ЧАСТЬ III. DANCERS TO A DISCORDANT SYSTEM ---- Глава 11. Чашка кофе (1/1)

?Apathy, opprobriumVirulence and animosityThis sums you upBetrayal, disunion and fear, isolation?Meshuggah ?Into Decay?Каждая нота давалась с трудом, словно удары медиатора вместо струн приходились по оголённым сосудам у самого сердца. Гитара была настроена в F#?— низко, словно затянувшие небо тучи, словно серая туманная слизь без начала и конца. Вечный ноябрь. Ян играл медленный тягучий рифф, жалея, что не может уйти ещё ниже?— до самого инфразвука, туда, где его никто не услышит. Где не услышит и он сам, и лишь тело будет содрогаться в неясных панических припадках.Внезапно в районе затылка появилось и окрепло неприятное ледяное чувство. Ян сразу понял?— кто-то стоит за спиной и сверлит его взглядом. Нетрудно было догадаться, у кого хватило наглости заявиться сюда в такое время?— поэтому он сделал вид, что ничего не заметил, и продолжал играть. Но музыка осыпалась нота за нотой, словно звенья разорванной цепи. Вздохнув, он отключил гитару, отложил её в сторону и закрыл глаза.Природа человеческих чувств столь загадочна и непредсказуема, а их формирование происходит при таком огромном количестве внешних факторов, что порой они превращаются в неконтролируемый хаос. Ян задавался вопросом?— есть ли смысл во всех этих хитросплетениях? Почему он так сильно любил его, но с не меньшей силой ненавидит его родную дочь? Ответа не было, но он знал наверняка?— сейчас нельзя срываться. Нельзя допустить ни одного грубого слова в её адрес. Нужно было медленно сосчитать до десяти?— и представить, что отец всё ещё где-то с ними рядом.—?Сарра,?— Ян наконец совладел с чувствами и повернулся к сестре. Она стояла в дверях?— как всегда, не удосужившись постучать. Впрочем, если она и стучала, он всё равно не слышал.—?Ну здравствуй,?— со сталью в голосе произнесла она,?— Так всё и бренчишь на гитарке?Старше его на пять лет, а на вид?— на все десять. Высокая, сухая, длинноногая, с помертвевшим от ботулотоксинов лицом, замазанным тональным кремом на два тона светлее естественного цвета кожи. Поджатые губы в алой матовой помаде напоминают куриную задницу. Длинный тонкий нос изо всех сил сморщен, словно под него сунули кучу дерьма. Ян знал, что для неё этой кучей был никто иной, как он сам.—?Ну что, поговорим?Одно её присутстствие было столь невыносимым, что он с трудом дышал, зная, что приходится дышать с ней одним воздухом. Его взгляд скользнул по её лицу, а затем переместился ниже, к выпирающему под платьем животу.Седьмой месяц.Ян немного смягчился и отодвинул для сестры свободный стул. Она посмотрела на сидение так, будто то кишело мокрицами, но затем всё же устроилась на самом краешке. Ян снова взял гитару, но включать не стал?— просто механически перебирал пальцами по грифу.—?Я слушаю.—?Ты можешь смотреть на меня, когда я говорю?! —?вскинулась онаОн поднял глаза.—?Я по поводу завещания…—?Имей совесть,?— перебил он,?— У отца ещё венки на могиле не завяли, а ты уже начинаешь делёжку.Она молчала. Ян посмотрел в окно, где по стеклу начали бить первые капли очередного затяжного ливня.—?Дай мне неделю прийти в себя,?— продолжил он,?— Я сейчас вообще ничего не соображаю. Всё так неожиданно…—?Как будто ты раньше хоть что-то соображал! Полжизни валялся овощем, полжизни творил не пойми что. И тут на тебе?— единственный наследник! Сраный папочкин любимчик!Он вцепился в гриф гитары так сильно, будто висел на нём над пропастью. Струны впились в кончики пальцев. Боль была несильной?— и всё же была, напоминая ему, что сейчас как никогда необходимо оставаться человеком.—?Видимо, отец решил, что раз ты замужем?— то Влад тебя и обеспечит,?— ответил он,?— Я согласен, это несправедливо. Дай мне прийти в себя. Потом в присутствии юриста всё обсудим.—?Обсудим, как же,?— прошипела Сарра,?— Я тебя знаю. Заставишь перед тобой на задних лапках плясать за каждый цент.За двадцать один год своей жизни Ян мечтал ударить её бесчисленное количество раз?— но ни разу себе этого не позволил.—?Что ты несёшь,?— произнёс он,?— Не суди по себе…—?Вы с отцом всегда считали меня каким-то третьесортным дерьмом! Ладно ты?— ты в принципе только ненавидеть и умеешь. Но он! Как он мог?! Всю жизнь я только и делала, что воевала с тобой за каждую каплю его внимания! Всю свою жизнь, с тех пор как ты появился, я каждый день просыпалась с одной и той же мыслью?— чем я хуже тебя? Что мне ещё сделать, чтобы оправдать перед отцом своё существование?!—?Сарра…—?Заткнись! Всю жизнь он с тобой, выродком, возился! Мои потребности, мои успехи, мои проблемы?— ему на всё было плевать! Главное?— чтобы сыночка был здоров и счастлив. А что же сыночка? Кем он вырос? Ты посмотри на себя, убожество! Мелкий, жалкий, весь раскрашенный будто отсидел лет двадцать! Копаешься в железках за нищенскую подачку; ни карьеры, ни перспектив, по вечерам на гитарке бренчишь и рисуночки рисуешь. А правильно, кто тебя возьмёт на нормальное место? Тебя весь мир ненавидит! И друзей у тебя неспроста нет, кроме этого психа, который даже имени твоего запомнить не может!Сарра давно уже перешла на визг, выпучила глаза и согнулась чуть ли не пополам, брызжа на брата слюной.—?Но он всё равно оставил всё тебе! Хотелось бы знать, чем он думал! На кой чёрт тебе его бизнес, если тебе мозгов не хватит им управлять?! А дом тебе зачем?! Ты ж так всю жизнь и проживёшь один! И не будет у тебя никогда ни семьи, ни детей, потому что ни одна нормальная баба на выродка не посмотрит!?Нельзя кричать. Нельзя бить. У неё его внук под сердцем. Молчи. Терпи?.—?Ничтожество! Мерзость человеческая! Биомусор без целей и без будущего! Всё должно было достаться мне! А ты как гниёшь, так и гнил бы дальше! Ты ничем не заслужил ни его наследства, ни его любви! Я заслужила, я!По её щекам лились слёзы вперемешку с чёрной тушью; при последних словах она дважды ударила себя кулаком в грудь. Яна этот перформанс нисколько не тронул. Он смотрел на её живот и думал лишь о том, как бешеные дозы кортизола курсируют по кровотоку этой истерички и разрушают нервную систему ребёнка. И о том, что это будет повторяться снова и снова, если он не уступит. И ещё о том, что этот маленький почти-человек?— единственное, что осталось на этой земле от того, кого он любил сильнее жизни и смерти.Он снова отложил гитару, поднялся с места и указал сестре на дверь.—?Пошла вон.—?Чтооо?! —?её и без того выпученные глаза теперь как-то совсем по-рыбьи вылезли из орбит.—?Пошла вон,?— повторил Ян,?— Твоя взяла. Жди звонка.Она хлопнула дверью так, что в ушах звенело ещё очень долго. Он остался сидеть на месте, безучастно наблюдая, как дождь царапает стекло?— и лишь когда шум автомобиля Сарры стих в дальнем конце улицы, осторожно перебрался на кровать, закрыл голову руками и впервые за долгое время заплакал.Он улыбался отцу до самого конца, пока тот не испустил последний вздох. Он общался с похоронщиками по-деловому буднично, словно делает это каждый день. Всю церемонию прощания он отстоял с каменным лицом. И когда все разошлись, когда уехала даже Сарра, он в полном молчании остался на кладбище, снова и снова перечитывая имя на чёрном мраморе, пока в вейпе не закончилась смесь. Если бы он хоть на долю секунды смог поверить в загробный мир и бессмертие души?— то отправился бы следом не раздумывая. Отец и сын до сих пор никогда не расставались, и даже смерть не стала бы исключением. Но Ян твёрдо знал: личность человека?— это электрические связи между нейронами его мозга. Когда мозг умирает, они прекращаются, и человек необратимо исчезает. Информация не может существовать без носителя.Отца не стало. Навсегда. Потому раз в десятилетие можно было дать волю чувствам.Ян мечтал урыдаться до беспамятства и выпасть из жестокой реальности часов на шестнадцать… но эмоции быстро закончились, оставив после себя пустоту и одну-единственную, внезапную, резкую и холодную мысль. Сарра была права. Именно сейчас, впервые за последние несколько дней, он осознал, что действительно больше никому не нужен. Ему не о ком заботиться, и некому заботиться о нём. Больше не было необходимости отчитываться в своих поступках и мыслях. Больше некому было критиковать или одобрять. Ещё не понимая всей значимости и глубины этого ощущения, Ян осторожно и несмело попробовал почувствовать себя чем-то отдельным от отца. Это пугало и окрыляло, вызывало отвращение… и желание продолжать существовать.Он бросился на кухню, по старой привычке ориентируясь на звук собственных шагов и шероховатости стен, и приказал кофемашине сварить двойной эспрессо. Новое чувство требовало ясного ума. Жидкость в чашке была привычно чёрной и горькой (?как моя душа??— любил добавлять он, делая подобный заказ в кафе). Никакого другого кофе старший и младший Розенберги отродясь не признавали, но… Ян внезапно оглянулся по сторонам, словно кто-то мог его заметить, затем вытащил из стенного шкафа сахарницу и слегка наклонил её над чашкой, наблюдая, как сверкающая струйка растворяется в темноте.Впервые в жизни он пил кофе с сахаром. И хотя это казалось противоестественным?— он наслаждался каждым глотком. Отнюдь не из-за вкуса.Если бы кто-нибудь раньше попытался его убедить, что он сможет жить без отца?— он бы не поверил. Но в этот момент до него ясно, отчётливо дошло?— он живёт. Живёт уже десятый день. И жизнь не собирается заканчиваться. И кофе необязательно быть чёрным и горьким; в него можно добавлять всё что угодно, и он будет играть разными вкусами. И никто теперь не скажет, что это неправильно.Вечером того же дня он отправил заявление о переводе в мексиканский филиал.***С того дня минуло почти три года. За это время он прошёл долгий путь, на котором было немало боли, скорби и чувства вины перед отцом?— за то, что не оправдал ожиданий и бросил всё ради каких-то невнятных поисков артефактов из туманного видения; за то, что ни разу не взял на руки его внуков; и?— совсем немного?— за то, что отказался от всего им нажитого. Но Ян никогда не забывал, что отец оставил ему нечто куда более ценное, чем материальное имущество. В слепоте, в беспамятстве и безумии, в бесконечных болезнях, посреди отчаяния и кровоточащей боли?— он всегда был рядом. Всегда учил сына превозмогать невыносимое и оставаться жить даже там, где любой другой наложил бы на себя руки. Это и было его истинным наследством.Твари обступили Яна со всех сторон; бежать было некуда; ствол уже холодил висок. Не хватало лишь одного-единственного, короткого движения?— и всё исчезло бы навсегда. И оказалось бы ложью.Он опустил было руку?— но вспомнил, что Кьярре ждёт этого выстрела. Её сердце будет разбито, если он не прозвучит. И тогда Ян выстрелил в воздух.По толпе тварей прошёл протяжный шорох. Сталкер смотрел на них, всматривался в сетки, дорисовывал в воображении скрывающиеся лица. Теперь стало очевидно?— он и они действительно были одной крови. Каждый был рождён человеком; каждому в руки попал этот шлем; каждый угодил в рабство. Освободиться посчастливилось лишь ему одному, и лишь благодаря чужой помощи?— но сам он сейчас не смог бы спасти никого из них. Стоит извлечь контакты шлема без медицинского вмешательства?— и пленники повторят судьбу той женщины в конференц-зале. Но что Ян точно мог сделать?— так это продолжить свой путь и выяснить, что скрывается на другом конце сигнала. И, может быть, положить всему конец.—?Lead the way*,?— произнёс он, и вся чёрно-серебристая масса незамедлительно пришла в движение, увлекая его за собой.Они продвигались через опустевшее болото в противоположную от реки сторону?— туда, куда Ян планировал бежать вместе с Кьярре?— и взобрались на возвышенность. Здесь влажная торфяная почва сменялась сухой глинистой землёй с редкими клочками древнего асфальтового покрытия. Далеко впереди стояла стена опасно покосившихся, наполовину ушедших в землю многоэтажных ?муравейников?. Часть тварей остановилась здесь, раскачиваясь и словно провожая уходящих собратьев взглядом. Остальные двинулись дальше.Темнота вокруг сгущалась, и вскоре тусклого света далёкой глистовьей деревни стало недостаточно даже для бионического глаза. Ян занервничал?— на открытой незнакомой местности его навыки ориентирования вслепую ничего не стоили. Но всё же он обратился в слух, отмечая, что толпа вокруг постепенно редеет. По какой-то причине твари не хотели?— или не могли?— идти дальше. Он слышал, как их осталось не больше десятка. Затем?— лишь пятеро. Затем трое. Затем всего один?— но и он в конце концов начал отставать, пока не остановился совсем.И в следующую секунду вспыхнул свет. Он нисколько не напоминал ни рассеянную биолюминисценцию Дома Светлячка, ни болотные костры. Это был настоящий, жёсткий и бескомпромиссный электрический прожектор.Ян на секунду зажмурился.—?Is that him? **?—?услышал он мужской голос.—?I hope so, ***?— ответила женщина.Они ждали его у низкого, до сих пор сохранившего остатки остекления павильона, когда-то бывшего входом в метро. Оба высокие, светловолосые, коротко стриженные, с худыми бледными лицами, в одинаковых чёрных форменных комбинезонах с нашивками на рукавах. Логотип был слишком мелким, чтобы разглядеть с такого расстояния. Ян понял, что у него есть два варианта: либо притвориться, что не знает их языка, и беспрепятственно подслушивать разговоры?— либо с самого начала выстроить общение на равных. Времени на раздумья не было; после кратких сомнений он обратился к мужчине:—?Who the hell are you? ****Они удивлённо переглянулись. Женщина уставилась на незнакомца со враждебным подозрением, но мужчина, помолчав пару мгновений, всё же ответил:—?We are Cryostorm.*****