Часть 11 (1/1)

Раздались голоса.Хуайсан открыл глаза и смотрел на опрокинутую комнату, по которой ходили опрокинутые люди в белых ханьфу.Вскочил. Белые люди сказали: идемте. Либо мы вас поведем. И вы тоже?Говорили и глядели мимо Хуайсана, на Лань Ванцзи, который поправлял и отряхивал ханьфу, и трогал ленту, и ничего не говорил и ни на кого, особенно на Хуайсана, не смотрел. Вышел первым, шаг был твердый. Ну понятно, подумал Хуайсан, он теперь с ними. С палачами. А мы как-нибудь. Вэй Усянь отбивался от рук и говорил: да я сам, сам, тоже мне, нашли преступника, ну подумаешь, немного беспорядок, подумаешь, как будто никогда такого в Юньшене не бывало. А, Нэ-сюн?– Мне нехорошо, – сказал Хуайсан. Попытался выйти. Серьезный ученик Гусу Лань заступил ему дорогу. Хуайсан взялся за живот, весь напрягся и издал гадкий звук. Ученик прыгнул в сторону. Но за Хуайсаном вышел и стоял за спиной, пока Хуайсан громко страдал у забора. Выведенный следом Вэй Усянь сказал громко:– Вот отлично, Нэ-сюн! Я к тебе ведь не прихожу и не пачкаю у твоего порога! – Засмеялся, похлопал Хуайсана по спине. – Ну ладно, ладно, я шучу, это нельзя удержать. – Потянулся, из подмышек у него пахнуло ночной уютной влагой. – Что, идем? – Идемте, идемте, – сказал один из учеников. С мечом. Хуайсан промокнул рот рукавом и, тяжко дыша, поплелся. Подумал: рано я. Надо было при цзэу-цзюне. Там же обязательно будет цзэу-цзюнь. Как стыдно… а ему, значит, не стыдно было пировать в Нечистой юдоли!.. Хуайсан сдержал неприличный звук и погладил себя по груди. Подумал: там можно, здесь нельзя, и не будет мне снисхождения. Как стыдно. Цзэу-цзюнь, конечно, не просил меня тихо себя вести, не ясными словами, но ведь это предполагается, что в его доме, в статусе ученика, я веду себя так, как положено ученику. Дагэ рассердится тоже, что я не уважаю дом его друга… Хуайсан повесил голову. Ученик Гусу Лань прикрикнул на него: поторапливайтесь!Мне конец, подумал Хуайсан. Ханьгуан-цзюнь сейчас все расскажет: как Вэй Усянь его заманил и обездвижил, как напоил, и как я соучаствовал, всю ночь… зачем я остался на ночь? Зачем я вообще вернулся? Никогда больше не буду так поступать, подумал Хуайсан. Разобрались бы без меня. Все равно я ничего не исправил, не успел, пока не случилось негодного деяния, ну и зачем тогда было… Все, кто способен обойтись без меня, должны обходиться. А те, кто не способен… а таких нет, подумал Хуайсан.Вот и все.Утреннее солнце светило остро, словно осколок перламутра. Хуайсан прикрылся рукавом. Ему опять сказали: поторапливайтесь.– Цзян Чен! – воскликнул Вэй Усянь и замахал. Хуайсан, жмурясь от блеска белых камней под ногами, повернул голову. Цзян Ваньиня вели двое, не касались, но шли близко. Лицо Цзян Ваньиня было темнее полуночи.Он рявкнул:– Что ты радуешься?– Нашему воссоединению, конечно, – сказал Вэй Усянь. Да, не получилось бы у меня спрятаться у себя, подумал Хуайсан. Все равно бы нашли, вернулся я или не вернулся. Лань Ванцзи видел нас всех втроем, и сейчас уже об этом докладывает. Да и до того доложил, выковыряли ведь Цзян Ваньиня, а он ведь отсутствовал.Не видать нам пощады. Хуайсан повесил голову. Только бы цзэу-цзюнь… Только бы он не подумал, что я нарочно навредил Лань Ванцзи. Опоил и опозорил перед другими учениками. Это так смешно: податель наказаний – да сам пьяный, на всю ночь где-то пропавший… Хуайсан хихикнул. Да, это какая-то вселенская справедливость.– А ты чего веселишься? – спросил Цзян Ваньинь. Вблизи он был сильно помятый.– Это нервное, – признался Хуайсан. – Ладно вам, – сказал Вэй Усянь, – мы, может, проторим дорогу, и новые смельчаки поглядят на нас и последуют! И Юньшень перестанет быть таким скучным местом.– Они еще и гордятся, – сказал ученик Гусу Лань сзади. Вэй Усянь задрал подбородок.Надо было подождать до цзэу-цзюня, подумал Хуайсан, напрягая и расслабляя живот. Выходил только смрадный желудочный воздух. Ему всегда меня жалко. – Хоть изобрази раскаяние, – зашипел Цзян Ваньинь.Вэй Усянь повернулся к нему и скорчил престрашную рожу. Цзян Ваньинь замахнулся. Вэй Усянь соступил с дорожки в траву, но ученик Гусу Лань поймал его ножнами и пихнул назад в строй.Мне конец, подумал Хуайсан. Мне конец. Утро стало душным. Он замахал веером на жаркое лицо.Коротко и тонко вскрикивала птичка. Где-то близко. Хуайсан глянул на быстро уплывающий от их ?поторапливайтесь? куст у подножия мостика. Рыжегорлая завирушка глядела на него красными глазами. Все как положено: глазки, рыжий воротник, а клювик темный. Бывают с красным клювиком, это редкость и за ними надо погоняться.Хуайсана пихнули в спину: уснул? Хуайсан прибавил шагу. Подумал: вот бы остановиться и поглядеть. Нет здесь опасных для вас хищников, кроме совы Вэней, а ее вы пока не научились бояться. Не первое поколение маленьких птичек живет здесь за барьером, подбираются к людям. Я сейчас тут единственный ловец. И то многие потом даже не помнят ловцов и попадаются опять. Зря, если уж я отпустил – то, значит, не хочу поймать снова, а хочу поймать твоих товарок другого окраса…– Ах ты… Цзи-сюн! – воскликнул Вэй Усянь и побежал. Хуайсан дернул тяжелой головой, его повело, он оступился, ученик Гусу Лань стиснул его локоть и пихнул вперед. Впереди на помосте стоял Лань Цижень, рядом с ним – Лань Сичень. Это хорошо.А плохо – настил, ведущий к их ногам, и по бокам настила – четверо с огромными, чуть ли не в рост, деревянными линейками. У Хуайсана во рту сделалось кисло, и шаг снова сбился, и снова его толкнули, а Вэй Усянь уже топал по доскам к Лань Ванцзи, который стоял на коленях перед дядей и братом и что-то говорил.Мне такой конец, что раньше такого не бывало, подумал Хуайсан и огляделся. Ступил на настил. Вокруг вырос и застил солнце лес линеек.– Сейчас он наговорит, – пробормотал Цзян Ваньинь. – Так, что они тут возведут виселицу.– Надеюсь, ничего сверху правды, – прошептал в ответ Хуайсан. – Ханьгуан-цзюнь – честный человек…– Да не он! – сказал Цзян Ваньинь и кивнул в спину брату. Прошептал: – Не усугубляй. А Вэй Усянь хлопнулся на колени и завопил:– Цзэу-цзюнь! Мы тайно пили вино и нарушали еще разные правила… – Цзян Ваньинь заклокотал горлом. Их пихнули на колени, Хуайсан подставил руки, иначе шмякнулся бы лицом, а Вэй Усянь продоложал запыхавшимся голосом: – Но Лань Чжань, он!..– Позор! – оборвал его Лань Цижень.Вот и вся надежда, что разбираться станет цзэу-цзюнь, подумал Хуайсан. Поглядел на линейки. На мятую спину Вэй Усяня и прямую – Лань Ванцзи. На сведенные, словно от боли, брови Лань Сиченя. Шмыгнул носом. Нам конец. Покосился на Цзян Ваньиня. Тот сжал кулаки на бедрах и пыхтел, раздувая ноздри.– Позор! – повторил Лань Цижень, встряхнув рукавом. – Ты еще не отбыл предыдущее наказание, а уже создаешь новые неприятности! Во что тебе нужно превратить Юньшень, чтобы, наконец, успокоиться? Не думай, что, раз ты сын Цансэ…Просто так, по имени, подумал Хуайсан. Вот оно что. Какая фамильярность. Вот как интересно получается. Знакомая? Ровесница? Лань Цижень, это забывается из-за бородки и сурового нрава, и учительского нудения, еще не такой и старый. С виду – мог бы быть кому-нибудь дедом, а на самом деле – и отцом, он младше отца Лань Ванцзи… его ровесница могла быть матерью нашего поколения. Вот как интересно получается. Некая Цансэ. Никогда не слыхал о ней, да и что я должен был о ней слыхать, кто она была, раз вышла замуж за слугу… Какие-то у нее связи были с Юньшенем. Если Вэй Усянь – сын друга семьи, и уж наверняка ?друг семьи? – это друг Цзян Фэнмяня, то эта Цансэ – жена друга Цзян Фэнмяня. Это уже близко, этого уже достаточно, чтобы получить протекцию молодого господина и поехать на обучение.Вот как интересно получается.Вэй Усянь тем временем тоже спрашивал: вы знали мою маму, что ли? А Лань Цижень заметно на этот вопрос смущался. – Господин Лань! Учитель!..– Молчать!И все замолчали. Ну вот, подумал Хуайсан, сына соученицы и, возможно, подруги (и, возможно, первой юной влюбленности – предполагать так предполагать), конечно, не выпорют. Вот это Вэй Усянь удачно! Подобрался к самому учителю, а не как я, к цзэу-цзюню, который теперь, кажется, не желает за нас вступаться… против дяди-то…Хуайсан шмыгнул носом. Цзян Ваньинь играл желваками. Вэй Усянь чесал бок и то и дело приподнимался на коленях, словно хотел спросить, но учитель не делал в своей утомительной речи пауз.Наконец, заговорил Лань Сичень:– Ванцзи. Господин Вэй и господин Нэ – не из нашего клана, но ты-то знал, что это нарушение правил…?И господин Нэ?. Мне конец, подумал Хуайсан и опустил голову. Что теперь дергаться. Линейки выше человеческого роста загораживали холодное солнце.– Лань Ванцзи признает вину, – сказал Лань Ванцзи.– Эй! – возмутился Вэй Усянь. – Цзэу-цзюнь, цзэу-цзюнь! Это я! Я заставил его выпить с нами, он вовсе не хотел.– Признаю вину, – сказал Лань Ванцзи твердым голосом. – Прошу самого сурового наказания.– Да что ты сам напрашиваешься?! Лань Цижень объявил, глядя поверх голов:– Зачинщику Вэй Усяню – триста ударов линейкой. – Сама природа затихла. Триста!.. Хуайсан прерывисто вдохнул. Триста! Да такой большой, это самая тяжелая, убить они, что ли, хотят… может, и убить, может, та самая Цансэ успела насолить Лань Циженю, и он дождался отыграться. А Лань Цижень продолжал: – Ванцзи. Получай такое же наказание.Хуайсан передернул плечами. За что? Он же правда не хотел, его же заставили… мы, я… я не заставлял, но я помогал… вот как сейчас Лань Ванцзи это припомнит, и про заклинание, не мог он его не заметить, это же чувствуется… не потерял же он всю память… и тогда мы не отделаемся ударами, ведь это такое оскорбление второму молодому господину, а значит, всей семье…Но Лань Ванцзи молчал. – Соучастник Нэ Хуайсан получит сто ударов, Цзян Ваньинь – пятьдесят в качестве наказания.Хуайсан вскинул голову. Лань Сичень изобразил сочувственную улыбку. Я умру, подумал Хуайсан, и вы будете виноваты. Ну и что, что не виноваты, чувствовать станете именно так, потому что смерть – это смерть, и вам будет меня не хватать.А сейчас я проснусь от этой нереальности. Даже солнце не двигается на небе. Это какое-то видение.– Триста раз, – произнес Вэй Усянь дрожащим голосом. – Я домой-то вообще вернусь?Пробрало, подумал Хуайсан. Надо же. Это не порок – признать страх, даже молить о пощаде иногда – не порок… Зачем я вернулся? Спал бы с Цзян Ваньинем и получил бы пятьдесят, как он. Нет, сто – это слишком, цзэу-цзюнь, конечно, не допустит…– Исполнять!Первый же удар бросил на помост, Хуайсан попытался вдохнуть, но второй удар вышиб из него легкие, Хуайсан вскрикнул, третий удар сложил его пополам, позвоночник переломился, слезы брызнули на доски, четвертый удар швырнул в капли лицом, у Хуайсана вырвался крик, он впился в помост, пополз было, но впереди была спина Вэй Усяня, и ее тоже колотили, и он колыхался, а Лань Ванцзи сидел прямо и твердо, как дерево, а Цзян Ваньинь рядом шумно выдыхал на каждый удар. Хуайсан проплакал: а-а… как больно… а!.. Вскрикивал уже не сдерживаясь, уперся ладонями у колен, и каждый раз пригибался, и, может, так получалось легче, чем принимать на твердую спину, а может быть, и нет, каждый удар выбивал из него слезы, вскрик и что-то изнутри. Двенадцать, тринадцать… больно!.. Его швыряло на пол, он падал на локти и приподнимался, и снова его вбивало вниз, чуть не перерубало пополам… так чувствуют себя те, кого Бася перерубает пополам… так я умру… я сейчас умру… я сейчас умру…В рот полилось кислое, Хуайсан не успел сглотнуть, линейка выбила из него, и все брызнуло на колени и на доски. Хуайсан всхлипнул, задержал дыхание на удар, заскулил. Я сейчас умру… как больно… почему я не умер до сих пор… – Можешь… помолчать? – спросил Цзян Ваньинь между ударами.– Не… у-у-у!.. могу… а-ай… Цзян-сюн…Цзян Ваньинь не ответил. Что ты можешь ответить, тебе досталось меньше всех, ты сейчас пойдешь… почему еще не встал и не пошел, неужели еще даже не пятьдесят… Сердце колотилось во всем теле и останавливалось от удара. Я сейчас умру, подумал Хуайсан, глядя через мокрую пелену на сапоги Вэй Усяня.Не буду молчать. Слушайте. Кто меня наказывает и кто меня не защитил, хотя вы такие заклинатели… у-у-у, как больно… слушайте. Кто меня любит – тому разорвет душу, и правильно, я не буду молчать… а товарищи по несчастью… а-ай… я не могу больше… потерпят… большая добродетель – молчать… когда больно… добродетель сильных… не пугать тех, кто тебя любит… кто терпит с тобою то же самое… своей болью… пример мужества… а-а… не могу больше… я так не могу… не буду…Хуайсана в очередной раз бросило вперед, в шее что-то щелкнуло, по затылку и плечам побежали онемелые мурашки. Хуайсан смотрел и не видел перед собой ничего, только чувствовал руки на досках. Пружинил, ложился грудью, приподнимался. Задыхался. Спину раздирало, удары пробивали насквозь. Я больше не могу. Я сейчас умру. Так почему-то было легче. Я сейчас умру… я так и знал, что умру вот так… Больно подняли под локти, чуть не выкрутив руки. Снова хлынули слезы, глаза жгло, Хуайсан дышал кое-как и боялся двигаться, а его волокли в сторону. Раздавались еще удары, сердце останавливалось на каждый. Все поплыло, и Хуайсан повесил голову и обмяк на неласковых руках.– Тебе хотя бы немного стыдно, маленькая луна?Надо сказать: да, подумал Хуайсан.Сказал плаксиво: – Да, цзэу-цзюнь! Я раскаиваюсь!Слезы послушно выступили на глазах. Хуайсан медленно, по чуть-чуть, потащил по постели руку. Лань Сичень завозился, и дал ему к лицу платок. Хуайсан приподнял щеку, Лань Сичень подсунул. Платок оказался мягкий и ароматный. Хуайсан всхлипнул громче.– Мне тебя, конечно, очень жалко, но согласись, ты же знал, что нельзя, и все равно участвовал.– Я не знал, что получу столько, цзэу-цзю-у-унь!Лань Сичень положил ладонь ему около кос. Хуайсан потерся щекой о платок. От рукава и от простыни лицо раздирало, а от платка нет. Что значит зачарованная ткань Гусу Лань, и что значит Лань Сичень, который вспомнил, как проводил время с младшим братом своего друга, но не по обязательству дружбы, а по душевной склонности, и как называл маленькой луной за округлость, как он говорил, лица. Стоит начать рыдать – все у них проходит, у старших братьев: и ?ты уже большой?, и ?ты же сам виноват?.Хуайсан шмыгнул носом. Подумал: самое ли время попросить полечить, или еще рано?От каждого вздоха скукоживалось то, что осталось от тела от шеи до пояса. Хуайсан старался дышать мельче, потому что от вздохов натягивалась кожа на спине. Он проговорил гундосо:– А как мне было не участвовать, цзэу-цзюнь, если все веселятся? Я хочу завести друзей.– Ты все-таки здесь на учебе, а не для веселья.– А как вы в Нечистой юдоли!..Лань Сичень помолчал. Хуайсан всхлипнул и прижался щекой к платку. Промокнул глаз. Обмирая от боли, приподнялся, повернул голову, переложил платок другой щекой. Так и остался, отвернувшись от Лань Сиченя.Тот вернул ладонь ему на волосы.– Я обещал твоему брату приглядывать за тобою, но как я могу это сделать, если ты тайно творишь такое?– Какое ?такое?, цзэу-цзюнь? Просто немного выпили! Не первый раз в истории Юньшеня… Это стоило ста ударов? – Учитель был строг, потому что желает вам лучшего. – Потому что у него какие-то счеты со старой знакомой! А мы попались под руку вместе с господином Вэй. Лань Сичень помолчал. Потом спросил:– Ты тоже знаешь эту историю?А, то есть, там правда есть какая-то история, подумал Хуайсан. Сейчас мне простят вопросы и любопытство, сейчас я пострадавший, а цзэу-цзюню меня жалко.– Цзэу-цзюнь! Расскажите, – пронял Хуайсан. – Мне так больно… сто ударов! Я чуть не умер!– Я видел, – сказал Лань Сичень, – ты немного меня напугал.Хорошо, подумал Хуайсан. Только я не специально, просто вдруг отнялись ноги, так бывает и от предчувствия боли, а уж от настоящей, от которой словно все внутри разорвалось… – У меня не такое крепкое сложение, как у вас с братом, – пробормотал Хуайсан.– Если бы ты занимался с мечом…– Цзэу-цзюнь!.. – Хуайсан снова переложил голову, упал щекой на платок, и сил осталось только на то, чтобы вращать глазами, когда колени Лань Сиченя начинали расплываться. Хуайсан поморгал и похныкал. От хныканья становилось немного легче. – Расскажите мне что-нибудь, раз уж не хотите лечить.– Не не хочу, а не могу, – сказал Лань Сичень, – учитель дал вам урок, я не могу идти против. Надеюсь, ты усвоишь. – Усвою, что вам меня не жаль!– Ну, ну, маленькая луна, – сказал Лань Сичень со смешком. Похлопал над ухом.Хуайсан надул губы. Шмыгнул носом. Лань Сичень вздохнул и спросил: что тебе рассказать?– Что там за история с некоей Цансэ и уважаемым учителем? – Они учились вместе, и, насколько я слышал, Цансэ-санжень была довольно… хаотической особою. У них с дядей выходило много споров. А получил за это Вэй Усянь. Ну ясно. То есть, получил-то он за дело (а я бы от трехсот ударов точно умер), но Лань Цижень явно вспомнил старые времена.– Потомкам, получается, досталось за веселье предков? – простонал Хуайсан.– Потомкам досталось за их собственную пирушку. Но господин Вэй в самом деле очень похож на мать, судя по тому, как о ней рассказывают, и учитель выбрал быть особенно внимательным к нему.– Хорошо же внимание, – прокряхтел Хуайсан, – я чуть не умер!– Ну, ну, маленькая луна…Нужно поискать в старых дешевых книжках, подумал Хуайсан. Дорогие сборники иллюстраций пишут на заказ, в дешевые перерисовывают любой рисунок, который попался в руки. Меняют иногда лица и одежду, а иногда пускают и так – развратных жен и любовниц, обидные рисунки сплетен, которые когда-то должны были уязвлять сильных и богатых, до которых иначе не добраться. Теперь все эти люди состарились или перемерли, сплетни – вчерашний день, а рисунки пошли в сборники, которые всучивают с лотка проезжим, юнцам, у которых мало денег, но много похоти, и тем, кто не разбирается.Могли существовать такие рисунки. Ученица Гусу Лань и второй молодой господин – это не самое жареное, кто они такие, чтобы публика знала их похождения, но каким-нибудь приближенным, кто был с ними знаком… Или же не рисунки, это умеют не все, а накарябать несколько ханьцзы подряд может каждый, так что записанные рассказы – вполне. Хуайсан вздохнул, ребра раздвинулись, слезы брызнули, и Хуайсан захныкал опять, а Лань Сичень – опять – стал приговаривать: ну, ну… ну ведь бывало и хуже?– Не бывало! – проныл Хуайсан. – Сто ударов! Даже дагэ!..Лань Сичень горестно вздохнул. Бывало хуже, подумал Хуайсан. Больше – не бывало, такими-то линейками! А хуже – бывало, родной рукой, и тогда ты знаешь, что наказание-то закончится, но продолжится тем, что у вас теперь все хуже, чем было. Хотя бы не цзэу-цзюнь. Лань Цижень – подумаешь, с ним я и не планировал заводить дружбу. Хорошо, что не цзэу-цзюнь, и не дагэ, которого тут и нет – и хорошо, что нет, он бы так смеялся – и хорошо, что не Лань Ванцзи. Хорошо, что он как ответственный за наказания не взял линейку сам. Тогда я не знаю, как бы я мог с ним дружить. В того, кто проявил власть и вторгся болью в пределы моего тела. Непонятно, как Лань Ванцзи будет дружить теперь с нами. Но что мне было делать?..– Цзэу-цзюнь, я не хотел, чтобы Ванцзи с нами пил, – сказал Хуайсан. – Это как-то получилось неожиданно и не специально. Я не хотел, чтобы он нарушал правила своей же семьи.Лань Сичень снова вздохнул. Сказал:– Спасибо. Я хотел спросить об этом. Ванцзи?..– Он правда не хотел, он сопротивлялся, но знаете, слово за слово… но он не сам, это точно. Не бойтесь, ханьгуан-цзюнь не начал пить и нарушать правила. Вон, он сам же попросил наказания.– Да, я заметил. Я опасался… – Что он пошел вразнос?Лань Сичень выдохнул через нос. Хуайсан вывернул шею. Лань Сичень ухмылялся. В комнате сделалось светлее. – С одной стороны, так лучше. С другой – мне жаль было бы знать, что Ванцзи делает то, чего не желает. – Да, подумал Хуайсан. Нехорошо получилось. А Лань Сичень добавил: – С третьей стороны, мне приятно, что вы пригласили его в компанию. И он принял приглашение. Только постарайтесь в следующий раз устроить какое-нибудь не настолько запрещенное веселье.– А есть какое-нибудь не запрещенное в Гусу Лань веселье?– Ты ерничаешь, маленькая луна, значит, выздоравливаешь.Хуайсан захныкал. Лань Сичень цокнул языком и пальцем убрал прилипшую к щеке прядку. – Цзэу-цзюнь, мне плохо-о-о, – протянул Хуайсан, чтобы Лань Сичень не думал, что страдания легки и мимолетны. – Я не могу встать, не то что идти куда-то. – На занятия, например, – проговорил Лань Сичень ласково.– Вы смеетесь, а я правда не могу! Все так болит, не повернуться… но если я полежу в покое две недели или три, а лучше – месяц…– А еще лучше – я расскажу тебе про исцеляющий источник, и тебе не придется пропускать учебу.– Чем это лучше-е-е?.. – Хуайсан побил ногами по постели, хребет прострелило, он охнул и замер, едва дыша.– Тем, что урок можно пропустить мимо ушей, а от боли отрешиться гораздо сложнее.– Вы разрешаете мне пропускать уроки мимо ушей? – Хуайсан приподнял голову. Платок прилип и поднялся за ним.– Хуайсан!..Хуайсан надул губы и лег обратно. Лань Сичень отсмеялся и принялся рассказывать, как пройти к источнику. Поднялся. Платка назад не попросил. – Я больше не буду, – сказал Хуайсан.– Надеюсь на это, маленькая луна. Совсем не весело смотреть на твое наказание.Вот именно, подумал Хуайсан. В следующий раз вы дважды подумаете. И вмешаетесь. Потому что знаете, как это не весело. – Надеюсь, вы понимаете, что я не настолько виноват, сколько мне отсыпали!– Учитель был строг для вашего же блага. – Я не какой-то рецидивист, вы же знаете, обычно я веду себя тихо и не нарушаю правил.Лань Сичень прочистил горло. Хуайсан приподнялся на локтях, посмотрел на него. Лань Сичень показывал концом Лебин на клетку. Улыбался. Хуайсан с предосторожностями лег на бок. Сделал как можно более глупое лицо, даже рот приоткрыл.– Домашние животные запрещены правилами Гусу Лань, – сказал Лань Сичень.– Она маленькая, никому не мешает, и вообще, она не выживет без меня! Вы хотите погубить маленькую птичку? Чуть не погубили меня, а теперь взялись за существ еще меньше и беззащитнее?Лань Сичень покачал головой, не переставая улыбаться, и вышел. Хуайсан выдохнул. Подумал: надо же, я не умер и, возможно, даже буду жить. А дагэ и не посочувствует как следует – что ему сто линеек, всего сто, и это даже не хлыст. По обычаям Нечистой юдоли это не наказание, а нежный родительский шлепок.Хуайсан, кряхтя и замирая на каждом вздохе, сел. Из спины стреляло в голову, бедра и живот. Хуайсан, согнувшись и шаркая, как старик, добрался до столика, потом до окна. Сел, подвинул клетку на квадрат света и подумал: я не умер, но это не значит, что мне понравилось! Больше никогда. Что ?никогда??Все, что привело меня сюда – никогда. Никаких Цзяней и никакого Лань Ванцзи, не было мне дела, не было бы, не вернулся бы, обеспокоившись глупой мыслью – получил бы вполовину меньше. Вот и все. А что там хочет цзэу-цзюнь… он мне теперь должен из виноватости. А я ему – ничего.