Часть 13 (1/1)

– Я вижу, ты чувствуешь себя гораздо лучше, раз выбрался позаниматься, – сказал Лань Сичень. Хуайсан шлепнул книгу поверх рисунка и вскинул голову. Лань Сичень, заложив руки за спину и вывернув шею, разглядывал то, что торчало из-под книги. Улыбался. Из-за спины показывался конец Лебин с кисточкой. – Ха-ха, – сказал Хуайсан. – Да. Занимаюсь изо всех сил. – Это похвально. Нашел ли ты все книги, какие хотел? Многие ученики, особенно те, кто здесь первый раз, теряются в библиотеке. – Но я-то не в первый раз, цзэу-цзюнь! – Но первый раз я вижу у тебя трактат об оружии. На Хуайсана глядели, когда он пришел с ящиком и принялся раскладываться, и он взял первую же книгу с первой же полки, и притворился, что читает. А книга оказалась интересная: описания знаменитых мечей и дао, без иллюстраций, правда, но зато с именами и перечислением украшений на ножнах. Если мне вдруг понадобится изобразить воина в ярости – а если не в ярости, то как будет понятно, что это воин? – я сделаю справедливость и его оружию. Хотя люди – это сложно, да и не считается высоким искусством, и лучше раскрашивать их по готовым контурам, если уж так приспичило. Или, если уж взялся за контур, потом никому не показывать. Особенно если это люди, которые учатся с тобою и которым свободно доступна твоя шея для удушения. – Вы, цзэу-цзюнь, возможно, многого обо мне не знаете, – сказал Хуайсан. – Возможно, я загорелся идеей рубить чудовищ на мелкие кусочки и защищать тем самым всяких беззащитных. Возможно, ваш визит на озеро Билин так меня впечатлил. – Это так прекрасно, – сказал Лань Сичень, – и как раз ко времени. Всякий ученик Гусу Лань должен показать, что он готов вернуться в свой клан и защищать его, и служить ему. – Лучше всего я послужу Цинхэ Нэ, если не стану мешаться, – сказал Хуайсан. Лань Сичень вздохнул. Сказал: – Хочешь окончить учение, получить знак и больше не возвращаться в Юньшень, кроме как по доброй воле и в гости? Брат ему написал, подумал Хуайсан. Откуда вдруг такое рвение за мною приглядывать? – Я вам уже надоел, цзэу-цзюнь? – спросил Хуайсан с преувеличенной обидой. – Нисколько. Буду рад тебя видеть. Буду не рад, если ты не усвоил ничего из наставлений учителя. – Я все усвоил! Спросите меня что угодно! Но не сейчас, зачем спрашивать сейчас, когда на экзамене… – В рукавах смотрят первым делом, – сказал Лань Сичень. Хуайсан встретился с ним взглядом. Лань Сичень поднял брови. – Шпаргалки. И за пазухой. А также осматривают, чтобы ты ничего не написал на теле. – Как вы плохо обо мне думаете, цзэу-цзюнь! Чтобы я – да так банально… я хотел сказать – чтобы я, да шпаргалки?! – Вот и славно, – сказал Лань Сичень. – Но окончит учение тот, кто не только расскажет все, что спрашивает учитель, но и делом покажет, что не пропадет на ночной охоте. А ты пропускаешь упражнения. – Вы же знаете, я не способен, – пробубнил Хуайсан. – У меня слабая конституция. – У нас уже был этот разговор, Хуайсан, и у тебя с твоим уважаемым братом уже был. И у меня с ним тоже. Я все понимаю. – Ничего вы не понимаете, подумал Хуайсан, раз опять это начали. Только притворяетесь, что понимаете. Это обидно, потому что вы-то как раз обычно… Хуайсан вздохнул. Лань Сичень продолжал: – Нужно один раз сходить на ночную охоту, Хуайсан. Меньше этого уже сложно потребовать. – А больше этого потребовать и невозможно! Даже дагэ не берет меня, хотя он первый всем рассказывает, как мне нужно заняться делом. Вы смерти моей хотите, цзэу-цзюнь? Что я вам сделал? – Хуайсан надул губы. – И не лучше ли, когда юность не преувеличивает своих способностей и не суется туда, где ей делать нечего? Не этого ли хотят обычно старшие? – Хуайсан. Когда-нибудь придется. – Лучше позже, чем раньше! – Я просто тебя предупредил заранее. Мне кажется, ты хочешь того же, что и я. Чтобы это болезненное и уже даже немного неловкое мероприятие по твоему превращению в искусного заклинателя окончилось и никогда не повторялось. Если хочешь знать мое мнение, то незачем мучить нежелающего. Но, – Лань Сичень поднял ладонь, потому что Хуайсан наладился обрадованно вскочить и бежать к нему обниматься, – нам все-таки нужно хотя бы попытаться исполнить требования учителя, верно? Хотя бы изобразить. Так что на следующую ночную охоту, если она не будет слишком опасной, я предлагаю сходить вместе. Хуайсан подобрал веер, раскрыл и принялся обмахиваться. Ночная охота – это ужас, смерть и долго не спать, и шататься по страшным местам. С другой стороны – с цзэу-цзюнем ведь, а спина у него широкая. С третьей стороны, дагэ теперь решит, что я ходок на охоту. Это будет дурно. Рано или поздно его терпение кончится, и он потащит меня с собою силком, как обещал не однажды, но лучше поздно. Всегда лучше – поздно. Ничего я там, в окружении чудовищ, не забыл. Страдающим всяческим крестьянам и горожанам лучше помогут те, кому это интересно. Крестьяне и горожане ловчее отмахаются вилами и сковородами, чем я приду их защищать. С четвертой стороны… – Цзэу-цзюнь, ужели, если я этого всего не исполню, мне придется снова высиживать на ску… самых занимательных на свете уроках вашего дяди? – Конечно, – сказал Лань Сичень так, будто он нарочно пугал Хуайсана. – Столько, сколько потребуется. Столько лет, сколько нужно, пока не исполнишь всего, что положено. – А можно как-нибудь… по-быстрому выдать мне знак, и мы все расстанемся друзьями? И я не буду мучить уважаемого Лань Циженя своим присутствием. – У школы Гусу Лань есть стандарты, и всякий, кто оканчивает обучение, должен усвоить то, что ему рассказывали, не просто на словах и для того, чтобы отделаться. На этом стоит Гусу Лань, на том, чтобы из всякого сделать достойного, справедливого господина и просвещенного заклинателя. В этом смысл школы, для этого молодые господа путешествуют так далеко от родного дома. – Ясно, у вас есть репутация, а я ее порчу. И вы туда же, цзэу-цзюнь. – Хуайсан вздохнул. Потом еще раз. Повесил голову. Поглядывал на Лань Сиченя краем глаза. Лань Сичень взял Лебин двумя руками перед собою, словно собрался играть. Перебрал пальцами. Хуайсан вздохнул. Подумал: у Яо не было и шанса. И как цзэу-цзюнь делает ртом… Лань Сичень разлепил губы, и Хуайсан вздохнул опять. Лань Сичень сделал жалостливое лицо. Сказал: – Хуайсан. Я понимаю, что тебе совсем не хочется. Но я обещаю, что ничего дурного не случится, я буду за тобою присматривать. Может быть, тебе еще понравится! – Это неважно, понравится мне или нет, цзэу-цзюнь, – сказал Хуайсан негромко. Лань Сичень облизнул губы. Красиво, подумал Хуайсан, но нет. Вы все-таки не понимаете. А думаете, что это я не понимаю вас. – Я понял, – сказал Хуайсан. Кивнул с почтением. – Я не соглашаюсь, чтобы вы там чего-нибудь не подумали, но я понимаю, что это неизбежно, и подчиняюсь. – Почему же неизбежно… – Лань Сичень снова перебрал пальцами. – Если ты не захочешь, я ведь не потащу тебя силком. Но, как мне представляется, лучше один раз немного поднапрячься, чем терять время в следующем году, и дальше… – Я не теряю времени, цзэу-цзюнь, ни в коем случае! – Хуайсан показал кисточкой вперед себя, на колонну, на которой висел свиток с горным пейзажем. – Каждый раз в Юньшене я нахожу что-нибудь новенькое. – Ах, – сказал Лань Сичень тихо, как дыхание, и снова вывернул шею, заглянул в работу Хуайсана, которую книга укрыть не смогла. – Так вот это что. – Прекрасные работы известных мастеров, а некоторых уже нет в живых. Я намерен скопировать все, и не по разу, пока есть возможность! – Если так и дальше пойдет, то возможностей у тебя будет на двенадцать лет вперед, – пробормотал Лань Сичень. – Коснулся концом Лебин книжки. – Покажи? – Еще не готово, цзэу-цзюнь. – Хуайсан осторожно поднял книжку с листа. Не прилипло, только на обложке осталась пара серых пятен. – Вот… – Хуайсан шлепнул книжку поодаль и разгладил лист. Лань Сичень улыбнулся. Глянул на оригинал на колонне, вернулся к срисовке. Сказал: – Прелестно. Хуайсан разглядывал тоже. Думал: нет, не прелестно. Я бы это не повесил. Камни уже слишком темные, и сосна, не будет видно зеленого… и мост какой-то кривой… Ладно, доделаю, потренируюсь с домами. Хуайсан ногтем согнал с листа соринку. Лань Сичень распрямился. Сказал: – Надеюсь, мы друг друга поняли. – А как же, цзэу-цзюнь, – сказал Хуайсан. – Если тебе все-таки понадобится какая-нибудь полезная книга, спроси старшего, когда он придет, или меня, я буду здесь еще долго. – Лань Сичень показал вдоль зала к ширмам. – Если понадобится, то вы первый узнаете, цзэу-цзюнь, – сказал Хуайсан. Лань Сичень поплыл, как клок тумана над водой, прочь. За колонну, мелькнул синим в просвете полок. Хуайсан прищурился. Позволил рту недобро искривиться на секунду. ?Если ты не захочешь, я ведь не потащу тебя силком?. Как будто тащить – это единственный способ заставить. Что вы как маленький, цзэу-цзюнь. Хуайсан выдохнул через ноздри и подумал: ладно. Цзэу-цзюнь хотя бы понимает, что ни мне, ни учителю никакого толку не выйдет. А раз понимает, то что это за ?может быть, тебе еще понравится?. Не понравится. А если понравится – то это не сделает вас правым. Не только лично вас, Лань Сиченя, но и всех ?вас?, которым не спится спокойно, пока я не усажен за стол в учебном доме или не поставлен в стойку на площадке для упражнений. Дел у вас других, что ли, нет. Хуайсан разгладил лист и смочил кисть. Взглянул на пейзаж перед собою. Перевел взгляд к круглому окну. Окно – как рама. Окно должно обрамлять, если снаружи, конечно, есть, что обрамить. Окно – это картина. Надо зарисовать тоже, лес и гора в тумане… не люблю, конечно, круглый формат, не расписывал я зонтиков еще. Может, когда-нибудь займусь. Но природа какая-то обычно не круглая, не вписывается в зонтик, а в веер – с большою охотою. Может быть, я просто привык. Хуайсан вернул взгляд обратно на свиток. Растер тушь по дну керамической чашечки, добавил воды. Потом еще, и все равно получалось темновато. В библиотеке шагали. Хуайсан промокнул чашечку тряпицей, стал разводить снова. Кто-то застучал мебелью. Хуайсан подумал: если будут ныть, что я занял их привычное место, то придется спорить, свиток хорошо видно только отсюда. Почему люди просто не могут оставить друг друга в покое, и все? Но пока никто к нему не обращался, и Хуайсан взялся за рукав, занес кисть, взглянул на свиток, чтобы убедиться, что продолжит там, где положено. Под свитком сидел ханьгуан-цзюнь и постукивал письменными принадлежностями. На Хуайсана не глядел долго, потом поднял глаза. Хуайсан сцепил руки на кисточке, поклонился, примяв животом край листа. Лань Ванцзи едва заметно кивнул. Отлично, подумал Хуайсан. И что мне теперь, собираться и уходить? А я планировал побыть тут, пока солнце не уйдет к другой стене. В библиотеке запрещено рисовать? Он теперь будет мне тут неодобрительно дышать? А какая разница, будешь делать только то, что одобряют – и не поживешь как следует. Лань Ванцзи снова глянул на Хуайсана. Хуайсан повел плечами. В спину подуло и по полу прошел сквозняк. Ну отлично, подумал Хуайсан. С другой стороны, я уже сел. Не пойду. Цзэу-цзюнь меня не погнал. Чем еще заниматься в библиотеке, если не рисованием? Кто-то же переписывает книги, кто-то же оставляет там иллюстрации. Ну и вот. Хуайсан подержал кисть над листом и стал накладывать штрихи. Глянул на свиток, потом в работу, потом долго – на свиток… опять темно, да что такое, я уже стараюсь… нужно лучше сдерживаться. Оставить один слой и подождать, пока он не покажется достаточно темным. Легко увлекаешься тенями, пятнами, трещинами, и камни и стволы получаются тяжелее, чем должны быть на заднем плане. А это не принципиальные камни и стволы, которым это было бы простительно. Хуайсан поглядел на свиток. Встретился взглядом с хмурым Лань Ванцзи. Растянул губы в улыбке, склонил голову: я сижу тихо, не мешаю, я прошу прощения за беспокойство. Лань Ванцзи вернулся к писанине. Придержал белоснежный рукав. Хуайсан стряс свой к локтю, придержал тоже. Свиток – работа – свиток. Подойти бы поближе, но ханьгуан-цзюнь такой сегодня сердитый, судя по лицу, что приближаться к нему не спокойнее, чем к тигру. Надо же было ему сесть именно там!.. А что ему мне особенно радоваться, подумал Хуайсан. Если я не делаю ничего дурного сейчас – то делал ведь раньше. Не у всех память такая короткая, как желал бы Вэй Усянь, чтобы все тут же забывали прошлое и начинали жизнь и дружбу наново. Так не бывает. Лань Ванцзи получил за наше озорство. Получил болезненно, наравне с зачинщиком. Хотя не сделал ничего дурного. Обидно получить палок, но в тысячу раз обиднее получить ни за что. Имеет право навсегда надуться на весь мир. Я бы надулся. И при этом он ничего не сказал про заклинание Вэй Усяня. Мог бы свалить, да не свалить, а просто рассказать правду. Ему бы поверили. А что было бы с Вэй Усянем, страшно представить. Это не проступок, а прямо преступление… наверное. Если бы я писал свод законов, там точно было бы что-нибудь против лишения воли и насильного поения, так можно в человека влить и яд, и что угодно. Любое вредное зелье. А потом мы еще вторглись в его уединенное сидение в источнике. Неудивительно, что он не принял извинений… не извинения это и были, если уж честно. Я бы тоже встал и ушел – во-первых, не ко времени, во-вторых, на публике… почему-то мало кто освоил мастерство такта, любят же господа самого разного рождения устраивать сцены при людях. Дагэ не исключение. Обыкновенно это ничего страшного, люди понимающие, но все равно довольно позорно. Хуайсан поджал губы. Со всех сторон получилось нехорошо. Так что же я хочу, чтобы ханьгуан-цзюнь смотрел теперь на меня с ласкою и дружеской приветливостью? Лань Ванцзи бросал на него взгляды, словно на врага, которого нельзя убивать, пока не закончился пир. Хуайсан положил кисть на подставку, встал, одернул ханьфу. Вышел из-за стола и встал перед Лань Ванцзи, словно перед учителем. Только подарка у Яо в руках в этот раз не было, да и самого Яо за спиною не было. Нужно ли было приготовить подарок, подумал Хуайсан, подергивая заусенец на мизинце. Лань Ванцзи глядел в тетрадь. Раздуло занавеси и легкие страницы, и повеяло листвой. И снова воздух стал смирно. Хуайсан сказал: э-э… Лань Ванцзи поднял голову. Он меня сейчас проткнет каллиграфической кистью, подумал Хуайсан, дернул заусенец, поморщился. Отступил на шаг. Сказать: ничего? Как дурак опять. Что тогда встал и отвлекаешь? Как дурак. Нет уж. Хоть немного достоинства. Хуайсан расправил плечи и начал: – Ханьгуан-цзюнь, касаемо того самого недавнего инцидента. Я бы хотел сказать, что никто из участников, особенно я, не желал… Зубы сомкнулись и не разомкнулись обратно. Вступило в челюсть. Хуайсан замычал и вскинул ладонь к губам. – Шум в библиотеке запрещен, – сказал Лань Ванцзи. – Посторонние разговоры – мешают. Мешать запрещено. Хуайсан дернул головой. Замычал в ладонь. Стреляло теперь в шею, он напрягал челюсти и горло. Одно ухо заложило. Стало трудно дышать. – Ванцзи! Хуайсан сморгнул туман с глаз, опустил руку, спрятал ее зачем-то за спину. Лань Сичень торопливо вышел из-за полок, одна рука за спиною, у груди свиток. Хуайсан отступил еще. Подумал: как задом отползают по полу ничтожные просители. Ну что, я тоже теперь в милости ханьгуан-цзюня, его заклинание, хочет – снимет, не хочет… – Ванцзи, – сказал Лань Сичень негромко, но без улыбки. – Пойдем-ка со мною, пожалуйста. Прямо сейчас. Хуайсан, – Лань Сичень качнул свитком, – подожди минуту, заклинание легко рассеется. Хуайсан кивнул. Насильно опустил дернувшуюся ко рту руку. Подумал: знаю, что надо подождать, и пройдет. Не в этом суть. Лань Ванцзи положил кисть, отпустил рукав и поднялся, и Хуайсан отошел к своему столу, давая братьям Лань место построиться в колонну и ушагать, держа осанку, куда-то в сторону даже от ширмы. Хуайсан прошел мимо стола, развернулся и еще раз, впился ногтями в запястье, с силой почесал. Потер у рта, забрался пальцами в губы. Напряг челюсть, шея задеревенела. Хуайсан зажмурился. В носу засвербело. Хуайсан взял себя за шею. Цзэу-цзюнь когда-то говорил, что не дольше, чем горит курительная палочка… долго же она горит! Хуайсан огляделся. Никого больше в библиотеке не было. А что так, подумал он, разве не приятнее унижать прилюдно? Мы его унизили прилюдно, напоив против воли, и он меня – прилюдно бы, почему нет, как было бы справедливо. Хуайсан упал на колени перед столом и стал поспешно вытирать кисти, протирать чашки, промакивать сырые места на листе. Сложил лист, не заботясь особенно, подумал: не будет радости мне на него смотреть. Скомкал. Стиснул податливый хрустящий шар. Челюсти ныли, Хуайсан попытался их расслабить. Дернул ящик за ручку, он с грохотом проехался к нему по полу. Хуайсан рассовал все по местам в шелковом нутре, а лист пошел и с силой бросил в бочонок с испорченными черновиками на растопку. Запахнул ханьфу. Потрогал пылающие щеки. Потом лоб. Вот бы заболеть, вот бы они побегали. Безвредное заклинание, ну конечно. Хуайсан тронул будто чужие губы, и лицо все стало будто чужое и непослушное. Хуайсан вдавил ногти в щеку, почувствовал будто сквозь ткань. За ширмой колыхнулись тени, и Хуайсан с натугой подхватил ящик и, переваливаясь, выбрался за порог. Скособочившись, чтобы видеть из-за ящика ступени, принялся спускаться с библиотечной скалы. – Ну понятно, – сказал Вэй Усянь. Что тебе понятно, подумал Хуайсан, закрывшись веером. Ничего тебе не понятно. Ты на следующий день не затыкался. Прошло и прошло, не остался же немым, верно? И я не остался. Что теперь вспоминать. Так, что ли? Плохо без Яо. Хуайсан написал ему письмо. Попросил не говорить дагэ, потому что дагэ ответит: ну и что? Это даже не наказание. Может, даже посмеется. А Яо, если и посмеется внутри, не покажет этого, особенно на письме. Всегда утешительно читать его ответы, когда пишешь про свои тяготы. А в этот раз я даже не прошу денег, подумал Хуайсан. Потрогал за веером подбородок. До сих пор казалось, что лицо немеет. А ночью казалось, что не получается вдохнуть. Хуайсан тогда зажимал рот обеими ладонями и заставлял себя дышать носом. Тело ведь это умеет, тело в обычных обстоятельствах и не замечает. Вот и пусть. Не хочу больше думать, как дышать, и как не задохнуться, и не хочу замирать перед тем, как сказать слово: получится ли? Когда отпустило, Хуайсан говорил шепотом первое, что приходило в голову: свиток, стол, канареечный вьюрок. Первое, на что падал взгляд. Курительная палочка, которой меряли это заклинание, горит довольно долго. Лицо немело, но это только казалось теперь, конечно. Хуайсан пощипывал щеку на занятии. Вэй Усянь шепнул: тебе как будто по роже съездили, такое пятно. Лань Ванцзи сидел впереди прямой и смотрел только вперед. А что ему на меня смотреть, подумал Хуайсан. Зато Лань Сичень поймал их с Цзянами за самым порогом. Хуайсан сошел с дорожки под очередное ?ну ясно все? Вэй Усяня, и Лань Сичень, кивнув на поклоны братьев, шагнул за ним. Отошли к фонарю, спугнули рыжегорлую завирушку. Не боится совсем. А надо бы бояться. Не всех, но некоторых людей. – Хуайсан, – сказал Лань Сичень. Нахмурился, показал двумя пальцами сначала на веер, потом себе на щеку. – Что это у тебя? – Ничего, – сказал Хуайсан. Растер щеку, посмотрел на пальцы. Нет, все-таки не тушь. Бывает, усну на письме – хожу потом весь в ханьцзы, как какое-нибудь беспокойное тело в заклинаниях, чтобы лежало смирно и ждало похорон. Щеку покалывало. – Хуайсан, – сказал Лань Сичень. – Ванцзи… – Не стоит, цзэу-цзюнь, – сказала Хуайсан быстро. – Я еще ничего не сказал. – Вот ничего и не стоит. – Хуайсан со щелчком сложил веер. Прижал к груди, как Лань Сичень прижимал Лебин. Мимо текли и текли с занятий ученики Гусу Лань и приезжие, с лентами и без, с облаками и иными эмблемами на рукавах. Опять на людях, подумал Хуайсан. Сказал: – Цзэу-цзюнь, это все умилительно, но если бы дагэ взялся решать за меня мои дела с другими людьми, вышла бы катастрофа. Лань Сичень сжал Лебин, закачалась богатая кисточка. Ходили люди, кланялись Лань Сиченю. Цзяны стояли на краю дорожки. Уже не в полном составе, Цзян Яньли покинула их. Вот кому есть, чем заняться, а не подслушивать чужие разговоры. Братья Цзян каждый раз, как Хуайсан косился в их сторону, оказывались на полтора шага ближе. – Ванцзи… – начал снова Лань Сичень, и Хуайсан снова ответил: – Не стоит, цзэу-цзюнь. Лично я за то, что совершил, заплатил согласно правилам, и уважаемый ваш дядюшка меня не жалел. – Хуайсан прогнулся, потер сзади под поясом. – Впредь я буду вести себя тихо в библиотеке и вообще везде. – Не нужно. Когда ты тихо себя ведешь, значит, ты что-то задумал, – сказал Лань Сичень. Улыбнулся на одну сторону. Мне бы улыбнуться тоже, подумал Хуайсан. И будто бы все прошло. В конце концов, он-то тут при чем. Не буду. Ни ради кого. Даже ради цзэу-цзюня. Хуайсан сказал серьезно: – Вот и оставим, пожалуйста, на этом. – Ванцзи не со зла. Он просто так делает, когда… – Хуайсан поднял веер к лицу и отвернулся, и Лань Сичень замолчал. Качалась на самом краю зрения кисточка Лебин. Привык он. И привык, что никто ему за это не выговаривает, и никто не обижается, подумал Хуайсан. Ладно пороть. Это другое. Почему-то это другое. Хотя я бы десятой дорогой обходил того, кто замахнется на меня дисциплинарной линейкой. – Давайте не станем разговаривать об отсутствующих здесь за их спиной, – сказал Хуайсан. – И давайте я больше не буду потакать вам в том, чтобы вы говорили за брата там, где он, может, и не хочет говорить, а вы сделаете вид, что все как обычно. Это… это как мое здесь затянувшееся обучение. Ни для кого не весело и довольно уже неудобно. Если случились недопонимания, то не ваш труд их разъяснять. – Не мой? – спросил Лань Сичень искренне. И не засмеялся, и не улыбнулся. То есть, это не шутка, подумал Хуайсан. Сказал осторожным голосом: – Нет. Не ваш. Если ханьгуан-цзюнь рассердился или обиделся на меня, а я, предположим, на него – то… – Хуайсан развел руками. – Что ж. Не такова ли жизнь? Можно избегнуть обид, но избегнуть тогда и жизни. – Да, – сказал Лань Сичень, едва шевельнув губами. – Так-то оно так. Но это моя вина. Я, очевидно, недостаточно хорошо ему разъяснил, что невежливо… Хуайсан снова закрылся веером и отвернулся. Я этого не слышу. Хотя слова-то какие приятные. Цзэу-цзюнь пришел не ругать за то, что мы с Цзянами, то есть, в частности и я, навлекли на Ванцзи в беду. А очень даже наоборот. А вот я вам расскажу, подумал Хуайсан, как я плакал вчера от унижения. Потому что нет ничего унизительнее, чем ?заткнись?, с которым ты ничего не можешь сделать. Не можешь даже выбрать не затыкаться и получить за это от разгневанного брата и его разгневанного дао. Лань Сичень стоял, словно промоченный насквозь дождем, все повисло: волосы, ханьфу и кисточка Лебин. Хуайсан улыбнулся. Сложил веер, покачал перед собою и сказал: – Смотрите-ка, цзэу-цзюнь, как легко наложить на меня заклятие. – Заклинание закрытого рта сложно отразить и прерывать даже опытным… – Вот именно, тем более, а я совсем не опытный, как же пойду на ночную охоту, когда на меня налипает всякая магия, словно мошка на рыбий клей? – Хуайсан покачал головой. – Никак тогда не получится. А я ведь уже собрался. Лань Сичень, наконец, улыбнулся. Покачал Лебин. Сказал: – Я готов сопроводить тебя к учителю, чтобы ты привел ему этот аргумент, и посмотрим, что получится. – Ну цзэу-цзюнь!.. – Хуайсан притопнул сапогом, по траве получилось совсем не слышно. Лань Сичень глянул на якобы занятых разглядыванием ближайшего куста Цзяней и взошел обратно на дорожку. Хуайсан выдохнул. Принялся обмахиваться. Со спины обняла и стиснула ловкая рука, Хуайсан хекнул. – Ничего себе ты нахальный, Нэ-сюн! – сказал Вэй Усянь Хуайсану в ухо. Хуайсан вывернул шею. Вэй Усянь разлегся на нем и провожал Лань Сиченя взглядом. – Так разговаривать с цзэу-цзюнем. Хитрец, перевел тогда тему. Я – нахальный, подумал Хуайсан. Разве? Что я такого сказал? Разве я не могу быть каким угодно, когда дело доходит до обсуждения не общих, а лично моих дел? А как я оскорбился и на что – это мое личное дело. И это моя свобода – обижаться или нет, и дружить потом с обидчиком – или нет. И здесь хоть сто раз глава школы и клана и прославленный заклинатель, и старший друг, друг старшего брата, не может меня неволить. И обязан терпеть все, что я ему по этому поводу скажу. Или не захочу говорить. Не хочу говорить об этом. Хуайсан попытался выбраться из-под увесистого Вэй Усяня, но тот протащился за ним, словно меховой плащ, схватил за плечи крепче и потряс. Сказал: – А, Нэ-сюн?! – Что?.. Что, какую тему, когда? – Когда мы шли к источнику и говорили про барыши от дружбы. Ты сделал вид, что это все к тебе не относится, но меня не собьешь! Ну так что? Как там что? – Как – что?.. – А, Нэ-сюн, не делай вид, что у вас не теплые и даже, можно сказать, закадычные отношения с цзэу-цзюнем. Ученики почти рассосались, и Хуайсан с Цзянами у фонаря остались почти в одиночестве. Прошел слуга с метлой, принялся гонять мусор после учеников. – Что ты к нему привязался? – спросил Цзян Ваньинь, сложив руки на груди. Меч торчал у груди наискосок. – Сказано же – цзэу-цзюнь с чифэн-цзюнем давние друзья. – Мало ли, с кем дружит то поколение! Госпожа Юй тоже дружит кто его знает с кем, и что-то я не вижу, чтобы ты сидел чаи пил с ее подружками. А? Нет, тут что-то другое. – Нет, нет ничего другого, – сказал Хуайсан, простонал болезненно: – Вэй-сюн, пусти, ты тяжелый, а у меня еще не заросла спина после наказания. – У тебя не заросла?! Сто ударов! – Вэй Усянь фыркнул, но убрался с плеч Хуайсана, и тот, держась за фонарь, выпрямился. – Да на мне бы сто ударов рассосались за одну ночь! Но раз ты все еще страдаешь, то надо еще посидеть, что ли, в этой ледяной плошке, вы со мной? Слушайте, а давайте… – он поманил, и когда они сдвинули головы, сказал шепотом: – возьмем туда вина и закуски? – А если там сидит ханьгуан-цзюнь? – прошептал Хуайсан и заметался взглядом по лицам. Вэй Усянь улыбался. Цзян Ваньинь хмурился. – Да, что будет, если там сидит ханьгуан-цзюнь? На этот раз тебя выгонят, и хорошо, если целиком, а не перекидают через стену по частям! – Ты зря делаешь из него злодея, Цзян Чен, он может быть занудливым и скучным сколько угодно, но он ведь нас не сдал. В смысле, не все рассказал, что там было. – Тебя не сдал! Тебя! Вэй Усянь обнял его за шею и зашипел, шлепая себя пальцем по губам. – Не ори, а то все услышат, что мы задумали, и пристанут за компанию. А у меня на всех не хватит. Не подумайте, что я жадничаю, но серьезно, – он снова поманил их и зашептал, вращая глазами: – с кем тут еще можно хорошо выпить, кроме вас и Цзи-сюна? С этим, что ли, с павлином Цзинь? – Откуда у тебя вообще взялась выпивка? – Как откуда? Осталась! Вы так рано разошлись спать, что не пришлось доставать запасы. Нэ-сюн, правда, потом вернулся, но еле-еле… – Вэй Усянь махнул рукой. Обнял и потрепал их за шеи, оглядел полным энтузиазма взглядом. – Ну так что? Цзян Ваньинь сбросил его руку и рявкнул: – Ничего! Специально ищешь проблем на свою голову! – Что-то ты не отказывался с нами пить, – слуга с метлой оглянулся на них, и Вэй Усянь захлопнул рот. Потер шею, сказал тише: – что-то ты с нами не отказывался того-этого совсем недавно. А, Нэ-сюн? – Вэй Усянь облокотился на плечо Хуайсана, подбоченился и уставился на Цзян Ваньиня. – Смотри-ка, кто сдал назад. – Это было другое! А тут – одно безрассудство, посреди бела дня! – Но место-то секретное! – Но Лань-то знают о нем! – Ребята, ребята, – сказал Хуайсан, покачал рукой и веером. Вэй Усянь вдавливал его в землю с одной стороны и склонял, как садовник подвязывает, искривляя, растущую сосну. – Вы как хотите, конечно, а я больше в этот источник не пойду. Тем более, пить… если ханьгуан-цзюнь нас застукает опять, то это будет конец. – Не бойся, Нэ-сюн, всего бояться – можно сидеть в покоях всю жизнь и не выходить. Что тебе ханьгуан-цзюнь? Ты в любой момент шмыг за спину цзэу-цзюня – и все, кто тебя оттуда выколупает? Что ты понимаешь, подумал Хуайсан. А разве не так получилось? Зачем они пошли тогда за ширму, даже дальше, чем ширма? Цзэу-цзюнь был невеселый. Что он там говорил ханьгуан-цзюню? Чтобы не делал так больше с людьми? Правильно говорил. Может, они просто ушли поговорить, что-то срочное. Я придумываю. Это было бы так неловко. Даже упуская, что цзэу-цзюнь, скорее всего, подслушивал, раз появился так быстро. Это неловко тоже, но не настолько. С умилительным привкусом старшего товарища, который болеет за дружбу младшего. Не выйдет у нас никакой дружбы теперь. Теперь – точно. Как у меня не выходило что-то с теми, из-за кого дагэ меня отчитывал. – У нас не такие отношения, – проговорил Хуайсан. – А какие у вас отношения? Очень интересные, как я погляжу. О чем вы разговаривали? – О том, о сем… – пробормотал Хуайсан. Вывернулся из-под Вэй Усяня в очередной раз. Тот чуть не завалился на бок, переложил свое тело на фонарь. И сидел он сегодня на занятиях криво, кривее обычного, и то и дело вздыхал и перекладывал ноги. Болит, подумал Хуайсан. Триста ударов. Вот и опирается, на что придется, делая вид, что игриво набрасывается. И что б не признать честно свою боль? Не поплачешься – тебя не пожалеют. Не преувеличишь – не пожалеют достаточно. Вэй Усянь погрозил пальцем: – Ты что-то скрываешь, Нэ-сюн! – Н-ничего я не скрываю, я ничего не знаю, что тебе было бы интересно, Вэй-сюн, совсем ничего не знаю! – Отвали от него, – сказал Цзян Ваньинь снова, – надоел. – О! Повтори это. И сделай еще такое лицо, – Вэй Усянь провел по своим щекам, словно насилу вытягивал лицо, и с него пропало всякое выражение. – Вот. ?Надоел?. А? Каково? Похож? А теперь ты! Ты уже заговорил, как он! – Да у тебя у самого отлично получается! Отстань от меня со своим дружком! Вали, сиди в источнике, его пригласи, глаза заливай, мне все равно, я пошел. – Цзян Ваньинь расплел руки, подхватил меч под мышку и в самом деле пошел прочь. Вэй Усянь поджал губы. Повернулся к Хуайсану. Сказал: – Вот и как жить, когда брат не хочет веселиться? – Веселиться самому и его в это не впутывать? – предложил Хуайсан. – Ну нет! Я не могу его бросить. – Вэй Усянь распрямился, потер было спину, но глянул на Хуайсана и опустил руку. Сказал: – Я назначаю тебя своим временным братом. Пошли. – Вэй-сюн, ты не обижайся, но не пойду. Мне уже хватит. И пития, и наказаний. – Пития много не бывает, а наказаний бояться… Слушай, а не ты ли спрашивал, что нужно делать, чтобы стать таким же смелым, как я? – Он ударил себя ладонью в грудь. – А? Ну так вот. Взять и не бояться. Что ты дрожишь? Получается, те, кто хотел вселить в тебя страх этими линейками, преуспели? Куда это годится? Я бы не стал дружить с тем, кто раз за разом плюет на правила моего дома, подумал Хуайсан. Даже если я сам не согласен с этими правилами. Я могу быть не согласен сколько угодно, а вот чужой человек… А Лань Ванцзи против правил и не возражает. Насаждает их сам. Надзирает. Податель наказаний. Но теперь мне уж точно не обязательно дружить с ним. А ему – со мною, с пособником его унижения. Вот и разойдемся. Вот и отлично. Вот и здорово будет больше не встречаться до конца обучения. – Вэй-сюн, я восхищен твоим восстанием, но я пас, – сказал Хуайсан. – Уж не в источнике точно. – Нет, не в источнике теперь не весело, раз мы открыли такое замечательное место! Ясно все с тобою, подумал Хуайсан. Сказал: – Можно просто так там посидеть, не прикрываясь выпивкой. – Зачем там сидеть просто так? Ну ладно перед братом и будущим господином, с которым у вас из-за близкого возраста общие дела и естественное соперничество, подумал Хуайсан. А передо мною-то что бахвалиться? Героически держать лицо. Пойти, что ли, с ним, подумал Хуайсан. Жаль, без Цзян Ваньиня, но все-таки сегодня буду не один. Я найду время побыть одному, а упускать компанию – не дело. С кем веселее, чем с Вэй Усянем? Не для того я трачу часы юности в Юньшене, чтобы выбраться отсюда без новых забавных знакомств. Но он притащит вино, а не притащит – так устроит что-нибудь еще, у него к этому способности, а я опять – соучастник, опять мне словно наплевать, как в Гусу Лань все устроено и что обо мне подумают братья Лань. Но с братьями Лань не выйдет дружбы. С цзэу-цзюнь мы дружим, и вряд ли что-то это разобьет, но это не то. А с ханьгуан-цзюнем не выйдет точно. А Вэй Усянь – вот он. Будет мой компаньон, прибуду в Юньмэн следующей весной, а он с помпой меня встретит и все покажет. Лотосы, водяные орехи, девушки. Будем гостить друг у друга. – Ты как хочешь, Вэй-сюн, а я не пойду. Вэй Усянь поморщился. Сказал с укоризной: – Ну и скукота! Хуайсан развел руками. Сказал: что поделать, я просто не большой поклонник ледяной воды, от которой печенка смерзается с кишками. Раскрыл веер, пошел неторопливо в сторону ученических домов. Подумал: Лань Ванцзи тоже получил триста ударов. Не будет странным, если он тоже сядет в источник. Вот и будет, с кем Вэй Усяню поболтать. У них намечается такая прекрасная дружба, и зря я, может, иронизирую. Кто для Лань Ванцзи лучше, чем тот, кто не оскорбляется на затыкание рта, кто тут же забывает свою униженную беспомощность в этот момент и его власть сильного? Кто отвечает тем же. Ярлык на спину – и добрый вечер. Не по мне такие игры. Триста ударов… если у меня до сих пор жалуется спина, то Лань Ванцзи вчера, наверное, совсем извелся. Потому и был такой сердитый. Я бы ему даже посочувствовал, если бы не проклятое заклинание. Хуайсан потрогал лицо. Подумал: я не обязан любить и прощать сердитость, даже если понимаю. Я обязан страшно обижаться, а старший обязан завоевывать меня обратно, чтобы я не боялся к нему подходить. Только Лань Ванцзи – не дагэ, не старший… не настолько старший. Можно считать его ровесником. И что теперь, спросил себя Хуайсан. И сам себе ответил: уже ничего. – Нэ-сюн! Хуайсан обернулся и подождал, пока Вэй Усянь его нагонит. Обмахивался. День задавался теплый. – Нэ-сюн, слушай… – Вэй Усянь опять положил ему руку на плечо, оперся. Хуайсан расставил ноги. – Слушай, ты ведь с цзэу-цзюнем на короткой ноге. Не отпирайся только, как будто этого не видно. Показывать знакомства – то же самое, что показывать собственное умение в чем-то. Или тебя будут просить сделать самому, или тебя будут просить попросить. А это тоже утомишься, потому что просители редко принимают ?нет? за окончательный ответ, и требуют уговорить. И так я и буду метаться с просьбами, ответами, уговорами, мольбами, деталями всех дел… Нет уж. Я ни с кем не на короткой ноге. Я со всеми едва-едва знаком. – Вэй-сюн, ты преувеличиваешь, – сказал Хуайсан, – он просто меня немного выделяет понятно из-за чего. Тебе он тоже благоволит, и еще как! Взял и рассказал об источнике. Вэй Усянь сделал недовольный рот. Пойми намек, подумал Хуайсан, что ты и сам можешь устроить с цзэу-цзюнем все дела, какие там тебе надо, я мало пользы принесу как посредник. Вэй Усянь похлопал его по плечу. Сказал: – Мне просто надо бы его кое-о-чем спросить… о кое-чем чувствительном. – Я не смею греть уши о твои тайн… – О маме, – не останавливаясь, продолжал Вэй Усянь. – Он что-то о ней знает. Может, он ее даже видел? Хоть мельком. Просто – какая она была. Свободная душа, да? Ха-ха, – он улыбнулся, но улыбка быстро пропала. Вэй Усянь сказал, глядя мимо стены учебного дома и мимо слуги, уже другого, с подносом, уставленным курильницами. Вэй Усянь выдохнул. – Как я. Надо же. Хулиганка, подумал Хуайсан, а не свободная душа это называется. – Уважаемый Лань Цижень, если он ее соученик, знал ее еще лучше, – сказал Хуайсан, прикрыв их обоих веером. – Раз она оставила у него такое о себе впечатление… – Такое, что я еле не сломался пополам! – Вэй Усянь подвигал плечами. Отстранил Хуайсана на себя, поглядел на него. – Ты мне советуешь прямо к старику Циженю? Слушай, а у тебя-то с ним – как? – Отлично, – сказал Хуайсан стонущим голосом, – примерно на сотню ударов! Вэй Усянь покачал головой. Отпустил Хуайсана, пошел вслед за Цзян Ваньинем. У Лань Ванцзи тоже давно уже нет мамы, подумал зачем-то Хуайсан. И ему тоже надо расспрашивать о ней, чтобы узнать лучше. Много ли он там с нею навидался, если она сидела взаперти. Хотя откуда я знаю, может, его пускали… Откуда я что про него знаю, подумал Хуайсан. И он обо мне. Ничего он не знает и не стремится, раз бросается заклинаниями направо и налево. Знал бы меня – знал бы тогда, что я этого не люблю. Наплевать, как легко относятся другие. Я – не люблю. И не хочу больше об этом думать.