Пять мгновений тишины (1/1)

— Я надеюсь, у тебя была очень уважительная причина для побега из кафе в Бостоне. Мне не хотелось бы приплетать отцу в объяснение твоего поведения беспечность, потому что это не так. Ты никогда не была дурой, Билли, а врать, особенно родителям, я ненавижу.Я поднимаю глаза на Финна и тяжело вздыхаю. Провожу в последний раз по кофейному следу на испещренном мелким почерком листе и закрываю блокнот. Хоть малая часть разума и просила вернуть дневник назад его законному владельцу, большая же руками с трепетом прижимала вещицу к груди и любовно гладила рисунки и чернильные разводы, что по ходу мысли ненароком оставляла после себя Венера.Вот и сейчас, как самый главный секрет, прячу в кармане толстовки дневник и упрямо гляжу в бездонные глаза брата, который все никак не мог успокоиться после того инцидента с моим пятнадцатиминутным исчезновением. Глупо пожимаю плечами и показываю всем своим видом, что собираюсь уходить. — Я настолько не достоин твоего ответа, что ты просто меня игнорируешь?— Финн, я устала. Если у тебя после концерта горы энергии, то я, наоборот, валюсь с ног. Давай поговорим утром? Тем более, что в Филадельфии завтра обещали солнце, поэтому можно даже будет прогуляться до начала выступления...— Это из-за Венеры? Вы с ней вернулись вместе.— Моя причина — мои чувства. А Венера...— Повод их появления. Тебя жизнь вообще ничему не учит? Я вскидываю руки и раздражительно чешу макушку. От дотошности брата, который теперь контролирует каждый мой шаг и вздох, уже выворачивает наизнанку. Хочется, как в детстве, в негодовании топнуть ножкой и избавиться от лишних расспросов. Уже даже на секунду, как раньше, сбежать в свое выдуманное королевство у меня не получается, хотя Зои на второй день своего пребывания здесь прекратила детальный разбор моего вдруг изменившегося поведения, от нападок Финна подруга, к сожалению, никак не спасала. Хотя и старалась, беря в свои руки всю опеку надо мной. Вот и сейчас, в полутьме трейлера на шум с кухни приходит заспанная Зои и, с мгновение потоптавшись на месте, села рядом со мной, крепко-крепко прижавшись и оплетая руками-ногами мою уставшую тушку.— Финн, ну не ругайся ты так. Да, Биллс поступила глупо, но все же обошлось. Тем более, с ней была Венера, а ей я всецело доверяю. Она уже многими поступками доказала, что с нашей проказой работать вполне может удачно и успешно. Так что...— О компетентности Венеры речь и не идёт, — фыркнул Финнеас, злобно зыркнув страшными сейчас глазищами, — а вот об адекватности Билли да. Так поступать нельзя, вчерашний поступок — это детский каприз и выходка...— Ты, как я погляжу, у нас тут самый взрослый, — я устало потерла виски и одной рукой все же обняла в ответ подругу. Мое недовольство тихой волной перерастало в цунами. — Хватит меня вечно тыкать в лужу, которую я же и наделала. Хватит! Я знаю, что поступила неправильно, знаю! И несу ответственность за то говно, которое сама и сотворила...— Если я перестану тебя контролировать...— Мир не рухнет, Финн, без твоей помощи и опеки. Не все вокруг тебя вертится, поверь!Финнеас вспыхнул и еле слышно заскрежетал от злости зубами. Благо сидел напротив и стол был преградой — так и до моего убийства было недалеко. — Вокруг меня? Ты сейчас серьезно? — Потому что только тебе нужно, чтобы я была, как кукла фарфоровая, послушной. Делала шаги назад-вперед так, как только ты того хочешь, — Финнеас хлопнул ладонью по столу, и металлическая ложка громко звякнула о край кружки. Зои вся подобралась и сильнее сжала мою талию не то прячась, не то защищая. — Ребят, ну перестаньте, а? Сейчас ещё все проснутся...— Давай утром, Финнеас, — я поднимаю за собой Зои и тяну к зоне отдыха. — Я не готова сейчас ни о чем говорить.— Ты уже все сказала. Мне теперь предельно все ясно.— Тебе ничего не ясно, Финн. Ничего. Я дошла сейчас до такой степени недоверия, что теперь абсолютно в каждом человеке сомневаюсь. — И во мне тоже? Я не вижу смысла более врать. В последнее время даже себя не обманываю — чувства и эмоции называю своими именами — поэтому отвечаю предельно честно:— Меня все не отпускают те смс от Венеры.Замечаю лёгкую рябь в глазах и на скулах. Финн слегка тушуется, но тут же берет себя под контроль, когда замечает мой пристальный взгляд. Собирает руки на груди и чуть вперёд выдвигает нижнюю челюсть — позиция защиты и нападения одновременно.— По-твоему, я знаю, почему Венера не ответила тебе на сообщение? С чего бы это?— Ни с чего. Просто... сказала, как есть. Меня слегка это волнует, — Финн, более ни звука не произнеся, поставил кружку в раковину и, аккуратно меня обойдя, двинулся к своей постели.— Разговор впервые закончился не на последнем слове Финнеаса. Это что-то будет, — подметила внимательная Зои, отчего я ещё сильнее насторожились. Все в его поведении с того самого мини-отпуска было очень странным и настораживающим. Услышав об смс, дорогой братик так вообще дернулся, будто оголенного провода коснулся, и поспешил ретироваться. Впервые видела его таким... потерянным и словно за что-то извиняющимся. Зои потянула за рукав свитера, который благодаря одной теперь навечно запечатал в себе нежный запах лаванды и терпкого жгучего эспрессо, и я очнулась. Решила, наконец, впервые за тяжелый день позволить отключить себе мозг, и позволить чуть-чуть расслабиться. Хотя бы ночью; хотя бы во сне. С Финном, в связи со сложившимся исходом ?разговора?, я позволила себе разобраться завтра по дороге к осмотру концертной площадки Филадельфии, когда и братец чуть поумерит свой пыл, и я буду готова складывать буквы в доступные людям слова. Сейчас же, это пустое гонение воздуха по комнате на фоне сверкающих, как световые мечи, глаз.Также я пообещала себе, что для своего же блага разберу по полочкам и шкафчикам те цунами чувств радости и странного восторга, что не отпускали меня до сих пор со вчерашнего дня после прогулки с Венерой. И, пожалуй, это была одна из главных причин, почему я ждала следующего утра. Вспоминать и расплываться в лёгкой улыбке от щемящего чувства радости в груди, как странная безболезненная терапия: хотелось сохранить этот светлый момент, как лето в колбочке, чтобы при следующем рейде саморазрушения не уничтожить случайно ценный материал или не испортить его чернотой своего же истлевшего праха. Момент... теперь миг прошлого с лёгкими следами настоящего и огромным отпечатком для будущего. Вчера я впервые отключила разум и позволила сердцу вести в этом сумасшедшем танце, от которого уже ноги немеют и голова кружится. И... да, я не соврала Венере. И опять впервые не скрыла свои настоящие чувства, потому что совершенно не хотелось прятаться и защищаться. Оказывается, вверять себя в чужие руки порой не так трудно и больно. А, скорее, даже необходимо, чтобы за долгое время слепоты вновь научиться по прикосновению определять поддельные монеты радости от чистого золота счастья. Я прокручивала в голове в триллионный раз тепло Венериных рук, мягкость ее волос, что касались щеки, нежность голоса, что тихо подпевал невпопад моему мотиву. Такая странная эфемерность после долгих дней мучительных прометеевских терзаний. И не сказать, чтобы меня подобное не устраивало; напротив, одно лишь странное, хоть и зыбкое, спокойствие и умиротворение.Как только голова касается подушки, ухо улавливает в темноте тихое шебуршание с постели напротив, шторка у которой была неплотно прикрыта и многое моему любопытному глазу открывала: одеяло сбито к самым ногам, край футболки чуть задрался, рождая миру новое полотно позднего Бугро, а руки небрежно, как и волосы, раскиданы по подушке. Пока любуюсь, проводя невидимые линии от пупка до точно очерченных тканью сосков, не замечаю совсем, как из плотной темноты, аккуратно прикрывшись ресницами, на меня также внимательно смотрели две теплые пустоты. Ощущаю их только тогда, когда мои глаза, насытившиеся эстетикой единственно любимого тела, в одной волне смешиваются с блестящим карим, от которого одни мурашки по коже и ком в горле. Венера не задаёт вопросов. Ни взглядом, ни губами, ни плавным жестом руки. Просто смотрит, и в одном только ее взгляде эмоций больше, чем во всех нежных разговорах Финна и Клаудии. Я не отвожу глаз. Венера тоже. Так и играем в гляделки, пока трейлер, с тяжелым фырканьем не въезжает на асфальтированную площадку позади концертного зала и медленно не останавливается. Мы обе не знаем, сколько времени на часах, но сквозь приоткрытое окно автодома по ковролину начинают наперегонки бегать первые лучики рассвета. Рассекая воздух, ещё холодное солнце рассеивает темноту перед нашими с Венерой лицами, и теперь я чётко вижу ее острые скулы, тонкие губы и аккуратный носик, на которых некогда бутонами раскрывались мои поцелуи. ?Мои поцелуи... уверена, Билли, что только твои??Я первая закрываю глаза. Усталость, медленно накатывающие раздражение и тоска в груди, неуверенность в себе и в мире вокруг. Вот оно то самое время для того, чтобы сбежать в свой выдуманный Бикон Хилл, где, с трепетом к сердцу прижимая, меня обнимала Венера и я без сопротивления упивалась ее теплотой в ответ; ускользнуть в мое королевство июня, в котором мыслями теперь я заперта навеки.На задворках разума мой маленький ребенок радуется тому, что сердцу легко. Что сон приходит на лёгкую голову, и никакой страх, прежде крепко за руку меня державший, не пройдет сквозь твердую стену объятий, подаренных мне в Бостоне.Впервые за долгое время мне снится пруд. Тот самый далекий, будто из забытья, пруд, рядом с которым, клубком сжавшись, лежали два лебедя с глазами-бусинами и сломанными, черными от крови крыльями. Тут же с ними рядом и я. Все так же не знаю, что делать, как заставить ожить эти два некогда любящих сердца, дать им сил для новых взлетов и красоты отражения на серебряной глади воды. Кольцо. Оно все такое же непроглядно чёрное. Я тру поверхность камня пальцами, пытаясь смыть с него темноту, но все попытки тщетны. Я плачу от бессилия, мое платье от моих же слез все в кровавых потеках. Хочется кричать, но горло будто сдавили — выходят только хрипы и жалкие всхлипы. — Прости, прости, прости..., — сбивчиво шепчу, но не понимаю для кого и зачем. Возможно, потому что такова природа человека: звать, когда и нет уже того, кого зовешь. Возможно, потому что ненавижу сдаваться, упорно пытаясь на пепелище выходить ростки жизни. Их глаза. Пустые, в темноту смотрящие. Одинокие и тоскливые. Умоляющие. Тянусь к птицам, чтобы цветную пелену берега и пруда закрыть вечным сном — единственное, на что способна в условиях полной беспомощности. Ласково глажу бархатные перья крыльев, медленно продвигаясь вверх по телу птицы с черными, как ониксы, глазами. Дохожу до изящной шеи, что под неестественным углом выгнута, и лишь на секунду замираю. Оперение здесь особенно нежное, хоть и короткое, поэтому пальцы чувствуют каждую связку лебедя, аккуратно нащупывая каждую из них. Собираясь только двинуть руку выше, как вдруг резко останавливаюсь, ощущая еле заметный трепет под ладонью. Не верю себе и глазам, что замечают тонкую жилку, в которой все ещё мерно пульсирует кровь. Резко темнота бусинок вдруг перестала быть пугающей. Крохи надежды и веры — и вот я уже облегчённо улыбаюсь предоставленному мне шансу все спасти.Чувствую странное тепло в районе коленки. Кареглазый лебедь, стараясь боли себе не причинить, накрывает кончиком крыла холодную кожу моих ног под мокрым и грязным теперь платьем, словно успокаивая. Волны необъяснимой нежности мурашками бегут от кончиков пальцев ног до хряща уха, постепенно наращивая свою мощь и превращаясь в настоящий жгучий огонь. В конечном итоге, он становится таким ощутимым, что, от удивления, я перевожу мутный от недавних слез взгляд на растрёпанные перья и замечаю, как постепенно их белоснежный цвет приобретает оттенок нежной пенки на латте. Медленно открываю глаза. Солнце Филадельфии во всю играет красками жёлтого и горчично-оранжевого, попадает мне на лицо сквозь плотно задернутую кем-то шторку, отчего я еле заметно щурюсь и приоткрываю глаза. Коленке все ещё приятно тепло от ладони, что аккуратно наклеивала пластырь поверх вчера полученной после падения ранки. Венера поспешно собирает бумажки, бережно, чтобы не потревожить, накрывает ногу одеялом и, так и не взглянув на меня, плотно задергивает вторую шторку, отделяя еще не отошедшую ото сна меня от солнечного мира. ?Одна сотая свободы?, — звучит как далёкая сказка, но в которой я вновь играю роль главного персонажа. Стараюсь расслабиться и доспать положенные мне ещё час-полтора, но, чуть поерзав, понимаю, что безуспешно. Горячее чувство заботы не идёт из груди и разума, хочется прыгать от счастья и даже сердитого на меня Финна обнять крепкими тисками объятий. В конце концов, сдаюсь. Через пятнадцать минут встречаю утро с чашкой кофе за столиком напротив Венеры, глядя на ее пальцы, что приводят в порядок бумаги, накопленные с начала тура. Поднимаю взгляд тогда, когда рука замирает над документами. Вижу слегка удивленный карий и чуть сведённые к переносице брови. Обыденный ее жест — моя обожаемая привычка.— Доброе утро, — тихо, еле слышно, чтобы никого из спящих не потревожить.— Доброе, — шепчу и я, удивляясь тому, как странно это звучало. Необычно и словно по-новому. Венера легко и застенчиво улыбается, а я в очередной раз падаю в бездонную пропасть. И моя глупая улыбка служит девушке ответом. ***Я задумчиво глядела в стенку номера, считая на ней отблески фар проезжающих мимо окон отеля машин, и просто впервые за две недели отдыхала. Долгие четыре дня в Нью-Йорке мы должны были провести в известной Плазе, поэтому, наскоро покинув Филадельфию (единственный город из поездки, что встретил нас солнцем), уже через два часа распаковывали рюкзаки в люксах отеля. Сейчас же, вытянув ноги и чуть прикрыв глаза, я наслаждалась комфортной пустотой, которую никто, в отличие от тесного трейлера, сейчас не смел нарушить (даже Зои, что с шумом открывала третью пачку печенья из мини-бара, исследуя свое шикарное временное "местожительства").Просторная комната, в которой возможно вдохнуть не только воздух, но и тишину всеми фибрами тела; широкая кровать с балдахином, как у меня дома в родном Лос-Анджелесе; мягкий ковер, в который я нагло загоняю голые пальцы и наслаждаюсь уютом и спокойствием,-не жизнь, а сказка, черт побери! Было бы такое счастье каждый день,..да ещё и не в соседнем номере через стенку.Ещё на ресепшне, когда Эбигейл и Роб получали ключи от наших комнат, я чувствовала всем телом странное напряжение, исходящее одновременно и от меня, и от человека, что стоял совсем рядом со Сьюзен. И если о причине волнения своего личного ассистента я даже не догадывалась, то свою знала в лицо. Хотя изначально ещё до поездки в Сан-Франциско номера в отеле были забронированы и каждый уже заранее до приезда в Нью-Йорк знал, какой ключик с цифрой ему попадется, я все равно отчего-то волновалась и переживала. Возможно потому, что впервые с подписания договора собиралась проводить четыре ночи подряд без Венеры под боком; или потому, что совершенно подобного не желала на уровне подсознания, хотя верная часть разума и подсказывала, что, в связи с последними событиями, данное разделение по разным номерам-очень даже правильный поступок.И все же определенно я чувствовала одно-не хочу! Не хочу жить в номере 530 и слышать звуки одного единственно желанного в последнее время человека из соседнего. Словно...нет, это точно было неправильно!Но возражать уже нет смысла: каждый, свои вещи на плечо закинув, устало плетется к лифту на пятый этаж и расходится по положенным им местам. Рефлекторно провожаю взглядом Сьюзен и Чарли, что холодно вошли в одну дверь, и сердце слегка успокаивается,-Венера в номере будет жить одна. Но стоило чуть только порадоваться, как за мгновенным счастьем приходит раздирающая сердце тоска,-потому что в коротком взгляде черных глаз, скрывающихся за дверью 531, я ловлю не меньшее, чем мое сожаление и обиду. И вот теперь я гипнотизирую стену, мечтая, чтобы та от моих горячих глаз рассыпалась в крошку и показала, наконец, девушку, к которой я с того теперь уже далёкого дня в Бостоне мечтаю вновь коснуться.-Биииииллс? А ты знала, что мы завтра едем к твоей тете Маргарет сразу после интервью? Как пишет мне Финн, ещё и с ночёвкой. -Чего?Я подпрыгиваю в кресле, подбирая под себя уже в привычном, в условиях маленькой кухоньки автодома, жесте ноги, и внимательно смотрю на вошедшую в спальню Зои. Та, вцепившись зубами в бок яблока, подавала мне телефон с открытым директом с Финном, где тот ёмко, но информативно, изложил все завтрашние наши планы. И, к слову сказать, многие из пунктов шли вразрез с теми, которые лично я себе выстроила.-Что за херня? Откуда он это знает?-Мне у нео шоли спвосить?-Жуя фрукт, одновременно говорила Зои.-Да. Потому что со мной он после того вечера "Бостон-Филадельфия" разговаривать не желает. Впрочем, черт с ним! Зои ловко печатает вопрос, в то же мгновение получая ответ. "Так сказала Мэгги. С лейблом вопрос уложен, так что ты, Билли, я и мама с 16 на 17 ночуем у Маргарет. Передай Айлиш, что ответ "нет" не принимается. И ее резкие срывы с места тоже". Не то, чтобы у меня так сильно были загружены эти дни до следующих двух концертов в Нью-Йорке или я терпеть не могла свою тётушку (кроме ее старого вельштерьера, что ещё с детства за что-то норовил меня укусить за ногу), но эта лишняя суета с дальними родственниками или необъяснимыми прогулками меня угнетала и бесила. Я всего лишь хотела отдохнуть, пока жизнь мне эти минуты передышки давала, но моя дорогая Мэгги, моя любимая мама,-ее желания и стремления, увы, всегда очень сильно расходились с моими. И, не будь я, конечно, Билли Айлиш Пайрет Бэрд О'Коннелл, то обязательно послушалась бы родных и сделала так, как они мне говорят; но...рушить чужие планы, идущие вразрез с моими-личное, приносящее неимоверное удовольствие, хобби. Поэтому...-Ну, это мы ещё посмотрим. Кто там куда после интервью поедет.Зои тяжело сглатывает и присаживается на край кресла. Тепло притягивает меня к себе и обнимает; я покорно кладу голову ей на колени и закрываю глаза.-Опять пойдешь против Мэгги и Финнеаса?-Скорее против Финна. Маму, как я погляжу, не особо сильно заботят мои выходки. Главное, чтобы кто-то из стаффа был рядом, и тогда все в порядке. Она, в отличие от своего сына, понимает, что держать в узде подростка-равносильно изнасилованию своей же собственной нервной системы. Сколько раз мама вставала у меня на пути и сколько раз ей приходилось уступать...-Звучит зловеще.-Да нет, на самом деле. Просто мы с ней нашли золотую середину-я не лезу на рожон, а она не идёт против моих желаний. Заметь, что даже последнюю выходку она приняла спокойно-просто пожала плечами. В отличие от Финна...-Он волнуется...-Тебе не кажется странным его поведение?Я поднимаю глаза на Зои и вижу серьезное сосредоточенное лицо. Она не ожидала, что тема так резко свернет на опасную колею, поэтому сейчас ее мозгу приходилось напрячься, чтобы вновь правильно, подстать ситуации, работать. Подруга с тех самых времён, как в первый раз ее нога перешагнула порог трейлера, прекрасно догадывалась, что происходит между мной и Венерой, а уж после искреннего рассказа в Чикаго активно стала содействовать моему воссоединению с личным ассистентом. И хоть я до последнего сопротивлялась и не соглашалась с Донахью, все же после таки пошла на поводу ее слов и своего резкого желания в Бостоне сбежать за Венерой, чему подруга теперь была несказанно рада и в какой-то мере счастлива. Как преданный шиппер, Зои толкала меня все к новым и частым разговорам с Венерой, преданно и искренне считая, что только они одни и помогут. Но, на словах с Донахью соглашаясь, на деле в одном коридоре с Реслер я не задерживалась и дольше минуты: вспоминая свою упертость, которую до сих пор прикрывала под соусом вины Венеры, я не могла заговорить о том, что по-настоящему нас обеих волновало. Даже мысль жить моментом не всегда успокаивала и помогала-жизнь, к сожалению, не блокнот, из которого при ярком желании можно было вырвать компрометирующий лист. Я старательно сбегала, избегала и убегала, хотя Венера все возвращалась и возвращалась к тому страшному дню в ее квартире в Лос-Анджелесе, вынуждая по новой переживать те волны боли. И пусть я честно пыталась выслушать, стояла до конца, но, как только речь заходила об этом, сворачивала с пути на обочину. Не могла. Хотела, но не могла. Ужасное чувство двоякости. Ненавижу!Мне искренне хотелось верить, что Венерино "между нами ничего не было" имеет почву правды, а не пустой сказки; но даже если за ее словами нет лжи, смогу ли снова ей довериться? Вверить себя ей в руки, не боясь настоящей измены и предательства? Я не знаю.-Ты имеешь в виду те смс?Вытаскивает меня Зои из моих дум, ненароком вновь меня в их новую волну с головой погружая. Смс...как давно они стали меня волновать? Наверное тогда, когда перед пощечиной ("боже, неужели это не сон?"), Венера и впрямь потянулась за своим телефоном, чтобы что-то показать. Доказать свою правоту. А я не выслушала. Не дала даже шанса, о чем теперь очень жалею. Но, как бы не хотелось собственную оплошность исправить, подойти и попросить Венеру показать те иконки сообщений не могла. Нелепо и...стыдно до чёртиков. Поэтому и остаются только догадки, догадки, догадки...-Ты видела, как он дернулся? Сразу в лице изменился...-Думаешь, Финн имеет до них дела? Зачем ему это?-Возможно потому, что он мой старший брат, который не даст в обиду даже мухе?-Ну...это благородно, знаешь ли.-Да, если лично моя граница не нарушена. Он до сих пор считает меня ребенком, не способным на что-то большее, чем сэндвич с авокадо и кунжутом. -И, естественно, о своих догадках ты тоже с ним не делилась?-При том раскладе, что у меня состоит в отношении Венеры, ты бы призналась? Если бы все, что происходит между мной и Реслер, было по твоей вине, сказала бы?Зои отрицательно мычит. Тяжело вздыхает и убирает ладонь со лба. Потирает устало свой висок и вновь свистит сквозь стиснутые зубы. -Как-то у вас все запутано. Все чертовски сложно. -И в этом во всем "сложно" виновата одна я. Не полюби я Венеру, все обстояло бы сейчас гораздо проще. -Если бы вопрос влюбленности был таким простым...Зои задумалась и через некоторое время вообще ретировалась из моей спальни. Как бы она не сочувствовала и не пыталась всеми силами мне помочь, но проблемы своей личной жизни также не оставляли ее ни на шаг. Ох уж эта гребанная влюбленность...чертова любовь! С громким плюхом приземлившись на кровать, я в мгновение секунды забылась лёгким сном, в котором вновь чистой поверхностью серебрило озеро, ветер трепал полы черного платья, а белоснежные перья хаотично окрашивались в тон взбитой пенки на стакане латте. ***Естественно, тетю Маргарет я люблю. Вкусные овощные фрикадельки, которые та всегда готовила в детстве, когда на неделю-другую навещала свою сестру в Лос-Анджелесе, забыть равно уничтожить все самые ценные моменты жизни. Да, я люблю тетю Маргарет,..поэтому, коротко в щеку ту поцеловав, под непонимающие взгляды мамы и Финна вызываю такси и, Зои заодно с собой прихватив, мчусь назад в Плазу. Зная, что особенно яростно меня никто там не ждёт, в дверь номера 530 не стучится, все равно с облегчением покидаю тетин дом только ради того, чтобы отыскать свой собственный.Возможно, на мое быстропринятое решение резко сорваться и сбежать повлиял тот странный разговор между оператором и интервьюером в перерыве между съемок для журнала; а возможно, и ранее сказанные Зои слова о невозможности вечно скрываться от маячущей перед глазами проблемы.Но вот я уже диктую адрес отеля, пристегиваю ремень безопасности, готовая к долгой, в связи с длинными пробками Нью-Йорка, поездке до Плазы. Время на "подумать" целых полтора часа, но, на плечо Зои голову откинув, я для чего-то вспоминаю чужой разговор в студии, рефлекторно теперь рождающий мысль, что мое решение все накопившееся прояснить, правильное и единственно верное.-Так что случилось у Лисы? У нее кто-то погиб сегодня? Я невольно и нехотя прислушиваюсь к разговору в кафетерии, одновременно с тем старательно игнорируя факт ладони Сьюзен, что вот уже вторую минуту крепко держит руку Венеры и, кажется, совершенно не собирается в ближайшие минуты ту отпускать. Ревность-пакостная штука, поэтому демонстративно отворачиваюсь к кофемашине, пытаясь разобраться в ее функционале. -Да, муж. Вроде выбросился из окна. Не знаю. -Боже, какой ужас. Это просто...какая неожиданность! Девушка, что минуту ранее, весело улыбаясь и кивая на мои ответы, брала у меня интервью, сейчас задумчиво помешивала ложкой чай в стаканчике, задумчиво уйдя в свои мысли. Кажется, ей и впрямь было искренне жаль, что случилось с ее коллегой по работе Лисой, хотя журналистское нутро все же и требовало от знакомого ее оператора всю подноготную истории.-А причина?-Вроде их надвигающийся развод. Не знаю. Они хорошей были парой. Даже очень. Но просто слегка потеряли взаимопонимание. Стоило пару сеансов с семейным психологом провести и...-Вечно эти недомолвки. Одни беды из-за них...Ты же знал, что Лиса собиралась забрать документы на развод? -Предполагал. Она очень сильно любила Джексона, хотя порой и творила глупости. Возможно, это станет ей уроком.-Уроком? Не жестоко ли?-И такое бывает. Хотя...-Чего застыла?Я резко дергаюсь. Не ожидая внезапного появления Венеры, с испугу все внимание сразу же обращаю на нее, упуская из поля слышимости продолжение истории некой Лисы. Девушка, не обращаясь в слух к продолжившим за ее спиной беседу людям, забирает ещё пустой стаканчик из моих рук. Сама вставляет его в блюдце кофемашины и наблюдает, как посуда наполняется ароматным капучино с тонким слоем соевого молока сверху. Я пронзительно смотрю на Венеру. Теперь, потеряв нить событий, уже точно не слушаю продолжение судьбы той девушки, считая для себя, что ее история окончена; переключаюсь полностью на одни только теплые пустоты, что смотрят сейчас очень внимательно и беспокойно. -Что-то случилось? У тебя что-то болит? Венера тянется к моей в царапинах коленке, но я отстраняюсь, коротко отрицательно мотая головой. Тогда бровки Реслер в обычном жесте сходятся "домиком", непонимание в ее темноте растет с геометрической прогрессией. -Тогда...-Да, Лиса и впрямь очень его любила. Безумно. Не знаю уж, что теперь с ней будет. Считай, место главного редактора будет тебе отведено.-Заметив "третьи" уши, оператор тихо подвёл итог и, прихватив свой наушник, метнулся обратно в студию записи. -Ничего, Венер. Правда, все в порядке. Идём,-игнорирую чашку на столе, полную ароматного кофе, и тяну Венеру за собой.Ее ладонь теплая. Возможно, согретая минутой назад крепкой хваткой пальцев Макмиллан. Но сейчас мне как-то всё равно. Потому что совершенно не это главное.-Я хочу с тобой поговорить. Вечером, хорошо?-Не менее тихо, чем мужчина-оператор, прошептала Венере я и, для верности пару раз сжав руку той, ушла продолжать интервью.Желание поговорить. Спокойно, без истерик, без побега. Впервые такое чистое и искреннее.Я садилась под звонкий смех мамы в такси к тетушке, с волнением глядя в расстроенное личико Венеры, что исчезало в другой машине, едущей в обратном от нас направлении. Мое сердце трещало по хрупким швам от осознания, что человек,-единственно мне сейчас нужный,-уезжает все дальше и дальше от меня, скрывается за поворотом и больше не виднеется; что, слушая задорные речи Мэгги о новом ухажере ее старшей сестры, я упускаю главное, необходимое. "Лиса не успела. А я-то смогу?"Поэтому под доверительный и мягкий аккомпанемент руки Зои, что гладила задумчиво мои пряди, я составляла на ходу речь, расписывала пункты очередного плана, понимая, однако, что он пойдет прахом также, как и ранее подписанный с Венерой договор. С ней никогда ничего не идёт так, как надо; никогда! -Все будет хорошо. Ты только начни. А Венера там подхватит. Тем более, что это ты, упрямая, ее выслушать не хотела, а она уже давно желала с тобой объясниться. Все будет хорошо, слышишь? И я слышу: жалобный писк в ушах, гулкое биение сердца, кровь, что из-за волнения пульсирует в жилах. Трепет, перемежающийся с надеждой на скорое облегчение,-вот мысли, с которыми я в коридоре пятого этажа расхожусь с Зоей и, под ее пристальный взгляд, на мгновение на мне задерживающийся, а после пропадающий в темноте комнаты, стучусь в 531 номер. Все, что ранее мной было подготовлено, с изыском писателя и оратора отточено и в такси заученно, с тихим щелчком открывающейся двери внезапно забыто. "Ожидаемо, на самом деле",-последнее, о чем думаю перед тем, как мое сердце, окончательно ухнув в пятки, навеки не замирает маленьким изваянием. -Мисс Айлиш?Искреннее пьяное удивление Сьюзен встречается с моим непониманием и, сразу же возникшим, горьким осознанием. Нет, желание поговорить с Венерой никуда не делось, но вот врезать себе по лицу, причем до кровавого подтека на скуле, да: примчаться с другого конца Манхэттена, настойчиво врываться в чужую жизнь в одиннадцать ночи и ожидать, что за дверью будет именно Реслер,-как же до детской наивности глупо и нелепо. Я криво улыбаюсь, не скрывая своего разочарования, и собираюсь уходить. Но чуть плывущая на волнах искристого белого Сьюзен, которая прекрасно меня читает и не менее превосходно все понимает, останавливает медленно текущим вопросом:-И неужели даже не спросите, где Венера?Бровь слегка дёргается в ответном вопросе, и Макмиллан дерзко расплывается в улыбке. Некогда раболепная на людях игра хорошей правильной девочки ломается о преграду невиданной ранее мной ее злости и обиды на весь мир за его несправедливость.Сьюзен шире открывает дверь, приглашая.-Так, где?-Она с Чарли. Успокаивает ее. Возможно, даже останется ночевать в нашем номере. Быть в одном помещении с человеком, от которого вечно ноет сердце и это нытье постоянно приходиться скрывать непосильным трудом, невыносимо, не правда ли?Я не вдаюсь в подробности ломкой и очень знакомой мне улыбки; просто коротко киваю на всю длинную тираду Сьюзен и игнорирую ее приглашение, вновь собираясь уйти.-И вновь убегаете. Как жаль. А ведь я хотела все рассказать...-Выбирай тон и выражения, когда со мной разговариваешь. Мой возраст не умаляет моей законной силы, как работодателя,-прошипела я, злобно зыркнув на девушку. Та просто пожала плечами.-Я все равно собиралась увольняться. И пусть с моей стороны это будет выглядеть как побег, но жить так я больше не могу. Не хочу. Я опешила. Не то, чтобы я крепкими узлами держалась за Сьюзен или дорожила ее профилем рядом с собой, но, честно и справедливо сказать, мне было бы обидно потерять подобного профессионала, который верных три года, несмотря на всю дурноту своего характера, никогда не подводил и не выставлял меня в плохом свете на ковровых дорожках, интервью и концертах. А это дорогого стоит,-в прямом и фигуральном смысле. -Вот как,-единственное, на что меня хватило, несмотря на лавину мыслей, что возникли после ее слов.-Поэтому я и хочу поговорить...-Ты пьяна, Сьюзен...-По сравнению с Венерой во Флориде, я ещё как стёклышко трезва. Хотя, стоит отметить, даже пьяной она выглядела очень сексуально и прилично до каждой запятой в этикетной книжке. -Ты хочешь поговорить о...-Да, о Реслер. Слегка прояснить ситуацию.-Я бы хотела прояснить ситуацию, но, увы, не с тобой. -Я могу начать рассказывать о наших с Венерой отношениях прямо здесь, в коридоре...-Хватит!-Шиплю я и двигаюсь на Сьюзен. Той, видимо, подобные шаги и были нужны...-Или в хорошо изолированном номере с бокалом прекрасного Семильон урожая седьмого года.Я вздыхаю и быстро тру переносицу. Мне абсолютно не нравится открытая дверь номера, теперь хитрая ухмылка Сьюзен, предстоящий с ней разговор. Но, косо посмотрев на ту, все же делаю шаг вперёд в полутемную комнату с сладким запахом вишни и винограда, одновременно приготавливая себя к худшему. Лаванда с примесью Шанель и Диор совсем не успокаивает. ***-Кто ты? Я все никак не могу тебя раскусить. -Оу, только пришла, а уже кусать меня собираешься. Я вытираю быстро щеки и неловко тру глаза. После слез те теперь ужасно чесались, становясь ещё более красными и, словно, больными: прячусь за шкафчиком, выуживая оттуда чашку с Микки Маусом и банку кофе, ставлю чайник, полный воды, всыпаю в свою кружку две ложки сахара. Напряжённая спина чувствует до шейного позвонка пристальный взгляд француженки, что, небрежно открыв ранее брошенную на столик папку с образами, сейчас вальяжно откинулась на спинку дивана и оценивающе беглым взглядом оглядела комнату. -Как видишь, у меня особо нет настроения шутить, так что...-Ну, для начала стоит сказать, что я человек. Как и все мы.-Уже хоть что-то, спасибо,-слабо смеюсь, и мелкая ухмылочка Сьюзен летит мне в ответ. -А если очень серьезно подходить к твоему вопросу, то, в таком случае, и мне бы хотелось узнать, кто есть ты.-Человек. Как и все мы.Ставлю чашку перед Сьюзен и та, до тошнотворности сладко улыбнувшись, удовлетворенная моим выпадом, обхватила ее тонкими пальцами. Чуть пригубила кофе и вернула посуду на место.-Но все же...Я уже сильно жалею, что начала наш со Сьюзен разговор с подобной ноты. Ведь не отстанет же, пока все потроха не вытрясет. Я тяжело вздыхаю, но Макмиллан это не коробит; напротив, на диване ещё более удобно расположившись, лишь терпеливо, как лев добычу, дожидается моего монолога.И вот теперь мое некогда странное навязчивое желание Сьюзен узнать окончательно рушится дорожкой домино, красиво преображаясь в цветок раздражения. Единственное, что все ещё верно поднимает мне мало-мальски настроение-это кружка с ярким принтом на фоне короткой юбки с виднеющимися под ней кромками тонких чулок. Так нелепо и забавно...как скачки моего настроения. Вот уже опять слегка улыбаюсь, засмотревшись на чёрное уплотнение капрона на бедре. "На белоснежной коже Билли смотрелось бы идеально",-от пошлой мысли, что так внезапно ворвалась в сознание, стало одновременно дурно и жарко, и потому, чтобы разогнать тяжесть в районе паха, я мазохистки добавляю организму еще больше жара чаем: обжигаю больно язык и горло, слегка давлюсь напитком, но, ура, про Айлиш молниеносно на время забываю.-С чего бы такой интерес к моей маленькой личности?-Ну, говорят же, что именно в самом маленьком скрывается самое ценное. Вот и хочу...-Выудить долю выгоды?-Фу, как грубо, Венера. Отнюдь.-Тогда давай перестанем говорить о ерунде и приступим, наконец, к работе.Сьюзен закинула ногу на ногу, чтобы после радоваться эффекту, которого она так сильно ждала (судя по довольной кошачьей морде, очень-очень сильно), а я вновь рефлекторно мыслями возвращаюсь в злосчастную гримёрку и Билли. "Чертов капрон! Чтоб тебе пусто было, сука!"Отвлекаясь, я потянулась за бумагами. Футболки с наляпистыми принтами, штаны на размера три больше, кроссовки, на четверть состоящие из резины,-все, что любит Пайрет и даже чуть больше. Про себя удовлетворено мурлыкнув, вновь берусь за кружку, чтобы отпить чаю, но встречаюсь с вопрошающим взглядом Сьюзен. -Что?-Ты так довольно улыбаешься, будто ангела на своем пути повстречала. -Нет, но...-Нравится?Я честно отвечаю: согласно киваю, проводя пальцами по образу с широкой зелёной футболкой и в тон им шортах с маленькими человечками по всей поверхности. С ее-то сумасшедшим цветом волос самое то! -Хоть где-то пригодилась. Мой дорогой отец предрекал мне судьбу проститутки или, максимум, официантки. Но черта с два! Я все ещё властна над своей судьбой. -Это за что тебе такие пророчества? Да ещё и от родного человека?-А важно ли? Разве это может иметь значение, если мой папаша до сих пор тонет в предрассудках окружающего его общества, а я в это время позволяю себе белье от Прада за наличку? В игриво пущенной вверх брови нет и той доли веселья, что ей хотела придать хозяйка. Глаза бегали по поверхности моего лица, долго не задерживаясь ни на одном его участке. Лёгкость сменилась горечью. -Отец не принял твою ориентацию, да? Ты же вроде...-Пансексуалка. Но возможно ли подобное объяснить человеку из глубинки Прованса, который, к тому же, ещё и пастор местной церквушки?-Судя по всему, нет. Раз ты здесь, а он...-Я не люблю говорить о своем прошлом. Меня больше устраивает настоящее.Маска слетела с ее лица, словно не привязанная на затылке лентами: вот опять Сьюзен с простой хитрой ухмылкой длинными пальцами листает документ, исподлобья поглядывая на задумчивую меня. Я не предпринимала попыток заговорить; Макмиллан же будто просчитывала следующие шаги,-она молчала также опасно, как перед бурей природа.В особо близких отношениях со Сьюзен я не находилась, да и становиться с ней подругами как-то особо не желала: слишком разные мы ягоды для одного поля, вряд ли мне смочь понять ее проблемы и жизненную позицию, а ей, соответственно, мои аспекты жизни. У нас нет и не могло быть взаимопонимания; тогда к чему эти ужимки?-В любом случае, мне жаль.-Хм, странно. И почему же мне нет?-Отчего же? Неужто вдали от семьи тебе живется проще? -Да. Гораздо проще. Ибо сейчас я могу без зазрения совести дышать. А там на лавандовых полях я только задыхалась. Стены одной общины, словно горячие котлы ада, в которых дело одно-вариться да не забывать помешиваться вокруг своей оси. Когда каждый твой шаг у всех на общей шахматной доске...-Тебя увидели? С кем-то?Сьюзен не ожидала. Даже слегка рукой повела, отчего страница в гладком файле выскользнула из пальцев. -Какая же ты всё-таки...хм, интересная. Неожиданно. -Я самая обычная. -Да?-Абсолютно. Какая это уже маска за полчаса? Пятая? Или, может, двадцать пятая? Я не успеваю следить за мимикой лица, которая, несмотря на все приложенные старания Сьюзен, все же выдавала нечто большее, чем ее будничная интонация голоса, с которым моя собеседница напротив ведала свою историю. Макмиллан подобралась. Некогда слегка задранная юбка теперь лежит гладким шелком на своих положенных местах, а руки собраны на груди. Взгляд сосредоточенный, хотя и не без прежнего огонька, который до сих пор вызывает по коже мурашки. -Раз уж ты, как сама говоришь, самая обычная, тогда тебе не составит особого труда догадаться, что случилось после того, как меня застукали. -Где?-В туалете школы. -Кто-то слишком смелый?-Кто-то просто любил совершенно наивно. Сьюзен не паникует. Как зверёк, что не чувствует давление извне, сам в руки идёт, так и Макмиллан, из-за всего моего расслабленного и слегка пофигистичного ("по-айлишенскому") вида, сама ведёт себя спокойно. Разговор, хоть давно и вышел из берегов работы, однако не влек за собой каких-то новых привилегий: мы все также оставались со Сьюзен не больше, чем коллегами, не собирающимися делиться друг с другом сокровенными тайнами и насущными проблемами. Каждый оставался в своей зоне комфорта и выходить собирался лишь только по своему особому желанию. -Тебя выгнали? -Из деревни, фактически, нет. Исключая косые взгляды и перешептывания за спиной, меня, в принципе, воспринимали, хоть и с мелкими огрехами. А из семьи...скажем так, papá очень сильно побоялся моей любви.-Люди в целом боятся любви, потому что она редко приносит им выгоду. Больше...разочарования.-Именно поэтому я и не влюбляюсь.Сьюзен вернула себе блистательную улыбку, встала с дивана, оправив задравшиеся полы юбки, и подошла к открытому балкону. Солнце пекло сегодня нещадно, отчего Макмиллан, расстегнув верхние две пуговички хлопковой рубашки, подставила лёгкому ветру воспаленную кожу. -Ну...возможно, оно и к лучшему,-подвела черту я и, собирая со столика пустую посуду, указываю на окончание разговора. "Все равно ни к чему хорошему он не приведет". -Разочарование...не боль, а именно разочарование. Умно. Я ведь и вправду чувствовала тогда что угодно, но только не боль. Интересно, а я вообще ее любила или это пубертатный период свое дело сделал? -Все зависит от того, что ты искала по окончанию своего пути. Секс?-Мне было пятнадцать. И я была тогда ещё совершенно неиспорченной. О каком сексе может идти речь, если о моей менструации мама узнала не от меня лично, а по дневниковой записи, которую я, дура, впопыхах не закрыла? -Франция-страна разврата и нежной любви одновременно. А ты точно француженка? -Все, что уходит дальше Парижа, не попадает под тот веер стереотипов, который ты себе представляешь в голове при слове "Франция". В мелких деревушках Прованса все обстоит с точность наоборот: консерватизм и, я бы даже сказала, полный аскетизм. Редко встретишь человека, у которого образ мыслей разительно отличался бы от его соседа напротив. Мы все были заперты в одной тесной банке, потому и сбежать из-под лупы внимательных глаз было практически невозможно. Взрослые все контролировали, а нам, детям, просто хотелось свободы; и, желательно, во всем. Мы хотели любить и быть любимыми вне зависимости от предрассудков старожилов общины.-А твой отец, в добавок, ещё и не малый вес в обществе имел из-за своего рода деятельности... -Да. И, знаешь, он был хорош в своем деле: давал веру и надежду людям, что бог с ними рядом и всегда поддерживает их, никогда не отвернется от надвигающихся бед; что грехи наши искупимы, если искренне и честно прикладывать силу к тому, чтобы их исправить. Ему все доверяли, он был почетом для каждого живущего в радиусе влияния нашей церкви. Да, он и впрямь был хорош в убеждении...-Но не идеален. Макмиллан обернулась ко мне лицом, и луч солнца в антраците напротив осветил глубинную боль,-ту самую настоящую боль обиды и злобы,-которая блестела своими затертыми дырами и заплатами. В глупой дурочке я, наконец, разглядела человека со своей странной историей судьбы, который до сих пор никак, несмотря на прилагаемые усилия, не мог перелистнуть страницу прошлого, чтобы начать жить настоящим. Одна лишь игра и притворство.-Он уверовал в бога. И помог другим людям также искренне поверить в него, как и сам некогда доверился ему. Вот только от меня он жестоко небеса развернул. Заставил ненавидеть веру только потому, что я не такая, что, видите ли, любить себе подобную неправильно и грешно. Заставил верить в то, что бог любит и принимает в объятия свои не всех. Что любовь, как чувство, не всегда правильное, что оно распространяется лишь на определенных. Люди заставили ненавидеть меня бога, а бог, в свою очередь, научил идти всем наперекор и упрямо достигать своей цели, что, собственно, я сейчас уверенно и делаю. Мне было...нет, не жаль. Все, что происходит сейчас со Сьюзен, вся ее разгульная жизнь, хоть и объяснимая чужими ошибками в прошлом, все же была построена самой Макмиллан и обильно обогащалась ее сплошным и беспорядочным, потерявшим контроль и счёт, сексом. Я ей...сочувствовала, потому что та упорно не хотела признавать, что идёт на поводу чужих слов и упрёков, что "как ее и научил бог", она идёт всем наперекор лишь для того, чтобы...что-то доказать? Но кому? Себе ли?Вот и сейчас Сьюзен, оттолкнувшись от перил балкона, заходит обратно в прохладную от сплошных теней комнату, и в двух шагах останавливается от меня. Я вспоминаю некогда яркое желание, как только с Макмиллан познакомилась, с ней на легкую голову переспать, и меня в который раз воротит раздражительным смехом. Как давно это было и как теперь это не важно.Сьюзен, растерявшая одним мигом всю свою глупость и дурачество, предстает передо мной сейчас совсем иным человеком: взгляд серьезный и не по ее молодым годам взрослый, губы сжаты в тонкую полосу, выдающие процесс активной мозговой деятельности, а морщинки вокруг глаз указывают не на вечный смех их хозяйки, а на бесконечные слезы сожаления и отчаяния. Сьюзен бежит за неким спасением, вот уже сколько лет играет с жизнью в догонялки только потому, что её бог испорчен чужими руками. -Она была моей соседкой. Простая девчонка: глупая косичка, наивные голубые глазки, густые обрамления ресниц, веснушки. Я обманула ее. Единственный грех, за который, кажется, мне вовек с божком не расплатиться. Я обманула ее, заманив в туалет в северном крыле школы, и поцеловала, крепко к себе прижимая. Она мне нравилась, и, как человеку, что, хоть и мимолётно, но сердцу все же был близок, я не желала ей ничего плохого. Нет. Детское сердце по своему наивно любило, строило замки, где я-король, а она-принцесса. Но...чёртовы предрассудки! Никто не вышел победителем в этой игре.-Где она теперь?-Ее заклеймили. Также, как и меня. Отстранили от церкви, от дома, от родных. Это больно, да, но выхода иного не было: и если мне хватило духу сбежать, с большими потерями в лице плачущей мамы и младшей сестры, то ей нет. Хотя...у кого какая сила была.-Она все там же?-Нет. Она теперь с тем, кому больше всего верила. Я чувствую прикосновение ее пальцев за ухом,-там, где цветом сакуры пестрит маленький укус Билли,-и вижу озорство в глазах напротив. Сьюзен умело делает вид, что ей все равно, что дела прошлые ее давно уже не волнуют, и все же мелко колышущееся сомнение из-за невольного возвращения назад выдает истинное лицо девушки,-Макмиллан боится.-А теперь...-Я не хочу любить. Это...муторно и неприятно. Будто вечная изжога после самой вкусной, но не очень полезной еды. -Неужто и впрямь никого нет, к кому сердце больше всего льнет?На мгновение Сьюзен замирает. Я предчувствую, что следующий ее ответ будет враньём, но маленькая ложь пред великой правдой ничто. Я вижу по глазам, что метнулись к лежащему на диване телефону, что есть все же тот, к кому бы Макмиллан с удовольствием всю себя настоящую отдала. Вижу, но...Сьюзен сладко мурлыкает "нет" и ещё ближе подходит ко мне. Прищуривается, аккуратно ведёт носом по воздуху вокруг меня, будто обнюхивает, и выдыхает. -Остался лишь секс. Небольшая такая приятность жизни. Кстати о нем...Я напрягаюсь. Совершенно не к добру эти глаза, что смотрят прямо в душу: читают, оголяют, снова читают и после от нее ничего не оставляют. -Помнишь Сидней?Про себя хохочу в голос; смеюсь дико, со слезами в уголках глаз, с болью в животе. "Сидней? СИДНЕЙ, СЬЮЗЕН?! О да, я помню Сидней. Очень хорошо. До мельчайших деталей". -И?Скрываю тревогу и трепет сердца от чужого взгляда, прячу тайну под семью замками в темных глубинах души. -Я тут слегка в недоумении нахожусь. Может, ты мне все сможешь прояснить?-Что тебя волнует?-Мы занимались сексом в Сиднее?Моей вскинутой вверх брови достаточно, чтобы Сьюзен поверила, что я говорю правду.-Нет. -Точно?-Определенно. Макмиллан тихо шепчет "хорошо" и, указав на папку с образами, берет с меня слово, что я буду аккуратно с ними обращаться. -Тогда я пойду. С тобой приятно иметь дело, Реслер.Сьюзен была бы не Сьюзен, если бы не имела хитрый план в запасе (теперь эта мысль ясна мне как день). Дурное предчувствие не оставляет меня: от этих жеманых жестов девушки без бога в голове веет моей странной тревогой, а от ее вроде бы спокойного взгляда мне хочется бежать к свету. Я, несмотря на большую часть рассказанной истории Сьюзен, ту все ещё не понимаю; от накатывающей волнами ноющей боли тесноты мне неуютно, а тарелка, в который мы сейчас обе плаваем, с каждой секундой становится все более мелкой и острой от осколков стекла, что были вместо воды.Закинув лямку сумки на плечо, Сьюзен идёт в коридор, но по дороге останавливается в задумчивости в проёме двери моей спальни. Опять критичный взгляд.-Аскетично. Впрочем, в твоём стиле. -Ты уже настолько хорошо меня знаешь, что с точностью можешь говорить о сторонах моей жизни? Макмиллан пожимает плечами. В простом жесте скрывается нечто большее, нечто...мне неизведанное. Будто уже она что-то знает такого, о чем мне остаётся только догадываться. -Ты любила. -С чего взяла?-Глаза. Они так ярко полыхали огнем, когда я о своей жизни рассказывала. В них много житейского ума.-Да, было дело...-А теперь они горят по-другому. Ещё более ярко; так ярко, что от этого света режет сердце. Дай угадаю: ты снова, как в первый раз, влюбилась, да? Печально. А судя по твоей растерянности, ты еще вдобавок и в чувствах своих запуталась. Хм, двойная обида. -Ты, кажется, спешила. Что ж, думаю, самое время нам прощаться. Обещаю, что с эскизами все будет...-Ой, какая наигранная простота. Не тебе со мной тягаться.Сьюзен, как-то странно голос в пользу иронии и сарказма сломав, вероломно зашла в спальню. Не то, чтобы мне было что скрывать (ещё и при условии недавнего катания по далёкой Австралии), но личное пространство есть личное пространство, и без своего разрешения я не собиралась в него кого-либо пускать. Тем более тех, у кого имя начиналось на букву "С". -Ты совсем охуела, Макмиллан? -Я просто хочу секса, а ты хочешь разобраться в правдивости своих чувств. Удивительно, но решение для этих двух проблем одно.-У меня нет никаких проблем. Так что...-Правда?Сьюзен смеется, но прежний задор и запал сменился смехом издёвки и стеба. Проходится кончиком пальца по единственной во всём доме книжной полке и неудовлетворенно отмечает сгусток пыли на нежной подушечке. -Не мешало бы убраться. -Убралась, не будь здесь тебя. Тем более, что скоро за мной заедут, так что...-Догадываюсь даже кто.Подлетаю к Сьюзен и со всего маха вырываю Достоевского из ее наглых ручонок. Щеки пылают красным то ли от злости, то ли от волнения, что нас с Билли раскусили, поняли или увидели. -Мне плевать на твои догадки, Макмиллан. Абсолютно. Скажу тебе только одно,-твоей игрушкой самоудовлетворения я не стану. Ибо зачем? Хочется разрядки,-так иди к Браун, вы с ней чертовски эстетично смотритесь. -К Чарли?Судорога мимолётного волнения и странной злобы желваками прошлась по лицу девушки. Улыбка, хоть и была во все лицо, но казалась скованной и ломкой. Все сейчас в Сьюзен было подобно пластмассовой кукле. Даже рука, что ложится мне на талию и за нее притягивает меня к ней, кажется иллюзией.-Чарли, говоришь.-Выдыхает тяжело Сьюзен в хрящ уха.-Да если бы ты все знала...Конец фразы Макмиллан оставляет додумывать мне, потому что больно впивается поцелуем, зарываясь руками в мои волосы.И...я не ощущаю ничего. Пусто. Ни разочарования, ни облегчения; ни радости, ни печали. Даже сожаления нет. Просто пусто. Ноль на бесконечной шкале ощущений. Скорее на рефлексе, чем от необходимости, притягиваю Сьюзен ещё ближе к себе в надежде, что хотя бы мой шаг откроет дорогу общему влечению и желанию, но...В носу свербит от цветочного Диора, а запах персика на языке Макмиллан не кажется таким уж вкусным и притягательным. В каждом ее движении я замечаю ошибку и, словно великий гроссмейстер перед толпой дилетантов, пытаюсь научить ту правильной игре. Но каждый мой шаг порождает ещё большую неудачу, и надежда с каждым порывом Сьюзен растворяется в кислотной реальности. Макмиллан забирает. Высасывает из меня все ценное, стоит лишь ей слегка коснуться. Она не даёт, как Айлиш; не дарит свое тепло на безвозмездной основе, не радуется искренне ответной искре как ребенок подарку,-Сьюзен происходящее принимает как должное, и оттого у всего моего организма-и ментального, и физического-идет отторжение. Но, несмотря на рухнувшие головные системы, мозг все еще продолжал упорно выполнять свою работу и активно сравнивал,-руки, шарющие под футболкой, язык, вырисовывающий петли на верхнем нёбе, даже тон дыхания; и вскоре даже он, из-за множества найденных несовпадений и ошибок, не выдерживает и ломается. Горит его матрица, плавится процессор, и из-за внутреннего возгарания мне становится чертовски плохо. Понимание и, одновременно, решение всех моих проблем приходит так медленно, что Макмиллан успевает даже слегка надкусить кожу под правой челюстью. Но, как только мысль окончательно сформировывается, все ранее меня волнующее встаёт на свои законные места. Посему, аккуратно выбравшись из плена рук Сьюзен и прекратив поцелуй, отстраняюсь. Антрациты под жёсткими от туши ресницами сверкают злобной радостью и лишь маленькой толикой разочарования.-Вот видишь, как все порой бывает просто. -Сьюзен, мы...-Я не собираюсь это обсуждать. Я о сексе редко вспоминаю, а уж о подобном...Макмиллан отодвигает меня чуть в сторону, освобождая место к выходу, и без лишних слов собирается уходить. Лишь на пороге, с громким стуканьем надевая каблуки, кричит мне замершей в спальне из коридора:-Раз уж мы так славно поговорили и все выяснили, то не могу не предложить тебе поездку со мной и Чарли во Флориду. Но и лгать также не буду: печалиться о твоём отказе даже не собираюсь.-Самое лучшее приглашение, которое я когда-либо слышала.-Ну вот на данной ноте мы и попрощаемся. А, и ещё...Я молчу возникшей пустоте, давая понять Макмиллан, что, несмотря на мое нахождение в комнате, я все ещё ее слушаю.-С тобой я более вести себя, как девочка с рюшами, не буду...-Идеальная игра одного актера.-Да, талант в папу. И поэтому привыкай к подобному тону обращения. -Он мне нравится больше, чем был прежде.-Правда? Интересно, почему.-Он настоящий.Я не слышу слов прощания. Лишь звонкий стук по плитке подъезда и тихо закрытую дверь. Стоило переступить через свою черту комфорта раз, и все разбросанные детали мгновенно собрались в нужную и правильную картинку. Бог...у Сьюзен его нет. Она ненавидит его также, как любое напоминание, что жизнь не всегда есть испытание и боль. У многих людей на планете нет бога. И, как бы жаль мне не было этих бедолаг, я все же не могла не радоваться мысли, что мне, как некоторым счастливчикам, повезло; потому что мой хранитель, пройдя узкие тропы и кривые дороги, все же нашел меня и теперь всегда был рядом, никогда не смел отворачиваться ко мне спиной.Мой бог...у него искусно обрамлённые паутинкой небесно-яркие глаза, хрупкая кожа с ниточками вен и мягкие лепестки губ. Мой бог смеётся так, как никто не умеет, а объятья его теплые, как летний ветерок на пристани Пицунды. Мой бог тяжело доверяет жизни, но стоит ему руки моей коснуться, как свет души его зажигает все фонари и окна домов мира. Мой бог...он самый великий и самый любимый. Единственный. По дороге к двери натыкаюсь на дневник, что блевотной розовой обложкой обжигает мне глаза. Не обращаю на него лишнего внимания, глупо кидая ко всем остальным вещам, что поедут дальше кататься по Америке. "Я ее люблю",-три слова, что словно белый флаг на тонущем корабле."Дошло, наконец. Аллилуйя",-в Петербурге с кистью наперевес за свою очередную победу поднимает бокал красного Аня. ***Я переваривала. Медленно, кропотливо, по маленькой косточке. Каждую мысль вычленяла из водоворота бурной мозговой мясорубки, отполировывала ее до блеска и ставила на отдельную полочку, принимаясь далее за следующий кусочек. И уже к двадцатому числу, располагаясь в гримёрке концертного зала Вашингтона, сквозь стекло моего шкафа сознания на меня смотрела и пестрела цветами весеннего луга целая коллекция рубинов, аметистов и изумрудов. Сьюзен все рассказала. Слегка заплетаясь, отвлекаясь, мерно попивая из бокала, она все же смогла поведать о тех тяжелых двух неделях во Флориде, за которые ей стойко и упорно пришлось чуть ли не каждый день бороться за остатки своего драгоценного вина с Венерой. Постоянно сетуя на ненасытность крови Реслер к алкоголю, Макмиллан умудрилась таки в простой форме рассказать мне все, от чего я упорно сбегала каждый час и минуту, в конце своего монолога довольно улыбнувшись и, как кот со сгущенкой на усах, облизнувшись. Впервые я выслушала. Не маму, Зои, Финна или Венеру; а гребанную Сьюзен, что отчаянно пыталась прятать свою боль за смехом и разбором чужих личных проблем. Я выслушала ее и даже ни разу не прервала, не заткнула и не шикнула; просто слушала и по окончанию разговора тихо ушла, так и оставив бокал с белым не тронутым. Моих забот было достаточно для того, чтобы даже не пытаться вдуматься в поведение Макмиллан ночью и утром следующего дня, когда, три раза коротко звякнув, телефон высветил от нее смс: "За лишне сказанное извините". В более чем информативной фразе звучало настоящее искренне извинение и, я бы даже сказала, сожаление, отчего, как и ранее с Клаудией, мое отношение к Сьюзен слегка и неохотно поползло вверх. Я в упор не замечала изменившуюся Макмиллан, от которой теперь, из-за ее ставшей в последние дни любимой темной тучи над головой, шарохались все, кто некогда был с ней близок; кроме Венеры, что упорно, хоть и державшая некую дистанцию, продолжала вести с ней тихие беседы и бережно похлопывать по плечу. После разговора со Сьюзен теперь меня подобное их общение не особо злило и бесило,-приглядевшись, я окончательно убедилась, что ни у стилиста, ни у моего личного помощника в глазах не горели чувства желания или заинтересованности друг другом. Только некая дружеская теплота и поддержка, которые за рамки приличия, однако, не выходили.За разбором накативших мыслей, которым я теперь отводила все свое время до концерта и после, я совсем перестала реагировать на маячки из реальности. Венера, с которой мы довольно редко встречались в коридоре Плазы, удивительно спокойно провожала два дня подряд уходящую меня с Тони и Зои на прогулку по городу, и не менее спокойно выходила из гримёрки, напоследок подавая чистую сухую футболку. Нет, Венеру избегать я не пыталась, но и на частые личные встречи лишний раз не нарывалась. Не то, чтобы сердце, как раньше, сумасшедше билось, отдавая болью в грудине, но и статичное состояние работы оно также до сих пор не приняло. Поэтому, коротко кивая или, в крайних случаях, улыбаясь, я надолго в реальности с Реслер не задерживалась, предпочитая ее в своих беспорядочных мыслях и раздумьях.Сейчас же я с таким рвением и нетерпением собирала остатки конструктора по всей голове, что не сразу ответила на заданный мне вопрос на "общем собрании" перед концертом в номере Мэгги. -Что?-Билли, не спать! На повестке дня стоит вопрос о ваших с Финнеасом образах, а также о концертном свете...-Да, куда его направлять? Я стараюсь всегда на copycat акцентировать внимание центральным прожектором тебя, но...-Нет, Джози, у меня после жуткая дезориентация и я боюсь из-за этого запутаться в собственных ногах и хлопнуться на пустом месте. Да и глаза потом болят жутко и слезятся. Приходится лишний раз идти за кулисы, чтобы их промывать. Так что...центральный свет вещь ненадёжная, хоть и эффектная.Джози задумчиво кивает головой, оставшись очень неудовлетворённым моим ответом. Ну да, задачка-то ведь непосильная: не навредив главной звезде сцены, показать все прелести ее движений и жестов. Выходя из собственного ступора, решаю слегка помочь тупым, от несведущего в данной сфере, предложением:-А что если на copycat использовать скользящий свет, перемежающийся изредка на припеве мерцающим?-Ну, если мозги нашего Джози на подобные махинации способны...Роб, в привычной его манере съязвил, чем слегка разрядил обстановку. Мелкие вопросы по типу моей охраны и установки аппаратуры были решены одними из первых, посему Филипп и Тони сейчас откровенно скучали, изредка посматривая на электронное табло времени на телефоне. Финнеас, по моему быстрому анализу, особого участия в собрании вообще не принимал, глядя задумчиво в окно, а Дэнни и Мэттью, сидящие рядом, тихо болтали о своем насущном. Все явно очень устали за последние несколько дней, посему я решила не медлить с ответами, а поскорее разобраться с насущным и всех отпустить. -Да, надо попробовать. Почему бы и нет. И, не забуду припомнить, это не я на концерте в Торонто облажался, а...-Прекратите балаган,-шикнула Эбигейл, до сего момента сидящая тише самой тихой мыши. -Так, хорошо. Со светом ясно.-Бодро хлопнула в ладоши мама.-Теперь вопрос с образами: Сьюзен и Марта предлагают вам с Финном на концерт в Вашингтоне надеть парные белые костюмы, а не цветные как обычно. -Отчего же?-Позволите?-Осторожно перебила Мэгги Сьюзен и, на одобрительный кивок в ее сторону, тихо продолжила.-Концертный зал, на наш с Мартой взгляд, слишком темный и серый, что сразу же отметает все образы, содержащие в основе элементы черного, серого или даже синего. Как бы Джози не направлял свет и не экспериментировал с оттенками, общая палитра выступления будет блеклой, и зрителям, чтобы хоть что-то рассмотреть, изрядно придеться поднапрячься. Яркие образы мы также брали в расчет, но, из-за далеко находящихся от сцены мест на балконах, они также будут сливаться в одно месиво перед глазами на взрывных песнях, по типу bad guy или bury a friend. Белый-самый простой, но в тоже время самый выигрышный вариант. И концерт сразу же наполнится красками, и зритель будет доволен тем, что лишний раз не придется выискивать в свете прожекторов броскую футболку. Вот какой бы дурой и скотиной Сьюзен по характеру не была, а ведь все карты точно по масти разложила; как и всегда, с лёгкостью профессионала без лишних аргументов убедила и настояла, отчего я коротко киваю и улыбаюсь. На Макмиллан моя улыбка никак не подействовала, в отличие от Марты, что довольно расслабилась на диване и устало прикрыла глаза. -А что по этому поводу думают Венера и Чарли?-Любопытства ради спросила Мэгги.Только сейчас, отвлекшись на дорогое имя от дум, трезво, без пленки на белках, наблюдаю посадку всех маминых "гостей" в комнате и подмечаю про себя явную и яркую перемену: Макмиллан, на подобных сборищах обычно сидящая рядом с Браун, теперь ютилась между Эбигейл и Мартой, а Чарли, в свою очередь, осторожно примостилась на маленьком стуле позади Финнеаса. Венера, что старается со своего места напротив Сьюзен и Чарли, себя не выдать, все же заставляет меня невольно посмотреть внимательнее на двух девушек, что нечитаемо коротко и горячо обменялись взглядами и отвернулись в каждую свою сторону, и построить свою некую схему происходящего из лёгких догадок. Француженка быстро метает на меня взор карих глаз и тут же его отводит, но я успеваю таки захватить в плен единственно плещущееся на дне чувство, которое разливается, словно адреналин по венам,-сожаление. Гляжу на Чарли и, вот удивление!, замечаю идентичную эмоцию. Сидя зеркально, ногу на ногу закинув и руки на груди сцепив, обе вели немой разговор обиды, не собираясь, однако, все претензии друг к другу высказать вслух. "Хм, любопытно",-думаю перед тем, как Венера, тихо прочистив горло, стала отвечать на поставленный вопрос, а я, вся обратившись в слух, старалась от удовольствия только не закрывать глаза. Сколько времени прошло с тех пор, как я слышала его? Сколько песка сквозь пальцы я упустила на пустое метание бисера перед самой же собой? Почему так глупо и бездарно я дала ускользнуть самому ценному? Не поздно ли все вернуть?-Не буду затягивать с ответом. Просто скажу, что Марта и Сьюзен-профессионалы своего дела, а значит если говорят, что лучше надеть белое-значит и впрямь лучше надеть белое. Все просто. Тем более, что в случае их ошибки (честно говоря, не могу ее допускать) мы точно не проиграем: белый-цвет нейтральный и чистый, а значит глазу удобен. Поэтому не вижу поводов иметь что-то против данного варианта. Венера замолкает, и теперь все глаза, даже мои, устремлены на Чарли. Та мнется, словно по своей личной причине не желает соглашаться с общим мнением, несколько раз зыркает на сосредоточенную Сьюзен. В конечном итоге, удостоив ждущих коротким "да", тушуется и вновь уходит в себя.Левый уголок моего рта предательски ползет вверх. Понимать, что не одна в плену любви варюсь, пусть и не совсем приятно, но хотя бы, как минимум, спокойно. Потому что Сьюзен и Чарли, более не удостоив друг друга взглядами, выходят из номера порознь, окончательно укрепляя мою догадку. Смотрю на Венеру, та на меня. Коротко вскинутыми бровями спрашиваю "что происходит?"; в ответ Реслер пожимает плечами и неспеша также покидает комнату. Я соображала медленно, зато четко и скрупулёзно. Поэтому, не торопясь переодеваться из, и вправду оказавшимся выигрышным, белоснежного образа, жду Финнеаса. Мягко отослав Зои помогать всем остальным наскоро погружать аппаратуру в трейлер, чтобы успеть по графику вовремя выехать из Вашингтона в Нашвилл, я написала короткое сообщение брату и теперь, по-турецки сложив ноги на диване, выжидала. -Что за срочность? Аж знак восклицания поставила. Впервые.С мокрыми волосами набок и джинсами свободного кроя Финн выглядел как среднестатистический студент американского университета. Одним лишь своим видом он вызвал на лице невольную мою улыбку, от которой, впрочем, я не особо спешила избавиться. Я обожала Финна таким,-спокойным, домашним, некогда своим; простым и без лишних сложностей. У нас редко возникали с ним разногласия, мы всегда были примером идеальных отношений брата и сестры для всех родственников и соседей. Я искренне гордилась тем, что имею такого надёжного человека, как Финн, а тот, в свою очередь, радовался, что с ним рядом та, которая до полуслова его понимает. Приятные воспоминания пленкой закрывают всю мрачность и серьезность разговора, который предстоял между мной и Финнеасом, отчего я слегка расслабляюсь.-Да, это важно. -Начинай тогда. Я обещал Дэнни помочь с его барабанной установкой, потому что он не доверяет Тони, который ни черта в инструменте и его тонкостях не разбирается. -Я поговорила. И мне всё рассказали.Финн вскидывает бровь и заметно напрягается. Правая нога слегка заходится в треморе, покачиваясь из стороны в сторону, а дыхание видно учащается.-И? Узнала что-то интересное? Повелась на очередные рассказы Венеры? -Как удивительно быстро ты к ней мнение поменял. Раньше...-То было раньше. А сейчас-это сейчас. Я не потерплю, чтобы тебе делали больно, а после обманывали, ведя по ложному следу.Финн сидит напротив и мне виден каждый желвак, что бродил по его уставшему лицу. Я не хотела мучить брата, но и сама желала, в конце концов, точку в надоевшем вопросе поставить. "Чем быстрее пройдет экзекуция, тем меньше урона нервной системе будет нанесено".-Я понимаю тебя. Твои переживания насчёт меня и...в общем, ты знаешь, что я думаю по этому поводу.-Я знаю, что ты против того, чтобы я лез в твою жизнь. Но, Билли, подумай: если я этого делать не буду...-Ты трогал смс от Венеры?Взгляд беглый. Тенями носится по моему лицу, в накатывающей панике старается хоть где-то в моих океанах найти пристанище и понимание, которого, увы и ах, на свою беду не находил. -Я не знаю...-Зато я знаю. Мне рассказали. И нет, это не Венера. А человек, которому далеко плевать на мою личную жизнь и мое ноющее каждый день сердце. Финн со вздохом откидывается на спинку дивана и больно зарывается пальцами в бронзовые вихры. -Я не буду говорить, что мне жаль...-Ты человека оговорил.-Этот человек чуть не сжёг заживо мою сестру в боли и самоненависти! Прикрикнул Финн, но тут же, увидев мое поникшее состояние, собрался и, переведя дыхание, метнулся ко мне, присев перед моими коленями на корточки. -Я не знаю, почему так поступил. Возможно, злость, обида за тебя, ненависть. Все вместе. -Ты и впрямь думал, что правда не всплывёт? Ты же сам доказывал это мне, когда я только уловку с договором Венеры придумала...-Да, я тупой идиот. Да, я глупец и наивный болван! Но всему есть объяснение-любовь. Я очень сильно тебя люблю...-Но поступил нечестно, Финн. Очень нечестно. Скорее на автомате, чем из желания успокоить, приглаживаю растрёпанные пряди, в конце концов оставляя ладонь на макушке. Будто в рыцари глупой самоотверженности того посвящаю. -Я просто не хочу, чтобы тебе было больно. Только и всего. И, естественно, я верю. Конечно, верю. Потому что это же я, доверчивая Билли Айлиш, с которой все, кому не лень, играют в кошки-мышки, словно это весело или приносит очки в их личную копилку статуса. -О чем они были? Ты же читал?Финн отрицательно мотает головой.-Нет. Даже по диагонали не проходился взглядом. Я был так зол на Венеру, что единственным моим желанием было стереть даже самые незначительные отростки ее существования из твоей памяти.-Зря ты это...-Можешь обижаться. Это будет, конечно, неприятно, но...-Я не хочу и не буду держать на тебя обиду. Хоть я и не приветствую твои методы помощи, но понимаю, впрочем, причины таких срочных мер. Спасибо за твою честность.Финнеасу тяжело. Он никогда и никого так крупно не обманывал, тем более родную любимую сестру, отчего сейчас его вовсю грызла совесть и сжигало чувство вины. Да, ситуация не из приятных, конечно, но не зря же ведь я столько дней причесывала свои разрозненные мысли, чтобы сейчас с пылающим сердцем кидаться в брата проклятиями. Отнюдь.Придвигаюсь к краю дивана, спуская голые ноги на холодный пол, и обнимаю Финна за шею. Тот сбивчиво просит в ямку между ключиц прощение, изредка все же вставляя фразы оправдания своего поступка, но я толком не слушаю. Потому что это и не важно вовсе; потому что на Финна я совсем была не зла. Я устала держать на сердце новые и старые обиды. Я просто хотела, наконец, избавиться от груза прошлых дней и жить с пустой корзиной за плечами. -Все, хватит сетовать!Отодвигаю от себя Финнеаса и, за щеки того взяв, как в детстве в блин их сжимаю. Легко смеюсь, вызывая и на лице брата улыбку. -Я не хотел сделать тебе только хуже...-Боль закаляет. Хотя, если быть до конца честной, лучше бы она в таком количестве не приходила больше никогда. -А Венера...Я накрываю ладонью губы Финна, призывая того к молчанию. -А вот с ней я сама разберусь. Хорошо? Послушай хоть раз, что тебе говорит Клаудия, ладно?Братишка округляет глаза, но я не выдаю больше ничего такого, что могло бы меня скомпрометировать. Целую Финна в скулу и, на прощание обняв, расстаюсь с ним на лёгкой ноте недосказанности. Нам ещё предстоит долгая и упорная работа по установлению новых правил неприкосновенности меж друг другом, а пока... ***Зои радуется предпоследнему концерту в Нашвилле так искренне и сильно, словно сама сейчас два часа отыгрывала на сцене песнями и танцами. И пусть вклад подруги также неумалим, как и всей остальной части команды, но отчего-то именно Донахью, запрыгивая на мою вторую полку, громко под смех Финна и Мэгги рассуждает о правильности решения ночевать в Атланте две ночи именно в отеле, а не в автодоме. -Широкие кровати, просторные комнаты...Изолированность. Я почти Зои не слушаю, внимательно следя за Венерой, что на кухне очищала авокадо от кожуры и косточки, но все же на рефлексе ее ряд преимуществ отеля перед трейлером дополняю. Да, я стойко решилась поговорить. Не со Сьюзен и Финном, а с прямой виновницей моих ночных кошмаров и криков в подушку. Потому что надо. Уже теперь лично мне необходимо.Естественно, в тесном автодоме, где каждый шепот встречается внимательно слушающими ушами, подобный разговор был невозможен. "Завтра. Все завтра",-обещаю себе, пустыми уставшими глазами листая ближе к полуночи ленту Инстаграма и стараясь не обращать внимание на лежащую уже на своем спальном месте Венеру.Девушка отрубилась сразу же, как ее голова коснулась подушки, тем самым любезно открывая мне вид на причудливо отливающую в свете ламп с кухни кожу шеи и скул. Без зазрения совести, подбив по себя удобно подушку, я наблюдала за мерным дыханием и лёгким трепыханием ресниц, если вдруг Венеру что-то резко во сне беспокоило. За тихим подглядыванием я и не заметила, как провалилась в яму сна сама.Безуспешно пытаюсь отмыть перья водой из озера от густого черного цвета лебединых слез, но, кажется, делаю только хуже: кляксами все расходится дальше на незапятнанные участки крыльев и шеи, отчего птицы становятся еще темнее и грязнее. Моя беспомощность приводит меня же в ужас. Кажется, ни один мой шаг не спасает и не помогает. Лебедь с густым каштановым оттенком глаз пытается своим же плещущимся спокойствием меня успокоить, но мало помогает. Его собрат с небесно голубыми бусинками до сих пор не подаёт ни одного признака жизни, и даже лёгкое тормошение не вытаскивает его из вечного сна. -Что мне делать? Как...как мне?..Я слышу свой голос, что будто из нереальной сказки. Тонкий, ломкий, по своему красивый. "А я ли это?"-Думаю, попутно пытаясь помочь лебедю с черными бусинками подняться с земли.-Что же ты хочешь от меня? Ну что?Птица плачет, легко трепещет, что-то пытается выкрикнуть своим слабым горлом. Его сломанное крыло больно волочится по краю воды, пытаясь жалкими попытками...укрыть? Защитить свою любовь?-Ах, вот что.Аккуратно беру под основание крыло и не менее осторожно кладу его поверх второго лебедя. Тихо присаживаюсь рядом на коленки и вглядываюсь в выражение голубых бусинок. "Может..."Пустота и холод. Навеки застывшая грусть и тоска. Ни одного блика, ни одного движения. Пусто.-Я больше не могу так. Прости меня, прости.Птица молит меня остаться, но, сжав пальцы в кулаки, я решаюсь все же бежать отсюда как можно дальше; как можно быстрее от этой душной безнадеги смерти. Я не замечаю за своей спиной тучи, шум воды, бьющейся о мелкую гальку, сгущающийся за мной лес. Совсем ничего не замечаю за сумасшедшим бегом, что выбивает из лёгких весь воздух. Платье путается под ногами; в попытках его ухватить и поднять, чтобы более не мешалось, оступаюсь и кувырком лечу в небольшой овраг с тёплыми осенними листьями. Чувствую себя Алисой, когда понимаю, что этой яме нет конца, но в отличие от нее успокоиться и прекратить панике бить обухом мне по ушам не могу. Когда же мир, наконец, обретает небо и землю, я тяжело перевожу дыхание. Черные слезы то ли боли, то ли обиды, что опять покрывают тонким слоем кожу щек, раздражают. Вытираю их тыльной стороной ладони, одновременно пытаясь успокоиться. Когда же ничего толком не выходит, захожусь по новой, все ещё продолжая руками оттирать черную пленку.На фоне темноты белый свет кажется иллюзией и фантазией. Он больно ударяет по глазам, отчего я щурюсь, и пара самых крупных слез слетает с ресниц на скулы.Принимаю сидячее положение и, ледяные от воды ноги под себя поджав, вытягиваю ладони вперёд. Облегчённо улыбаюсь и, последнюю мокрую дорожку вытерев, обнаруживаю, что она кристально прозрачная. Такая же девственно чистая, как и кольцо, что в тени навесающих деревьев блестит белоснежным. ***Как вчера я яростно ждала сегодняшнего вечера, так сейчас мечтаю оказаться где-угодно, только не рядом с номером Венеры, из которого та по каким-то своим причинам не выходила с момента нашего заселения. Как бы Зои не хотела с Реслер махнуться местами, предчувствуя конец нашей с ней продолжительной войны, я запретила подруге даже думать об этом. После Атланты нам с Донахью нужно было вновь расстаться,-ей подыскивать работу на время пересдачи экзаменов, а мне продолжать тур,-поэтому я хотела подольше оттянуть момент нашего с ней прощания и после долгого расставания. Я в целом люблю все оставлять на последний момент: тогда, когда сладко бьётся сердце от волнения, а по коже идут мурашки от дышащего в затылок дедлайна. Вот и сейчас, делая все, чтобы только не идти на решающий шаг, меня останавливает на лету Зои и, забирая рюкзак, вещи из которого я до сих пор так и не разложила в прикроватную тумбу, толкает на выход.-Иди,-вместо множества слов наставления и поддержки.Только стоя впритык с дверью номера Венеры я понимаю, что рука моя неподъемная. Три раза коротко постучать словно медный колокол раскачать. И пока кто-то, шурша тапочками по полу, шел мне открывать, я вела носом по воздуху, чувствуя приятный запах каких-то сладких пряностей. -Билли?-И сразу беспокойный взгляд.-Что-то случилось? Нужна помощь?-Нет, я...помнишь, ещё в Нью-Йорке я хотела с тобой поговорить и...-Да, помню. -Ты занята?-Оу, нет, абсолютно. Проходи. Номер Венеры гораздо меньше нашего с Зои. Правда, в отличие от наших с подругой аппартаментов, здесь имелась маленькая лоджия и небольшая кухня с мини-плитой и микроволновкой. -Ты что-то готовишь? -Ничего особенного. Так, импровизированные чипсы. Из подручных средств, что предоставил отель. Макароны, специи...Я иду вслед за Венерой на кухню, где, громко булькая и шипя, в кастрюльке отваривались рожки. -Чего их просто в магазине не купила? Или в ресторане чего-нибудь не заказала?-Не, это не интересно,-смеется Венера, помешивая ложкой макароны, чтобы те не пристали ко дну.-Я собиралась фильм посмотреть, а на что-то большее, чем на недочипсы, меня бы не хватило уж точно. Я облокотилась поясницей о столешницу и внимательно смотрела на руку, что продолжала мерно помешивать, изредка доставая ложку из воды, чтобы Венера сняла пробу на соль. Когда минута душного молчания слегка перешла в пять, я прокашлялась. Нам обеим было неуютно,-это чувствовалось по тому, как Венера перебирала в руках специи, порой углубляясь в чтение состава, или интенсивнее водила прибором по дну кастрюльки. -Прости, что нарушила твой покой.-Реслер от неожиданности дернулась, но помотала головой, мол "ничего".-Нет более смысла скрывать, для чего я к тебе пришла. Сьюзен не говорила, что тогда в Нью-Йорке...Венера выключает плиту и непонимающе смотрит на меня. "То-то же ты такая спокойная была все эти дни. Дорогая Макмиллан тебе ни звуком, ни жестом не обмолвилась, что я приходила".-Я думала, что ты ночевала у тётушки Маргарет...-Нет, я...-Так ты приходила тогда? Сразу после интервью? Я коротко киваю и удивлённо смотрю на Венеру, что в расстроенных чувствах присаживается на стул, продолжая держать в руках не то пакетик черного перца, не то паприки, и сверлит пол под моими ногами разочарованным взглядом. -Мне жаль, что меня не было. Чарли...-Сьюзен сказала. У них тоже не все сладко, как я погляжу?-Неопределенно.-Пожимает плечами Реслер, все ещё с опущенными глазами.-Мне жаль, что мы не поговорили.-А ты хотела?-Очень. -Почему?-Потому что ты впервые захотела. А твое согласие дорогого стоит. -Как минимум, нервов. Да, со мной очень тяжело договориться.Нервно смеюсь, пытаясь в руки себя взять. Я не знаю, с чего начать, а Венера, естественно, понятия не имеет, как продолжить. Поэтому опять молчим, пока Реслер, наконец, не решается слить воду из кастрюли, чтобы макароны "окончательно не разварились".-Сьюзен рассказала.-И что же?-Все.Венера тянется за маслом и, занятая своими несчастными рожками, продолжает за делом разговор, постоянно пряча от меня взгляд. -И? Как правда?-Не знаю. Возможно, и была бы приятной, да вот только я знаю лишь часть всей картинки. -А что из ее второй половины потеряно? -Твои смс. Венера замирает; но лишь на мгновение. В следующем она уже разворачивается на пятках и мчится из кухни. Возращается назад через, как мне показалось, долгую минуту, неся в руках мобильный. Введя пароль, подаёт телефон мне ярким экраном вверх. -Тебе же это нужно, не так ли?-Я не собираюсь вероломно узнавать то, что ты, возможно, выдавать совсем не хочешь.Венера, бережно взяв меня за руку, вкладывает смартфон в ладонь и указывает на маленький стульчик на лоджии. -Если не против. Я здесь...в общем, раз уж начала, надо закончить. И вот я слышу за спиной нервное копошение, приправленное шипением масла в раскаленной кастрюле, пока сама с лёгким тремором в пальцах открываю вкладку сообщений и нахожу наше с Венерой диалоговое окно.С десяток простых сообщений, в которых Венера искренне интересовалась моим состоянием ментального здоровья и изредка настроением Финна, Мэгги или Патрика. Но, чем дальше уходила дата отпуска, тем смс становились все более пространнее и откровеннее; удивительно смелее и будто решительнее.20.05.19"Знаешь, а я ведь ненавижу держать людей за руку. Это странно, поскольку все так и норовят схватиться именно за мою ладонь, считая ее оплотом поддержки и опоры; хотя, увы, это далеко не так. В любом случае, как бы не отпиралась и не пыталась заменить этот способ контакта на более щадящим нервы, я всегда оказывалась в проигрыше. Мне всегда говорили, что у меня теплые руки, но никто и никогда не догадывался, что горячие они такие только из-за прикосновения; а в обычное время покрыты толстой коркой непробиваемого льда.Да, я точно ненавижу держать людей за руку; ненавижу по очень простой причине,-всегда наступает момент, когда нужно отпустить. На мгновение ли или вечность,-тепло в любом случае теряется, а кожа становится грубее. Помню ярко момент, когда держала в своей руке ладонь Лии. Стоя в подвенечном костюме, обещала любить до гроба, в болезни и здравии, в радости и горе; и все то время клятвы крепко сжимала ее пальцы, словно боясь, что Лия уйдет или растворится в ту же секунду, что я отпущу, в воздухе. Конечно, и теперь мы обе об этом знаем, она и впрямь растворилась. Правда не через секунду, а через долгие годы совместной жизни, за которые мое сердце успело и поныть от боли, и покричать от счастья. Я долго жалела о нашем с ней разрыве. Долго копалась в себе, не находя ответа на свой вопрос: "Что я сделала не так? Почему? За что?" И пока мозг активно работал, сердце мерно замерзало, потому что ладонь мою больше никто не держал.Возможно, ты уже не помнишь; возможно уже как глупость забыла, но мне в тот момент это было так важно, что сейчас, сидя у бассейна Сьюзен и сжимая свою ладонь пальцами другой руки, я вспоминаю твое некогда данное мне тепло и улыбаюсь.Меня тогда только уволили с постоянного места работы. Я кое-как перебивалась мелкими заработками, но все мною накопленное уходило на квартиру и из-за пустоты в душе, которую мне срочно нужно было заглушить, спиртное. Не находя тепло извне, я пыталась любыми способами зажечь огонь внутри; потому что не было рядом того самого человека, что прервал бы круг моих терзаний, по-настоящему согрел и успокоил. Понял бы.Возможно, я многого просила от мира, обнаглела в раз, но...но ведь ты же почему-то мои мольбы услашала? Так может, и не во мне проблема всегда была, а в людях, что не хотели борьбы моей с самой собой заметить? Я не помню, как свалилась в обморок в Индио. Не помню, кто меня подхватил и унес из душного зала, кто подал воды, кто забрал фотоаппарат. Я одновременно слышала все и не видела ничего, потому что мое внимание было сосредоточено только в одной точке,-в той, откуда приятно веяло свежим теплом, нежностью и заботой. Наверное, ты уже не помнишь. Да, скорее всего, все забыла. Вот только я, к своей радости и, возможно, к твоему сожалению, помню: крепкую ладонь, что держала мою так сильно, что я впервые за долгое время почувствовала хоть кому-то в этом, на самом деле, маленьком мире нужной. Ты крепко сжимала мои пальцы в тщетных попытках никому не отдать. Ты держала меня маяком на водной глади только затем, чтобы я не утонула в пучине своего больного сна. Я помню твою руку. Ее изгибы и очертания, ее самые маленькие родинки и нежные морщинки. Я помню, потому что в Сиднее, перед тем, как окончательно уйти, я крепко держала твою руку в своей ладони и любовалась. Все в ней было чертовски правильно; все в ней было чертовски превосходно. Возможно, поэтому, сколько бы я не пыталась уйти, сколько бы не пыталась мысленно разжать свои пальцы, чтобы тебя отпустить, но так и не смогла этого сделать. Возможно отпустить ещё не могла и потому, что, собственно, не хотела того вовсе, уже зная наверняка свое чувство к тебе, но упрямо его не признавая. Ты держала мою ладонь в Индио, а я сжимала твою в Сиднее. Так идеально и, словно по законам природы, правильно. Мои холодные руки и твои теплые пальцы-сочетание несочетаемого, а в результате красочный фейерверк из взаимных чувств и эмоций. Когда ты спрашиваешь немым несчастным взглядом, тихонько сзади ко мне подойдя, что я к тебе чувствую, в голову приходит только одно: я хочу держать твою ладонь в своей. Крепко сжать ее без права на расставание. Да, Билли, я ненавижу держать людей за руку, но твою хочу греть всю свою жизнь. Потому что не хочу,-совсем не хочу!-с тобой расставаться". ***Я подхожу со спины. Иду тише, чем хотела, поэтому ожидаемо чувствую в руках испуг и волну мурашек, когда касаюсь ледяным носом голого затылка под собранными вверх пучком волосами. -Что ты?..-Прости. Прости меня,-и с осторожностью прохожусь губами по до сих пор виднеющемуся шраму после моей грубой пощёчины. -Все в порядке. Все...-Нет, ничего не в порядке. Абсолютно. Моя глупость...-И моя. Обе наломали дров. -Так говоришь, будто и не было между нами никакой "холодной" войны...-Потому что как и все плохое, я хочу это поскорее забыть. Я хочу жить моментом. И в нем нет места прошлым ошибкам.Венера, облизнув пальцы от специй, в руках моих ко мне лицом проворачивается и, совсем недолго в глаза мне вглядываясь, нетерпеливо, хоть и не без толики сомнения, ко мне ладони протягивает и крепко за шею обнимает. -Я очень сильно по тебе соскучилась. Счастье? Определенно. С приятным запахом копчёной паприки и смесью французских трав, мое счастье обнимает меня искренне и тычется носом в макушку, некогда родной запах до отказа лёгких поглощая. -Ты правда любишь меня? Тихое "угу", от которого я взлетаю к потолку, будто за спиной крылья расправляются: крепко за скулы Венеру взяв, чуть от себя отстраняю лишь для того, чтобы в следующего мгновение вновь прижать к себе горячими губами. Люблю. Не могу без нее. И как я выжила после столь долгих дней засухи? Как смогла вернуть то, что чуть, как рыба в воде, от меня не ускользнуло? Неужели, я и впрямь везунчик?После продолжительного поцелуя, что как нырок с пирса в ледяную воду, я лишь коротко покрываю линии губ мелкими касаниями, пока Венера, словно за спасательный круг, крепко держится за мои плечи.-Скажи честно, Билли,-Венера слегка отстраняется, и воздух холодит образовавшееся пространство между нами. Берет в горячие ладони мое лицо и ласково ("какие волшебные у нее глаза!") смотрит в толщу моих вод,-ты правда любишь меня? Я смеюсь. Как оказывается здорово уметь отпустить и просто дышать полной грудью, без остановок сердца и взрыва мозга от носящихся по кругу мыслей. Как легко любить и, одновременно, быть любимой. -А как ты думаешь?Венера неопределенно качает головой, все ещё неуверенная в ответе. Впрочем, удивляться ли? Ни я, ни Венера не умеем толком признаваться в любви. Столько времени бегать и не видеть очевидного, бояться просто сказать, допустить в жизнь чувства-какая же глупость.Я не хочу наверстывать упущенное; не хочу гнать время, чтобы потом в определенный момент его урезать. Пусть все теперь идёт своим чередом,-поэтому нежно, как только могу и умею, целую Венеру, под футболку руки просунув и с огромной вероятностью пройдясь по "акварельному" зайчику всей ладонью.-А так?-Скажи. Пожалуйста.-Я люблю тебя.-А ещё?-Я. Люблю. Тебя. Правда...Венера задорно смеётся, хотя на глазах блестят слезы. Да, ей жаль за все произошедшее, но больше четвертой части девушка сожалению и вине места в своей душе не отводит, отдавая предпочтение другому, более важному чувству. -И ещё,-освобождаю одну свою ладонь, чтобы взять ладонь Венеры и крепко ту сжать,-я хочу всегда держать твою руку. Вот так.-Поднимаю их на уровень наших глаз и, слегка в воздухе потряся, будто проверяя на прочность, вновь опускаю.-Не отпустишь?-Не отпущу. -Обещаешь, что в следующий раз выслушаешь, а не убежишь?-Обещаю. А ты обещаешь мне, что твои губы будут целовать только меня и никого более?Венера расплывается в улыбке и, вместо ответа, мягко целует. Не отпуская руку, крепко прижимается ко мне, а я ещё сильнее, как могу, в ответ обнимаю. Так тепло от родного человека рядом, что приятно щемит сердце. Оно впервые за долгое время прекратило свой сумасшедший бег и сошло с дистанции на долгожданный отдых, оставив вместо себя лишь мерную негу и тишину.-Я виновата. Сильно виновата. Прости.-Вновь извиняюсь, потому что мне безумно стыдно. За каждый совершенный поступок и сказанные слова. -Я тоже ошиблась. И не менее сильно, чем ты. Так что...давай мир?-Мир. И...а знаешь, я тебя очень сильно люблю. -И я тебя тоже. Сильно-сильно.-Как давно?Венера на короткое мгновение задумалась. После лукаво улыбается, задорно, словно маленькая, прижимается своим лбом к моему, и шепчет, будто тайну:-Кажется, всю жизнь. Возможно, одну тебя я и ждала. Бог ведь один, неправда ли? -Бог?Девушка мотает головой. Вновь трясет в воздухе наш общий кулачок и спрашивает:-Насколько долго?-Пока сама не отпустишь.-А если не захочу?Долго смотрю в черные глаза напротив, вспоминая, где так часто могла их видеть. Зрачок сливается с радужкой,-как красиво; одна бесконечность с множеством галактик и звёзд. Перед тем, как вновь прильнуть к любимым губам, что приятно отдавали пряностью Испании, я на одном выдохе произнесла:-Вот и не надо. Я хочу жить, держа у сердца твою ладонь. А остальное мне не важно.Киносеанс Венеры был окончен, даже не начавшись.