4. Новая жизнь (1/2)

В машине работал обогреватель, но руки Саи холодные. Печальное спокойствие уснувшей войны окутывало ночь, которая вот-вот перерастет в утро. Тихий, усталый ветер бродил по улицам, беззвучно, тоскливо воя, стучась в темные, закрытые окна домов.

?Недосуществование, — подумал я, глядя на свои ладони. — Это бессмертие — лишь генетическая ошибка, замершее мгновение перед окончательной деградацией почти было вымершей расы полурептилий-полулюдей?. Мои руки тоже холодные, потому что нормальная температура моего тела — тридцать три градуса. Сердце механически качает кровь, работают легкие, чтобы вентилировать организм, а кровеносная система мутировала и накрепко соединена с нервной, почти перетекая в нее. Если отрезать мне голову, я выживу, потому что ЦНС зависит исключительно от кровеносной, а она почти неубиваема. Она — генетический хаос, и центра у нее нет. Следовательно, отсекать нечего. Но подобной неубиваемостью отличаюсь лишь я…

— Ты никогда не должен пить кровь, Хаджи! — восклицала Сая, кривя губы, и глаза ее возмущенно сверкали. — Мы… не имеем права на это. Я поставил бокал в сторону, она посмотрела на него с недоумением и страхом, точно боялась, что кровь отнимет меня у нее. Обнимая себя руками, она подошла к окну, выходящему на широкую улицу Лондона, почти невидимую из-за редких фонарей и густых, сумеречных туманов. — Я не смогу целиком трансформироваться толком, если не буду питаться. Как я смогу оберегать тебя? — Я не хочу думать, что ты способен на мою защиту лишь в облике монстра, — произнесла она обескураженно и почти с надеждой на меня взглянула. — Только не говори, что не можешь без нее жить. — Просто мой внешний облик будет соответствовать внутреннему, разве это дурно? — Я не смогу выносить твоего присутствия… — выпалила она. — Это довольно глупо, — процедил я. Сая знала, но всё же покачала головой, уставившись в пол. — Не пей кровь. Пожалуйста. Оставайся тем… каким ты был. — Мне отменить твой приказ, данный в поезде, когда мы переезжали сюда? — прошептал я, прямо глядя ей в лицо. — Скажи. — Нет… — Тогда я не останусь таким, каким был. Это невозможно. Сая прочерком поставила приговор, опустив голову и сдавленно вздохнув: — Боже… А потом посмотрела в сторону, проглотив ком в горле: — Пусть так. Ветер бился в боковое стекло. Я не держал Саю за руку, потому что не был способен ее толком согреть. Впрочем, она не замечала меня. Ее состояние напоминало психологическую кому. Глубокое небо посмотрело на нас ласково глазами луны, когда я вышел из машины, давая Сае опереться на свою руку. Она подошла к краю пристани, медленно села и свесила ноги к воде.

Небольшая переносная штаб-квартира Красного Щита располагалась на одном из кораблей, принадлежавших Джоулю. Именно он и прибыл к берегу. Джулия уже забрала Рика туда. Мальчик, воодушевленный скорым переездом, гулял по верхней палубе. Он никогда не плавал. Увидев внизу, на пристани Саю, он замахал ей руками. — Рик… — прошептала она, осознавая, что ей сейчас придется сообщить ему о смерти отца. Еще до нас к пристани подъехал Льюис. То время, пока на корабль переносили наши вещи, казалось, было нам дано для того, чтобы проститься с Окинавой. Мы прощались. Прощались с этим прекрасным, песчаным берегом, с ласковыми волнами, оптимистичным солнышком, простыми и знакомыми мне людьми, которые не знали меня, но иногда слушали мою игру на виолончели, простодушно восхищаясь ею. Сая мысленно прощалась с Каори, которая, наверное, давно уже спала на тот момент. Прощалась с баром ОМОРО и бизнес-школой. Прощалась с завсегдатаями ресторанчика и шумом самолетов по утрам, который будил ее. Кай слез с мотоцикла и неторопливо поднялся по трапу, не глядя на брата. Он не умел перестраиваться быстро, и любое событие оставляло в нём словно бы глубокую траншею. Каю требовалось хотя бы пара часов одиночества. “Если ты не погибнешь, то уснешь на тридцать лет, и всё забудешь. Этот город, свою семью, смерть отца, улыбки братьев. Твои слезы высохнут. Невредимая, юная, с опустошенной памятью, точно младенец, ты родишься из кокона для очередной короткой, трагической жизни. Но я буду помнить за нас обоих”. Пора подниматься на корабль. Я отвел Саю в каюту мимо скачущего вокруг неё Рика. Заметив, что с Саей что-то не так, он удивлённо от нее отошел и пошел донимать своего старшего брата. Воодушевленный нашим путешествием, он носился по всему кораблю. Уже несколько раз он спрашивал, где папа. — Ты не сказала ему? — спросил Дэвид Джулию, увидев растерянное выражение лица Рика. — Это должна говорить не я, — тихо ответила она. Корабль с нами уже отплывал от берега. Джулия делала вид, что что-то ищет в своем мобильном…

Кай, молча, подошел к брату, но потом просто остановился, точно наткнулся на невидимый барьер. Рик тщетно пытался прочесть что-то на его лице, и взгляд при этом менялся — сначала удивление, затем тревога, следом надежда и вопросительно кинутый на Дэвида взор, как бы говорящий: “Скажите, что это не то, что я думаю, пожалуйста”. — Джорджа больше нет, — в полной тишине вымолвил он. — Американцы, которые работали в Ямбару, превратили его в рукокрыла, и он предпочёл смерть такому существованию. Сае пришлось тяжелее всех — это она помогла ему отойти в иной мир человеком, а не чудовищем.

Рик молчал, потом покачал головой. Так не бывает, думал он. Один раз я уже вот так вот стоял и слушал похожие слова, думал он. Так не бывает — повторял себе Рик. Не два раза подряд. Это сон. Это…

— Это неправда! Рик умчался прочь — злой на весь мир, бунтующий и бессильный. Он в ярости столкнул со своего пути пластиковый стул, и скоро стало слышно, как в его каюте захлопнулась дверь. Кай так и остался стоять, глядя ему вслед. Он не произнес ни слова. Сая, покачиваясь, отправилась в свою каюту, воспринимая происходящее, как сон. Она даже не заметила, что мы отплыли.

У себя в каюте она нахмурилась, взглянув в иллюминатор. Потом обернулась, увидела на пороге меня, точно вопрошая, зачем я здесь нахожусь. — Тебе нужно поспать, — сказал я. — Ты останешься? — Если пожелаешь. — Хорошо. Можешь… можешь поиграть мне? Что-нибудь спокойное. Ты очень неплохо играешь, это умиротворяет. Так я действовал на нее всегда. Она легла на кровать, глядя в иллюминатор, а я вытащил виолончель, смычок и начал наигрывать колыбельную импровизацию. Играть Сае ее сонату я не стал, она могла вызвать воспоминания, а это было бы совсем не вовремя. Сая сомкнула веки, вслушиваясь в мелодию, из края глаза потекла слеза, она всхлипнула, разрыдалась. Однако, выплакав хотя бы часть боли, повернулась на бок и успокоившись, быстро, крепко и глубоко уснула. Я не переставал играть, пока она плачет. Не прекращал игры, пока ее лицо не сделалось спокойным. Ей требовалась разрядка. Музыка — тоже способ объятия.*** Разочарованию Окомуро не было никакого предела, когда он понял, что Ямбару взорвался, и не он написал об этом статью первым. Хотя узнал о трагедии сразу же на следующий день в баре от двух студентов. И к Ямбару ему удалось попасть только через два дня, что, конечно, для фотожурналиста несмываемый позор и крах всему. По дороге к месту ЧП он успел поболтать с парой знакомых, почитал, что другие об этом пишут, сдерживая одновременно смех и мат. Статей было чертовски мало, прятались они на задних страницах газет, словно стыдясь собственного существования.

Окомуро шагал по лесопарковой зоне и бормотал колкости в сторону местных газет, на ходу читая заголовки. “Трагическая случайность”. “Проклятье нависло над Ямбару”. “Таинственная катастрофа”. Он утирал с глаз слезы, смеясь. Наконец, он достиг внушительного кратера, который остался на месте центра защиты окружающей среды. Журналиста поразила его глубина. Словно в земле просверлили дыру, пытаясь достать до ядра. Вокруг этой чудовищной раны работали машины спасателей, уборщики. — Это же надо такое придумать, — цокнул языком Окомуро, оглядывая внушительный кратер. — Самолет. С бомбами на борту. Случайно. Упал на центр охраны живой среды. Случайно! И с бомбами. Умереть от смеха можно. Главный редактор, наверное, что-то не то курил, выпуская газету… Нет, оно конечно логично считать читателей идиотами, но чтобы вот так, — и он хмыкнул. — А дырень-то почему такая большая? Там, часом, подземных этажей не было? Окомуро никто не слышал, и он лишь вздохнул. Впрочем, скоро он уловил за своей спиной шаги, и обернулся. Это был Суримаче. Как обычно — подтянутый, гладко выбритый, моложе его и работающий в преуспевающей газете. "Хватка есть, но глуп, как пробка", — беззлобно и высоко профессионально заключил про себя наш герой.

Суримаче широко улыбнулся: — Добрый день, господин Окомуро. — Тебя сослали на Окинаву? За какие провинности? — едко усмехнулся журналист. — Перевели в провинцию в целях дальнейшего повышения, — продолжил улыбаться Суримаче, не заметив иронии в голосе старого напарника. Он оглядел кратер и присвистнул. — Интересно, что про эту воронку в газете ни слова. Журналисты Окинавы проспали такое событие? "Просто все они пляшут под заказную дудочку. Как обычно", — мрачно отмахнулся Окомуро, но вслух сказал: — Они и не такое проспят, если их кто-то хорошо попросит. Вообще, конечно, событие громкое. И странное. — Ну, да. Правда, жертв нет, жаль, была бы сенсация, —хладнокровно кивнул Суримаче. — Прошло всего два дня, а по самой территории уже экскурсии водят. Любой журналист вам скажет, что ЧП с человеческими потерями — праздник. И даже если журналист вслух этого не произносит, это не значит, что он так не думает. — Профессиональная этика от тебя так и прет… — Я не говорю, что смерти — это хорошо. Просто нельзя отрицать того, что кому-то они выгодны. Люди более остро реагируют на дурные вещи. Они сами виноваты. “Козел ты безмозглый”, — подумал Окомуро. — Всё-таки какое-то абсурдное совпадение. Самолёт. С бомбами. Случайно и на пустое здание падает. Полный бред. — Вряд ли, столь крупная газета, как наша, этим заинтересуется, — скривился Суримаче. — А стоило бы, — пробормотал задумчиво Окомуро, рассматривая кратер. — Что ты имеешь в виду? “Так я тебе и сказал”. — Давай перекусим где-нибудь. Помчался сюда и даже не позавтракал… Окомуро намеренно выбрал забегаловку на территории бывшего центра охраны живой среды. Больше всего его интересовали люди, которые туда ходят. Забегаловка была небольшой и славилась своим раменом. Захаживали, в основном, туристы, местные и браконьеры, каковых много. Считается, что именно от них всё зло, и руководство Ямбару с ними воевало.

Окомуро был уверен, что взрыв для кого-то из них не мог произойти незамеченным, хотя особо близко рядом с Ямбару жилых поселений нет.

Пока Суримаче уплетал рамен, полностью сосредоточившись на гастрономическом празднике, Окомуро тоже набивал желудок, но цепко глазел при этом по сторонам. Один посетитель привлёк его внимание — очень рослый, широкоплечий мужчина, одетый, как турист, вернувшийся с недельного похода. От него разило пивом и зелеными клопами."Браконьер", — опытным глазом оценил Окомуро. Посетитель шумно поздоровался, как человек сельский, проживший на окраине Окинавы целые годы, и пожал руку бармену. Видимо, он часто бывал в этой забегаловке.

— Ты опять в горы, что ли шастал? — лениво поинтересовался бармен, кивнув в сторону внушительного рюкзака за спиной путника. — Сейчас самое время для охоты на окинавских жуков, — ничуть не смущаясь и не снижая тона, сообщил он. — Зачем взрослому человеку жуки? — усмехнулся Суримаче вполголоса.

Окомуро, который сидел, навострив уши, ответил: — Длинноногие окинавские жуки находятся под охраной государства. Денег стоят бешеных. — А вот ты ловишь насекомых и не знаешь, — сказал бармен, — что в американский центр защиты... как его там... защиты природы врезался самолёт. — Да, ладно? — недоверчиво протянул он. — Шутишь ты что ли? Я в это время был в горах. Там звуки-то далеко разносятся. И вот, что я скажу. Сначала я услышал гром от взрыва, а потом вой самых настоящих истребителей. Не смотри на меня так, этих ласточек ни с чем не спутаешь. Окомуро чуть лапшой не подавился, на лбу его выступил пот: "Классный материал!" Он скосил глаза в сторону Суримаче — не услышал ли? — но коллега был чересчур увлечен поеданием лапши. — Истребителей? — рассмеялся бармен. — Чего только со страху не привидится. Почаще сползай со своих гор в люди. — Ерунды не говори, — рассердился путник. — Слух у меня отменный, это главное в моей стезе! И, к твоему сведению, вой истребителей — еще не всё. Рано утром я спускался с гор и своими глазами видел, как на место аварии полезли люди в ярко-желтых скафандрах. Причем, уверяю, никаких обломков самолета в кратере не было. Ничего, кроме гор какого-то странного мусора. Скорее всего... это работники каких-нибудь секретных служб по делу с инопланетянами! Бармен душевно расхохотался, а потом сказал: — Ты видел людей в защитных костюмах, а не работников секретных служб. И инопланетяне тут не причём... Мне один знакомый про всё уже рассказывал. Он работал уборщиком. Он и его ребята приезжают и убирают с мест катастрофы разный мусор, что бы обезопасить территорию. “Желтые скафандры”, — вспоминал Окомуро. Он припомнил, как недавно пытался достать материал по случаю в кафе, где погиб владелец. Так вот, когда он поехал в больницу, там тоже услышал, что тело Джорджа Миагуско зачем-то забрали люди в желтых скафандрах. "Специальная группа зачистки? Они же обыскивали весь медперсонал, они же забирали пострадавших в этих странных серийных убийствах... и до сих пор не отдали тело учителя из бизнес-школы его родным. Следовательно, всё это имеет отношение к американской базе. Вот, в какой стороне мне нужно искать материал! Только как связаны между собой, конкретно, серийные убийства и якобы рухнувший на Ямбару самолёт?"

— Что с вами? — Суримаче, — решительно сказал журналист, цепко хватая его за руку. — А ну-ка пойдём. С этими словами он встал из-за стола и потащил за собой изумленного товарища, хотя тот практически сопротивлялся. Это, конечно, не помогло. Окомуро, словно ищейка, сорвался с места.

— Я случайно вас подслушал, — сказал он, подходя к браконьеру. — Вы не могли бы поведать подробнее про то, что видели?*** С того вечера, проведенного давным давно в поезде, у меня не было жизни. По своей натуре я люблю мир, мне нравится путешествовать, наблюдать за людьми, изучать оружие, сочинять музыку и читать русскую классику. Мне нравится снег, тундра, горы, густые леса и бурные реки. Я люблю готическую архитектуру Кёльна, печальные бедные кварталы Вены, где некогда жил. Словом, по своей натуре я не способен жить, не любя. После этого приказа я пробовал запереть в себе любовь к миру, но не справился с этим… Да и как прикажете справиться, если на крайнем севере небо хохочет северным сиянием? Как можно не любить песни шаманов у костра, их сказания и музыку? Как можно не восхищаться рассветом в горах Тибета и не умиляться от пения детишек на рождество в церкви? Увы, красота мира, его божественная гармония переполняла меня счастьем такой силы, что порой это вызывало боль. Я делал сотни фотографий, едва у меня появилась моя первая камера. Множество полочек в моем убежище в Англии украшают тома моих фотоальбомов. Если… если всё случится так, что проклятый приказ я выполнить не смогу, то все мои бесценные сокровища пусть достанутся Сае. Она должна видеть то, что не успевала заметить за все эти годы сна. Я хотел бы показать ей мир таким, каким вижу его я, чтобы она поняла, каким жестоким и страшным требованием связала меня и какое преступление против человечности совершили мы оба. Думаю, если у нее будут все эти фотоальбомы, это всё равно, что если бы я передал ей свое сердце в материальном эквиваленте. Вместе с моими нотными тетрадями и драгоценной виолончелью, конечно. Сая спала больше двух суток. Джулия ставила ей капельницы с кровью, я иногда играл ей, но большую часть времени проводил в одиночестве. Рик вел партизанскую войну со всем миром. По ночам он, крадучись, выбегал из каюты чтобы перекусить, а потом засыпал у себя и не открывал никому целый день. Первые сутки Кай слонялся по кораблю, чужой сам себе и не знающий, куда себя деть. Иногда он приходил к каюте Саи, но не заходил внутрь. Странным взглядом он провожал Джулию, которая ставила его сестре капельницы. — Рик, выходи! — я слышал эту фразу, повторяющейся уже почти час в разной форме и интонации — то решительной, то дружелюбной. Кай настойчиво уговаривал Рика выйти из его каюты и что-нибудь съесть. — Точно, выходи! — вторил ему Льюис. — Если не будешь кушать, то не вырастешь! Кай посмотрел на толстяка слегка озадаченно, как бы говоря: “Сразу видно, что детей-подростков у тебя, мужик, не было”. У Льюиса и впрямь не было семьи. Точнее, он так и не успел побыть толком семьянином. В его досье есть фото, где он — высокий и довольно стройный, подле него симпатичная девушка ниже его почти на голову. Возможно, то, что теперь ее нет, связано с тем, что теперь Льюис в Красном Щите и ест так, словно у него не один желудок, а три. Сая открыла глаза, сонно посмотрела в окно, потом зажмурилась. Наконец, она взглянула на меня: — Ты всё время был тут? — Не всё. — Разве тебе не нужно питаться или типа того? — она потерла лоб, зевнула и привстала с кровати. Я молчал. — Голова кружится и тело такое вялое. Ужасно хочу есть. — Я провожу тебя в столовую, роль кока взял на себя Льюис. Пока что никто не попытался его убить за готовку, значит, стряпня съедобная. Я резко позволял себе острить, но до тех пор, пока Сая ничего не помнит, мне доставляло некоторое удовольствие быть чуть более живым. Она улыбнулась, а потом нахмурилась, прислушиваясь: — Кто там кричит? — Кай пытается уговорить твоего брата перестать сдерживать оборону своей каюты. Он уже третий день оттуда практически не выходит. — Ничего себе, — Сая озадаченно поднялась, огляделась и надела свитер. — Надо помочь ему…

Она наскоро привела в порядок волосы, почти украдкой выглянула из каюты в коридор и, увидев брата, подошла к нему: — Привет, Кай. Он пояснил тут же: — Когда Рик узнал, что наш папа погиб, он впал в состояние шока. Это очень похоже на нервный срыв, но я приведу его в чувство, — всё это он сказал, не глядя на Саю. — Тебе лучше отдыхать. — Он прав, — поддакнул Льюис, стоящий у двери с тележкой, центр которой занимала гигантская кастрюля супа. — Воину необходим полноценный отдых. Кстати, ты не голодна? Ее желудок укоризненно заворчал в ответ. Я в это время вышел на верхнюю палубу, чтобы немного поиграть. Я не рассчитывал, что Сая сегодня будет искать моего общества — рукокрылов поблизости нет, лучше лишний раз побыть с Каем и Риком. Так обычно и было. До тех пор, пока я не нужен, мне следует находиться где-то поблизости, но оставаться незаметным. Если она, вообще, заметит, то ее будет смущать такое поведение, а потом она решит, что я сам выбрал подобное положение вещей и начнет меня игнорировать, при этом изредка недоумевая, как так, вообще, можно — ни с кем не общаться и хранить таинственное молчание. Поди пойми его, подумает она. Может, ему нравится одиночество, подумает она. И будет, в сущности, права…

Джулия и Дэвид расположились в рабочей каюте, оформленной под кабинет. Перед тем, как уснуть, Сая вернула американцу его переносной компьютер, и теперь оставалось прочесть данные на нём. — Ты готова? — спросил Дэвид, подходя к Джулии с переносным компьютером.

— Аппаратура в норме, — кивнула она. — Много у тебя данных? — Заполнен почти весь диск. Эти сведения уникальны. Мы вовремя успели их забрать. Джулия, больше ничего не говоря, немедленно подсоединила устройство к своему компьютеру и стала наблюдать за монитором, на котором показывался процесс копирования заархивированных файлов. Дэвид, склонившись над девушкой, наблюдал за тем, как ее тонкие пальцы порхают по клавиатуре, скользнув взглядом за вырез ее белой рубашки, но тут же сосредоточился на мониторе, никак это мысленно не комментируя. Диалоговые окна с кодами и программами то вспыхивали, то закрывались, лицо Джулии было бесстрастным.Понемногу она начала хмуриться — любая ее попытка проникнуть в архив заканчивалась сообщением об ошибке. — Зря ждешь, — прервала молчание она. — Я всякое видела, конечно, но мне придётся долго повозиться, прежде, чем подобрать ключ. — Я рассчитываю, что здесь отыщется информация о том, как добраться до Дивы. Поспеши с расшифровкой. — Я справлюсь, — сказала Джулия, повернувшись к Дэвиду в кресле и немедленно меняя тему разговора: — Скажи, что с ними будет? Дэвид был вынужден сделать шаг назад. — С кем? — Ты прекрасно меня понял. — Рано или поздно наши родители нас покидают. Когда у братьев появится новая цель, ответ придет сам собой, — но он сказал это без своей обычной уверенности, сунув руки в карманы и глядя в иллюминатор. Джулию подобный ответ не устроил: — А тебе новая цель помогает после смерти отца? Ты не подумал, что у них тоже может появиться идея уничтожать рукокрылов? — Просто выскажи то, что ты думаешь, прямо, Джулия, — нахмурился Дэвид. — Твой отец погиб в одной из операций во Вьетнаме. Он искал Диву, как и ты. Потом Джорджа постигла та же участь. Вот я и спрашиваю, какую цель ты пророчишь братьям… — Ты копалась в моем прошлом? — прищурился он. — Изучала мое личное дело? “Я сделала это на другой день после того, как мне велели с тобой работать. Угадай, почему”, — она выдержала на себе его долгий взгляд. — Перестань, Дэвид, это же логично. В конце концов, нас связывает много совместных операций, я должна была узнать, что ты за человек и могу ли я доверить тебе свою жизнь. Предугадывая твои вопросы, замечу, что я всё-таки неплохой хакер, и личные данные в базе для меня почти не были секретом. Не переживай, я позаботилась об улучшении защиты, так что во всём свои плюсы.

— Что ты, вообще, за женщина? — пробормотал он хмуро, изучая её спокойное лицо. Этот вопрос от Дэвида вполне можно было оценить, как искреннюю заинтересованность и комплимент, поэтому Джулия мягко улыбнулась, аккуратно снимая очки. — Хакер, ученый-генетик, шпион. И твой товарищ. На тебя действительно можно положиться. Я не зря сейчас заговорила про Кая и Рика — мне интересно, как ты распорядишься их судьбами. Им необходим мудрый совет взрослого человека. — Разберемся со своими вопросами и будем действовать по ситуации, стараясь никуда не вмешивать детей. Я не желаю для них жизни в этой закулисной войне. — Ты того же желаешь и Сае? — с любопытством склонила голову Джулия. — Она оружие, — пожал плечами Дэвид. — Но… при этом она просто девочка. Видела бы ты ее в Ямбару. Бедная чуть ли не в обморок падала от любого шороха. Я бы не желал ей войны по многим причинам, но только выбора больше ни у кого из нас нет. В какой-то момент одинокая, оторвавшаяся от стаи чайка начала парить над моей головой, а потом бесцеремонно села на спинку стула, где я сидел. Я попробовал ее отогнать, но птица упорно не желала видеть во мне живое существо и пересела мне на плечо. По всей видимости она утомилась после долгого перелета. Мои размахивания руками она игнорировала так же, как шевеление ветвей дерева…