возвращайся домой, агнец (часть вторая) (1/1)

?Йо, Хару! До тебя сложно дозвониться, не хотелось отвлекать, поэтому ответь, как сможешь, но поторопись! Иначе приеду с инспекцией, хо-хо-хо! Как ты? Хорошо питаешься? Позвони нам, будь так добр, Хару-сама. Мама волнуется. Я тоже. И старик… Каждую пятницу он с соседями обсуждает, какой ты умный и крутой токийский студент. Приезжай и спаси меня! Я скучаю?. Голос старшей сестры приятно обволакивал разум и успокаивал своей звонкой теплотой. Сбивчивое, слегка неловкое сообщение: она торопилась, боялась помешать, но тосковала и давно зазывала его домой. Харуки проигрывал его уже в четвёртый раз, вслушивался, лёжа на кровати, свернулся в позу эмбриона, поджимая ледяные ноги, беззащитно дрожал и беззвучно рыдал, давился слезами, тихонько скулил и упивался горем. В моменты особенно сильного одиночества ему всегда являлось давнее воспоминание: как они с сестрой, дедушкой и бабушкой слушали пластинку Билли Холидей ?Жизнь начинается, когда ты влюблён?. Дед галантно приглашал бабушку на танец, а дети заворожённо наблюдали, улыбались и, не выдерживая присоединялись к импровизированной романтической вечеринке. По-настоящему счастливые, с жаром в животе от сенча с липой, в который бабушка добавляла немного цедры и сока юдзу, чтобы согреться холодной зимой, и вдоволь объевшиеся домашним печеньем. Видение вскоре вернуло разум в царство покоя. Слёзы загустели, превращаясь в солёную корку. Харуки продолжал лежать, выравнивал дыхание, смотрел на просачивающийся сквозь окно лунный свет и не сразу расслышал шум, доносившийся из-за закрытой перегородки, прислушался, различая чужие шаги и стук посуды. Акихико вернулся в дом – не сразу сообразил Харуки и поморщился. Затем его взгляд упал на обтянутую чехлом бас-гитару. Дабы привести мысли в порядок и слегка отвлечься, он осторожно поднялся, подошёл к любимому инструменту, опустился на колени, неуверенно вынул бас и, подключив наушники, усаживаясь на полу поудобнее, осторожно скользнул пальцами по струнам. Попытался сыграть несколько аккордов. Рука двигалась отрешённо, производя на свет убого искажённую мелодию. Харуки опустил голову вниз, поник. Попробовал снова. Ещё раз. И ещё. Когда рифф обезобразился до неузнаваемости, парень нервно закусил губу, рывком стянул наушники и с неприкрытым раздражением убрал инструмент прочь, тем не менее соблюдая бережную осторожность, скрывая под разноцветной тканью полиэстера свои сегодняшние неудачи.Из кухни донеслось гудение вытяжки, очередное дребезжание и плеск воды. Он не планировал покидать своё убежище, но любопытство одержало верх. Акихико во всю хлопотал, но, к удивлению, управлялся необычайно ловко, успевал помешивать содержимое сковороды, досыпать порезанные ингредиенты и возвращаться к мытью посуды. Следовало признать, что аромат стоял на редкость манящий, Харуки даже облокотился о стену от нахлынувшего чувства голода, смешанного с мучительной тошнотой, выдохнул и напряжённо проследовал к раковине, чтобы набрать в стакан воды. Акихико почти дёрнулся от неожиданности, когда заметил Харуки.— Почти готово! — сконфуженно произнёс Кадзи. — Скоро-о-о... можно будет поесть. Харуки вопросительно посмотрел на сковороду с потемневшим рисом и кусочками разных овощей, затем непонимающе перевёл взгляд на новообретённого соседа. — Давай… поедим вместе? — произнося это, Акихико почему-то смутился. — Я подумал, что приготовлю ужин, раз ты плохо себя чувствуешь. — Не стоит, ты ведь потратился, купив продукты, — опустошив стакан, Харуки намеревался горделиво уйти, разумно расставив границы между самим собой и грянувшим, как снег на голову, жильцом. А Кадзи лишь стыдливо признался:— Я одолжил морковь. И соевый соус. И вообще-то рис.Харуки вздохнул и таки принял предложение. Пока Акихико ловко перемешивал массу на сковороде одним лёгким подбрасывающим движением руки, Харуки спокойно заваривал чай. Ужин проходил в умиротворённом молчании. Жареный рис с курицей, морковью, имбирём, водорослями и бобами, очевидно, являлся коронным блюдом Акихико, настолько отлаженными были его движения. Вкусно, жирно, сытно. И печально. Харуки на мгновение поймал себя на мысли, что часто представлял их с Акихико совместный романтический ужин. Он позволял себе фантазировать иногда, хотя и знал, что шансов нет, но сильно себя не осуждал, извлекал из подобных занятий только приятное мечтательное чувство, после чего непременно садился за рисование с тёплым сердцем и ясным умом. И вот они сидят вдвоем в приглушённом свете, в душном аромате горячей еды. Акихико в чёрной рубашке и джинсах так хорош, словно не стоял пять минут назад за плитой, а пришёл в кафе на свидание. Прошлый Харуки, наверное, испытал бы великое счастье, сделал бы несколько фотографий и смеялся бы над каждой нелепой шуткой Акихико. А нынешний – мог лишь презирать своего предшественника за наивность. ?Смогу ли я вернуться к прежней жизни? Смогу ли я?..?Закончив с рисом, Харуки поблагодарил соседа за еду, собирался помыть посуду, однако Акихико убедил его, что справится сам. Непривычно, неудобно, неловко. И печально. После ужина и недолгого чтения Харуки решил принять душ, заперся в ванной, подёргал ручку пару раз, разделся и случайно задержал взгляд на своём отражении. В глазах вскоре совсем потемнело: нашёл себя сидящим на полу, в холодном поту, с одышкой. Сердце на запредельной скорости билось о стенку грудной клетки, не позволяя сделать полноценный вдох. Харуки зажмурился от вновь давшей о себе знать тошноты, что преследовала его почти всё время с той ночи. Противное зудящее нечто рвалось наружу.?Жалкий?.?Бесполезный?.?От тебя одни беды?.?Ты ничего не сможешь сделать?.?Такой, как ты, мне не нужен?.?Прости, я ухожу?. ?Даже если скажу тебе, это ничего не изменит?.Слишком громко. Харуки закрыл уши, покачнулся, затряс головой, склонился к полу, прижимаясь лбом к ледяному кафелю, протяжно, но тихо застонал, пытался справиться с накатившим страхом и приступом удушья, увы, безуспешно. Не выдержав, он дополз до унитаза, вставил в рот два пальца, сильно нажимая на корень языка и раздражая стенки гортани. Возник кратковременный позыв, завершившийся спустя пару секунд ничем. Тогда Харуки вновь повторил движения пальцами, но усилил давление, не обращая внимания на болезненные ощущения и выступившие слёзы. В результате случился второй позыв, результатом которого стала обильная рвота. Прошло не так много времени с последней трапезы, еда находилась на начальных этапах переваривания, а потому в рвотном содержимом отчётливо виднелись кусочки мяса, моркови и фасоли. Опустошив желудок, Харуки прокашлялся, как следует, судорожно задышал и, едва придя к памяти, поспешил отмыть руки, затем дважды скрупулёзно почистил зубы и, наконец, ощутил облегчение от пустоты в желудке и ослабевающей дрожи в теле. Набрал целую ванную еле тёплой воды, просидел почти сорок минут, раздирая кожу мочалкой до обжигающей красноты, закончив мыться, долго драл волосы расчёской и в завершение безучастно прошёлся по локонам феном. Когда Харуки вернулся в комнату, то попытался снова сесть за чтение, но после сильного напряжения текст на страницах расплывался, поэтому измученный и истощённый он лёг под одеяло, но перед этим отправил Таке-сану короткое сообщение: ?Со мной всё в порядке, ложусь спать?. Одной смс не ограничилось: Коджи стал заботливо расспрашивать, как прошёл день, про самочувствие, даже предлагал созвониться. Когда переписка завершилась, Харуки почувствовал себя лучше, но вместе с тем в полной мере ощутил скопившуюся за длинный день усталость и был уверен, что сможет уснуть мгновенно. Но закрыв глаза, он почувствовал лишь сильный болезненный зуд под веками. Принятые ранее таблетки не действовали: сон не наступил ни в полночь, ни в час ночи, ни в два. В пол третьего Харуки сдался, поднялся с кровати, оделся и решился выйти на далёкую от нормальности прогулку. Ночь ничем не отличалась от той, когда он, рыдая, плёлся по безлюдным улицам в никуда и старался смириться с собственным положением. Дорога, вымощенная ярким светом фонарей, привела его к одинокой скамье, расположенной на детской площадке. Харуки откинулся на деревянную спинку, наслаждаясь тем, как судорожное напряжение в ногах потихоньку переросло в пульсацию и вскоре исчезло. Он шумно вздохнул, закрывая лицо руками.?Возьми себя в руки. Нельзя так поступать, нельзя заставлять людей волноваться. Это слишком эгоистично, ты не имеешь права быть эгоистом, Харуки?. — Харуки! Услышав собственное имя, не веря ушам, парень застыл и нерешительно повернул голову: около лавочки стоял чуть взмокший, запыхавшийся взъерошенный Акихико в серых пижамных штанах и чёрной майке в обтяжку. Привлекателен, как и всегда, словно спортсмен, вышедший на пробежку раньше положенного срока. Приснилось, мысленно предположил Харуки.— Ты в порядке?! — неприлично громко воскликнул Акихико своим неповторимым басом. Харуки беззвучно ахнул: не сон. — Что ты здесь делаешь? — из вежливости протараторил блондин, отворачиваясь, надеясь спрятать за постриженной чёлкой хотя бы взгляд. — Возвращайся домой. — Прос-— Акихико! — Харуки злился: он не мог побыть один в квартире, не мог побыть один хотя бы на улице. Кадзи оккупировал всю планету и подстерегал на каждом шагу, за углом, в тёмных переулках и ночных кошмарах. — Уходи. Пожалуйста.Акихико замолк, но с места не сдвинулся, только пару раз неуклюже покряхтел в нерешительности. Запас терпения Харуки исчерпался уже спустя минуту.— Уйди! — Накаяма не привык кричать на людей и надеялся, что на собеседника это произведёт сильное впечатление и вынудит трусливо сбежать. В громогласный призыв он вложил последние силы, но Акихико по-прежнему стоял рядом. — Не пойду, пока ты не пойдёшь… — Ха?! Что за глупости? Акихико вёл себя в точности, как первоклассник, запертый в теле взрослого мужчины, смущался, но упрямствовал, не желая уступать, а ещё виновато сжимал кулаки, разжимал и снова сжимал, нервничая и стыдливо кусая нижнюю губу. Харуки чувствовал себя любимой игрушкой, которая внезапно сломалась от активной игры, и теперь несчастное дитя бессильно страдало над тем, что уже нельзя было исправить. — Может, ты не замечаешь, но… Я смотрю на тебя! — от неловкого, невпопад сказанного откровения оба сконфузились, но на этот раз Акихико набрался достаточно смелости, чтобы продолжить разговор. — Я… я видел, что ты пытался играть сегодня. Но почти сразу же бросил. И то, что было на репетиции… На мгновение я подумал, что ты решишь покинуть группу, и… Эта мысль невыносима! Харуки инстинктивно сжался, когда Кадзи приблизился на пару шагов и опустился на колени, укладывая руки на скамью, совсем близко, совсем безапелляционно. Смотрел снизу-вверх, как покорный слуга, знаменитым взглядом побитого пса. Парализованный и застигнутый врасплох, Харуки держал оборону на последнем издыхании, но сдался и утонул в омуте зелёных глаз. ?Притворяешься смиренным рабом, хотя сам первый меня поработил. Не надо. Не поступай так со мной. Я сделал всё, что мог, но этого, как обычно, слишком мало. Не издевайся. Не играй со мной. Оставь меня. Будь холоден со мной. Отдались от меня. Иначе я просто не смогу тебя ненавидеть?.Акихико не сдавался. — Я – отброс. Я всё испортил. Единственный, кто должен страдать – это я. Харуки… Не уходи, пожалуйста! Если кто-то и должен уйти, так это я! Ты слишком важен, слышишь? То, что ты создал, без тебя существовать не сможет. Пожалуйста, не разочаровывайся в музыке!Не сдержавшись, он прикоснулся к рукам Харуки, но лишь на мгновение, а после тут же отстранился, глухо рыкнул и уткнулся лбом в худое колено, робко потёрся, шепча свои извинения. Харуки откинул голову назад, не в силах больше наблюдать за мольбой и унижением своего… соседа. Хотелось заплакать, закричать, расцарапать кожу в кровь, содрать её и избавиться от нестерпимого зуда в нервных окончаниях. Акихико заботится о нём? Или о себе? Он проявляет милосердие или жестокость? Манипулирует или поддерживает? Предоставляет выбор или иллюзию выбора? Харуки уже ни в чём не был уверен. Обессилевший, задавленный хандрой он печально усмехнулся. ?Тогда я подумал, что даже если бы он изобрёл иной способ растоптать меня, я бы всё равно продолжал его любить. Мне не вырваться?. Принятие собственной беспомощности вдруг далось ему совсем легко. Самобичевание, ненависть и неудовлетворённости отошли на второй план, рождая в разуме новые, ещё неизведанные мысли. Харуки аккуратно отодвинулся от Акихико и, плавно поднявшись на ноги, проговорил бесцветным голосом:— Я не собираюсь уходить из группы. Просто плохо себя чувствовал. Вот и всё.Акихико с надеждой встрепенулся и подскочил следом. — Хару-— Пойдём домой. Я очень устал, кажется, теперь смогу уснуть, — без стеснения перебил Харуки и направился вперёд, по направлению к дому. Акихико молча плёлся следом, наблюдая, как короткие золотистые локоны развевались на прохладном ночном ветру, унося в ясное небо томительные надежды. Харуки – очень сильный, терпеливый и заботливый. Но сейчас в окружении неоновой дымки, сотворённой витиеватыми вывесками и уличным блеклым светом, его плечи казались особенно хрупкими, фигура почти прозрачной, а душа необыкновенно робкой. Такой далёкий, такой неприступный. Акихико казалось, исчезни он прямо сейчас, Харуки, нуждающийся в трепетной обходительности, как ни в чём не бывало, шёл дальше, наперекор судьбе. Он страдает, но каким-то чудом не ломается в крайность, не падает в бескрайнюю бездну. Харуки привлекал его во многих смыслах, но это титаническое мужество мягкого характера вынуждало замирать в восхищении. Гибкий, но крепкий, преклонившись однажды, непременно восстанет вновь. Пальцы дрогнули, потянулись к заветной цели, рассекли воздух и боязливо вернулись обратно. Тщеславие и самонадеянность Акихико порой не знали границ, но, возможно, впервые за всю жизнь он хотел поставить свои желания на второе место. ?Мне никогда не изменить прошлое. Моя душа мучается из-за того, что я совершил. Я боюсь будущего. Но так хочу когда-нибудь, хотя бы раз снова услышать его смех, потому что я – чокнутый эгоист?. Дома они коротко простились, пожелав друг другу спокойной ночи сугубо автоматически, так как оба уже давно погрузились в размышления, навеянные длительной прогулкой. Прохладная постель и тонкое летнее одеяло встретили Харуки с радушием. Плотнее укутавшись, устроившись на боку, парень прикрыл глаза.Ему снился играющий на гитаре, улыбающийся необыкновенно широкой открытой и тёплой улыбкой Рицка. Когда голубые глаза сверкнули ледяной страстью, Накаяма интуитивно содрогнулся: мешать безупречной игре Рицки – к беде, такая имелась примета. Но юный музыкант лишь склонил голову набок, сохраняя на лице добродушное выражение. — Харуки-сан, куда ты идёшь? — с неподдельным любопытством поинтересовался Уэнояма, отставляя инструмент. Харуки задумался, опустив голову вниз и с удивлением обнаружил, что держит бас, отдающий в руках приятной тяжестью. Бескрайнее пространство, залитое волнами света, медленно сжималось: частицы превращались в песчинки, а песчинки в куски стен, пола, дверей, инструментов и усилителей. Харуки ошеломлённо выдохнул, когда их окружила родная музыкальная студия в Шимокитазаве. Хаос оформился, отсекая лишнее, воссоздавая то единственное пристанище, где ему предстояло обрести покой. ?Тяжесть баса в руках, впившийся в кожу ремень, дрожание струн застенчивыми аккордами и всепонимающий, всепрощающий взгляд Уэноямы, звонкий голос Мафую, доносящийся из коридора. Наконец, всё встало на свои места. Я запру эти чувства в себе, ведь кроме меня они больше никому не нужны. Неважно, что будет со мной. Сейчас единственный шанс выжить – двигаться дальше. Быть может, однажды я вернусь в прошлое и продолжу свой путь без цепей. А пока… Смелее! Иди!? — Кажется, я опоздал, Рицка, — Харуки виновато посмотрел на младшего товарища, крепче сжимая корпус баса одной рукой, а гриф – другой. Уголки губ Уэноямы неизбежно поползли вверх. — С возвращением.