2. Цена бегства от себя (1/2)

— У вас забавные отношения, — говорила Дива, расхаживая из стороны в сторону. — Она издевается над тобой, игнорирует и использует, а ты терпишь, понимаешь и ждешь, как верный пес без достоинства, ума и гордости. Я много раз такое видела. Почти всегда в конце… мужчина убивал женщину. Нельзя дразнить хищника вечно. Скажи, Хаджи, ты убьешь ее? Я молчал, прислушиваясь к воздуху. Скоро нагрянут солдаты Красного Щита. Дива в ловушке. Если, конечно, у Джоуля всё по плану. — Она использовала тебя, как приманку даже теперь. Как она называет тебя? Братом? Такой специальный брат, которого можно кинуть в самое пекло, использовать, как щит и игнорировать его личные побуждения. Такой специальный брат, который отдаст ради тебя всё. — Не трудись понять. “Ты знаешь меня хуже, чем думаешь”. — О, конечно, — приподняв брови, тоненько произнесла она. — Извини. Она сама кровь пьет, а тебе не дает, при том, что ты — ее щит и обязан быть сильным. Стоит тебе раз оступиться и попробовать человеческую кровь, она приходит в ярость. Порой, я завидую ее садистским наклонностям… Интересно, она их осознает, вообще? Полагаю, нет. Искренне считает, что действует во имя пресловутого добра. Благими намерениями… — Чего ты хочешь? — Ладно, я буду прямолинейна. Мы с тобой, — заговорила она мягко, но отчего-то вместе с тем издевательски, — биологически созданы друг для друга. Ты — для меня. А я — для тебя. — Амшель в попытках расплодить шевалье пытается заставить тебя забеременеть. Дива, ты по-прежнему втянута в его эксперимент. Как и в тот раз, когда сидела в башне, запертая от родной сестры. Она резко вытянула руку, и я понял, что ее пальцы пронзили мне грудь. Дива смотрела на меня с легким удивлением: — Я-то свободна, а твоё положение завидным не назовешь. — Меня ни с кем насильно не заставляют спариваться, чтобы поставить эксперимент на моих детях. — Заткнись! — закричала она, дрожа. Когда я на нее посмотрел, лицо ее жутким шрамом было искажено улыбкой, полной боли, ненависти и странной страсти, на глазах мелькнули слезы, но, заметив, что я их вижу, она сильнее сжала ладонь в моей груди и резко повернула кулак. Когда я закашлялся кровью, жмурясь, почувствовал, как из меня вырывают кусок плоти. Открыв глаза я увидел часть своего легкого в ее руке. В голове мутилось, от боли я едва мог шевелить губами. — Ты выполнишь свою задачу. Я так желаю, — прошептала она. — Иди к дьяволу. Она иронично посмотрела в потолок, медленно улыбнулась, зажигая в глазах пламя: — Я и есть дьявол. Я слабо улыбнулся, и эта улыбка Диве не понравилась. — Чего ты скалишься? —Ты не дьявол. Тебя просто никто не любит. — А начерта мне любовь, бестолочь? — презрительно прошипела она. — Мне ничего от тебя не нужно. — Разве я говорил о себе? В следующий раз она вырвала мне сердце. Последнее, что я слышал, находясь в относительном сознании, было: — Самое интересное, что я — единственное существо, которое тебя понимает. И ты знаешь это, не можешь бежать от этого факта. В бездне твоего проклятого одиночества я — единственная, кто видит тебя насквозь и знает тебя. И ты ненавидишь меня за это, но никогда себе в этом не признаешься. "Я не ненавижу тебя. Я от тебя устал, и я ненавижу эту войну. А еще тебе нужен врач и здоровое общение. Лицемерка...". Я прыгнул на соседнюю крышу, остановился и взглянул вниз, рассеивая перед взором пелену воспоминаний.

В тот день, помню, Сая сама раскапывала меня из-под завала, потому что Дива рассвирепела и обрушила на меня дом. Сая истерично огрызалась, когда ей говорили остановиться, цеплялась пальцами за камень, отталкивала его, звала меня по имени. Да, она, определенно, не добро во плоти. Но я помню, как она, плача, обнимала меня и знал, что это искренне. При всей ее жестокости она парадоксально чувствительна… Сая соткана из противоречий. У меня не было иллюзий на тему того, какая она. И дерется не ради добра, справедливости или некоей любви к миру, а просто потому что консервативна. Считает этот мир — порядком, и стремится его сохранить. Реальность, полная рукокрылов, злит и пугает ее. Вторая причина — она внушила Красному Щиту, что является оружием, и теперь, хочет она того или нет, война продолжится. Мне хотелось летать, но я поклялся однажды этой маленькой своенравной девочке, что никогда более не буду этого делать, и она восприняла это, как должное. — Просто когда я вижу твои крылья, вспоминаю тот пожар, — бурчала она, отводя в сторону взгляд. — Это жутко эгоистично — то, что я хочу видеть тебя прежним? — Да, вообще-то, — подтвердил я. Она потерянно вздохнула и пожала плечами: — В общем, не мне тебе указывать, конечно…

— Я больше никогда не буду летать. Это понравилось ей еще меньше, потому что она ощутила свою вину. Обидевшись на меня за это и немедленно запутавшись в эмоциях, она предпочла уйти от разговора, и двое суток со мной толком не общалась. Она терпеть не могла мою прямолинейность и бестактность. По ее мнению, мужчина хотя бы иногда должен потакать женщине, если он мудр, и быть снисходительнее. Я был прямо противоположного мнения — никаких игр в поддавки. А когда я отказывался играть, Сая страшно злилась. Над ухом у меня раздался крик чайки. Белая птица подлетела ко мне и села на плечо. Казалось, даже не замечала, куда села, желая отдохнуть после долгого полёта. Некоторое время она бездействовала на моём плече, нахохлившись и оглядывая город сонным взглядом. Но вот мимо пролетела небольшая стая её подруг. Сделав петлю над моей головой, они унеслись к пристани. Встрепенувшись, моя гостья, легонько оттолкнулась от жёсткой поверхности пиджака и изящно спланировала вслед мелькающим в темноте белым силуэтам. Наверное, она решила, что я камень…

*** Кай вглядывался в лицо своей сестры, которое наблюдал каждый день уже примерно год. Короткая, простая прическа сделала внешность Саи неброской, но он помнил, как увидел девушку впервые, и подумал тогда, что подобная красота пугает, если ты заметишь ее в ком-то. Мороз по коже. Потом он совсем привык к ней и почти перестал обращать внимание. Звучит странно, но он и правда увидел ее впервые вчера…

Сая лежала перед ним, сонно склонив голову на бок, точно хрупкая фарфоровая кукла. — Папа, кто Сая? — не выдержал Кай, в то время, как в голове отзвуками билось эхо: “Знаешь ли ты, кто она? Почему она такая? Знает ли она о… своей силе? И, если ты всё это знаешь, то почему жил со всем этим, молча?” Джордж вспомнил слова Дэвида о том, что она — оружие. Сказал строго и тихо: — Она твоя сестра. Кстати, Рик дома один. Я останусь здесь, а ты езжай к нему. Не возражай. Кай ещё раз посмотрел на Саю и сказал: — Постарайся отдохнуть, пап. Он медленно вышел в коридор и подошел к больничной стене. В голове его вновь мелькнул кадр увиденного вчера поцелуя. “Наверное, она не сопротивлялась ему, потому что он чем-то ее опоил. И еще потому… вела себя так. Ненормально. А я стоял, как идиот!” Кай вспомнил молитвенную отрешенность на ее переменившимся лице. У него возникла ассоциация с египетским Сфинксом, который смотрит на тебя и просто знает все ответы на вопросы. И это… звенит в воздухе. Страшно. Потом зачем-то вспоминал, как Сая по утрам пользуется бальзамом для рук, чтобы не сушить кожу. То есть, другая Сая — аккуратная, трусливая немного, изящная и мечтательная, но обаятельная, как все симпатичные девушки в его школе. В голове не укладывалось. Рик приготовил завтрак и привел зал в порядок. Словно маленький мужчина с закатанными рукавами школьной рубашки, он протер барную стойку, оставил на двери табличку с надписью “закрыто” и поднялся в кухню. Не выспавшийся, лохматый Кай озадаченно смотрел в окно. — Отец придет, откроет ресторан, — отрапортовал Рик. — Позавтракай, хорошо? Кай посмотрел на мальчишку ниже его на голову с небольшим.

— Как там Сая? — спросил младший брат. — Пока без сознания, — тяжко вздохнул Кай. — Врачи говорят, у нее нервное истощение, авитаминоз, но скоро она придет в себя. — Когда очнется, хуже всего, если на твоём лице останется это кислое выражение. Всё будет хорошо, — он подошел к кофемашине. Кай удивлённым взором проследил за Риком. Он прервался от размышлений, увидев, что в передаче новостей показали школу. У ее ворот столпились люди, похоже, для митинга. На людей тревожно падал свет мигалок полицейских машин, не попавших в кадр. — Наша съёмочная бригада ведёт репортаж с места преступления, — говорил диктор. — Минами, вы нас слышите? — Доброе утро, — раздался голос хорошенькой репортерши, и её лицо немедленно показали крупным планом на фоне школьного двора. — Мы находимся в эпицентре событий! — бодро вещала Минами. — Месяц назад в центральной части Окинавы началась серия загадочных и очень кровавых убийств. Вчера ночью подозреваемый в злодеяниях был задержан. "Неужели, этого сумасшедшего виолончелиста поймали?" — с надеждой спросил Кай мысленно. — ...им оказался сержант морской пехоты военно—морского флота США Чарльз Хачер тридцати одного года, — как ни в чём ни бывало лгала Минами, и на экране показали портрет преступника — бритоголового, широкоплечего незнакомца с таинственным взглядом гориллы. — Вчера около восьми часов вечера сержант Хачер проник на территорию бизнес—школы Козо и жестоко расправился с учителем Уноминэ Дзюнитизе, который находился на дежурстве. После этого подозреваемый забаррикадировался в школе, но был арестован патрулём морской пехоты США. Из надёжных источников мы получили информацию о том, что сержант Хачер находился в состоянии наркотического опьянения. Американские военные, ссылаясь на договор о военных базах, не пускают представителей местной полиции на место происшествия и отказываются выдать подозреваемого. В ответ жители устроили пикет протеста.

Существует ряд способов облапошить зрителя. Нужно использовать манипулятивные фразы, вроде “надежные источники”, “группа экспертов”, и так далее…

— Они лгут, — буркнул Кай. — И, кажется, всегда лгали.*** — Какие странные раны, — пробормотал Ван Арджеано на диктофон, рассматривая края среза туловища чудовища. — И он окаменел… Почему столь необычная реакция? Подобные следы оставляет только лазер или, разве что, самурайский меч. Однако, я с долей сомнения представляю себе древнего воина восставшего из могилы специально для помощи нам, — он остановил запись, подумав, что боссы говорят ему не всю правду. Еще он подумал, что ему слишком много платят за работу. Так много, словно в конце он умрет. Вспомнилась его недавно купленная вилла на Карибах и то, что нескоро ему удастся туда отправиться. Конечно, на арене есть еще один игрок. Опасный, неизвестный Вану игрок, способный навсегда убивать рукокрылов. Это серьезный изъян, тревожный колокольчик. — Знать бы мне, кто этот загадочный самурай, — прошептал он, приблизив лицо к острому, как лезвие краю среза. Сае всю ночь снились кошмары. Проснувшись, она не сразу поняла, где находится и некоторое время напряженно вглядывалась в потолок над ней. Ничем не примечательный такой потолок, но всё-таки в нём что-то тревожило. Сая нахмурилась. По белой поверхности умиротворенно раскачивались светло-серые тени от занавесок, сквозь которые сочились солнечные лучи. Со двора доносилось пение птиц, пахло больницей, лекарствами… “Стоп. Что?” Она нахмурилась сильнее, дернула головой в сторону и обнаружила своего отца. Секунду она застала на его лице незнакомое выражение безнадежной старости. Сердце укололо тревогой, и внезапно стало ясно, что во рту пересохло. — Я в больнице? — хрипло шепнула она. — Ты... потеряла сознание в школе, — пробормотал Джордж, посмотрев ей в глаза и поняв, что не способен сообщить им правду, потому что она этого не хочет. — Ничего себе. Со мной такого раньше не было, — продолжая задумчиво хмуриться, пробормотала Сая. Ощущение тревоги отказывало улетучиться. “Что-то не так”, — настойчиво и параноидально билось в голове. — Вроде, помню, как я убежала в школу за кроссовками... — и замолчала. Грудь сдавливало от нешуточной боли. Она удивлённо посмотрела на уставшего Джорджа, словно спрашивая ответа. Каменное, чужое лицо отца почти ничего не выражало. — Там случилось что-то, пап. Очень страшное. Не могла я с бухты-барахты сознание потерять. Но вспомнить не удавалось. Сая взглянула за окно, и тут же подскочила на кровати: — Соревнования! И поймала себя на облегчении: “Точно, всего лишь опоздание на соревнование… Что же еще это могло быть? Ничего страшного. Ничего…”. На секунду она освободилась от тревоги и была рада увидеть ответную улыбку Джорджа. — В другой раз поучавствуешь. Я лично пойду за тебя болеть. И узелок с едой захвачу. Знаю ведь, что ты, когда нервничаешь, постоянно голодная, — он как-то беспомощно улыбнулся. “Это неправда”, — холодно прозвучал в ее голове чужой голос. “Это неправда, и ты это знаешь”. Чувство тревоги вернулось. Гнетущую тишину прервало громкое и возмущенное урчание в желудке. Сая, вздрогнув и покраснев, спряталась под одеяло. Джордж тихо рассмеялся и потянулся к пакету с гостинцами: — Всё время так забавно смущаешься. Ничего. Сегодня придётся довольствоваться этим.

— Учитель по биологии сказал, что динозавры вымерли, потому то я их съела, — выглядывая одним глазком из-за края одеяла, сообщила она. В этот момент в дверь постучали, и Джордж тревожно обернулся. Сая увидела на пороге Дэвида. Иногда он приходил к отцу, и она пыталась быть с ним вежливой, но на сей раз посмотрела на него строго и холодно. Ей не нравилось, что после бесед с этим американцем отец сам не свой. — Есть разговор, — коротко произнес Дэвид Джорджу, почему-то посмотрев на Саю пронизывающим взглядом, который показался ей почти оскорбительным. — Сая, — стараясь говорить бодрым тоном, сказал Джордж, — мы спустимся на первый этаж. И, будь добра, кусками пищу не проглатывай, — он улыбнулся, кивая в сторону принесенных суши. — Я, конечно, постараюсь, но ничего не могу обещать, — а потом, скользнув взором по Дэвиду, уточнила: — Пап, всё в порядке? Джордж пожал плечами: — Конечно. “Ложь”, — безжалостно и спокойно отсек внутренний голос. Интересно, почему он мужской? “Слишком медленно. То, что случилось во Вьетнаме, оставило в ней глубокий шрам. Защитные барьеры психики высоки. Будет труднее и больнее, чем обычно”, — я отошел от окна, оперся на стену и понял, что на меня строго смотрит медсестра. — Это сад для больных. Как вы сюда попали? Уходите, пожалуйста, пока я не вызвала охрану. — Зачем? — Чтобы вас выставили! — За что? — Тут нельзя находиться, ясно вам? Или вы глухой? — Почему нельзя? — Да, ты с Луны свалился, ненормальный? Говорят тебе… — Я в любом случае останусь тут. — То есть?! — опешила она. — Кстати, вот и главврач, — сказал я, глядя ей за спину и делая шаг вперед. Она быстро обернулась, а я в это время в два прыжка достиг невысокой крыши. Отсюда будет слышно хуже. Положительный. Так обо мне говорили. Положительный, честный, верный и добрый. Даже людям, у которых есть мозги, довольно сложно оставаться положительными на протяжение своей жизни, что уж говорить обо мне. Я, между прочим, не альтруист. Я просто влюблен. Это разные вещи. И говорю это потому, что если медсестра не уберется, мне придется где-нибудь ее связать на время. Она от этого не умрет, а мне слежку продолжать нужно. — Тебе уже известна "легенда", которую они сочинили? — спросил Дэвид, кивком указав на сложенную газету. В зале было почти пусто, а двери в клинику распахнуты. На пороге трудилась уборщица, пока для больных тихий час и время не приемное. — Я слышал, — ответил Джордж. — Вдобавок ко всему, они забрали тела — рукокрыла и учителя. Труп монстра разрублен ровно пополам, и они это заметят. Потом ты сам знаешь, до кого дойдет информация, и война начнется, хочешь ты того или нет. — Но ведь мы хотели дождаться, когда она сама вспомнит, — устало произнёс Джордж, цепляясь за последнюю надежду. — Подумай, что было бы, если бы рукокрыл вышел прямо в город, прикончив учителя, — безжалостно нажимал Дэвид. — Его могла убрать только Сая. На неё вся надежда, она заменяет армию солдат Красного Щита. Непонятно, правда, что заставило её так вот разом вспомнить свои навыки. Может быть, это в крови... Суть в том, что она вот-вот пробудится, и тогда твоя дочь серьёзно переменится характером. Я должен её забрать. — Хочешь, чтобы я её просвятил? — мрачно спросил Джордж. — Решать тебе. Но нет никакой гарантии, что эффект "берсерк" при этом не повторится, — внушительно сообщил он. — Мы уже на своей шкуре убедились в том, что бывает, если насильно будить её память. Но медлить больше просто нельзя. Возьми с собой табельное. Тебя, конечно, прикроет снайпер, но… ты же понимаешь. — Есть план эвакуации на экстренный случай? — Нет. Тебе придется действовать на свой страх и риск. Ты готов к этому? — Да. — Тогда пусть ваша беседа будет в максимально безлюдном месте. Где-нибудь за городом, у древнего склепа, допустим…

Она пыталась не замечать тоску, отмахиваясь от нее, как люди пытаются избежать навязчивых мыслей о своем стыдном прошлом. Не получалось. “Если бы это не был кошмарный сон, на мне бы раны остались, верно? Вот и хватит об этом!” — сказала себе она. “Какие еще раны?” — вкрадчиво прошелестел тихий мужской голос. “Никаких ран бы на тебе не осталось…”. “Замолчи”, — Сая даже на секунду зажмурилась. “Их не осталось бы, потому что…”. “Ну, хватит”, — отмахиваясь от внутреннего диалога, подумала она. На столике стоял узелок с одеждой, и Сая решительно к нему потянулась. Она надела джинсы, футболку и пошарила на голове, обнаружив там беспорядок. Посмотрев на свое отражение, она нахмурилась, в собственном лице ей почудилось нечто неправильное. Что-то с глазами. Приблизилась к зеркалу, рассматривая радужную оболочку — черную на первый взгляд, непроницаемую, но, если приглядеться, можно увидеть бордовый оттенок, как у вина или черешни. Только теперь оттенок показался ей заметным сильнее… Так не должно быть. Они красные. Они красные и светящиеся, как у чудовища, который, с треском ломая под своим весом кафель, тяжелыми прыжками несся на нее. Они красные, как кровь, подсвеченная лампой. Вскрикнув, Сая отпрыгнула от зеркала, яростно закрыв лицо ладонями.

Она чувствовала на себе взгляд отражения. Вжав голову в плечи, неторопливо открыла глаза, стараясь смотреть на свои ладони. В ладонях плескалась кровь. Рукокрыл. Гигантский кровосос…

Она слышит хруст костей человека, которого кто-то ест заживо. Сая, сражайся. — Кай… Ее брат никогда и никого не боялся, Сая ни разу не видела его испуганным, но почему она помнит, как ужас искажает обычно знакомые черты его лица? Почувствовав себя очень одинокой, она стремительно вышла из ванной, покинула палату и отправилась искать отца, хоть кого-то, рядом с кем не так страшно. Она потом обо всём подумает. Сейчас ее почти тошнит от страха. Я, словно тень, обогнул здание, но не стал приближаться к центральному входу. “Сейчас она потребует ответа, хотя знает его. Испытывая шок, оглушение и смятение, выбежит из больницы и направится туда, где ее сердце спокойно. Там небо сходится с землей, и горизонт похож на близость Бога, который понимает тебя. Она упадет в песок и будет смотреть в небо, пока слезытекут из глаз. Я знаю это, потому что я видел такое не раз, когда она полагала, будто никто не способен увидеть ее и понять”. Всё равно я собирался к пляжу, чтобы еще раз проверить, не был ли там искомый рукокрыл. Там я с ней и увижусь, когда она немного придет в себя. Если выйти сейчас, могу спровоцировать истерику. Сая услышала голос отца и остановилась — ей не хотелось прерывать, возможно, важный разговор и становилось стыдно за свой детский страх. Пока она колебалась, стоит ли прерывать беседу, расслышала: — Ты забыл, что случилось в прошлый раз? — Я всё помню, просто хочу, чтобы Сая была счастлива, а если вернуть ее вам, то всё начнется сначала, — устало произнес Джордж. — Какое еще счастье для Саи? Ты забываешься насчет ее природы. Она воин. Палач с многолетним стажем. Опаснейшее существо из ныне живущих. Единственное в мире, которое способно противостоять рукокрылам и спасать людей. Счастье — немного не та материя, которая ей, в принципе, доступна. И всем нам. — Но она моя дочь, — тихо сказал Джордж. — Напомнить о бомбардировке северного Вьятнама в ночь перед Рождеством? — спросил Дэвид мрачно. — Не трудно вспомнить, какие подарки от рук твоей "дочери" получили ребятишки. Читал подсчет жертв? Знаешь, сколько имен в этом списке? Послушай, Джордж, ты долго прожил с ней бок о бок и успел привязаться — я понимаю. В конце концов, в беспамятном состоянии, Сая выглядит обычной, обаятельной девчонкой, но это состояние — полудрема, игра ее разума, роль. Истина же в том, что Сая несет войну в самой своей крови.

— Перестань, я понял. Я расскажу ей... всё. — Поторопись. Наше время на исходе, — сказал Дэвид, поднимаясь. Еще до конца этого разговора Сая, нацепив наспех кроссовки, бежала к пляжу, не разбирая толком дороги. Мимо нее проносились одинаковые в своей разности туристы и горожане — соломенные шляпы, кепки, косички… Мир мчался пестрой вереницей размытых силуэтов вдоль тротуара, солнечно издеваясь над ней — машины, деревья, блики в витринах, смех, речь на незнакомом языке, походные рюкзаки… Ей хотелось лечь на асфальт и кричать. Мне хотелось обнять ее со спины. Мне хотелось, чтобы она кричала вместе со мной, пока я несу ее на крыльях прочь отсюда.*** Никто не любит плавать прямо рядом с дорогой, поэтому тут пусто. Сая вошла по колено в воду, чтобы потом забраться на выступ каменного обломка скалы и сесть там, обняв колени, пережидая внутреннюю бурю, которая невидимым смерчем обволакивала всё ее существо в одиночество. Так всегда и бывало — стоит ей расстроиться, изнутри поднимается буря, и вокруг нее понемногу расходятся люди. — Дайте ей побыть одной. — Не трогайте ее. — Не мешайте ей. Примерно так это работает…

Сая пережидала бурю в одиночестве, становясь ее единственной жертвой, и искренне считала, что это справедливо, хотя такая справедливость не очень ей нравилась.

Я был единственным, кто разделял это с ней и, чтобы заглушить бурю, играл на виолончели. Сая смущалась, напрягалась, не желая делиться тоской, но музыка ей всё таки нравилась. Музыка прогоняла ее демонов. Взгляд Саи был полон печальной нежности, когда она смотрела на меня после этой игры. — Что бы ни случилось, подле тебя так спокойно, — порой говорила она. Сая не понимала меня. “Во мне от спокойствия только постоянство пламени. Во мне от тепла только его жар. И я сожгу тебя, если ты только станешь ближе”. Но эти мысли ей знать совершенно не обязательно. Я спустился на пару ступенек ближе к пляжу, открыл футляр. Медленно тронул смычком струны виолончели. “Смотри на меня, Сая. Слушай”. Колыбельная неторопливо, но отчетливо полилась из струн инструмента, потекла по пляжу, проникла в воздух, обрела плоть и кровь, коснувшись внимания Саи. Она в это время вернулась на пляж и лежала на песке. Услышав музыку, она медленно приподнялась на локтях, потом встала и неуверенно обернулась. “Здравствуй”. В глазах ее мне показался оттенок отчаяния. Аккуратно, не замечая в своей походке хищника, она подошла к лесенке с пляжа, где я сидел, считая ее шаги и чувствуя, как Сая становится ближе. Она слушала меня с болью в своём сердце. Она принимала меня, желая оттолкнуть. Я не перестал играть даже когда нас стала отделять пара ступеней. — Кажется, мы знакомы. Я видела тебя вчера… в школе. “Сейчас начнется”. — Почему ты молчишь? — спросила она недоуменно. — Всё это было задумано ради того, чтобы я не убегала, я знаю. Теперь я здесь. “И что из того, что ты здесь? Я мог бы сам подойти к тебе в любой момент”. — Похоже, все осторожничают. Почему-то не только тебе, но и папе… трудно сказать, что происходит. Я должна знать, — уже тише сказала она. Я перестал играть и взглянул на нее: — Хорошо. Я всё тебе расскажу. Она посмотрела на меня с испугом. — Я правда всё объясню, если ты сейчас скажешь, что готова вернуться на путь войны. Не выдержав мой взгляд, она посмотрела в сторону. “Но ты не готова. Ты хочешь, чтобы я взял тебя за ручку, осторожно всё объяснил, утешал тебя и попытался заверить, что не происходит ничего ужасного. Ты хочешь, чтобы я лгал и чтобы сопротивлялся твоим попыткам уйти от правды. Так не пойдет. Я не буду за тобой бегать, втолковывая истины в сотый раз. Либо ты себя примешь, либо нет, и тогда я действительно заберу тебя из этого ада”. Я поднялся, укладывая виолончель обратно в чехол. — Как я могу сказать, что готова, если понятия не имею, о чём речь? — мрачно поинтересовалась она. “Это не правда. Ты чувствуешь, о чём речь. Ты чувствуешь это, и ты бледна, у тебя дрожат руки. Ты хочешь потребовать от меня, чтобы я совершил насилие — рассказал тебе всё, как есть, вызвав шок и панику. В эту игру я уже играл”. Я собрался уйти. Во-первых, нужно искать еще одну “мышку”. Во-вторых, во мне нет смысла, пока Сая не желает являться собой. Даже если я всё вывалю на нее, это ее загрузит и ничем не поможет. К тому же, кажется, я не оставлю ее в одиночестве. “Он здесь, — подумал я. — Вовремя”. У обочины лихо припарковался мотоцикл, на котором сидел Кай. Брат Саи, перепрыгивая ступени, поспешил к девушке. Увидев меня перед собой, он испытал ликование от того, что сейчас-то однозначно вмажет мне в глаз. — Опять ты, — прошипел он. — Уже второй раз я вижу тебя рядом с Саей, и второй раз вижу её разбитой. Что тебе нужно от неё?! “Ну, у меня довольно большой список…”. Кай хорошенько размахнулся и ударил, но попал в воздух. Я увернулся, спустившись на одну ступеньку вниз. Затем еще раз, не поднимая рук для защиты.

“До него же должно дойти, что я сильнее? Нет? Он и правда храбр, хотя им и движет еще комплекс вины за смерть своих настоящих родителей. Всё же он очень силен духом. Воин”. К тому времени, как мы оба спустились к пляжу, мой анализ характера Кай был завершен. Пора уходить. Я поднял руку, схватил его за ногу и швырнул через плечо, чтобы он дал мне пройти. Кая подбросило на полтора метра и откинуло вбок. Парень удачно упал и отделался парой синяков, пострадала только гордость. На всякий случай, склонившись над Каем, я хотел выяснить, в чём суть повреждений, но передо мной встала Сая. Глаза горят яростью, брови сердито сдвинуты. Орлица защищает своего птенца.

— Перестань! — Если таково твоё желание, — помедлив, проронил я и поднялся по лестнице, чтобы найти удобную точку наблюдения. В воздухе опять пахло рукокрылом, мне нельзя далеко уходить. “Она и впрямь была зла. В прошлый раз один звук его голоса заставил ее прийти в себя. Видимо, это опять случилось”.

Сае регулярно кто-то нравился. Почти всегда — трагически сильно. Заканчивалось всё обычно не очень хорошо…

В голодное сердце постучалось отчаяние. “На сей раз она влюблена в Кая”. Ветер доносил до меня их голоса, но я не вслушивался. “Началось, — подумал я, чувствуя, как в груди начинает медленно и неуклонно подниматься стена пламени. — Это моя немая война. Ревность, злость, обида, ярость, ненависть, несправедливость, непонимание — не важно, сколько будет камней, брошенных в меня. Их никто не увидит, они никому не помешают, я справлюсь”. Чуть ослабил ворот рубашки. “Сосредоточься. Тут рукокрыл поблизости”. — Что он тебе сказал? — с тревогой спросил Кай Саю, которая еще смотрела вслед ушедшему виолончелисту. Вспомнив мои слова, она неожиданно отвернулась от брата: — Ничего такого, что было бы мне понятно. Кай вздохнул, впервые за долгое время ощущая себя неловко подле сестры. Он попробовал насмешливо улыбнуться: — Может, он маньяк? — Мне кажется, он просто слишком хорошо меня знает.

— Не знаю… Кажется, он хочет использовать тебя или вроде того. Пытается заманить в ловушку. Мне совсем он не нравится, Сая, у него глаза холодные. Я такие видел, это глаза убийцы. О таких вещах Кай не шутил, потому что имел некоторое общение с людьми из местной мафиозной группировки втайне от отца. К его удивлению, Сая отреагировала хладнокровно. — Какая разница? Он не желал мне зла. Если бы не он тогда в школе, я бы погибла. Он пытается мне что-то напомнить, но я не понимаю его. Если бы он соизволил открыть рот не для загадок Сфинкса, то, может, я знала бы больше. — Ладно скажи мне лучше, — Кай развернул к себе Саю и пытливо посмотрел в глаза, — почему ты убежала? Она отвела взор в сторону, отошла к берегу, беспомощно сжалась и выпалила: — Кай, скажи, какая я? — Сая, может, я удивлю тебя, но ты — моя сестра. Когда ты впервые появилась у нас в доме, со временем я понял, что ты, например, довольно ответственная, принципиальная, трусливая, немного взбалмошная с семью пятницами на неделе, забавная и любишь погонять мяч, а еще обожаешь колбасу и кофе. Ты постоянно из-за всего нервничаешь, а потому постоянно ешь. Сая рассмеялась, но несмело и немного печально, словно услышала нечто предсказуемое. Предсказуемое и невероятно далекое от всей истины. Ощутив холод в груди, она вздохнула: — Ты тоже забавный, Кай…

— А ещё ты постоянно краснеешь безо всяких видимых причин, — неожиданно сообщил он, проницательно посмотрев ей в глаза и наблюдая за тем, как ее щеки и правда заливаются румянцем. Он вновь ощутил этот толчок под ребрами, словно сердце схватили, и теперь оно пытается высвободиться, выбраться…

— Это не правда, — фыркнула она, слабо улыбаясь. — Кто тебя только учил с девчонками общаться. — Ты краснеешь сильнее, когда врёшь, — заметил Кай, пытаясь скрыть странную взволнованность. — Ну, слушай, разве мало того, что я сказал? Ты — моя сестра. И никто не может тебя заставить быть кем-то чуждым себе. — Помнишь, что произошло в школе вечером? — медленно спросила она. Кай, словно обожженный, всплеснул руками. — Какая разница?..