Акт второй (burned a lot but learned a lot) (1/1)

Познер выходит на балкон вслед за Скриппсом, они садятся так, чтобы их, по крайней мере, не было видно из коридора ― если бы кому-то вдруг понадобилось забрести на последний этаж, где не было ничего, кроме актового зала и пары подсобок. Здесь могла пройти разве что миссис Смит, которая приходила убираться. Наверное, она бы их не выдала, но Познеру было бы стыдно перед этой милой женщиной…Ему неуютно: дым наполняет его, не принося ни тепла, ни лёгкости, только царапая грудную клетку изнутри. Но он рад занять чем-то руки (и рот, пока не сболтнул лишнего, вечно он болтает, вечно загоняет себя в ловушку и вечно надоедает Скриппсу своими смешными проблемами, но кто ещё будет так серьёзно слушать… но не слишком серьёзно ― не как взрослый, пытающийся говорить с ребёнком ?на равных?, нет, он сейчас посмеётся, и каждый глупый страх растает ― как запах не-вишни и табака растает в подвижном, клейком и зелёном на вкус, тёплом на вид, но прохладном на ощупь воздухе).Познер косится на Скриппса, который глядит на газон из-под полуприкрытых век. Сегодня там никто не носится сломя голову, не орёт и не сшибает друг друга с ног. И не впечатывает мяч в сетчатый забор с зубодробительным звоном, который стал его личной головной болью, как только пришли первые тёплые деньки, и школа раскупорилась им навстречу. ― О боже, надеюсь, наша команда по регби не развалилась без Раджа, ― говорит Познер тоном, по которому понятно ― он надеется как раз на обратное. Скриппс прячет ухмылку.― По футболу.― Прости?― Нам теперь сам бог велел говорить: ?по футболу?.― Главное, не при Гекторе, ― мрачно отвечает Познер, вспомнив, что их учитель по общему образованию (что бы это ни значило) втайне находил амерканцев, за редкими исключениями, весьма вульгарными, и посему прохладно отнёсся к их затее с мюзиклом. Ну да, сэр, думали, у вас монополия на занятия ерундой в этой школе? Скриппс заходится кашлем и дымом, машет рукой. Познер позволяет себе улыбнуться. Он чувствует, что может сказать теперь что угодно, а может промолчать, и Скриппс, по негласной договорённости, так и не спросит. Половина времени уже отгорела, но ему не хочется говорить о Дейкине ― слишком много Дейкина там, внутри, а здесь, снаружи день и без него наполнен красками и запахами, и смутными предчувствиями всего, что впереди.― Не могу представить, как Радж пошёл к сокомандникам и сказал: теперь я буду ближайшие два месяца петь и танцевать, чтобы потом выйти перед всей школой на сцену в чулках и накрахмаленном воротничке… ― скользкая тема, но он так и съезжает к краю ямы, потому что он, ну… Познер.― Что-то ты разогнался, ― с улыбкой замечает Скриппс. ― Не думаю, что школа расщедрится на костюмы…Познер расстраивается сильнее, чем ожидал. Видимо, заметно ― потому что Скриппс сразу продолжает:― …но мы могли бы что-нибудь соорудить, наверное. Из подручных средств, ―да, вряд ли кто-то из них разорился бы на покупку или, тем более, на пошив костюмов ради одного вечера. Джимми, вон, носил один пиджак, пока локти не вытерлись от старости. ― Хотя насчёт чулков не уверен… ?А их не видно под платьем?, ― с лёгким ехидством думает Познер, и тут же замирает: на краю сознания пышным облаком возникает мечта. ― Радж всё равно бедняга, ― размышляет тем временем Скриппс. ― Столько усилий ради оценки за итоговую работу.Познер фыркает:― Которая уже мало что решит в любом случае. Легче было бы написать.― Он не знал, во что ввязывался.А они знали? Как его мутит. Всё задумывалось совсем не так, он должен был постоянно находиться рядом с Дейкиным, но какой в этом толк, если Познер по-прежнему слепое пятно в его картине мира. Лучше думать о репетициях, эту радость ― выступления, нахождения в общем потоке, у него никто не отнимет. В конце он ― раз в жизни ― повеселится на всю катушку, но до этого ещё… грести и грести.― Идёшь?Нет, Дейкин, кажется, смотрит на кого угодно, лишь бы не на него! Так что этот корабль, похоже, потонет, не успев выйти из порта.― Ещё посижу, ― пальцы не слушаются, пытаясь выудить вторую сигарету. Весна улыбается ему, но если уж он решил быть самой драматичной версией себя ― на сцене или нет, то нечего заставлять других киснуть за компанию…Скриппс встаёт, чтобы зайти внутрь, но почему-то медлит. Познер слышит над собой:― Не думал бросить?Он задирает голову. Скриппс пожимает плечами:― В тренде здоровый образ жизни… говорят.― Ты вроде без пяти минут историк, ― равнодушно отвечает Познер, ― С каких пор тебе интересно, что ?в тренде?, ― он едва не роняет сигарету, изображая пальцами кавычки. ― Ну, меня самого пора сдать в музей, по мнению… Это ты у нас замахнулся на главный хит года! ― он подтрунивает, но как будто что-то пытается сказать. ― А вообще… все передают историю дальше, пока сами не становятся историей. Вопрос в том, раньше или позже.Ну ясно.― Лучше раньше, ― бормочет Познер, хотя не собирался. Скриппс делает полшага назад, прикрывает дверь. Чёрт, лицо встревоженное, ― Я не… ― а не нужно было читать ему нравоучения!Скриппс открывает было рот, но их обоих заставляет вздрогнуть резкий стук в стекло. Ахтар машет рукой: ?Пошли?, остальные тоже поднимаются по лестнице друг за другом. Перерыв окончен. Тиммс прижимает лицо к стеклу, корча невообразимую рожу, пока Локвуд не дёргает его за капюшон и не утаскивает за собой, и каждый считает своим долгом, проходя, дёрнуть за ручку и что-то беззвучно сказать, но Скриппс держит дверь плотно прикрытой и не смотрит в их сторону. Познер видит там Дейкина: он поднимается последним ― не спеша, рукава закатаны, пиджак закинут на плечо. Дейкин безо всякого интереса скользит глазами по ним и, наконец, тоже исчезает в темноте актового зала. Познер ловит себя на том, что рассмеялся, не без горечи восхищения, ему вслед. Он снова смеётся, уже над собой, затем ворчит, не глядя на Скриппса: ― Если ты скажешь ?умирать легко, юноша, жить труднее?, я тебя тресну.Он невесело усмехается в ответ, отпускает ручку и озадаченно треплет волосы на затылке. Познеру грустно, но уже легко. Он старательно прячет так и не закуренную сигарету в нагрудный карман друга, придирчиво нюхает руки, проскальзывает мимо него на тесную лестничную площадку и слышит вслед взвешенное и сострадательное: ― Это пройдёт.***Фиона крутится рядом на репетициях, но в классе она не помешает. Когда звенит звонок с урока, аккуратный дипломат Дейкина уже собран, и Дейкин гепардом крадётся к учительскому столу вдоль стены, отрезая добыче все пути к отступлению.Ирвин вздрагивает, видя его перед собой. Проблеск досады на лице, Дейкина это не смущает… Его близорукость ― удобная штука, можно подойти сбоку, всё равно тебя увидят только, когда ты возникнешь перед носом. Это у травоядных глаза расположены по бокам, им нужно видеть опасность, а хищникам боковое зрение ни к чему ― они устремлены вперёд. Дейкин думает об Ирвине, как о хищнике, со всеми его сложными стратегиями и борьбой за место под солнцем. Как о спящем хищнике ― когда он без очков, как сейчас. Снял специально, как только заметил Дейкина. Дейкин подозревает: это потому, что он не может выдерживать его взгляд.Доказано много раз.А теперь лицо Дейкина ― размытое пятно. Как удобно.― Сэр, ― он невозмутимо берёт первый подвернувшийся предмет для разговора. ― Я рад, что вы не хотите меня убить.Возможно, и хочет иногда. Поджимает губы:― Прости?― Паранойя Берра, ― с готовностью поясняет Дейкин, ― когда он был уверен, что Гамильтон надел очки, потому что хочет прицелиться получше.― Не стоит путать историю с художественным вымыслом, ― назидательный тон. Ох, как Дейкин его обожает. Хочешь играть в учителя?― Кое-кто скажет, что вымысел лучше, ― ленивая улыбка. ― Красивее. Лично я считаю, что реальность очень красива. Надо только знать, куда смотреть.― Давай посмотрим на твоё последнее эссе, ― Ирвин нацепляет очки обратно и выуживает из глубин портфеля маленькую флешку. ― Мне кажется, ты не совсем верно понял поставленный вопрос, хотя грамотно уйти от ответа ― это тоже, своего рода, мастерство…Не в этот раз, Стюарт, не в этот раз.***?…Когда ты пришла в этот мир, ты заплакала,И это разбило мне сердце?.Знакомый бархатный баритон негромко льётся со сцены, и, о, Познер купается в нём. Всё-таки у Скриппса очень крепкий, насыщенный голос для восемнадцатилетнего парня, очень мужественный… Да, а что, сердито отвечает он сам себе, откинувшись на спинку стула с довольной полуулыбкой, почему бы честно не признать то, что очевидно ему ― тем более, раз уж в этом он один среди своих одноклассников.Почему бы и не насладиться от души тем, как Скриппси одним голосом передаёт каждый оттенок трепетного отношения Берра к дочери: а я-то считал себя жутко умным, и вот он я, рассыпался на части от твоей улыбки ― внезапно Познер ни к селу ни к городу думает, что Дональд Скриппс станет однажды таким хорошим отцом… и вот это уже правда странно, он издаёт нервный смешок (Ирвин косится на него, но ничего не говорит).Любовь минус страдание и есть дружба, так?Минус кое-что ещё (до чего Дону дела нет в любом случае, так что это не считается).?Мы оставим этот мир тебе в наследство,Мы передадим его дальше…?Как странно видеть, что его руки не перебегают по клавишам, а сцеплены в замок, пока он просто сидит на стуле, подавшись вперёд. Да, эту часть они оставили в точности как в оригинале. Слова наполняют незамысловатую мелодию светлой грустью, и надеждой, и гордостью, и много чем ещё… куда уж Дейкину, вставшему за спинкой соседнего стула как истукан.Познер неотрывно смотрит на сцену, он наклоняется, чтобы лучше видеть, и подпирает рот ладонью. Неожиданно Скриппс слегка поворачивает голову и смотрит прямо на него.― И ветер сменится, и нас унесёт, ― он улыбается с затаённой печалью, ― нас сметёт с лица земли…Когда вступает Гамильтон, Познер почти хочет занять место Дейкина. Насовсем. Как бы они отыграли в дуэте! Возможно, это даже стоило бы призрачного шанса на сближение с Дейкиным.***― Филипп и Теодосия-младшая, ― вдруг говорит Скриппс, возясь с велосипедным замком. ― Почти одногодки. ― Интересный пейринг.Скриппс распрямляется, его лицо чуть розовеет ― хотя это и от того, что он пробыл немного вниз головой, эффект забавный.― Не понимаю, о чём ты, ― подыгрывает он. Пиджак безжалостно запихивается в корзину ― всё равно всегда мятый. ― Могли бы породниться семьями, Гамильтоны и Берры, ― вздыхает Познер, забираясь на велик, ― сложись всё иначе. Вот это был бы поворот.― Или наоборот, ― они отъезжают от школы, ― Филипп без памяти влюбился в красавицу Теодосию. Он был бы так поглощён своими чувствами, что не бегал бы по театральным ложам, отстаивая честь отца, а значит остался бы жив.― ?Сослагательная история?? ― хмыкает Познер.― Ты подумай! ― Скриппс даёт большой круг. ― Они бы тайно обвенчались, потом поставили отцов перед фактом, и многолетней вражде бы постепенно пришёл конец.― Напиши об этом, ― дразнит его Познер. ― FIX-IT, RPF, эээ… Исторические Эпохи…― Всё ещё не понимаю, ― Скриппс, улыбаясь вовсю, разводит руками, и это почти стоит ему равновесия ― он поспешно ловит руль. ― Давай, скажи, что ни разу в жизни не писал фанфиков…― Не скажу. Но ты не поверишь мне в любом случае.Это верно. Но не только же Скриппсу подкалывать его насчёт Дейкина.Какое-то время они просто наслаждаются поездкой в тишине. Сегодня не холодно и не жарко, пасмурно но дождя нет, так что катить по холмам то вверх, то вниз ― одно удовольствие.― Это хороший способ решать конфликты между странами, ― говорит Познер. Скриппс отрывает взгляд от дороги. ― Женитьба. Берёшь какую-нибудь дочь или сестру короля, отдаёшь её в жены королю враждебного государства ― вуаля, перемирие! Но между людьми… Берр пошёл бы и застрелил сначала одного Гамильтона, потом другого за свою ненаглядную Теодосию. Безо всякой дуэли.― И снова не стал бы президентом.― О, Ирвину бы это понравилось.― Ты не… ― Скриппс резко тормозит и смотрит на него.― Что?Он смеётся и проводит ладонью по лицу.― Слушай, я не знаю насчёт fix-it фиков, но…― Эссе, ― догадывается Познер.Которое Скриппс не сдал. ?Поворотные точки в истории?! Такое только Ирвин мог придумать.― Я позаимствую твою идею.― Первое: она лишь отчасти моя. Второе… Это же полный бред!Скриппс взмахивает руками:― Вот именно!Познер рад хоть как-то помочь. Учитывая, что Скриппс предложил упросить свою мать на скорую руку сшить платье для выступления.***Четверг у Ирвина не задался с самого начала.― Мне не нравится, что молодые люди изображают распитие алкогольных напитков на сцене, ― жужжал над ухом Феликс. ― В зале будут…― Младшие классы? ― Ирвин собирался обратить внимание директора на то, что главному герою, младшему из всех участников сцены, на тот момент уже исполнилось девятнадцать лет, но Феликс посмотрел на него как на полного недотёпу:― Представители Королевской инспекции, ― зашипел он, ― по делам образования и науки от нашего округа!Молодые люди ходили по кабакам в восемнадцатом веке так же, как и в любом другом, но историческая правда вряд ли могла служить аргументом для мистера Феликса.― Я уже не говорю о том, ― кисло добавил Феликс, ― что вся… э-э, пьеса… как бы это сказать… выставляет Британскую империю не в самом выгодном свете.А, так он верноподданный Британской империи? Ирвину придётся сообщить ему плохие новости… ― Вы знаете, ― вмешалась мисс Проктер, ― оригинальную постановку приходил посмотреть член королевской семьи. И ему очень понравилось.― В самом деле? ― Феликс недоверчиво жевал губами.― Есть видео, ― заверила его Фиона. ― Я перешлю вам ссылку на Myspace.Феликс ещё долго топтался на месте, раздавая мелкие указания, но, казалось, и думать забыл о пропаганде пьянства. Едва он скрылся за дверью, у Ирвина вырвалось полное раздражения:― Аааргх!.. ― мисс Проктер засмеялась. ― Простите, ― он поправил очки на носу и засунул одну руку в карман пиджака. ― Вы так вовремя.― Я и говорю, ― охотно поддержала Фиона, ― песня буквально называется ?Этот раунд мой?! И про дальнейшую борьбу, и про угощение выпивкой.― Искусство есть искусство, ― кивнул Ирвин. ― Можно выдернуть многое, но сколько потеряется… Даже ребята это понимают. ― А Феликс ― нет.Ирвин посмотрел на неё с глубокой признательностью, и это стало его ошибкой.― Насчёт угощения выпивкой, ― медленно произнесла Фиона. ― Вы свободны завтра вечером?***― ?Не отпускай… не отпускай, ― довольно поёт Познер перекатываясь на своём покрывале из тончайшей шерсти, которое он выпросил у мамы на позапрошлое рождество, ― хватай мечты свои за шкирку ― и в небо за-пу-скай!.. Пускай летят, пускай летят… Пускай, что это бесполезно, все тебе тве-рдят!? Ну надо же, он в кои-то веки поёт не партии Элайзы, а… заставку сериала, который смотрел в десять лет? Он тогда многое о себе понял, надо сказать.― На что приходится идти ради искусства, ― вполголоса говорит Скриппс, стоя на табуретке. Даже с его ростом он тянется на носках, чтобы отвинтить… маленькую штучку на карнизе. ― Ты уверен, что твоя мама не станет возражать? ― спрашивает он с сомнением. Станет, но будет уже поздно.― Не, ― весело говорит Познер. ― Это же моя комната.Что бы ни было, в день премьеры он будет блистать. Скриппс одним движением сдёргивает нарядную белую (почти белую ― за слоем пыли) атласную занавеску и другую, полупрозрачную за ней, тянет за вторую пару, чихает, бросает кучу тряпья на стол, спрыгивает на пол.― А сам ты как?Пф. Солдаты Войны за независимость спали среди болот, в холоде и грязи ― о, он как-нибудь обойдётся без четырёх красивых кусков ткани. ― Надо бы хоть постирать всё это… Познер разблокировывает телефон и щурится в него в потоке хлынувшего в комнату беспощадного света, пытаясь разглядеть время. Он подскакивает и нащупывает сумку, вытряхивает оттуда книжки и запихивает горы материи.― Это уже у тебя, ― он останавливается, смотрит на Скриппса секунду. ― Ты ведь не против?Он и так загрузил его просто из прихоти, но Скриппс стоит, скрестив руки на животе, и улыбается как ни в чем не бывало:― Ты не сказал им, так? Не сказал, кого играешь?― Сказал, ― обижается Познер. Скриппс поднимает руки ― ?ну ладно?, забирает собственную сумку и выходит, посмеиваясь. Познер оглядывается на облысевшую комнату, прежде чем уйти.Мама спросила, какая у Дэвида роль, и он сказал ― Гамильтон.Он просто не уточнил, что это Элайза Гамильтон.***Познер таращился в ночь. На его груди тёплым камнем лежал телефон. Скриппс был онлайн, но он наверняка был занят и, конечно, и так устал от него за день, так что Познер не решился написать. Писать ему было нечего, просто грудь распирало несчастное, томительное чувство, которого никогда не бывало в присутствии Скриппса. Он вцепился в край одеяла и не мог пошевелиться. Расслабить тело и провалиться в сон ему не давали мысли, но взять хоть одну и довести до логического заключения по порядку, как учила мисс Линтотт, он тоже был не в состоянии.Не помогало и то, что рекламный щит напротив дома светил в окно. Луну Познер бы пережил. Но в этом! ― он чуть не швырнул единственную вещь, бывшую под рукой, в стекло ― не было никакой романтики. Никакой романтики не было ни в чём, что касалось его, он чувствовал стыд за свои мысли и боялся, что никогда не сможет посмотреть Скриппсу в глаза. Он поспешно отложил телефон подальше и рывком повернулся на бок, спиной к проклятому окну. Его занавески, возможно, уже на пути к своей занавесочной реинкарнации, которой удостаиваются только избранные занавески. Или лежат на рабочем столе миссис Скриппс вместе с другими тряпками, ждут своей очереди. А её сын сидит за ноутбуком и потихоньку ругает Ирвина на чём свет стоит.Что-то случилось с Познером в этот короткий промежуток. Он перебирал каждое сказанное слово, и каждое слово заставляло расцветать перед его внутренним взором слишком яркие картины, и он держал глаза открытыми и надеялся, что это не более чем привязанность к единственному человеку, неизменно проявлявшему к нему заботу, помноженная на гормональную бурю, как не уставали повторять все вокруг, свойственную его возрасту.И не в меру богатое воображение.А он ещё внутренне осуждал Дейкина за увлечение двумя людьми сразу! Осуждал за жадность больше, чем за моральную сторону вопроса. Кое-кто не получает ничего, а кому-то всегда мало. И конечно, в голове немедленно звучит горькое:?Гамильтон не колеблется. У него нет чувства меры,Он берёт, и берёт, и берёт?.Не в этот раз. Фиона потеряла всякий интерес, как только на горизонте замаячил Ирвин. Но Ирвин… кого он пытается обмануть!Познер понимает его, в какой-то степени. Его рука снова тянется к тумбочке. Если Скриппс отшатнётся… он просто не выживет без каждодневных подшучиваний, без уютного молчания под листание страниц, без пения ― когда можно ненароком заглянуть за плечо, чтобы перелистнуть ноты. Сколько раз он делал это безо всякой мысли. Познер холодеет и отдёргивает руку.Но ему до боли любопытно, что сказал бы Скриппс? ?Любовь не делает различий между святыми и грешниками ― она берёт, и берёт, и берёт? ― приходит шальная мысль записать его голос и засыпать под него. Прекрати, Познер! Он накрывает голову подушкой.Кто-то приоткрывает дверь. ― Дэвид, ты не спишь? ― Мама. Нет смысла притворяться, что спит, его сердце громыхает как железнодорожный состав на всю комнату или это только ему так кажется? Он сердито вскакивает на локте, подушка валится на пол. ― Прости, что я накричала. Просто… ты мог бы сначала спросить…Она садится на край постели, Познер старается сделать недовольную мину, но это невозможно: в руках у матери стакан молока. Ладно, ещё один человек, который всегда о нём заботится… Но она просто не знает о нём всего.А Скриппс знает... Знал до сегодняшнего дня.Познер виновато пьёт, пока мама подбирает подушку, взбивает её и подкладывает на место.― Извини, ― выдавливает он и не знает, за что извиняется.Мама вздыхает. Целует его, желает спокойной ночи и уходит. Познер садится в постели и чудесным образом чувствует себя живее, чем пять минут назад. Он не будет писать. Он не будет как всегда навязчив. Он просто… подаст сигнал: я думаю о тебе.Он меняет свой ник ?НЕ дирк джентли как вы достали уймитесь!!? на ?чувствительный упёртый баран?, подсчитывает сколько часов сна ему остаётся ― ещё меньше, чем при Дейкине, смешно, но тогда ЭТО казалось неуместным крашем, а теперь выглядит банальностью (от которой, впрочем, так просто не избавиться) ― и падает в кровать, со стоном натянув одеяло на голову.***Оказалось, что Познер боялся наступления утра и зря, и не зря. При свете дня он ещё видел образ, который рисовался ему накануне, но не мог наложить его на того Скриппса, что был перед глазами: всклокоченного, заспанного и не в духе. Как Радж, забывающий слова, как препирающийся по любому поводу Локвуд, как очередь в столовой ― он был частью картины слишком привычной, чтобы её замечать, пусть и замечательной.Хотя, возможно, отвлекало его то, что Дейкин маячил перед ним всю репетицию. Дейкин никогда так не двоился в его сознании, он был верен сам себе ― раздражал, и притягивал. И заставлял Познера жалеть о том дне, когда он показал классу полулегально раздобытую запись мюзикла.Долгожданная совместная сцена не удалась, но все эмоции притупились от усталости. Познер скучает с пустым подносом в руках, ожидая свой салат, и через весь зал поглядывает на Скриппса, который сидит на своём обычном месте у стены.Люди ходят туда и сюда, и Познер, глядя сквозь них, практически видит перебивку рябью, как в старых ситкомах. Дейкин успевал со сцены флиртовать с Фионой на языке жестов, когда Ирвин отвлекался (при нём он вёл себя, впрочем, так же ― с той разницей, что потом притворялся, будто это с ним флиртовал всё это время: не подкопаешься). Естественно, он прозевал часть своего куплета. Бит (с вкраплениями клавишных от Скриппса) шёл из колонок, сейчас он продолжается, как стук капель из крана, более гнетущий чем полная тишина, пока Скриппс, Кроутер и Ирвин что-то обсуждают и записывают, и поправляют на ходу, воспользовавшись паузой. Дейкин даже не замечает заминки. Познер делает вид, что роль для него обременительна , что всё это страшно ему надоело, хотя краем глаза следит за вознёй Дейкина со жгучим любопытством. ― Стю, ― окликает Скриппс без малейшего раздражения. Дейкин оборачивается. ― С ?Пока я жив…?, ― подсказывает он. ― И-и!..Фальстарт. Ноль реакции. Кап, кап. Кап, Кап.― ?Пока я жив?, ― повторяет Скриппс со смехом в голосе. Да уж, тут забудешь, где сам находишься, а не только строчку, где остановился. Все ждут. Внезапно Скриппс, тряхнув головой, пропевает вместо него в полную силу: ― Пока я жив, клянусь, Элайза, ты не будешь никогда такой…― Беспомощно-о-ой! ― смазано тянет хор из Ахтара, Тиммса и Раджа на автомате, заслышав знакомый кусок, но Познер, воспряв духом, тут же звонко подхватывает:― О да, о да, о да, о да!.. ― и видит как Скриппс довольно кивает, продолжая наигрывать тему, Дейкин выходит из своей прострации, и они все вместе дотягивают песню до конца. И Познеру почти плевать, что Дейкин, когда поёт ?…в моей жизни всё окей, пока есть ты в ней!..?, смотрит на Фиону.Он думает о том моменте, когда его словно пронзила молния от макушки до пяток ― от одной фразы, от одной интонации. И потом всё кончилось. Музыка доиграла, ток ушёл в землю. Будничные обсуждения, суета, прежний Скриппс. Вот и сейчас… вон он сидит, вон там, и Познер не испытывает ничего. Но тот эпизод ему не почудился, значит с ним нужно что-то сделать. Хоть немножко. Он не прыгнет с головой, просто пощупает воду ― и обратно.Познер, не дождавшись салата, выходит из очереди (кто-то закатывает глаза, пока он маневрирует против течения, Ахтар, которого он не заметил, веселится, оно и понятно ― стоять десять минут просто так), направляется к столу Скриппса.Нормальные люди лечат одну влюблённость другой, а он собирает их все, да ещё и вешает себе на шею как медали ― ?За глупость?.Он намекнёт, что свободен. То есть, скоро будет свободен. Наверное.Познер замедляет шаг, но нет, неловкость так и не дышит ему в затылок. Он плюхается на свободное место перед Скриппсом. Слова приходят сами:― Прошло.***Познер проходит в свою комнату, швыряет сумку на пол, запирает дверь и падает лицом в кровать. Он стал слишком часто проделывать этот ритуал в последнее время. Слишком много всего. От него, в его семнадцать с небольшим, слишком много всего ожидается по умолчанию. Если вкратце: не будь таким жалким неудачником, Познер. Но это, конечно, не сравнить с тем, сколько всего он ждёт от других.Он делает слишком много мелких ставок на своё счастье и надеется выиграть хоть что-нибудь, хоть когда-нибудь. Угадать бы ту самую лошадь и рискнуть всем… Он бы рискнул.Кембридж? Мюзикл? Дейкин? Скриппс?Проходит три четверти часа, прежде чем ему снова становится всё безразлично.Скриппс не отреагировал никак. А должен был? Их обычная болтовня ― буквально обо всём. И на любимую тему: Дейкин, Дейкин, Дейкин… Как только Скриппс терпит?А вот теперь кому ему жаловаться? Дейкину? Забавная была бы ситуация.Самое смешное в этом то, что Скриппс пошёл куда-то с Дейкиным. Да пошёл бы и пошёл, но он ничего не сказал.То есть, буквально ― Познер невзначай спросил: какие планы на сегодня? Скриппс пожал плечами. Думает, он не знает…У Познера воплотился худший кошмар Дейкина. Декорации те же, только каст другой. Только здесь причин ревновать правда нет, но от этого не легче, когда ты совсем один в пятничный вечер.***Это даже не его партия, но всё, что крутится у Познера в голове на двух последних уроках, это: ?Дай мне сил сказать "нет", о господь, дай мне сил сказать "нет"…?.Песня, кстати, была безжалостно выброшена, а Феликс нажил себе врага в лице Дейкина и даже не подозревал об этом. Познер же, со своей стороны, мог только позлорадствовать.Он чувствует себя героиней из того древнего клипа с Бритни Спирс, когда смотрит на стрелку часов в томительном ожидании.Глупая затея, как не посмотри, но зато… он попадёт к Дейкину домой!Сказать Скриппсу? Ну уж нет, у него тоже будут свои тайны.***― Итак, ― сухо говорит Познер. ― Вот этот недоверчивый взгляд, когда я пою: ?Зачем нам деньги? Зачем нам наследие??, это было очень хорошо… ― улыбка Дейкина сейчас такая мальчишеская ― не одна из его томных или насмешливых улыбок. Если бы он почаще улыбался так на людях… Познер собирается с духом, чтобы продолжить: ― …но затем ты должен поколебаться, задуматься! ― улыбка гаснет. ― Постараться задуматься над тем, что я… она говорит. Ты почти веришь ей в этот самый момент! Ты искренне хочешь оправдать её надежды, стать хорошим мужем и отцом! Дейкин хмурится. ― Но в глубине души ты знаешь, ― тихо продолжает Познер, ― что всё это не о тебе. Тебя манят война и политика… Ты хочешь достичь высот во всём, за что берёшься.Он задумчиво крутит пальцем подставку для ручек. Дейкин никогда не говорил о родителях, но Познеру представлялось, что они если не богаты, то хотя бы обеспечены. Он воображал, что Дейкина окружают более стильные вещи, что, к примеру, на столе у него письменный прибор… но комната обычна ― из тех, что, обставляют родители. Она похожа на комнату Скриппса (только более прибранная) или на комнату Локвуда (только без плакатов) или даже на комнату Познера, за исключением тех причудливых вещиц для интерьера старшеклассника, что Познер собирал с молчаливого удивления родителей.Похоже, все ресурсы уходили на поддержание лоска там, снаружи, за пределами этого мирка. Ухоженный внешний вид, безупречные костюмы. Вот на Познере всё сидит как на вешалке…?И не волнуйся ни о чём… Лишь приоткрой в своё сердце дверь…? Познер встряхивается, возвращает менторский тон:― Давай. Вставай вот сюда, ― он двигает Дейкина к окну. ― Всё дело в реакции. Если ты не можешь представить себя кем-то другим, это нормально, ― он жестикулирует больше, чем обычно, ходит по комнате. Дейкин так и впивается в него глазами, но как будто совсем не слушает! Познер вздыхает: ― Будь собой на сцене, просто реагируй на то, что происходит вокруг ― так, как бы ты отреагировал в эту самую секунду… Что?― Большая часть, ― хрипло начинает Дейкин, откашливается и начинает снова: ― Большая часть из того, что происходит в мюзиклах... кино, стихах ― пофиг! ― со мной не происходила. Да… чёрт, иногда за всю жизнь ни с кем этого не происходит! Откуда я знаю, как бы я отреагировал?― Дело не в тех чувствах, которые ты не знаешь, ― отрезает Познер. ― А в тех, которые знаешь. Бери их, и используй.Ему действительно легче общаться с Дейкиным по-деловому. Он даёт ещё несколько инструкций, и они пробуют заново.Позволь мне быть частью истории?Что однажды напишут о нас. Глава один. В ней ты со мною Останешься сейчас…Внезапно на столе начинает звонить телефон Дейкина. Дейкин хватает его, ставит на беззвучный, но Познеру удаётся увидеть, что звонил Ирвин. Они останавливаются. Познер скрещивает руки на груди, пока Дейкин набирает сообщение. Затем он говорит, не отрывая взгляд от экрана:― Закончим в течение пятнадцати минут? Мне надо успеть сегодня ещё в одно место.Разумеется. Они начинают заново.― Глянь вокруг, глянь вокруг… Жизнь так прекрасна для нас с тобой здесь и сейчас!... ― тоскливо поёт Познер.***Совесть Ирвина гуляла по тем его закоулкам ума, где с сиренами не носился страх разоблачения. Алкоголь приглушал сирены на протяжении муторных выходных, но потом, в минуту слабости, Ирвин взял больничный ещё на два дня и сожалел об этом.Теперь он чувствует почти облегчение. Ребятам пошло на пользу его отсутствие. Иногда нужно просто отойти в сторону, чтобы что-то встало на ноги само по себе.Он вдруг понимает, что ни разу не видел Дейкина таким печальным, и это не помогает ситуации, роняет прагматичный ум в романтизирование, неуместное отождествление его с образом, но всё же восторженный зритель в Ирвине берёт верх и над режиссёром, и над учителем. Его собственная печаль по поводу всего сразу позволяет ему забыть… обо всём сразу.Рядом судорожно вздыхает Фиона. Не из-за него, конечно ― что ценного в нём можно потерять? Но вина снова даёт о себе знать. С виду всё было как на прошлых репетициях, но сидели они друг от друга чуть дальше, улыбались чуть меньше, были вежливыми чуть больше.***― Нет, правда, ― Дейкин насмехается, но вроде бы хвалит. ― Как тебе это удаётся? Ты даже не пел в тот момент, но у всех глаза на мокром месте.Ой спасибо. Оценил.― Только у Фионы, ― скромно заметил Познер. И у Тиммса. Хотя возможно, он просто курил травку накануне.― Это всё, конечно интересно, что ты говоришь. ?Заглянуть в себя?, ?найти общее с персонажем?, ?вспомнить свой опыт? ― да, да, только вот я не помню, чтобы ты терял ребёнка. Или чтобы у тебя был ребёнок, хотя, может, я чего-то не знаю…Познер не знает, что сказать. Он и сам не знает, как так получается.― У меня были потери, ― наконец говорит он. ― Ничего даже близко сравнимого с таким… с такой утратой, но… И я любил. И бывал раздавлен настолько, что не мог встать с постели. Но ты не понимаешь, ― он поспешно рассеивает невольную откровенность смешком, ― всё это, даже вместе ― лишь отголосок, тебе не нужно испытывать подобное чувство на самом деле. Тебе нужно, чтобы зритель поверил, что ты его испытываешь.― Зритель, ― фыркает Дейкин. ― Кучка восьмиклассников, которые всё равно залипнут в телефоны на два часа.Познер смотрит на него, не в силах ухватить какую-то мысль. ?Тебе ведь всё равно, что подумают те, кто придут на мюзикл. Но зачем тогда…? ― Если ты сможешь впечатлить их, то сможешь впечатлить кого угодно, ― шутит Познер. Дейкин почему-то становится задумчивым.― Расскажи мне ещё про оригинальную постановку, ― требует он. ― Покажи, как бы ты сыграл.Познер хмурится.― Я что-то не пойму. Ты вроде не хотел быть подобием другого Гамильтона?― Потому и не собираюсь его смотреть.― Но…― Это как глухой телефон. Пересказ пересказа пересказа. На входе одно, на выходе совсем другое. А в этом есть смысл. Познер на мгновение задается вопросом, что бы на это сказал Скриппс.***― Дейкин, ― пока у шкафчиков толкутся люди, Скриппс не повышает голос, ― ты совсем охренел?Дейкина больше занимает его причёска, так что он не соизволяет повернуться, а чуть двигает дверцу, ловя отражение Скриппса маленьким зеркалом на её внутренней стороне. Увидев там его необычно злое лицо, он заинтригован, воспалённые глаза насмешливо сверкают. Скриппс сам не узнаёт свою физиономию: нелепо, но что поделаешь. Он фокусируется на Дейкине. Если надо висеть над душой, читать морали, занудствовать ― чего он терпеть не может, он будет это делать. Но Скриппс не знает, что сказать. ― Это дно, ― просто подытоживает он. Звенит звонок ― прямо над головой, Скриппсу приходится подождать, прежде чем продолжить в странной тишине: ― Знаешь… никто не может запретить тебе крутить шашни налево и направо и даже… хвастаться своими победами ― прямо перед ним. Но просить его помочь склеить Ирвина? ― Ну, ты-то отказался.Скриппс обходит его и мягко толкает дверцу ― та захлопывается, и он оказывается лицом к лицу с Дейкиным. Раздевалка стремительно пустеет. Кроме них двоих только кто-то мелкий всё ещё отирается рядом ― засунув голову в свой открытый шкафчик, упершись лбом на полку играет на планшете. Другого места не нашёл, что ли? ― Ах ты сволочь, ―говорит Скриппс безо всякого выражения. ― Я ляпнул, ты запомнил…― Ты ляпнул, я запомнил, ― глаза Дейкин не отводит.― Ты всё это спланировал.― Нет, конечно, ― он и правда удивлён. ― Познер заистерил в тот раз, ну, когда Ирвин не явился. Я пошёл за ним. Решил, что это хороший повод побыть добрым христианином, ― насмехается, чёрт с ним. ― Типа, его подбодрить.― Подмазаться…― Не без этого. ― …получить, что тебе нужно.― Но в итоге все довольны. Говорю тебе, он в восторге. Скриппс не помнит восторга. Он помнит, что его друг ушёл в большой спешке, бесконечно извиняясь. Он помнит, что когда сел на диван, то подлокотник был всё ещё мокрым от слёз.Дейкин идёт на попятную:― Ну что такого? Попросил помочь с репетициями. Это ты знаешь ― зачем, потому что тебе я сказал. Честно сказал. Ему я ничего такого не говорил.Не говорил, а он понял. Скриппс фыркает:― Конечно, не говорил. Он бы тогда не стал тебе помогать.― Неужели?Скриппс долго смотрит на него. Затем отходит, легонько тянет парнишку с планшетом за рюкзак. ― Эй, иди… поиграй на уроке. Звук только выключи, ― лишний свидетель без труда выпроваживается за дверь, поскольку мало замечает, что происходит вокруг. ?Но всё равно, ― мелькает смутная мысль, ― лучше, чтобы дети видели насилие только в кровавых шутерах?. Скриппс с удивлением обнаруживает, что за это время его желание впасть в грех, поддаться гневу, ― короче говоря, двинуть Дейкину в челюсть ― снова становится контролируемым. Рост позволяет Скриппсу закинуть одну руку на шкафчики и привалиться к ним всей тяжестью. Занятие идёт, а ему и дела нет. И Дейкин не торопится: ждёт, приподняв бровь.― Серьёзно. Что ты хочешь? Хочет меньше боли. Хотя бы для одного человека ― и уж точно не в том, что задумывалось как веселье, большой праздник и воплощение мечты. Одной из многих, но от того не менее яркой и искрящейся.Хочет донести это до Дейкина, но теряет на полпути.?Есть вещи, которым не научат в церкви, в церкви…? Он отстукивает ритм одним пальцем. Дейкин прямо сама невинность. ― Ну сволочь, ― соглашается он. ― А то ты раньше не знал.Скриппс начинает смеяться ― недобро, неожиданно для самого себя.― Дело не в этом. Да, я знал, и я… ай, без патетики не обойтись ― я считал тебя другом, Стю. Потому что ты был не способен на низость. Да мне плевать, будь ты сволочью до конца. Хвалишься тут честностью, но ты и мне врал! И продолжаешь. Пытаешься убедить меня, что не видишь во всём этом ничего плохого.― Не вижу. ― Но скрыл ваши с ним репетиции.― И что с того, ― он закатывает глаза. ― Причин что-то скрывать может быть куча. То, что меня замучила совесть, не одна из них.― ?И поразить всех своей безупречностью?, ― бормочет Скриппс.― Что? ― Ничего, ― он собирается уйти.Может и так. Может, Дейкин не хотел, чтобы все знали, что ему нужны дополнительные уроки, тем более от Познера. Но всё выглядит иначе… особенно для Дэвида. Это неправильно. Скриппс вдруг припоминает: ― Помнишь, когда мы учились в начальных классах, Гектор подвёз как-то ученика на своем байке? Старшеклассника? Был, наверное, как мы сейчас… ― Ничего не было, ― говорит Дейкин со странной горячечной убежденностью. ― Беднягу чуть не выгнали ни за что. Это правда. Сделал, называется, доброе дело ― подбросил до вокзала. Парень засиделся, болтая со стариком о литературе на индивидуальном занятии в пятницу, и чуть не опоздал на поезд до Лидса... ― Я не об этом. Он попросил никому не говорить, верно? ― Перестраховался. Зная Феликса…― И сразу этим превратил себя в преступника, вот я о чём.― И ты серьезно сравниваешь..? ― Дейкин фыркает. ― Ну давайте все… о! Давайте все будем как Гамильтон, расскажем миру всё о себе, даже то, о чем нас никто не спрашивал ― просто на всякий случай! ― он выхватывает телефон, как шпагу. ― Ты сам-то очень честен, Скриппс? Всё рассказываешь Познеру? Скриппс колеблется. Это не какие-то большие тайны, хотя в данную минуту его оголённая совесть искрит. Тут ― поход в клуб за компанию (он никогда сильно не веселился там, где ему полагалось веселиться по возрасту, может, поэтому это не казалось чем-то значительным?), там ― маленькая ложь, не переданные, сказанные за спиной чужие слова. Милосердие или трусость?― Это здесь при чём? Я не сказал, что мы пошли в бар только потому…― А я не о баре, ― Дейкин смотрит в экран и скучающе листает слева направо. ***Познер поёт без сопровождения, отстукивая ритм по краю стола, на который он опирается бедром:― Александр, возвращайся спать, ― было бы соблазнительно, если бы он так трогательно не вытягивал шею, заглядывая в текст, лежащий перед Дейкиным..― Мне нужно утром в город по делам.(?Трогательно? ― не его слово. Дейкин прочитал вчера больше, чем хотел, и нелепые чужие слова теперь то и дело влезают в память.) ― Но за окном темно! ― Иногда он почти может видеть, что можно найти в щуплом, до смешного наивном Познере.― Да-да!.. ― сам, разумеется, не находит, но каждому своё, ― Я только кое-что допишу…― Брось, неужели не успеешь дописать? Пойдём в кровать. Дейкин думает о том, как не давал Фионе спать, оставаясь у неё до утра. Не в том смысле, в каком хотелось бы им обоим. Интересно, Ирвин теперь так же сидит в её постели с ноутбуком ― проверяя те работы, которые Дейкин там писал?― Завтра будет день… ― настаивает Фиона. То есть ?Элайза?, конечно, но он может восстановить в памяти и маленькую спальню, и пушистые волосы Фионы в свете ночника. Он не злится, просто помнит, как было хорошо и грустит, что этого больше не будет.― Как хочешь, а я пойду… Он слышал, что хорошие партнёры по сцене могут заставить тебя творить чудеса. Познеру это удаётся. Дейкин чувствует, что его лицо смягчается.― Хэй, ― он встаёт из-за стола и мягко берёт Элайзу за руку. ― Ты лучше всех жён и женщин…Зрительный контакт, как он учил. Но Познер делает глупое, глупое движение к нему ― и в следующее мгновение Дейкин держит его за плечи, удерживая на месте. Реакция-то у него отличная.Как ни странно, Познер предпринимает ещё одну отчаянную попытку, затем пытается вырваться, но Дейкин не пускает его ни вперёд, ни назад ― на всякий случай. Голова Познера повисает как у куклы.― Не дури, ― предупреждает Дейкин. Познер пыхтит:― Да пусти! ― и стряхивает с себя его руки, и отступает назад ― красный, сердитый.― Опять ты за своё, ― Дейкин усаживается обратно. ― Я думал, ты сможешь вести себя профессионально.― Профессионально? ― Его лицо искажается презрением, только неясно к кому. ― О, я могу… так профессионально!..― Да брось.Познер пулей вылетает из его дома.***― А я не о баре, ― Дейкин смотрит в экран и скучающе листает слева направо. ― Ты же любишь его.― Кого? ― Скриппс сбит с толку. Дейкин не отвечает, полностью поглощённый своим телефоном.― Вот, нашёл, ― наконец говорит он. ― Замечательный рассказ об… Элизабет Скайлер и Аароне Бёрре. Я почти прослезился.Наверное, так себя чувствуют, когда падают с лошади. Нет воздуха. И вместе с ним Скриппса, до единого, покинули слова.Дейкин усмехается.― Гектор тебя, конечно травмировал, хоть и не в том смысле. Жизнь это не поэзия, Скриппси, хватит вздыхать, иди и делай! Скриппс молчит.― Он делает, ― доверительно сообщает Дейкин. ― Пытается.― Ты, ― выплёвывает Скриппс с ошеломляющей для себя яростью. ― Ты, тупой… ― он не заканчивает, потому что снаружи приближается неспешный глухой стук каблуков. Кто-то толкает приоткрытую дверь, и на пороге возникает миссис Линтотт.― Господа, ― она оглядывает раздевалку, будто надеясь найти там кого-то ещё, втягивает носом воздух. ― Вынуждена помешать вашей дуэли… ― никто из них не двигается с места, и она повышает голос. ― Шагом марш в класс!***В конце дня в компьютерном классе нет никого, кроме миссис Линтотт. Судя по сброшенным туфлям под стулом, она здесь давно. Сражается с отчётностью, очевидно. Ирвину нужна одна из старых программ, чтобы открыть файл, так что он тоже проходит и включает школьного ?монстра?.― Не в моих правилах жаловаться коллегам на своих же учеников, ― говорит миссис Линтотт вместо приветствия, ― но ребята из ?бродвейской восьмёрки?, похоже, решили, что для них уже начались каникулы. Чёрт знает, что такое сегодня, ― она не ругается, просто удивлена. ― Один не явился, двое устроили свои, внеклассные, так сказать, дебаты в раздевалке. Раньше они хотя бы прятались за гаражами…Мысли Ирвина далеки от школьной дисциплины, но он вяло возражает:― Что я могу? ― Их и на репетиции было трудно заставить ходить поначалу. С непрошеной горечью вырывается: ― Учитель на полставки…Она поднимает брови:― Вы? Да вы в школе проводите больше часов, чем охрана, ― Подтекст читается без труда: ?такой молодой, неужели никто не ждёт тебя с работы??.Или ему, в его смешных горестях, уже чудится жалость от всех и каждого.― Что с того? Они меня не слушают.― Думаю, вы ошибаетесь, ― миссис Линтотт наклоняется почти носом в разноцветные таблицы. ― Похоже, только вас они и слушают, ― ни следа профессиональной ревности, материнская улыбка смягчает иронию в голосе.― Хорошо, ― сдаётся Ирвин. ― Я поговорю с Тиммсом и ЛоквудомНогти с тёмным лаком зависают над клавиатурой. ― Кто говорил о Тиммсе и Локвуде?Промах. Относиться к ученикам с предубеждением ― совсем не педагогично. Как и выделять любимчиков. Не поэтому ли он так строг к Дейкину?Худшее из всего сейчас не отношения, в очередной раз кончившиеся ещё до их начала (хотя, видит бог, ему действительно нравилась мисс Проктер) ― и даже не то, что один человек с работы теперь точно знает. Худшее ― то, что он действительно готов пересечь черту и разрушить свой шанс впервые стать чем-то значимым. Чем-то настоящим.― Да не расстраивайтесь вы так, ― смеётся она. ― Я сама не поверила. Скриппс и Дейкин!― Скриппс? Надо же. А кто ещё? ― воцаряется пауза. ― Вы говорили, кто-то не пришёл.Миссис Линтотт думает пару секунд, прежде чем снова защелкать по клавишам.― Ах, это... это я для красного словца… Познер не пришёл, но на его счёт я бы не волновалась. Заболел… ― её внимание уже снова полностью погружено в таблицы.Скриппс, Дейкин, Познер. Ирвин провёл среди ребят достаточно времени, чтобы увидеть общий знаменатель.Он взвесил следующее: что, если то, что они строили месяцы, то, во что вложили себя целиком, развалится из-за какой-то глупости за считанные дни?Ничего не произойдёт. Такое случается сплошь и рядом.Предпримет ли он что-нибудь? Конечно ― отойдёт в сторону.***Это уже завтра. Скриппс выходит на балкон ― подышать, ему больше не нужны неприятности с учителями. Просто там, в актовом зале, творится последний день Помпеи. Только недавно всё начало проходить просто отлично, но сегодня все словно разом забыли простейшие реплики, да ещё и переругались под конец. Сегодня прошли последние уроки по всей школе, а через две недели у старшеклассников начнутся их A-levels… Но до экзаменов ещё далеко, а завтра они покажут мюзикл. Чёрт, уже завтра.Познер в норме или делает вид. Скорее всего, Дейкин ничего ему не рассказывал до ссоры, а после они не разговаривали. Хотя в любом случае это ничего не меняло.Индивидуальные репетиции прекратились, но общие проходили в прежнем режиме. Познер и Дейкин обменивались общими фразами как и раньше, Скриппс и Дейкин едва ли сказали друг другу пару слов вне ролей. Роли тоже прогоняли механически, без энтузиазма. Почувствовали ли остальные похолодание между ведущими исполнителями или просто устали ― запал сошёл на нет у всех.Однажды Познер честно сказал с безмятежной улыбкой: ?Я не знаю, сколько ещё смогу выносить всё это, Скриппси?.Ну, теперь ему осталось потерпеть какие-то сутки.Когда Познер заглядывает на балкон, Скриппс чувствует себя застанным врасплох со своими мыслями. Кажется, Познер тоже не ждал найти его здесь.― Все разошлись. ― Скриппс двигается, освобождая место, машинально лезет в карман, но Познер отрицательно вскидывает ладонь: ― Нет-нет. Элайза должна звенеть как колокольчик, а не хрипеть как Бонни Тайлер.― Как скажешь, ― смеётся Скриппс.Они возвращаются забрать вещи. Скриппс спрыгивает со сцены и забирает сумки с первого ряда, передаёт их наверх Познеру, но, прежде чем залезть следом, не удерживается и приоткрывает крышку старенького пошарпанного пианино, стоящего в углу перед сценой. Пробует наиграть что-то стоя. Познер садится на край сцены и слушает тихие переливы. Скриппс кидает на него вопросительный взгляд и пододвигает себе стул.― Теодосия пишет по письму мне каждый день… ― Хоть кто-то в этом зале сегодня порепетирует. Хотя, по правде, руки уже просто начинают свои партии на автомате.Если бы раньше ему сказали о Познере ?ты же любишь его?, Скриппс легко ответил бы по недолгом размышлении: ?да. да, наверное? ― и в этом бы для него не было ничего странного. Но Дейкин имел в виду что-то другое, а Скриппс просто никогда не думал об этом в таком ключе, хотя… если бы он читал об этом в книге, ему всё было бы ясно с болезненной очевидностью. ― Грешник ты или святой, любовь не знает границ, …― он смущается, когда вслушивается в свою бездумно пропетую строчку, но продолжает: ― она берёт, и берёт, и берёт. Но мы любим всё равно. Мы ищем её, обжигаемся, ждём и поём… Познер вдруг смотрит на него так подозрительно, что Скриппс обрывает мелодию. Смеётся:― Ты чего, Поз?― Ничего, ― как-то слишком оборонительно отвечает он. И возмущается: ― Продолжай!И Скриппс продолжает:?…Но если зачем-то я рядом с тобой, пока все слепы,То я подожду момент?.***Скриппси редко может пройти мимо музыкального инструмента просто так.Он исполняет её иначе, чем Лесли Одом-младший ― легкий мотив нагружается и растягивается в немного джазовой манере, а на фортепиано вместо синтезатора это звучит совершено очаровательно-старомодно!Познер словно теряется во времени. Вот, опять. Палящий зной летом, посреди асфальта: такой, что не жарко ― горячо. Он едва слышит слова ― уши словно заложило, а мелодия… мелодия струится через самое сердце.Когда Скриппс размашисто ставит точку и хлопает крышкой, и поднимается на ноги, и влезает обратно на сцену, и идёт к запасному выходу, попутно вешая сумку через плечо ― он обычный Скриппс в выбившейся с одной стороны рубашке, с чернилами на руке. Это как когда солнце вдруг заходит за тучу, и ты моргаешь, потому что в глазах потемнело с непривычки после слепящего солнца.Вряд ли это что-то значит.И всё же Познер хотел бы вернуться в прошлое и дать там себе подзатыльник ― чтоб не пел о своей любви к Дейкину на каждом углу.