Я не хочу быть взрослой (1/1)

Из полета помню только вздрагивающий во сне носик Венеры, лежащей рядом со мной под теплым пледом, коим заботливо нас укрыл Финн (который сам, кстати, смирно посапывал в тот момент), а после ее внимательные глаза, бегающие от одного личного дела к другому, которые, изредка отвлекаясь от них, выискивали в темноте салона самолёта знакомые лица. — Билли. Айлиш. Подъем. Через полчаса заходим на посадку в аэропорт Окленда. Сказали, чтобы подняли кресла и пристегнули ремни.— Пошли все нахер. Они мне мешают смотреть сон.Которого, на самом деле, нет. Просто теперь, вытащенная из параллельной реальности, я буду долго думать: радоваться или грустить, что ничего мне не приснилось, и в случае выбора любого из этих чувств, как к нему относиться. — Билли! Не будь врединой!!! Вставай, — и мягкая рука стала трепать макушку. — Ты так только ухудшаешь всю ситуацию. Я опять усну. — Приедем в отель, и часа два ещё сможешь вздремнуть перед концертом. — Но я хочу сейчас! — Боже, ну ты и ребенок! Пайрет, давай. Иначе я применю тактику, которая тебе не понравится. — Это ещё какая? — Вот тебе лучше и не узнавать. Вставай! А любопытство распирало, и детская шаловливость не давала разлепить веки, хотя я жопой чуяла, что будет что-то неладное. Но этот гребанный интерес... — Айлиш. Считаю до трех. Не проснешься — приму меры. — Боюсь-боюсь. — А это ты зря. Раз! — Не веди себя так! Быть взрослой не твой конек. — Два! — И вообще, кто из нас тут работодатель. Кажется, я тебе многое позволяю. — Два с половиной! — Никто не смеет на меня и тона поднять, а ты... — Два с половинкой половины! — Даже Финн, потому что и ему тогда... — Два с ниточкой! — Достается сполна! Прекрати считать! — Откроешь глаза и прекращу. А пока два с третью ниточки! — Ну и ладно, — а глаза закрыты. ?Пусть делает, что хочет. А рабочие отношения сами ее сдержат?.— Но помни, что по договору ты должна слушать меня. — Помню-помню. Я все помню. Три! После третьего ?помню? я как-то перестала слушать дальше счёт, потому что... где эта тревожность? Где та злоба, которая проявлялась после ?по договору?? Или... блять, что за? Потому что почувствовала совсем рядом запах вишни и теплое дыхание. Открыла глаза и от неожиданности дернула головой назад. Венера забавно улыбалась на уровне моего носа, купаясь в моих глазах как в море. — Блять! — Проснулась? Вот и славно. — Ты хоть понимаешь, что значит понятие ?рабочие отношения?? Или все также плохо, как и с понятием ?личное пространство?? Венера засмеялась и вновь поднялась к документам на столике. — Я выполняю договор. Так что... тебя не в чем меня упрекнуть, Айлиш. Но если бы послушала... — С чего бы я должна тебя слушать? — То такого бы не случилось. А ведь заметь — я тебя предупредила. Даже считала больше положенного. — Повторяю вопрос: с чего я должна тебя слушать? — Потому что данное действие было сделано в целях твоей безопасности. Ты проявила сопротивление, которое было подавлено, и теперь, будь любезна, встань и подними кресло.— Ага, конечно. Твои губы рядом с моими ещё ничего не значат. — Ах так! Ну ладно. Все маленькие девочки боятся щекотки. И ее пальцы побежали по ребрам. Я стала уворачиваться и пищать сквозь улыбку, потому что боялась, но в тоже время обожала бегущие мураши по телу. — Черт! Венера, хватит! Ну все, все, хватит! Встаю, ладно. Уломала! Венера помогла поднять кресло и ещё долго улыбалась в мои глаза. — Тебе очень идёт улыбка. — Да, мне все так говорят. Но до сегодняшнего момента не особо много выпадало событий для улыбки. Кстати говоря, тебе тоже. Хотя ты всегда улыбаешься. — Вот и нет. — Да. Улыбаешься глазами, как говорила Тайра Бэнкс. Это у тебя от Патрика. Очень завораживающе! — Столько комплиментов с утра... — Это факты. Неоспоримые факты. Я потянулась и оглянула взглядом салон. Финнеас заразительно зевал, потирая пальцами ещё заспанные глаза, Мэгги проверяла наличие документов в сумке и одновременно что-то печатала в телефоне; команда занималась своими рабочими делами: Дэнни в миллионный раз прослушивал you should see me in a crown, нервно постукивая носком кроссовка по полу, Эбигейл и Марта обсуждали мой выход для австралийского mtv-канала, а Чарли приторно-ванильно ворковала с Робом — моим звукооператором. — Я успела выучить практически всю твою команду. По крайней мере ту треть, что летит сейчас с нами. — Это не треть, а треть трети. Так что, тебе все равно нужно будет учить этот талмуд. — Зачем? Я у тебя работаю до конца тура, то есть со всеми теми людьми, что находятся тут. За... — Потому что я так сказала. Венера закатила недовольно глаза и упрямо уставилась в бумаги. — Сколько ехать от аэропорта до отеля? — Я думала это должна знать Эбигейл. — И ты тоже. Ты мой личный помощник, значит знать должна на одну сотую процента больше, чем остальные. — Потому что на одну сотую у меня больше привилегий? — Ага. Венера недовольно отстегнулась и, даже не посмотрев на удивленную ее резким желанием узнать информацию меня, подошла к Эбигейл. Мило улыбнулась, кокетливо и ненавязчиво чуть вбок выпятила правое бедро и, помогая слову жестом руки, выяснила то немногое, что мне было нужно. — Отель в 25 минутах езды. Номер 383, по левой стороне коридора. Комната Финнеаса по соседству слева, а Мэгги — справа. Вся остальная команда разбросана по всему правому крылу этажа. — Ого! А у каждого номер не выясняла? — Выяснила только три: номер Эбигейл 388, Чарли — 380 и мой... 383, - и Венера гаденько улыбнулась. — Кахпкхпэ, ты забавная. А ты как хотела? То есть тебя вообще не парило, когда мы жили вдвоем в одной комнате? — Не парило, потому что выходя за дверь я могла не лицезреть твою зеленую макушку... — А что с ней не так? — Она твоя. — Ах, ну да, извините. — Извиняю. А тут... вместе с самой Билли Айлиш в четырех стенах, откуда уже без твоего разрешения я выйти не смогу по договору. И я уже представляю, как под окнами нашего номера с самого раннего утра армия поклонников будет орать во всю глотку твое имя: ?Билли Айлиш!!! Билли Айлиш!!! Билли Айлиш!!!?— Завидуешь? — Нет, просто спать люблю. В тишине. Вот будет забавно, если из твоего окна высунешься не ты, а я. Либо подумают, что перепутали и кричат не туда, либо то, что Билли обзавелась подружкой. — Сразу подружкой? — А какой нормальный человек спит в одном номере с личным ассистентом? И я задумалась. Звучит, как бред, но... правильный бред. — Насрать. Спать будешь со мной в одном номере. Но в отличие от моей комнаты в Лос-Анджелесе, в этой будут две спальни и две кровати. — Значит, я смогу от тебя запираться? — Кахпкхпэ, если сможешь. И я неоднозначно, но в шутку Венере подмигнула. Ее же будто кольнули иглой: брови мимолётно сдвинулись на переносице, а после в глазах вновь заблестела какая-то боль. Нет, не та, что была, когда три крупные капли слезы скатились по моим подушечкам пальцев, — слезы скорби и огромной утраты, куда теперь пихай не пихай воспоминания, а дыра о родных ушедших людях никогда не наполнится, — а боль, которая возвращается недочитанными сорока из четырехсот страницами книги: вроде всю историю знаешь, но не уверен, что финал окажется именно таким, где ты остановился. И вот эта боль как интерес дочитать: может на четырехсотой наконец будет все хорошо? А то на этих страницах финал какой-то... не ахти: и эта певичка со странной навязчивой идеей защитить, и этот бесконечный тур с бесконечными бессонными ночами, и эти люди вокруг, и эта любовь, которая несправедливо покинула. В общем... надо бы дочитать, только вот книга забыта на полке дома, в котором Венеры не было вот уже год. — Я поняла. — Что-то случилось? — Нет... — А что с голосом? — С ним все в порядке. — Венер, что... — Я же сказала, что все в порядке, Билли. Не парься. Думай о концерте. Или об отеле с видом на океан. Просто... не парься. Венера задумчиво и тяжело уставилась в бумаги. Веселого дурашливого настроения будто и не было, и теперь мне и вправду стало казаться , что те слова про ?не лицезреть зелёную макушку? были сказаны не в шутку, а всерьез. — Венер. — М? — Ты серьезно так не хочешь меня видеть? — От моего ответа будет что-то зависеть? На самом деле, нет. Потому что быстро мы свыклись с нашими ролями по трудовому договору. Я — заказчик, она — исполнитель... все верно. Поэтому от ее ответа не зависит абсолютно ничего. — Я не знаю. Ладно. Давай начистоту. Рабочие отношения не подразумевают взаимную симпатию, а значит я могу тебя ненавидеть или жаждать уже окончания этого тура, что я впрочем и делаю. И сердце пропустило удар. Раз, два, три. Внутри как-то закололо так... противно что ли. Ощущение, что шаловливый ребенок по мокрому полу резиной кед едет: скрипит так, что зубы сводит. Вот сердце тоже скрипело. Я сразу поменялась в лице. Видимо. Не знаю. Я ведь не могу видеть себя. Но Венера, которая говорила мне это все в упор (как-то я упустила момент, когда ее глаза в мои уставились), сразу заметила перемену и: — Билли, ты чего? Ты слышишь меня? — Ага, прекрасно. ?Можешь меня ненавидеть и ждать окончания тура, что ты и делаешь?. Продолжай, я слушаю. — Блять, Айлиш, ты вообще меня слушаешь? Я думала у людей с чистым голосом без изъяна отличный слух. А в твоих ушах, видимо, серные пробки. Я сказала, что жду окончания тура, но не ненавижу тебя. Мое к тебе отношение... неоднозначное, даже сейчас. Хоть и рабочие отношения смягчили тебя в моих глазах и искажение приобрело четкие черты, но... иногда заносит. Но в любом случае ненависти нет. — Но была. — Да, была. Признаю. Но... в этой ненависти виновата не ты. Абсолютно. Это... со мной что-то. Заносит же, говорю. — Почему? — Билли, я не могу сказать, потому что... — Почему? — Потому что ещё сама не разобралась в себе. Когда разберусь, то скажу, хорошо? — Обещаешь? Самая темная дужка стала светлее: видимо в ее сердце заиграла какая-то мажорная нота, потому что уголки губ тронула теплая улыбка. Ее маски, слетающие одна с другой мигом, меня хоть и продолжают пугать, но теперь вызывают также интерес и любопытство. Может, мне когда-нибудь удастся докопаться до той Венеры, что масок не носит? — Обещаю. Все, что я сказала до этого шутка, Айлиш. Я не могу тебя ненавидеть, потому что поняла, что продолжай так к тебе относиться, то буду съедена изнутри этим чувством, а мне с тобой не день работать. Так что... во всем нужно находить плюсы. Мудрый совет от мудрой подруги. — И какие плюсы ты находишь в договоре? — Объект, на который работаю. Даже в твоей маячившей всегда макушке есть плюс. — Кахпх, и какой? — Твои волосы мягкие и безумно вкусно пахнут ванилью. Я откинулась на спинку сидения и долго всматривалась в девушку, что, собрав документы и скрепив их скрепкой, теперь приближалась ко мне. — Повернись. — Зачем? — Я тебя заплету. — Зачем? — Пожалуйста. Тебе трудно? Вскоре мои пряди оказались в руках Венеры, и хоть свои волосы я доверяю очень немногим (практически никому), сейчас просто устало прикрыла глаза. Я и правда не выспалась, а ещё и этот разговор... он не важный, на самом деле, поскольку не выяснил абсолютно ничего нового в нашем с ней общении: она все также скрывает причину своей некой раньше ненависти ко мне (видимо, дело не в тарантуле), ее триггеры на некоторые мои жесты или слова, маски, меняющиеся кадрами на ее лице. Это все странно, но не решало ничего. Абсолютно. Рабочие отношения делали свое дело: я видела, что Венере так спокойно, потому что теперь она не отпрыгивала с ужасом от меня, как от мохнатого друга, а шла на ласку и некоторые мои прихоти; меньше огрызалась и больше говорила (что не могло меня не радовать). И все это только из-за маленькой одной сотой процента свободы... в которой умещается ее право на самовольные решения и благодетель в отношении меня. Я не знаю, как называется сия прическа: мама в детстве кроме конских хвостов да косички больше ничего не плела, а на мероприятия по типу интервью или красной дорожки я выходила с распущенными свободно уложенными волосами или верхним пучком, также естественно непринужденно собранным. Но это было похоже на косу, сплетенную из маленьких тоненьких прядочек. — Сколько средств ты используешь, чтобы они были у тебя такими гладкими и мягкими? — Шампунь, бальзам, масло. У меня тонкий волос. — Это я заметила, но блин... ловлю кайф! Ощущение, что бархат в пальцах перебираю. Кстати, тебе не больно? Если больно, то говори. — Нет, плети, мне нравится. — Девушки, извините, пристегните, пожалуйста, ремни безопасности. Самолёт скоро будет садиться на посадку. — Да-да, хорошо. Спасибо! Даже не наблюдая за Венерой, я уже по наитию чувствовала, как та мило расплывается в улыбке стюардессе и... мне вдруг захотелось, чтобы она не улыбалась. Не хотелось, чтобы отдавала ту немногочисленную приветливость, которая в ней теплится, потому что, я это уже заметила, после этой отданной другому милости ее не достается мне. Неприятно... — Все! Посмотри на меня. Блин, получилось лучше, чем я думала. Хотя... — Что? Мне не идёт? — Просто, — и тут Венера засмеялась, прикрыв рот ладошкой, — просто... ой, извини!, но... боже, девушка, а вам точно 17? Не 8? Ты совсем ребенок. — Расплетай все нахер тогда! — Нет, не надо! Билли!!! — Тебе идёт, не расплетай, — послышалось с другого конца салона: Финн улыбался и показывал ?класс? Венере. — Да ну вас! И я потянулась за кончиком косы, чтобы распутать замысловатую прическу. — Ну пожалуйста! Ну правда тебе идёт! — Второй раз намекаешь, что я ребенок: сначала щекоткой, теперь прической. — Тебя это обижает? Я фыркнула, но косу все же не тронула. Открыла фронталку и посмотрела в телефон: на меня смотрела девочка с тусклыми глазами на фоне яркого зелёного цвета волос, которые градиентом спускались от самых корней вниз. — В какой момент ты перестала быть ребенком? — Что ты имеешь в виду? Венера заправила волосок за мое ухо и буквально на мгновение задержала ладонь на скуле; но этого было достаточно, чтобы табуном, не хуже чем от щекотки, промчались по коже мурашки. — Я долгое время работала с подростками на подработках. И все они без исключения сущие дети. Да и я не отставала от них: помню после того, как нас уволили, не заплатив весь остаток по тем сменам, что мы отработали, мы решили отомстить нашему работодателю самым ?взрослым и умным? способом — обстреляли его снежками. Я начала смеяться, одновременно пряча взгляд в попытке застегнуть ремень. — И как? Помогло? — Финансово нет. Зато нервы мы ему пощекотали. Это было забавно: мы просто забежали целой толпой к нему в кабинет и стали кидать снежки куда глаза глядят. И самым смешным, особенно для меня, стал тот факт, что все, кто рядом был со мной, были ещё даже несовершеннолетними. Одному только пацану буквально перед увольнением исполнилось 18. — Какхпхе, да уж... — Так когда? В какой момент перестала вести и говорить так, как хочешь, веселиться в самое неподходящее время? — Не знаю. Наверное с 15, когда слава пришла и моим имиджем и поведением на публике занялась пиар-кампания. — Почему-то мне кажется, что раньше. Слишком умные глаза для трёх лет славы, - я пожала плечами. — Никогда об этом не задумывалась. Честно. Мне вообще кажется, что я всегда такой была: на грани безумства и серьезности. Я не знаю. И почему тебя это так волнует? Опять хочешь надавить на семилетнюю разницу в возрасте? — Да нет. Просто... опять заносит. — Сейчас почему? — Не знаю. У меня на протяжении этих десяти дней столько эмоций намешалось. С одной стороны я хочу видеть тебя в лице работодателя, потому что в таком случае буду беспрекословно выполнять все твои обязанности. Но... По салону пронесся бархатный голос пилота самолёта, оповещающий о том, что мы летим над Оклендом. В иллюминаторах в кусках облаков виднелся темно-синий Тихий океан, резко контрастирующий с зелёной землёй с множеством стеклянных маленьких, как зубочистки, зданий и домиков с цветными крышами. — Но, — напомнила я, потому что Венера, раскрыв рот, выпученными глазами глядела в красоту открывающегося пейзажа с неба. — А, да... но один минус — я буду серьезной, как всегда со мной бывает, когда работаю на постоянной основе на серьезного ?босса?, — и Венера насмешливо показала в воздухе кавычки, — а мне этого не особо хочется. — Почему? — Мне серьезной проще загнать себя в угол, нежели беспечной. Я больше задумываюсь над правильностью своих действий и чувств, что возникают за работой, поэтому чаще вспоминаю ошибки и корю себя больше нужного. — Окей. А с другой стороны? — С другой... мне хочется воспринимать тебя как... нет, даже не ровню себе. А скорее... как сестру. — Кахпхе, ты забавная. Мы даже по сути и не друзья... — Да, я просрала, как всегда, этот шанс. Но... в общем, у меня ещё не выстроен баланс восприятия тебя ?босса? и тебя младшей сестры, которую нужно оберегать и следить за каждым шагом. Полная хуйня. — Ну... воспринимай как сестру. Раз тебе легче. И Венера молчаливо стала сплетать и расплетать пальцы. Слишком внимательно ковыряла торчащий заусенец на большом пальце, а после тихо добавила.— Не легче. Этому мешают. ?Неужели скажешь? Неужели назовешь причину этого странного поведения??. — И кто или что? — Леди и джентльмены, самолёт заходит над аэропортом города Окленд, Новая Зеландия. Просим выключить электронные переносные устройства, закрыть шторки иллюминаторов и пристегнуть ремни безопасности. Венера сделала вид, что не услышала. Лишь косо посмотрела на мой застегнутый ремень, после откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. Самолёт с шумом приземлялся в аэропорту. Наш разговор остался в таком же подвешенном состоянии, как и крылья железной птицы, стремительно пикирующие к земле. Но в отличие от нее, мое сердце громко стучало и противно отзывалось в слезоточивых каналах глаза. Каждый так и остался с тем, что нес изначально при знакомстве в своих мыслях: я с невозможной попыткой Венеру узнать и сдружиться, а она с желанием ускользнуть в темноту, откуда ее насильно вытащили. Шасси с треском проехались по посадочной полосе, и самолёт плавно остановился у блестящего в лучах Новозеландского солнца аэропорта. — Добро пожаловать в Окленд! ***Часть команды, в лице звукооператора, постановщика света и их двух ассистентов (чьи имена, конечно же, я и не собираюсь даже узнавать), уехали сразу же, стоило им получить необходимый багаж и инструменты, на площадку, где в восемь вечера будет проходить концерт. Билли порывалась ехать с ними, — осмотреть площадку, опробовать микрофон и слышимость звука в зале, — но Мэгги, схватив ее за подмышку, потащила во второй фургон, куда одним из самых первых залез Финнеас, не успевший после самолёта окончательно проснуться и шедший по наитию за Чарли. Все было нормально. Все. Кроме буквально нескольких пунктов: разговора почти при посадке самолёта, молчания в машине и немого оглядывания вип-номера, куда нас радушно привела молодая женщина с сальным пучком на голове. — И как? — Нормально. Хотя думала кровать будет больше. Я осмотрела обе комнаты, находившиеся по маленькому коридору друг напротив друга, и указала на ту, где была Билли. — Тут кровать больше. Поэтому... — Но тут меньше видно океана. И еще в той есть выход на террасу. — Ну... тоже верно. Билли скинула завязанный на поясе худи и плюхнулась на кровать звездой. — Еще ничего не началось, а я уже устала, — я взялась за шторы и резким движением закрыла их. — Интим? — Со стебом спросила Билли, хотя в голосе ни капли юмора. — Сон. Поспи немного, пока Мэгги не забежала. — Она сейчас Финна разбудит, потом сюда придет. Поэтому нет смысла спать 20 минут. Я есть хочу. Что у них в меню? В кожаном переплете десяток листов, из которых лишь только блюд девять соответствуют рациону Айлиш. — Паста с базиликом и... — Давай. — Ты даже не слушала дальше. — Паста. Мне лень сейчас воспринимать информацию. — Тут есть супы... — Луковый есть? Я стала пальцем быстро пробегаться по вводному значку в виде большой буквы ?V?. — Неа. С супами у них все плохо. Из веганского томатный суп с авокадо. — Буду. — Опять томаты? — Какая разница! Блять, Венер, все равно. Приятный мягкий голос хостес в ресторане на первом этаже попросил подождать минут двадцать-тридцать, после заказ должны были принести нам в номер. — Через полчаса. — Хорошо. Я прилегла рядом с Билли и, отрыв ее лицо в подушках, посмотрела прямо в сонные глаза. — Что ты делаешь? — Пытаюсь понять, что не так. Я что-то сказала? — Нет. Все как обычно. Мы обе молчим и не пытаемся узнать что-то больше друг о друге. — А нужно? — Вот о чем я и говорю. Билли опять закрыла лицо подушкой и для верности накрыла сверху рукой. — Задохнешься. — Вот и отлично. — Не смешно. Посмотри на меня. — Божеее, отвали от меня, Венер! — Не отстану! Посмотри! — Я бы посмотрела на лицо Клаудии, если бы Чарли вела себя точно так же, как ты сейчас. — Мне вести себя серьезнее? Ты этого хочешь? — Сама разберись в своем поведении. Не знаешь, что тебе нужно. Я откатилась подальше от Билли и стала лицезреть белоснежный накрахмаленный потолок, по которому гуляли блики лучей солнца сквозь прорези штор. Да, Айлиш была права, но от этого совсем не становилось легче. Невозможно пытаться сказать правду с учётом обхождения некоторых аспектов разговора. Я не хотела ей говорить о Лие, но каждая попытка объяснить ей причины своего поведения упиралась в мою бывшую жену. ?Из-за тебя страдаю теперь не только я, но и невиновный ребенок!? Потому что рабочие отношения рабочими отношениями, а схожесть поведения и привычек Билли и Лии мне были на лицо. — Ассистент. Ты без него обходилась два года. Третий уже пошел, но вдруг ты решила обзавестись личной ?Чарли?. Почему? — Удивительно, что множество вопросов за сегодня задала ты мне, а не наоборот. И как у нормального человека в моей голове мелькает мысль: ?А какого черта?? Меня не устраивает вариант отвечать человеку, который сам после не ответит на мой простой вопрос: ?Почему??— Я же сказала, что... — Не ври, Реслер. Я вижу, что все ты прекрасно знаешь, но тщательно скрываешь. Видимо, это настолько личное, что оно не должно касаться меня. В то же время подобные личные вопросы ты задаёшь мне. И вот тебе ответ: я не стану даже думать над тем, что ты спросила. Иди нахуй со своими вопросами. Вернее нет, прости, ты ведь открытая лесбиянка. Значит иди в пизду, Реслер! — грозно из-под пуховой подушки прозвучал голос Айлиш, который вот-вот должен был сломаться пополам. Я тяжело вздохнула и отняла руку девушки, после найдя и хмурое лицо. — Что? Опять не то сказала? — Да нет. Все правильно. Окей. Я не могу к тебе относиться нормально, потому что ты напоминаешь мне одного человека из моей прошлой жизни. Который изрядно так наступил мне на сердце. Все? Я забрала ее подушку и кинула ей в ноги, чтобы более не перекрывала себе кислород. Резким толчком встала с кровати и пошла к себе в комнату, где из рюкзака схватила оставшиеся три сигареты camelsilver, и вышла на балкон. Приятная искусственная зелёная трава щекотала ступни даже через носки, а табак драл отвыкшие за десять дней некурения лёгкие и горло. Я не могла обижаться на Айлиш, потому что рано или поздно все должно было раскрыться. Да и на мысли я себя словила, что, на самом-то деле, ничего страшного не произошло, но язва, вырытая мною и обретшая название ?Пайрет?, стала зудеть и ныть, потому что Билли теперь знает; знает не Лию, но сам факт существования подобного дорогого мне человека. И вместе с больной точкой арахнофоба, Айлиш открыла новую: мою любовь и ранимость. И теперь в какой-либо момент может сорваться в порыве злости ее спусковой крючок, и пуля моей личной концентрированной боли полетит прямо мне в сердце, без шанса на осечку. И если так она поступит, то далее я не смогу ее воспринимать иначе, как ?босса? или работодателя. Конечно, в каком-то смысле это даже хорошо, но... как самое худшее мы не ждём, так и подобного поступка от Билли я не ожидаю и не хочу ожидать. — Фу, я не знала, что ты куришь. Я едко показала ей сигарету и глубоко затянулась. Серебряный дым полетел в сторону видневшейся вдали арены, где уже вечером Билли будет выше головы прыгать и задирать ногу, а i love you заденет меня за живое. — Я ненавижу запах сигарет, — и Айлиш, не дав, как обычно, докурить до фильтра, потушила ее о перила террасы. — Теперь все встало на свои места. Наконец-то я могу понять резкую смену твоих настроений. И буду пытаться анализировать свое поведение, чтобы тебя лишний раз не триггерило. — Правда? Даже так? — Даже так. Ты же мой личный ассистент. Для меня лучше, если мы будем дружить. А то вдруг... с ненависти отравишь или задушишь. — Я похожа на ту, которая сможет так поступить? Билли совсем рядом облокотилась о перила и чуть подалась вперёд. Я испуганно перехватила ее за плечо. Айлиш засмеялась. — Нет. Скорее ты та, которая сама скинется, отравится или задушится. Я смерила ее негодующим взглядом, но ничего не ответила. А зачем? Зачем, если это так? — Насчет резко исчезнувшего поведения ребенка ничего точно сказать не могу. Хотя... блин, просто факт, что я младшая в семье, ничего, собственно, не значит. Конечно, всем кажется, что меня безумно любят из-за этого, и многое, если не все, сходит с моих рук. То, что меня любят — это да (а как иначе?), но ничего и никогда с рук мне не сходило. Ни-ког-да! Это такое огромное заблуждение, которое допускают абсолютно каждое СМИ и все наши знакомые, когда приезжают навестить. Характерно, что мне даже прилетало больше, чем Финну, поскольку ?Финнеас не мог этого сделать, потому что в отличие от тебя он знает цель своей жизни и идёт к ней, на лишнее не отвлекаясь. Это ты, вредная Билли Айлиш Пайрет Бэрд О'Коннелл, страдаешь ерундой и корчишь рожи. Прекрати быть маленькой. Повзрослей!? Вот и повзрослела. Потому что пришлось, потому что вынудили. Косо это перекликается со вторым твоим вопросом про личного ассистента. Ну... если коротко, то вместе с ушедшим детством ушла и та внимательность, которую ранее проявляли окружающие. Это касается не в целом проявления заботы, а... в общем, как-то резко меня перестали слышать. Слушали, но не слышали: мама, папа, репетиторы, хореограф, даже Финн. Все! То ли потому что глупой считали, то ли потому что несерьезной; впрочем, для взрослых эти два понятия как две стороны одной монеты. — Теперь ясно откуда у твоей самостоятельности ноги растут. — Ага. Именно оттуда. Слишком рано мне дали возможность принимать решения самой. Просто с того момента, как Мэгги прекратила спрашивать: ?Тебе помочь с математикой (а это для меня похуже огня ада!)??, или Финн с Патриком перестали расспрашивать о моих пожеланиях в отношении... да всего, начиная от учебы, заканчивая походом в кино на фильм, который по трейлеру меня уже бесил, то я просто стала забивать на свои эмоции и на то, что хочу. Вернее, я просто показывала абсолютный похуизм на многие окружающие меня вещи, как бы они меня не выводили из себя. Потому что... какая разница? Ну взорвусь на эмоциях, а дальше? Меня все равно никто не услышит. Так что я приняла для себя решение выпутываться из всех проблем сама, не посвящая в это кого-либо. Зато с этим решением стало легче всем: маме, потому что никогда в жизни не узнает, что математику мне решала Бэт из дома напротив, папе, который никогда не узнает, что бейсбол в разы круче баскетбола, Финн, который никогда не узнает, что меня всегда будет выносить на Туретта при виде Клаудии. Никто никогда ни о чем не узнает! — Такое радикальное решение... — Да. Радикальное. И тем не менее я человек, как и все. И мне все же безумно хочется иметь собеседника, который хотя бы на один процент меня поймет, услышит. Зои — она прекрасный человек, но настолько полярный мне, что... боже, да за все то время, что я с ней дружу, мое мнение совпало с ее только один раз... ну... с этим... придурком на вечеринке. И все. Зои — человек шума, развлечения и светомузыки. А я...мне чем дальше от толпы, тем лучше. Я нахмурила брови и реже стала вертеть зажигалку. Ждала, когда Билли соберётся с мыслями. Не хотелось прерывать, потому что ясно, что все сказанное ею явно было чем-то большим, чем простой ответ на мой вопрос; это исповедь человека, который давно молчал, а теперь ему нужно выговориться. Выговориться кому-то, кто хоть мало-мальски похож на умное существо. — Я люблю своих фанатов. Они искренни. Так же, как и я искренна с ними. Через песни мы делимся энергетикой на концертах и встречах перед залом. Столько счастливых глаз, и все мне. Раньше я думала, что данное мое поведение — чистой воды эгоизм. И я безумно боялась ?звёздной? болезни; очень! А после... поняла, что это не то, что дело не в ней. Что-то в этом было не так. А дело было в малом, на самом деле: просто они меня слышат, поэтому от этой мысли меня накрыло, как цунами. Понимаешь? То, что я искала годами, нашла в многомиллионной фанбазе, в многомиллионных лицах по всему миру, улыбках и счастливых выкриках моего имени. Эти неизвестные мне люди меня слышат! И с момента моего дебюта до выпуска второго альбома я жила только с этой навязчивой мыслью: меня слышат, меня слышат, меня, мать твою!, слышат. Но... как самое хорошее в скором времени уходит, так и это ушло. — С чего ты взяла? — Тихо, будто ветер колыхнул с деревьев этот вопрос. — Каждый раз при встрече с фанатами я чаще и чаще теперь стала встречаться не с их улыбками, а с цветными чехлами телефонов и глянцевыми моими фотками и фломастером. Никто уже не жаждал моих объятий, и как Финн перестал задавать этот глупый, но сейчас безумно важный вопрос: ?Как ты??, так и они перестали его выкрикивать. И вот теперь я думаю: дело было лишь во мне и моих ?розовых? очках, что закрыли обзор реальности, или люди так кардинально поменялись, видя во мне теперь продукт, а не личность со своими внутренними переживаниями? Просто... я резко решила найти себе человека, хоть отдаленно похожего на Чарли — такую же внимательную и болтливую, умеющую поддерживать настроение моего брата своими радостными воплями и ?пятюнями? после концерта. Ведь, как ты успела заметить, я никакая после них, а Финн ещё часа два не унимается, и энергия бьёт ключом. Мы также с братом близки, как с ним и далеки. Это такая же солянка чувств, как у тебя по отношению ко мне. Так что тут ты точно меня поймёшь. Поэтому... ну, я пыталась. И Билли печально замолчала и под моим чутким взглядом чуть свесилась с перил вниз. Я всегда была хуевым советчиком, а сейчас... блять, я могу выслушать, но сказать что-то, успокоить... Я достала телефон и включила запись интервью от 29 марта: Билли в привычной ей манере спокойно и дружелюбно отвечала на вопросы журналиста по, так называемой, личной скретч-карте, в которой под слоем акрила скрывались слова. 8:27. — Что это? — я вручила ей в руки телефон, а в своих задумчиво вертела зажигалку. ?— Чего ты хочешь после концерта больше всего? — После концерта, когда я спускаюсь со сцены, я хочу, чтобы рядом со мной никого не было. То есть, когда я иду уже в гримерку и оказываюсь там, то плотно закрываю дверь и остаюсь наедине с собой ненадолго. Конечно, Финнеас или мама могут зайти. Они единственные люди, которые в этот момент меня не раздражают. Мне нужно это время, чтобы отдышаться, так как у меня астма и мне нужно сделать пару пшиков, чтобы заниматься делами дальше. — Отдохнуть несколько минут? — Да. Отдохнуть, а уже только потом в гримерку могут зайти люди. Просто мне нужно личное пространство, также вода, ингалятор и... кое-кто особенный. Вот чего бы я хотела?. — Кое-кто особенный. Интересная формулировка. Можно? Я указала на сигарету в своих пальцах, но Айлиш скривилась и сморщила пимпочку-носик. — Ладно, — и сломала ее пополам, вытряхнув из недр бумаги качественный, хоть и с примесями, табак по лёгкому южному ветру, — вот, что я думаю... — Когда ты успела посмотреть? — В самолете. Честно, тут ты права, я реально открытая лесбиянка, наверное из-за этого мужиков вообще не воспринимаю, потому что изучая досье всех, кто на тебя работает, без проблем выучила каждую девушку, даже тех, кто сидит в компании. А вот парни... все, как под копирку — ни одного запоминающегося лица или даже чёрточки. Эх, тяжело... — Прости, что... — Айлиш, я тебе уже говорила, чтобы ты не извинялась за то, что чувствуешь. Ты сказала все верно: мне правда не хватает ?половых актов?, но это не они кружат голову в отношении тебя. И Билли хмыкнула. Так задумчиво, серьезно и...разочаровано. Что творится у этой девчонки в голове? — Так вот. Глаза замылились, поэтому решила что-нибудь глянуть. Я ведь правда про тебя почти ничего не знаю, поэтому решила поизучать. — Кажется, я давала тебе другое задание. — Да, помню, но мне за тобой приглядывать, а не за Мартой или Сьюзен. Сьюзи... она хорошенькая, кстати. — О боже! Не думала, что ты из тех, кто поиграется и бросит. — Чтобы никого не бросать, нужно изначально составить договор, по которому... Билли громко засмеялась и перевела искрящийся взгляд на меня. Обычным и уже привычным жестом закатив глаза, стала ей корчить рожи. — Да-да-да, смейся, конечно, почему бы и нет? Но это также действует, как трудовой договор или договор купли-продажи. Блять, да хватит ржать! Чего ты... В дверь номера постучались. — Заказ принесли. Наконец-то. — Так ты же ничего себе не заказывала? — ?Наконец-то?, потому что я уже начинаю волноваться за тебя. Ты бледнее вон того здания слева,уже кричала ей из комнаты, пока Айлиш продолжала заливисто смеяться и приговаривать: ?Сравнить трудовой договор с сексуальным договором о трахе на одну ночь! Блять, пиздец!!! Как так можно?? Я тоже растянула глупо улыбку на все лицо, но перед тем, как открыть дверь номера, не успела принять более человеческий вид. Официантка лет тридцати стояла на пороге и недоуменно смотрела то на мое до сих пор ржущее лицо, то вдаль комнаты, выискивая понятно кого. — Здравствуйте! Заказ для Билли Айлиш: паста с... — Спасибо, я самолично заказывала блюда, поэтому знаю их названия. Перенеся серебряные подносы с интригующе накрытыми тарелками и завёрнутые замысловато в бежевую материю столовые приборы на комод, что стоял у самого входа, недвусмысленно посмотрела на все ещё выискивающую звезду в номере женщину. — Извините. Но... Вы можете уже идти. — Ах, да. Простите. Извините меня за бестактность, но можно попросить у Билли Айлиш автограф. У меня дочь ее фанатка, и она, узнав, что Билли здесь остановиться на время концерта, сильно просила меня об этой услуге. Пожалуйста! Так больно стало за девчонку, которая резко прекратила шевеления на террасе. Только чайки и гудения кораблей слышались вдали, а про улыбку Пайрет, которая звучала в воздухе отдельной мелодией, можно было и забыть. Хоть взгляд у женщины был умоляющим (наверное поэтому через мгновение послышались тихие шаги Билли на балконе, приближающейся к основной комнате), я слегка подтолкнула тележку, а вместе с ней и официантку, намереваясь закрыть дверь. — Извините, но у Билли Айлиш договор с лейблом, по которому она не имеет право давать автографы и фотографироваться вне запланированного meet&greet или в связи с промоушеном. — Но... — И нарушать свои обязанности ей дороже. Знаете, юристы ещё те гады, хотя их работа оправдана законами человеческой природы: улучшая жизнь одних, они ухудшают жизнь других. Простите, но Билли Айлиш не может Вам ничем помочь. Всего доброго! — Но прошу! Всего лишь автограф! — Возьмете чаевыми? Не знаю, сколько нынче платят, — я сунула ей в руку сотку, — но для меня в мои годы работы официантом это был целый месяц рая. Извините, до свидания! Спасибо за сервис, успели как раз вовремя! И грубо закрыла дверь. Фраза, придуманная на ходу ?улучшая жизнь одних, ухудшают жизнь других?, стала репитом крутиться в голове, так что я не сразу заметила Билли, облокотившуюся о балконную дверь. — Что? Грубо поступила? Айлиш отрицательно покачала головой, а бури в океанах чуть успокоили свой буйный нрав. — Просто... имидж, все дела. Ты ведь понимаешь, что наврала сейчас? — А что мне за это будет? Знаешь, юристы, конечно, умеют перчатку закона наизнанку вывернуть, но пока я могу апеллировать своим договором, где стоит подпись Билли Айлиш Пайрет Бэрд О'Коннелл и Венеры Реслер, я буду им апеллировать. И ничего мне не будет. — Тогда... спасибо. — Оуууу, обалдеть! Выглядит красиво, правда не знаю, как на вкус. Билли плюхнулась на диван и, наклонившись над тарелкой, запихнула с голоду целую вилку накрученных макарон, попутно запивая супом. — Ого! Ты голооооодная, бедняга. — Угу. Маленький ребенок. Ребенок, так похожий на Лию, что пихала на голодный желудок конфеты вперемешку с пепперони, запивая ледяным джин-тоником. Я грустно улыбнулась Билли и, пожелав ?приятного аппетита?, ушла в спальню, вытаскивая длинную зарядку из недр рюкзака. Сзади послышался шорох, и Айлиш с лёгкостью меня подняла на воздух. — Билли! Пайрет!! Я тяжёлая, пусти! — Да нифига! Как человек, который ест раз в три дня, может быть тяжёлым? — Билли, поставь меня на землю. Куда мы идём? — Есть. Во-первых. А во-вторых, будем отвыкаться от того образа, который всегда всплывает у тебя в голове, стоит мне просто глазом моргнуть не в ту секунду и не теми ресницами. — Билли, — я уже сидела на диване и перед моими губами висела вилка с нитями спагетти, — я не голодна, правда. Тут на тебя одну мало. — Намекаешь, что много ем? — Намекаю, что большие деньги в пустую. Тут есть нечего! Билли! — Не отстану. Давай! Такая была крутая перед этой официанткой, а на самом деле ребенок. — Да ну тебя! — и не жуя, все с вилки съела, будто корова слизала. Айлиш улыбнулась и довольно намотала порцию себе. — Кто этот человек? Я подавилась и стала откашливаться от попавшей макаронины во второе горло. Айлиш налила воды и не без страха подала стакан. — Что я тебе сделала, что ты уже решила меня убить? — Я просто спросила. Не думала, что уже можно убить вопросом. — Можно. В моем случае. Билл, прости, я не могу сказать. Через... определенное время, хорошо? — Ты хотя бы поможешь мне не делать то, что делал он или она? — Кахпхе, если бы я сама знала, что такого в твоих жестах, что они вызывают во мне столько боли... забей. Эти наскоки недолгие. Просто... оставляй меня одну в такие моменты. — А вот это я решу сама. Моя одна сотая свободы. Я засмеялась, потому что эта фраза безумно шла Билли. Сразу такая... серьезная, с определенными полномочиями. — Ешь, — и уже без выделываний я вместе с Пайрет на двоих вылакала тарелку томатного супа, который, несмотря на небольшую порцию, был безумно вкусным. — Все-таки ты переборщила, сравнив наш договор с договором на одну ночь. — Вот тебя это зацепило, конечно. Озабоченная. — Любопытная. И под заливистый смех Билли, в нее полетела диванная подушка. Впервые за недолгое время мне захотелось страдать хернёй, как это было раньше. И чувствовать, как сердце заводит мотор жизни по новой. ***Новая Зеландия — горячая страна с не менее горячими людьми. Фанатов набежало на первые ряды танцпола больше, чем на самом деле он мог в себя вместить. Каждый толпился встать под свет софита, который любезно на меня посылал Джози — интересный итальянский экземпляр с настоящим именем Джузеппе, который смешно вытягивал лицо, когда в шутку я трепала его за плечо. И опять первую часть концерта Венера в приподнятом настроении духа носилась по коридорчикам на сцену и перед ней, поочередно меняясь местами с Мэттом, чье лицо в свете софита по цвету совпадал с цветом его волос. Счастлива ли я? Энергетики хоть отбавляй: ноги сами несутся в пляс, а зелёные пряди так и отражаются в глазах каждого, кто пришел сегодня на мой концерт.Перед i love you уже по традиции попросила Венеру остаться за кулисами, и та, не тратя на пререкания времени, сняла фотоаппарат и передала все также негодующему от моих решений Мэттью. — Спасибо! — прокричала ей напоследок, а та лишь... мягко подергала за косичку и проводила до грани темноты и света, где меня уже ждали поклонники и Финн, настраивающий гитару на песню. — Ты готов? — хотела прошептать, но получилось прокричать. Финн во все тридцать два улыбнулся и кивнул головой, готовый начать, хотя его веселому воодушевлению противостояла песня с явно грустно-лирическим началом. — Биллс, ты как? — Все нормально. А что не так? — Спрашиваю, чтобы тебя на руках не нести, как в прошлый раз. — Я же ведь такая тяжёлая, что меня не донести до машины. — Для меня нет, но у Венеры не спрашивал. — Что? Что ты имеешь в виду? — Давай начинать. Нас сейчас съедят с потрохами. Я посмотрела за кулисы, откуда на меня внимательно смотрело два важных стоящих друг возле друга лица: мамино теплое и излучающее нежность и гордость, и Венерино, чьи глаза светились как маяки в океане. Maybe we should just tryТo tell ourselves a good lieI didn't mean to make you cry И нежная нота на распеве слетела с губ в пустоту зала, в котором никого, хоть и светились фонарики на телефонах, для меня не было; сейчас существовали лишь только те маяки, что светились ярко из-за слез за темнотой кулис, и одна лишь мысль в голове: ?Прошу, не плачь! Я не допою этот концерт?. There's nothing you could do or sayI can't escape the way I love you I don't want to, but I love you И на распевке я не выдержала. Голос сорвался и улетел туда, откуда вернулся эхом. Фанаты допевали последнюю строчку ещё очень долгое время, пока я не могла успокоиться и просто рыдала за закрытыми ладонями. Финн обнял, — от него приятно пахло Шанель, которыми обычно Чарли умывается по утрам, — и я почувствовала вдруг, как мне не хватает домашнего тепла и уюта, которые остались ещё в те далёкие девять лет, когда мама впервые в жизни не помогла с примером на умножение, а Финн слинял с вечерней игры в бейсбол к соседу, отчего Патрик отказался играть. Та самостоятельность и излишняя серьезность под маской клоуна и скомороха привели к тому, что бой подушками в номере с Венерой перед самым отъездом дал трещину в моей крепкой уверенности, что в своей жизни я все делала правильно, а мое немое молчание и похуизм на ярое желание Финна или мамы помочь с Туретта вынужденная, но верная мера. Рядом с Венерой я почувствовала себя опять той самой маленькой Билли, что любила воровать конфеты и пугать окружающих, выскакивая из-за угла. Сейчас я плакала, потому что из-за угла этой трещины в душе все ещё на мир любопытными глазами-пуговицами глядела Билли Айлиш Пайрет Бэрд О'Коннелл — девчушка, которая рано присвоила себе статус ?взрослой? и ?независимой? и которая, на самом деле, хочет говорить о чувствах, смеяться невпопад и плакать над попсовыми песнями, потому что ?вот эта вот самая жизненная?. Я не хочу автографов и снимков, не хочу всеобщей любви и поклонения; я хочу простого — объятий и тихих разговоров по душам без советов и ковыряния мозгов. Хочу быть маленькой Билли, что всегда, слушая сказку, усаживалась кому-нибудь на колени и засыпала, сворачиваясь клубком. Хочу простого домашнего уюта. Мысли неслись одна быстрей другой, и я пыталась одновременно их понять и укомплектовать по полочкам. Финн все ещё мягко гладил меня по плечу, и хотя я знала, что за кулисами стоит злая Эбигейл, указывающая на часы, братишка не торопил события в попытках побыстрее свернуть концерт. — О господи, ребят! Ууух... эм! Что-то я... каппхпхп, на слезу пробило. Черт! Спасибо за поддержку, ваша ?оууу? в конце... за живое прям! Новозеландские ребята, я вас люблю. Обнимашки! Тони и Филипп держали меня по обе стороны, пока фанаты искренне и крепко пытались обнять меня всю. Минута, вторая — и я отрываюсь с трудом от множества рук и забираюсь на сцену. — Люблю вас ребят! Спасибооооо! Но, черт, продолжим! Хватит грусти. А можно повыше ваши руки?! Даааа!!! ***Знаю, что мама уже в гримёрке. Как всегда. Несусь за кулисы, хотя старалась как можно медленнее кланяться благодарной толпе, которая и вправду сегодня выручила меня с i love you (когда-нибудь я обязательно спою ее идеально). Пробегаю мимо злющей и пытающейся мне что-то сказать Эби, хватаю стоящую рядом с ней Венеру и несусь вниз по коридору за кулисы. — Билли! Стой, подожди, куда ты так несешься? Билли! Венера отдергивает руку, и я поворачиваюсь. Одновременно уверенная и испуганная своими действиями и мыслями, которые на сцене согревали сердце маленькой Айлиш, но сейчас пугают своей радикальностю знаменитую Билли. — Ты как? Боже, ты так долго плакала! — Правда? Черт... я думала минуту, ну может две. — Что случилось? — Я видела, что ты плачешь и... — Да ладно? Ты серьёзно? Из-за меня тебе точно не стоит плакать, глупая. В такие моменты вспоминай наши совместные ночи в твоём доме и... Я не знаю, что со мной происходит. Боже, хоть раз концерт может пройти без этой мешанины из чувств и каких-то порывов эмоций, непонятных мыслей и неопределенных действий? Что сейчас со мной происходит? Что?! — Нет, не в этом дело. Твои слезы, как толчок и... просто... Никого не было слышно в коридоре. Знаю, что Финн побежал звонить Клаудии и говорить, как прекрасно взял верхнюю ноту в регистре, а маленькая Билли расплакалась отчего-то на сцене. Унизительно? Да насрать! Я ковыряла носком кросса пол и... меня трясло и... блять! — Айлиш! Твою мать! Тихо-тихо, стой на ногах. Вот так. Спокойно. — Это просто Туретта. Небольшая вспышка. Все прошло, не волнуйся. — Пойдем лучше в гримерку. Там Мэгги уже заждалась. — Мама будет много спрашивать насчёт того, что произошло на сцене. — На то она и мать, Билли. Не прячься от заботы. Помнишь, я тебе это говорила? И меня прорвало. Я просто... дом, уют, забота, нежность, темные дужки у зрачка, ласковые руки, баскетбол, математика, танцы, победы и падения, слава... да что все это такое? — Айлиш. Тише. Тшшшш... успокойся. Потом поговорим, хорошо? Когда захочешь поговорим. Ее объятья крепкие, а из-за того, что ватные ноги после выступления не держали тело, большую часть моей массы она переняла на себя. Я уткнулась ей в ложбинку между ключицами и кричала туда все, что скопилось. Я просто сорвалась. На первом концерте. В международном туре. Блять... — Я плачу над i love you, потому что вспоминаю всегда того человека, который наступил мне на сердце. Мою любовь. Мою бывшую жену. И я буду плакать, кажется, всегда, потому что песня живая, а за кулисами темно и ничего не видно. Билли, я не знаю, почему плакала ты, но впредь говори. Говори или ори на меня, только не молчи и не думай, что так правильно. Хорошо? Делай хоть что-нибудь, только не молчи. — Венер... я..х-х-хочу д-дом-м-мой. Д-д-домооой! Маленькая Билли плачет, уткнувшись в папино плечо; маленькая Айлиш плачет, уткнувшись маме в спину; маленькая Пайрет плачет, уткнувшись в грудь Финна. Взрослая Билли Айлиш плачет, уткнувшись ассистентке в шею. И совсем ей не хочется взрослеть.