Продрогшая (1/1)
Когда Кот впервые видит ее спустя несколько недель после того проклятого дня, звенящая нить тревоги в груди обрывается нестерпимой болью.Ионов вспоминает, как укутывал ее плечи своей камуфляжной курткой, как отпаивал чаем из термоса и как до дрожи в пальцах хотел прижать к себе молча и сильно-сильно?— совсем как когда-то давно, тихо и отчаянно рыдающую на катере среди взбаламученного взрывом моря…Но ребята его бы не поняли. И Рита не поняла бы тоже?— хотя еще совсем недавно искренне-радостно сама обнимала при встрече.А теперь между ними пропасть. Чертова пропасть из треснувшего льда отчужденности. И Коту становится ощутимо холодно?— а может, это просто потому, что на улице минус тридцать и пронизывающий ветер пересчитывает кости ледяными пальцами.Рита жадно курит на ступеньках кафе в нескольких сотнях метров от КТЦ; пальто на ней застегнуто лишь наполовину, а в растрепанных ветром волосах застывают снежинки.—?Рит, ты что, совсем с ума сошла?Вася бесцеремонно отбирает у нее недокуренную сигарету и отправляет в бреющий полет к урне; следом падает почти опустевшая пачка.—?После воспаления легких курить? Совсем жить надоело? Куда только Батя смотрит…Кот вглядывается в нее с неподдельным беспокойством в своих невероятных ясно-синих глазах, что-то укоризненно-добродушно ворчит, проталкивает в петли не застегнутые пуговицы и поправляет капюшон.А у Багиры отчего-то совсем нет сил возмутиться. У нее вообще нет сил?— наверное, не стоило сбегать из больницы, толком не долечившись, но здесь ее ребята, здесь ее жизнь, здесь ее смысл?— и по-другому не получается. Не получится уже никогда.А Васька все что-то выговаривает встревоженно-мягко, сует ей в руки свои слишком большие варежки, тащит куда-то… И сопротивляться у Риты тоже нет сил, только нарочито возмущенно спросить:—?Кот, ну куда ты меня тащишь?А Вася уже распахивает перед ней дверцу машины и отвечает как-то слишком серьезно:—?Отогревать тебя буду.---Он отвозит ее за город в маленький теплый дом?— с толстыми бревенчатыми стенами, морозными узорами, налепленными на окна, и несоразмерно огромной печью.Уже спустя полчаса они сидят на расстеленном на полу одеяле, греют руки возле выстреливающего искрами огня и молчат. А Васе сильнее прежнего хочется притянуть ее близко-близко, вжать в себя до дискомфорта у ребер и просточувствовать. Но Кот понимает с нахлынувшим ужасом, что больше не получается?— их невероятно родная Рита вдруг кажется совершенно чужой. Обледеневшей. Промерзшей. Продрогшей до основания.—?Багир, ну что такое с тобой?Все же осмеливается прикоснуться?— и ледяной тихий звон становится оглушительным.—?А что со мной?Напрягается в его руках натянутой до предела струной?— вот-вот надорвется.А он беспомощно прижимается щекой к ее волосам, пахнущим зимней стылостью, дымом и отчего-то корицей. И совершенно не знает, как ей сказать?— сказать о том, насколько ему мучительно видеть ее такой. Насколько ему больно знать, что она больше не их.—?Ты совсем чужая нам стала,?— шепчет как-то надломленно-сдавленно. —?Всем. Мне… даже Уме, даже Бизону…—?Ну что ты глупости говоришь? —?Она наконец расслабляется в его объятиях и улыбается даже. —?Вот же я, здесь.—?Здесь, но не с нами.И Кот сейчас почти с завистью думает о Булатове?— о том, что это его обнимает Рита, услышав про удачное завершение операции, ему заваривает чай, на его плече позволяет себе поплакать. А ему до выворачивающей наизнанку тоски хочется, чтобы она принадлежала и ему тоже?— хотя бы как раньше, хотя бы совсем чуть-чуть…---Хотя бы чуть-чуть.Он будет отогревать ее горячим душистым глинтвейном, совсем как прежде шутить и обнимать как в их лучшие времена. И строго-настрого запретит курить?— ?А то Бате все расскажу?; и улыбнется как-то растроганно и растерянно, когда она задремлет, прижимаясь к его плечу.Она все-таки будет принадлежать ему?— совсем немного, но все же чуть больше, чем остальным. И сегодня, и завтра, и еще много-много их общих дней.А самое главное?— ей больше не будет так отчаянно холодно.