мы подавать не должны. Пусть это всем станет уроком. — Что на тебя нашло? — удивилась Минь, легонько толкая в бок Саю. — Не знаю, — пробормотала Сая. Она шла и рассматривала оружия. У неё складывалось впечатление, что она знает всё о них. “Это АК-47. Лучший автомат того времени. Его использовали Советы…”. “Здесь на черно-белом фото небольшой самолет. Позади него плетется серый дым. Это кислотный газ, который применяли для уничтожения лесов, но часто в этих лесах можно было найти партизан. Несколько лет после этого газа земля стояла черная, и на ней ничего не росло”. “Это деревянный пыточный прибор. Вьетнамцы были бесчеловечно жестоки к пленным. Странно… мисс Ли просто прошла мимо него, не пояснив его назначение. Он должен был медленно вдавливать глаза человеку вовнутрь”. “Этот снимок… знаменит на весь мир. Его снимал Ник Ут втайне от собственного командования. Деревня Чанг Банг, восьмое июня 1972 год, напалмовая атака на мирную деревню. В кадре можно увидеть ребятишек, которые босиком и голышом бегут, плача и крича. Этот кадр знаком мне до боли в сердце…”. “Я слышу что-то. Этот вопль из глубины земли. Или пение?” — Сая остановилась, глядя на очередной снимок. — Всё случилось ещё до нашего рождения, — обронил кто-то рядом с ней, и эта фраза, оттолкнувшись от сердца, оглушительным эхом раздалась в голове. "Сколько же мне лет, выходит?" Крик из земли достигал ее разума всё настойчивее. Сая начинала чувствовать ярость, слыша этот вопль. В воздухе странно пахло. Когда мимо нее прошла девушка, то поняла, что это запах тел. Запах жизни, пота и крови. Он раздражал обоняние, в помещении казалось слишком душно. Сая посмотрела на мисс Ли, которая рассказывала о подвигах и стойкости вьетнамцев. “Сдержанность, — подумала Сая. — Хладнокровие. Нет… Нет. Лицемерие. Вы не должны спокойно смотреть на это. Вы должны кричать, точно вас заживо режут. Вы не должны смотреть на это, как на норму. Вы не видите — война продолжается, она в воздухе, в этой стране, в других странах. Это война человека против самого себя. Это стремление его себя сожрать, уничтожить и подавить, начиная от личности, заканчивая нацией… И это раздражает. Господи, как громко!” Она подавила в себе желание заткнуть себе уши. Ей казалось, земля кричит, будто кто-то пытает ее каждую секунду, и если убить каждого, у кого здесь бьется сердце, то настанет благословенная тишина. И всё закончится. “Это безумие. Я так не хочу…”. "Но я помню, — думала Сая. — Ночное небо в дыму, вертолёты, крики, рёв рукокрылов. Я помню, как все они смотрели на меня. Девочка... Такое знакомое лицо девочки. И ребёнок. Он плачет и стоит в пыли передо мной, зовёт мать... У ребёнка, у девочки, у солдат... Все они смотрели на меня одинаково. У них одинаково широко распахнуты глаза от ужаса. Почему они так на меня смотрят?” — Сая почувствовала, как кровь в жилах становится горячей. Казалось, она ощущает каждый кровеносный сосуд. Тело помнило этот жар. И как упруго поддавалась самурайскому мечу живая плоть. Каждый раз слышался звук рассекаемой кости и хлопок — это кровь из вен и артерий устремляется фонтаном вверх.

В какой-то момент Сая посмотрела на пыльную поверхность стекла, где отражалась она сама. Она увидела девушку в белой, перепачканной кровью рубашке, волосы незнакомки были длинными, рассыпавшимися по плечам и обрамляли её лицо. Отражение с ненавистью смотрело в мир, обещая уничтожить каждое мыслящее существо, потому что так велит ей кровь в ее жилах.

Подсознательно внутри нее жила боль и ярость, которой пришлось насмотреться Сае. Подсознательно она считала, что проще всех убить, чем спасать раз за разом. “Я должна бороться. Я не хочу… всего этого. Я никого не хочу убивать!” — Ну, ты чего застыла? — спросила Минь, подходя к подруге. Но Сая не отреагировала. Когда рука подруги легла ей на плечо, та вздрогнула и испуганно посмотрела на Минь. Но увидела девочку, которая с испугом выглядывала из домика, а потом помчалась вперед. — Прости меня… — лепетала Сая, — я тебя убила. Ей казалось, что призрак девочки ожил и теперь стоит перед ней в требовательном и скорбном молчании, призывая к ответу. Сая отступила назад.

“Простите меня”. Еще шаг назад…

*** Не существует никакого оправдания жестокости — так всегда мне говорила Сая. Не существует оправдания моей душевной закостенелости и того, что я стал к людям пренебрежителен и слеп. Ни мой возраст, ни то, что я пережил — не оправдание. Сая так же имела в виду своё состояние “берсерка”. Она подписала своим убеждением приговор всем, кто пил и пьет кровь. Всем рукокрылам. В моменты, когда моя сентиментальность мешала мне думать о выполнении приказа, я вспоминал войну. Эти воспоминания… отрезвляют, потому что пламя и кровь показывают, кто есть кто. И то, что я занимался спасением людей — не играло роли, потому что они всё равно погибали. Скольких бы ни унесли на вертолетах, это капля в море погибших. Спасенных мной — меньше, чем убитых. В этих воспоминаниях Сая не контролирует себя, я оказываюсь бесполезен, люди умирают, и на фоне происходящего раздается пение Дивы. Любовь на фоне треска пулеметов? Счастье на трупах людей? Оставить всё в прошлом? Это невозможно. Это настоящее и будущее, а не прошлое.Я говорил себе, что Сая права, и ни одного рукокрыла не должно быть в мире. Мы чужие…

Она выбежала из музея, одолеваемая воспоминаниями, как жуткими слепнями. Порой вместо новеньких домов она видела изрешеченные пулями стены и оплавленные напалмом крыши. “Температура горения напалма достигает тысячи градусов цельсия, — сообщал сухо внутренний голос. — Под напалмом прожигалась противотанковая броня”. “До военного трибунала не дошли преступления против мирных деревень, исключая единицы случаев. Основная причина отказа судить американских летчиков — отсутствие прямых свидетелей и доказательств, — продолжал он. — Ты не видишь в этом изощренного издевательства над логикой? Какие свидетели могли остаться, спустя годы? Напалм прожигал камень, дерево, плоть и кости. Большинство выживших спрятались, сбежали, и не могли быть свидетелями”. Почему-то внутренний голос был мужской. “Ты спрашивала меня, почему я убивал людей… Потому же, почему и ты. Я тоже это чувствую. Лихорадку земли. Видишь это ясное небо? Этих туристов с их детишками, которые, раззявив рот, с тупым любопытством смотрят на витрины? Ничего их не волнует, кроме их шкурок. Ты… другая. Ты слышишь, что их существование — злая шутка, бесконечная ошибка, уродство”. — Заткнись! — огрызнулась Сая, дрожа и сжимая руки в кулаки. От нее шарахнулись прохожие. Ей показалось, она увидела призрака в конце переулка. “Сая, перестань от себя бежать. Я чувствую то же, что и ты… Давай станцуем, как раньше?” — Как раньше?.. Она отпрянула назад, скрылась за поворотом от глаз людей, которые смотрели на нее — кто раздраженно, кто обеспокоенно, кто, ухмыляясь. — Как раньше, значит… Она помнила кого-то настойчивого, назойливого. Кого-то, кто мог улыбаться в моменты, когда другие рвали на своих головах волосы от отчаяния.

“Общая численность взрывчатки, сброшенной на северный Вьетнам — больше шести миллиона тонн. Это чрезмерное количество. Бомбардировки их типа назывались ковровыми, потому что после одного полета поверхность вражеской территории сияла ровным пламенем, что создавало впечатление огненного ковра. Даже меньшим количеством взрывчатки можно было убить всё мирное население, но они выжили и живут сейчас. Их не отбросило в каменный век, они заново (в который раз…) построили Ханой. Черные поля смерти, выжженные кислотными газами, заросли травой, и на некоторых таких памятных местах строят санатории и старательно засевают землю. Вьетнам зализывает раны. Но надолго ли этот мир? Обрати внимание на людей, на то их поколение, которое не знает войны. На мисс Ли, Минь, на своих бывших одноклассников на Окинаве…”. — Этот день постепенно забудется. Всё уйдет в прошлое, точно не было, — лепетала Сая, бродя по улице, понурив голову. — И всё начнется опять. Здесь. Или в другом месте. Потому что люди быстро забывают зло, предпочитают… жить одним днем, не учитывая ошибок прошлого. Откуда… я помню всё это? Почему я чувствую такую ярость? Я так устала драться… Время шло к закату. Сая бежала очень долго, ноги гудели, мысли путались, видения перед глазами вливались в реальность, становясь от нее неотличимой. Она пыталась справиться с дежа вю, с наступающей яростью, но у нее оставалось всё меньше сил. Теперь она видела призрака ясно перед собой. Окутанный едким дымом, пропахший кровью, с большими, жгучими черными глазами, он почти повелительно протянул ей голубую розу и швырнул ей ее под ноги. Улыбнулся. — Сая… я уже так давно жду тебя. Она вяло, едва передвигая тяжелыми ногами, отступила от него. — Ну? — продолжал он, наступая на нее. — Ты готова принять себя, наконец? — Что, по-твоему, я должна именно принять? — хрипло спросила Сая. — Свою силу и ярость, свой мятеж, внутренний хаос! Ее глаза неторопливо стали загораться алым. — Учительница мне говорит, что выходить из себя нехорошо. Призрак расхохотался. — Давай же… покажи, на что способна! Сая спокойно смотрела на него, ожидая атаки. Она понимала, что слишком устала и не может защищаться. К тому же, у нее нет с собой меча. След (отчасти — запах проклятой розы) привёл меня в неопрятный, узкий, пустой переулок, уходящий в тупик. Я едва не опоздал, шевалье собирался напасть на Саю, которая была готова стоически погибнуть. Я прыгнул между ними, с силой ударив бронированным футляром виолончели о землю, подняв вверх клубы пыли и обломков треснувшего асфальта. Я протянул Сае меч, а сам прицелился в голову шевалье. — Невозможно, — мрачно произнес он до боли знакомым голосом. — Ты шевалье… Саи? — Я не могу, — прошептала Сая. — Не могу сейчас драться…

“Можешь. Тебе просто нужен стимул. И я его тебе дам”. Карл всегда был очень и очень ловким. Воспользовавшись мгновением, он с силой швырнул меня в стену стоящего рядом магазинчика, уже закрытого. Бетон треснул, и меня мгновенно завалило. Я успел увидеть взгляд разъяренной Саи. — Хаджи! Нет… Всякий раз, когда я пропускаю удар. Всякий раз, когда я сильно ранен. Всегда, когда она думает, что мне грозит ужасная опасность, Сая становится крайне опасна…

Джаухар — массовое самоубийство индийских женщин перед боем на войне. Они сжигали себя, а потом их мужья дрались в десять раз с большей силой и яростью. Смерть любимых делала их бесстрашными, терять им оставалось нечего. Острый край бетона размозжил мне голову, шейные позвонки хрустнули, спина была раздроблена. Моё тело горело, точно в огне, я чувствовал, как кровь агрессивно борется за жизнь моего тела. Расплескавшись, точно живой организм, она начала жадно втягиваться обратно, ревностно оберегая себя. Когда Сая запретила мне пить кровь, она фактически сказала мне умереть. Если взять любого рукокрыла, исключая королеву, и лишить его крови, он ослабеет и впадет в кому. Я не пью кровь уже очень много лет, и за этим стоят месяцы, годы жуткой самодисциплины рассудка. Моя первая победа — победа над жаждой крови, которая становится всепоглощающей, когда рукокрыл становится на край коматозного сна. Для этого я уехал далеко на север, где нет людей и почти нет животных. Там, под чудовищно черным небом, где видно рукав галактики Млечного пути, я в одиночку дрался с собой. И когда мне удалось побороть в себе жажду, организм смирился со смертью, рассудок успокоился, я почувствовал обессиливающее желание уснуть. Не знаю, сколько времени жуткой бессонницы прошло прежде, чем я понял, что жив и могу двигаться. Я очень ослаб и почти не мог летать. Вырвавшись сначала от истощающей жажды, а затем из объятий снов и галлюцинаций, я должен был теперь закрепить успех. Но первое же живое существо вызывало во мне страдание, потому что я желал убить его, чем бы оно ни было. Есть вещи, которые выжигают изнутри личность. Помимо внешней войны, в которой я участвовал, меня иссушила внутренняя война. Я так и не вернул былую силу, скорость и мощь, я уже не смог бы без труда обрести полную форму рукокрыла, но приобрел нечто иное взамен. Моё тело смирилось со смертью, кровь стала густой, потемнела и почти перестала менять температуру, словно она приготовилась к вечному сну. Если сильно меня ранить, кровь начнет втягиваться в тело, что обусловлено ее механизмом самосохранения. Я могу убить шевалье, сбросив его с огромной высоты или вызвав сильное кровотечение, например. Но меня так убить уже нельзя… Мне можно отрезать голову, меня можно взорвать, расстрелять, уронить с огромной высоты, и я рано или поздно воскресну. Теперь убить меня может лишь кровь Дивы и прямое попадание ядерной боеголовки. Этот маленький секрет не знал никто, кроме меня одного. Увидев меня под завалом, Сая посмотрела на Карла с яростью, разбежалась с клинком в руке, но рукокрыл увернулся: — Танцуй! — ликовал он. — Давай, дерись…

Ему всё-таки удалось схватить Саю в захват, но она, вывернувшись, отсекла рукокрылу лапу. Она снова в порыве злости забыла обагрить клинок кровью. Не заметив этого, она выкрикнула, отбегая от Карла в сторону: — Я не одна! — громко и гордо сказала она с вызовом и совершенно не чувствуя страха. — Я принимаю своё прошлое, каким бы оно там ни было! Но это не значит, что я пойду у него на поводу! Защищайся!

Я медленно стал выбираться. Карл посмотрел на меня удивленно. Они всегда так на меня смотрят, когда я выкарабкиваюсь… Сая улыбнулась: — Ты жив. “Смеешься? Я переживал ранения посерьезнее”. Неторопливо поднявшись, я отряхнул свой пиджак и встал подле Саи. — Кровь, — тихонько напомнил я ей.

Сая красноречиво порезала себе палец, но, увидев это, рукокрыл одним прыжком достиг крыши. — Нет. Так я с тобой драться не буду. Ты ничего не помнишь, ты не горишь, в тебе нет… осознанности. — Спускайся, чудовище! — прорычала Сая. — В другой раз, — ухмыльнулся Карл, сняв маску. — До встречи. Она собралась помчаться за ним, но я остановил ее за плечо. Сая, покачнувшись, упала мне в руки. Драться она сейчас не сможет. Послышался щелчок — я положил меч на его обычное место в чехле над виолончелью. Настала тишина.

— Ты ранен? — прошептала Сая, поворачиваясь и рассматривая меня. Я покачал головой, поднял свое оружие и взял на руки девушку. — Его лицо кажется мне знакомым. Видимо, мы с ним встречались. Кто это? — Его зовут Карл, — ответил я. — Знаешь… я чувствую с ним необычную связь. Когда я бежала, не разбирая дороги, то слышала его голос. Он говорил вещи, с которыми трудно не согласиться. Моя кровь закипает подле него, и мне нелегко контролировать себя. Я вспоминаю вещи, о которых раньше ничего не знала. Как стрелять, как убивать, как пытать и допрашивать, как пахнет человеческая горящая плоть, какого цвета небо на рассвете после бомбежки… Он говорил мне о том, как всё прекратить. Говорил мне о мятеже и ярости. Я не смогла найти в себе ни единого слова против. — Этих слов нет. Сая закрыла глаза, в отчаянии кусая нижнюю губу. — Логика суха, — пробормотал я. — Логику и добро и зло может использовать одинаковым образом. В его логике нет ни одной ошибке. Он прав. Но если ты прислушаешься к тому, к чему сейчас никто не прислушивается, то услышишь ориентир. Я помогу… Возьми на одну чашу весов всё, что он сказал, внушая тебе мысли об убийстве всего живого. Сая кивнула. — А на вторую чашу поставь Рика. — Рика? — удивилась Сая. — Да. Представь себя им. Что ты каждый день играешь, учишься, любишь своих родителей. По утрам ты помогаешь маме готовить завтрак и смотришь передачи про животных. Однажды вы всей семьей едете на пикник. И какой-то наркоман на скорости девяносто километров в час торпедой таранит машину спереди, потому что выскакивает из-за поворота по встречной полосе. Сая словно оцепенела, а я продолжал. — Ты видишь, как половина тела твоего отца, который был за рулем, через лобовое стекло летит на дорогу, видишь части легких, разбитые очки на асфальте. Голова твоей матери унизана стеклами машины. У тебя сотрясение и сломано плечо. Очень больно. Надо выбраться из автомобиля, потому что перед лобовым стеклом разливается черный, вонючий дым. В голове звенит, всё кружится перед глазами, но ты выбираешься, выкарабкиваешься, ползешь сначала в сторону, подальше к канаве. А потом машину охватывает пламя. Ты кричишь, зовешь родителей, но только видишь, как они сгорают. Рик выжил чудом. Ему повезло. Он сидел позади, пристегнутый ремнем безопасности. Он сильно ударился головой о мягкую подушку сидения впереди. Если бы он сидел позади водителя, на которого пришлась основная сила столкновения, то ему бы сломало шею. Так скажи мне, Сая, прав ли Карл? Нужно ли убивать всё живое? Когда мы говорим о статистических жертвах, мы имеем в виду не людей, а цифры. Сколько умерло во время бомбардировок в Рождество? Не важно, это просто статистика. Но если ты приглядишься, то в каждой семьей увидишь чью-то дочь, чьего-то сына, сестру, мать и отца. Ты увидишь тысячи неповторимых жизней, историй и судеб. Поэтому я и сказал — логика зла безупречна. Ты не можешь спорить с ней, тебе не хватит слов, только сердце будет возмущенно биться, потому что оно видит и чувствует намного больше. Прошу тебя… слушай его. Она молчала, вцепившись в ворот моей рубашки. Я очень давно так долго не говорил с ней. Непривычно… И она слушает меня, а не перебивает. — Иногда, Хаджи, моё сердце говорит так тихо, что кажется… будто его совсем нет. — Ты всё-таки старайся слышать. А если не слышать, то помнить. — Ты поможешь мне? — спросила Сая. — Нет. Она удивленно спросила: — Нет? Почему? — Потому что я уже ничего не слышу, мне остается лишь помнить. Если тебе станет невыносимо, вспомни своих братьев. Спроси себя, что бы тебе сказал Кай.*** Вне себя от ярости, Карл первым делом спустился к контейнеру. Подойдя к железной решётке, что отделяла его от коридора, где он находился, он замер, рассматривая погнутые прутья и открытый контейнер. "Они здесь были. Мой брат был прав, что установил охранную систему", — подумал он, прислушавшись к воздуху, который ещё хранил в себе запах Саи. “Несомненно, они попытаются сюда пробраться, — рассуждал Карл. — Нужно предупредить Соломона. Пусть разминирует и срочно эвакуирует контейнер. Завтра школьный бал… Удобное время”. — Ты одна раньше могла меня понять, — тихо произнёс Карл, ласково проведя рукой по стенке контейнера. — Тебе одной я поклонялся. Но ты создала ещё одного шевалье, и он стал твоим очередным любимчиком. Соломон... Слащавый красавчик — что тебе могло в нём понравиться?

"Я убью Саю, — подумал Карл, — ради тебя, ради того, что мы с тобой оба проповедовали. А потом умру сам, напившись крови Саи. Надо постараться, чтобы конец был эффектным. Тебе понравится, малышка".

Дива его не слышала, не понимала и, скорее всего, не желала понимать.*** Сая металась в бреду между сном и явью. То ей мерещились бесконечные погони, то утомительные тренировки с мучительным повторением сложнейших приёмов до автоматизма. И каждый раз стеной перед ней возникали лица. Все они были ей как будто не знакомы, но смотрели сурово и с укором. Ей слышался холодный голос её шевалье, повелевающего сражаться и протягивающего ей в руки меч. Этот клинок очень тяжелый, с него без конца течет кровь. Ее так много, что становится невозможно дышать. Когда она пришла в себя, её трясла за плечо Минь: — Сая, ты так всё проспишь… Ничего не говоря, она резко села в постели, сжав кулаками простыню. На мгновение её взгляд испугал Минь, и та отошла, озадаченно наблюдая за подругой. — Какой сейчас год? — сухо спросила она. — Тепло… Это не Россия. Франция? Нет, — она перевела сумрачный, колючий взгляд темных глаз в сторону встревоженной Минь. — Ах, да… — и она со стоном закрыла лицо руками. — Прости меня. Я слегка перепутала сон с реальностью. Всё в порядке. Она поднялась, оделась и посмотрела из окна на колокольню. Всё утро она ни с кем не говорила, включая Минь, которая не решалась беспокоить её. — Его нигде нет. Ночью я проверил контейнер, он на месте. Дэвид тебе не звонил? — спросил я Саю. Она устало оперлась на колонну. Запоздало взглянув на меня, она качнула головой: — Не звонил. Нужно ждать. В кабинете директора нет.

— И я не чую его запах. Я буду караулить весь день около заброшенного сада, — увидев, что она не реагирует, я сказал: — Тебе стоит сегодня пару часиков поспать на обеде. Поговори с медсестрой, пусть она тебя отпустит. — Едва ли это что-то изменит… То, что произошло вчера, сводит меня с ума. Мне кажется, я вот-вот окончательно всё вспомню, но информации так много, и она так противоречит мне, что, кажется, ломает меня. К чему мне нужно быть готовой? “Это совсем другой вопрос. Она больше не выпытывает у меня информацию”. — К тому, что ты начнешь убивать всех подряд. Она словно вмерзла в землю. Я пожал плечами: — Такое было пару раз. Это причина, по которой тебе нельзя провоцировать память. Но… ты и сама всё это чувствуешь, верно? — Почему? Почему всех подряд? — Потому что такова твоя суть от природы. Устранение противоречий. — Я не понимаю… — Если я расскажу тебе, то могу спровоцировать. Мы ночью обсуждали логику зла. Так вот она есть в каждом из нас, в каждом человеке, но в тебе… в таких, как ты, есть нечто особенное. Ты в этом не виновата, это генетический механизм. Он срабатывает, как при нажатии на рычаг. Подавить его в себе очень сложно. И ты единственное существо, у которого получается, вопреки всему, ценить людей, Сая. Вот почему я… Она смотрела на меня очень внимательно: — Ты… что? — Восхищаюсь тобой, — неторопливо выговорил я. — Тебе пора, кажется. Я посмотрел на Минь, которая, не скрываясь, шла к своей подруге. Посмотрев на меня с очень таинственной, хитрой полуулыбкой, она взяла Саю под руку: — Простите, сударь, но я вынуждена украсть… вашу спутницу, потому что у нас скоро занятия. И с довольной улыбкой пошла в сторону классов, ведя за собой Саю. Пока они шли, Минь пыталась завести разговор обо мне, но, видя, что ее подруга в упор не понимает намеков и, к тому же, очень неважно выглядит, помахала рукой перед ее глазами. — Сая… — Что? — встрепенулась она. — Я хотела сказать... Что бы страшное ни случилось у тебя в прошлом, это прошло. Сейчас — ты здесь. Я останусь твоей подругой и буду помнить о тебе только хорошее. Нужно жить дальше. — Как? Я знаю, что нужно жить дальше, просто пока не понимаю, как…

— Брось грустные мысли. Про занятия я наврала, пойдем развлекаться. Минь вскочила с постели и извлекла из шкафа два прелестных вечерних платья: — Скажи, какое из двух мне больше подошло бы? Бордовое с разрезом или золотистое на средневековый манер? Мне больше нравится второе. Зато вот это подчёркивает фигуру и вырез глубже... но оно слишком взрослое, да?

— Смотря, куда ты собираешься, — вяло отреагировала Сая. Минь удивлённо округлила глаза: — Ты не в курсе? У нас вечеринка сегодня. Хотела спросить, что ты наденешь… — Да, точно. В курсе. “Потому что сегодня команда Дэвида должна забрать этот чертов таинственный контейнер. Мы сидим прямо на бомбе”. — Я не очень люблю все эти вечеринки, — уклончиво произнесла Сая, пряча взгляд. — Да и платья у меня нет. — Не страшно, — махнула рукой Минь. — У меня хватит на двоих. Будет действительно весело — такой бал бывает только раз в году. Туда приглашают разных людей, и там можно встретить настоящих принцев. Может, и призрак появится.

— М-да, — только и прокомментировала Сая, сумрачно посмотрев на башню, которую было видно из окна. — Поэтому ты должна быть на высоте, и мы подберем тебе потрясающее платье, — в очередной раз на нырнула вглубь шкафа, на мгновение почти исчезая в ворохе разнообразной одежды. Наконец, Минь извлекла оттуда два платья.

— Мне нравится светло-розовое, — сказала Сая с улыбкой. "Второе слишком тесное на бёдрах — в нём неудобно драться. У этого розового длинный подол и глубокий вырез, зато юбка свободная", — отметила про себя она. А потом встрепенулась и осторожно спросила: — Слушай, а вдруг я испорчу платье? — Какая чепуха, — покачала головой Минь. Она снова села на кровать и сложила шуршащий ворох одежды рядом, — Это всего-лишь платье. Починим или новое купим. Самое главное — твое настроение. — Ты права. Нельзя раскисать, — она попыталась изобразить улыбку. — Кстати, а танцевать ты умеешь? Сая как-то вжалась в кровать и пробормотала: — Что? Нет-нет. Я всего-лишь посмотреть, музыку послушать…*** — Какое место человек занимает в пищевой цепи? — спросила Сая. — Через сотню другую лет он будет где-то на уровне кролика, потому что стараниями Амшеля человечество станет кормом для рукокрылов. Я представляю себе резервации, где людей выращивают, отбирают, воспитывают. Как на элитных скотобойнях и фермах. — Ты задумывалась о том, по какой причине подсознательно стремишься убивать их? Сая посмотрела себе под ноги и, решив быть до конца откровенной, что случалось с ней нечасто, бросила: — Устранение противоречий. Это прозвучало, как решение уравнения, которое перед ней поставила ее собственная природа. Решение большой задачи. Тогда я не мог понять его. — Попробуй пояснить. Она пожала плечами, раздумывая, стоит ли мне это знать. Наконец, со вздохом произнесла: — Человеку тут тоже не место. Я не имею права решать такие вопросы, Хаджи. Я пытаюсь думать, что это моё мнение, но… Посмотри, что сейчас делает Амшель. Посмотри, что сделал человек с собой, с миром, с природой. Он как будто нарушает огромные сбалансированные весы. Он… не вписывается. Если задуматься, то на планете всё уравновешено и взаимосвязано, но человек отовсюду выделяется, причем, не в лучшую сторону. И по какой логике человек назван венцом творения? Разве что этот венец терновый. Ему был дан рай, Хаджи. Посмотри, что он сделал с ним… Земля стала игровой площадкой его садистских экспериментов. Между людьми и рукокрылами в этом плане небольшое различие. — И устранение противоречий значит… — Устранение природного дисбаланса, — она сказала это смущенно, словно ей признаться в чём-то не очень культурном. — Я не имею права так думать. И дело даже не в том, осознаю я противоречие природы и человека или нет. Я его, прежде всего, чувствую. Как будто где-то со скрипом и воплем разрывается на части большое сердце. Мы существуем вне времени, Хаджи, мы и чувствуем этот мир иначе. Ты тоже. — У королев всё сложнее. Вы рождаетесь рукокрылами, а не становитесь ими, — ответил я. — Тебе нечего мне сказать, верно? — Ты права в том, что решать место и назначение человека не тебе. — Вот именно, — она нахмурилась, потирая лоб. — И эта сила внутри меня… полная ярости и боли, стремления огнем выжечь всё разумное, чужда мне. Но я просыпаюсь с ней. — По всей видимости, Дива живет с этим в согласии… Сая опустила взгляд. — Если демон принимает свою природу, это не делает его спасенным. В этих белых стенах не зря учатся самые богатые девушки мира. На грядущем блестящем мероприятии заключаются сделки, совершаются переговоры. Бал во все времена служил отличной маскировкой для такого рода встреч. В этой элитной, частной школе для благовоспитанных девиц частенько встречаются их неблаговоспитанные родители, скалящие зубы в улыбке, наставники и, гнущие спины перед благодетелями, слуги. Всё, как и сотни лет назад. Многие из них имеют отношение к правящей элите мира. Они улыбаются, и у некоторых из них обаяние волка. Никто, ни один из них не является благодетелем или хотя бы адекватным человеком, ведь, в конце концов, мы говорим о лицее, где директором является Карл. В холле школы, излучающем белизну мрамора и горного хрусталя, скоро появятся звери в дорогих одеждах. Они станут обсуждать будущее компании Санк-Флеш и вложения в лицей. Они не станут обсуждать ни убийства воспитанниц, ни то, почему их родители так скоропостижно скончались, и куда девались потом средства этих семей. Словом, на этом балу начнется спланированная шахматная партия. В ней две королевы. И обе — пешки. Не похоже, чтобы Дэвид торопился. Мне было понятно его стремление осторожничать, но почти два дня под носом Красного Щита находился контейнер с Дивой, и они не собирались ничего предпринимать. Я страшно жалел о том, что не имею понятия, как взаимодействовать со взрывчаткой. Слава богу, Карл — тоже. Он дожидался кого-то, прячась в тени. А когда дождется своего подкрепления, то контейнер оперативно перенесут куда-нибудь максимально далеко от нас. Бал начинался, а к саду пока никто не проявлял ни малейшего интереса. У меня было странное предчувствие, смешанное с затаенным отчаянием. Если саперы вместе с Дэвидом не успеют, то… Переодевшись и надев на лицо небольшую белую маску, я аккуратно проскользнул к жилым помещениям. Оттуда я поднялся на балкончик, расположенный над бальным залом. В толпе народа немедленно отыскал Саю. Она весело болтала с Минь, которая предоставила ей довольно миленькое, не совершенно не подходящее ее характеру платье. В нём она немного напоминала куклу. Затем Минь куда-то ушла. Сая огляделась, осторожно подкралась к шведскому столу и, подумав, стащила оттуда куриную ножку в фольге. Когда нервничает, постоянно хочет есть. Держу пари, этот шведский стол интересовал ее сейчас гораздо больше, чем ее платье, разговоры вокруг и миссия.Сая этого не замечала, но она сильно выделялась из остальных девушек, требующих внимания и стремящихся уделить это внимание тем, кто по их мнению того заслуживал. В её взгляде не было ни капли кокетства или лицемерия, только детская настороженность, любопытство, смущение и искреннее восхищение красивыми парами. Вскоре я увидел, как к ней подошёл Дэвид.

“Наконец-то. Значит, саперы должны уже проникнуть на территорию к контейнеру”. Под руку Дэвида держала Джулия, которая, воспользовавшись случаем, надела платье, максимально подчеркивающее ее выдающиеся внешние данные. Сая, перестав есть ножку, секунды две смотрела на ее полуобнаженную, красивую грудь. Закашлявшись, она перевела взгляд на лицо женщины, которая смотрела на нее с легкой, ироничной улыбкой. — Джулия? Вы сегодня ослепительны. — От работы нужно получать максимальное удовольствие, — мягко изрекла она.

Сая в растерянности положила на место куриную ножку, судорожно думая, обо что ей вытереть руки, и это открыто читалось на ее лице. — Где "призрак"? — последовал вопрос Дэвида. Он деликатно протянул ей платок из своего кармана. — То есть — где директор лицея?

— Мы не можем его отыскать с прошлой ночи, — пробормотала Сая, торопливо вытирая руки о салфетку. — Карл должен появиться. Он не упустит случая упрочнить свое положение, и завести новые связи в высших кругах власти. К тому же, он любит празднества, где можно устроить небольшое театрализованное представление. Он появится с минуты на минуту, и твоя задача будет ликвидировать его. Мы окажем тебе содействие и будем рядом. Команда Льюиса сейчас занимается контейнером. Как только ты услышишь звон колокола, беги с Хаджи к саду. Ты поймешь, что тебе делать. Внезапно мне показалось, что в глубине балкона мелькнула тень в маске. Я быстро и незаметно вышел в коридор, дабы проследить за ним, но он исчез, как исчез бы я сам, заметая следы. Всегда считал, что мне в этом нет равных, но мой противник являлся моим отражением. Взглянув с балкона, в зал, я опять не обнаружил его. Вскоре я заметил, что толпа окружающих как-то рассеялась, словно позволяя пройти меж двумя рядами королеве. Я быстро взглянул в сторону двери, и Сая, ведомая любопытством, вышла из своего укрытия и посмотрела на предмет внимания всех девушек, женщин и влиятельных мужчин. Нет, вошла не королева, то был принц. До сих пор я лишь слышал о Соломоне и видел его фото. Он один из поздних шевалье Дивы, я почти ничего тогда не знал о нём, кроме того, что он уже сейчас правая рука Амшеля и руководит экспериментами с ним наравне. Представьте себе прозрачные зеленые глаза такой чистоты и яркости, что кажется, будто их нарисовали. Представьте белый жемчуг кожи, нежно очерченный рот, красивый, плавно закругленный нос, высокий лоб, на который падают платиновые, крупные локоны волос. Представьте, что принц строен и грациозен. У него ангельская улыбка, тон его голоса похож на бархат. Сая еще спала, когда Соломон стал шевалье Дивы, они не знали друг друга, но он, на секунду остановившись, пошел к ней, потому что почувствовал ее, как и она — его. Сая встревоженно смотрела в лицо Соломона, точно пытаясь узнать. Ей казалось в нём знакомым всё, начиная от глаз и заканчивая походкой. Словно он принадлежал ей задолго до ее появления на свет.

Голубая роза заткнута за край его кармана вместо платка. Соломон был главой всех экспериментов во Вьетнаме и присматривал за Карлом, к которому питал почти отцовскую нежность, потому что некогда Дива ценила его. Специальностью его была не генетика, как у его брата, а фармацевтика и химия. Его имя было известно в некоторых детских домах, куда он жертвовал производимые им медикаменты. Просто ангел-хранитель отверженных. Я ненавидел его. Соломон прошел мимо двух рядов собравшейся толпы, и Анна-Мария, стоящая у него почти прямо на пути, покраснела, опустив голову. Без сомнений, она ожидала, что красавец заметил именно ее. Но, не заметив хорошенькую девушку, он прошел мимо нее к Сае и предложил ей свою руку, шепнув незаметно: — Спасите меня. Удивленно на него посмотрев, она растерянно выдавила: — Кхем. Я... Он пояснил: — Просто вложите свою руку в мою, иначе съедят нас обоих — вас и меня. Сая растерянно подала ему свою руку, и он улыбнулся. — Благодарю, — изящным движением он притянул девушку к себе. Честно говоря, не помню, когда Сая в последний раз вальсировала. Единственный хорошо получающийся у неё танец — танец с мечом. Однако, шевалье вытащил Саю на середину зала и подбодрил её таким нежным взглядом, что она растерялась, хотя и немного расслабилась, а я почувствовал странную боль в груди. Я и забыл, что такое ревность. У меня никогда не было противников. Сердце Саи принадлежало войне и мне. Но сейчас, видя, как она танцует с ним, я уловил, что Соломон способен отнять ее у меня. У ревности появились основания, и теперь она, распаляясь в груди, будила доселе спавшее сном меланхолии сердце. Сейчас я почти благодарен ему за это. Соломон в секунды заставил меня почувствовать себя снова собой… Словно не было всех этих лет войны, я вновь был цыганом по имени Хаджи, ее другом в Зоопарке. Я снова смотрел, как она танцует с красивым кавалером и негодовал, пытаясь понять, как вклиниться между ними и забрать Саю. Я эгоистичен в высшей степени. Если она не моя, то ничья. И в этом плане я не намерен брать в расчет даже ее приказы и желания. Нет никаких “если любишь, отпусти”. Есть “если любишь, борись”. Но я понимал, что напасть на Соломона прямо сейчас в бальном зале может грозить человеческими потерями. Сая расстроится…