barely noticeable support (1/1)

Они знакомы чуть меньше двух месяцев, но Джон уже знает, что это то знакомство, которое продлится всю жизнь. Возможно, потому что между ними больше, чем между всеми остальными адъютантами, между всеми остальными частями Семьи, хотя и Лоуренс, и Гамильтон ценят их несомненно сильно.Между ними понимание с полунамёка, дружба и то, что никто из них не называет никак конкретно, позволяя себе только взгляды, минутные прикосновения и общую из-за тесноты и прохлады постель. Этого достаточно, это хорошо и Джон умеет ценить подобные небольшие вещи. Джону достаточно для того, чтобы постараться смотреть на Александра и думать о чем-то лучшем, чем война.Война, впрочем, не позволяет забыть о себе. До сих пор они остаются невредимыми, но рискуют каждый раз. Они разговаривают, сидя плечом к плечу, пьют пополам что-то из скудных запасов, и Джон позволяет себе больше вольности. Лишнее касание, улыбку теплее, обещание договориться с Маркизом о небольшой контрабанде ещё одной бутылки.Александру завтра на задание, обыденность, часть их обязанностей, но это первая поездка подразумевающая отсутствие дольше чем на день, первая, где британцы будут не ?возможно, нападение по дороге??, а ближе чем когда-либо. И это не бой, это диверсия, в случае провала?— численности не хватит. Мельница на реке Шуйлкилл сгорит вместе с небольшим отрядом. Вместе с Гамильтоном, ведущим этот отряд. Обдумывание этой мысли Джон предпочитает заменить на слушание смеха Александра и того, как он обещает стащить для их небольшой компании что-то получше, чем та еда, что у них есть.Они прощаются перед сном, утром не успеют, у обоих дела, а отъезд днём, никаких особых слов, ничего?— так проще, не накликаешь (не то чтобы он серьёзно верил, но на войне начнешь придерживаться чего-то). Короткое объятие?— едва ли вообще объятие, так, пара хлопков по плечу,?— улыбка и кивок. Они встретятся снова всего лишь через пару дней. Максимум три.Может быть, Джон хотел бы сказать, что он чувствует приближение плохого, что его сердце замирает и трепещет от ощущения кошмара где-то рядом, но на самом деле единственное, что он чувствует, так это то, что ему нужно больше сна и желательно хоть что-то похожее на мясо для ноющего желудка.Через день отряд не возвращается. Никто из отряда, если быть точным.Штаб ждёт, полагая, что они могли остановиться на ночь или попасть в стычку. Джон ждёт тоже: занятый делами, по самую макушку зарытый в бумаги, переписывание которых составляет большую часть его обязанностей.На исходе второго дня волнение среди адъютантов (и самого Генерала) начинает ощущаться явнее?— отсутствие новостей хуже самых дурных из них, думает Джон.Следующим днём он готов проклясть себя за эту мысль: отряд возвращается. Точнее, возвращается Ли и двое солдат. Потрёпанные, один с ранением в плечо, но живые.Первую часть доклада Джон слушает спокойно, почти не отрывается от собственных бумаг. Мельница сожжена, британцы были застигнуты врасплох, но их было куда больше, Ли пробился с двумя этими мужчинами.На второй он радуется (насколько в состоянии вообще подумать о чем-то), что уже сидит, потому что пробившая на секунду дрожь точно заставила бы пошатнуться, и что накатившая на него бледность видна при свечах не так сильно.Подполковник Александр Гамильтон мёртв. Скорее всего. Ли видел только как он бросился в воду вместе ещё с несколькими солдатами, но… ещё один из их отряда возвращается ночью. Говорит, что его товарищ захлебнулся раненым в реке, а подполковника он не видел с начала всей стычки.Подполковник Гамильтон мёртв. Штаб замолкает. Замолкает, а затем взрывается словами, сочувствием, всем, что они могут сразу сказать о Гамильтоне. Кто-то тихо говорит с Вашингтоном?— Джон знает, ему нужно тоже подойти к генералу, но он откладывает это на официальную часть, он знает, что адъютанты соберутся на поминки,?— кто-то выражает соболезнования самому Джону: их близкая дружба не тайна ни для кого.Джон видит только растерянный взгляд Лафайета, который смотрит исключительно на него. И может только иногда на Вашингтона.Джон просто доделывает свою работу. Возможно, потому что не хочет уходить в палатку. Знает, что отпустили бы, сегодня?— да, но в палатке ему придётся остаться наедине с жестоким фактом.Подполковник Гамильтон мёртв. Убит в стычке с британцами, утонул в реке, истёк кровью на берегу?— какая разница. Подполковник Гамильтон мёртв.Джону нужно суметь произнести: ?Александр мёртв?. Джону стоит признать перед собой: его Александр мёртв.И если эту ночь он проводит сперва, давясь сухими, застревающими в горле рыданиями, а затем в беспокойном сне, вряд ли кто-то может его винить.Лафайет заглядывает утром, готовый предложить своё сочувствие, дружбу, пару слов: Джон качает головой?— он в порядке. Насколько возможно. Мир немного подёрнут туманом, но он может работать, в состоянии общаться со всем штабом и не дёргаться от сочувственных взглядов. Скупо выражает свои соболезнования Генералу; даже собирает весьма небогатые пожитки Александра, оставляя их на ящике в углу палатки. Удерживается от желания забрать себе что-то, помимо пары коротких (и в общем-то ему и адресованных) записок. Он в порядке. Разве что немного потерян в этом тумане, но сосредоточенность на бумагах помогает.Никто также не может его винить, если ещё два дня он проводит подобным образом.Поминки собираются вечером. Джон в основном молчит, слушает и пытается не напиться, потому что это не сделает лучше. Говорить самому не хочется, что он может сказать, чего ещё не сказали товарищи? Отличный друг, прекрасный писатель, храбрый военный. Хриплое ?мой Александр? явно не впишется в круг разговоров-воспоминаний-сожалений.Знакомый до боли голос заставляет его поморщится: неужели действительно столько выпил, что уже бредит?Крики остальных (испуганно-удивлённо-восхищённо-радостные), впрочем, заставляют поднять взгляд. И понять, что в этот раз ни бледность, ни пробившую тело дрожь скрыть не удаётся.Он и не пытается. Не сейчас, когда перед глазами стоит призрак во плоти.Грязный, как черт, в какой-то тине и разводах от воды, пошатывающийся от усталости, абсолютно точно живой Александр Гамильтон. Стоит, поспешно объясняя, что был вынужден срочно добираться до Конгресса, не мог предупредить, что ему жаль, что он действительно был обязан и так далее, и так далее. Александр всегда говорит много?— сейчас Джон даже не пытается слушать.Мельком улавливает что-то про сообщение Вашингтону, шутку о том, что они могли бы его похоронные запасы вина и ему придержать; смотрит, как Александра обнимают все адъютанты, все, кто уже успел оплакать его кончину. А затем ловит на себе понимающий (и откуда он такой!) взгляд Лафайета, и наконец-то шагает к Александру сам.Объятие дольше чем с другими. Теплее. Неуловимо нежнее?— когда они отстраняются, Александр позволяет себе почти незаметно коснуться пальцами тыльной стороны ладони Джона. Гладит мягко, так, что Джон скорее догадывается о наличии этого прикосновения, чем действительно его чувствует: молчаливая, едва уловимая поддержка. Ни слов, ни чего-то ещё.Джону этого достаточно. Достаточно, чтобы покрывающий мир туман рассеялся. Достаточно, чтобы он почувствовал себя немного… лучше? Менее потерянным, возможно.Это ненавязчивая забота. Показатель того, что Александр знает. Короткое, понятное только им сообщение: ?я здесь, я твой, я с тобой, все в порядке?. Единственный способ прямо сейчас, при всех, выразить весь объем чувств, скопившихся в груди.Сейчас вся любовь, нежность, все теплившееся между ними сосредоточено в том, как кончики пальцев Александра на мгновение прижимаются к его коже.Джон ценит небольшие вещи.Джон позволяет себе рвано выдохнуть и понять, что по щёкам текут нежданные слезы, когда они оказываются наедине. После долгого-долгого-долгого доклада Александра, всеобщих объятий, похлопываний по плечу, разговоров, попыток накормить, всего, что только может окружать буквально воскресшего человека. Он утирается кулаком, а затем просто шагает к Александру снова.И ему нет дела, что тот сменил только одежду и кое-как вымылся, что пахнет потом и тиной, никакого дела. Джон не слишком хорош в словах, но Александр прекрасно понимает и так. Почти не размыкая крепких объятий, толкает к узкой для них двоих, но привычно разделённой койке, устраивается так, чтобы постоянно касаться Джона, и устало, вымотанно закрывает глаза.Джон слушает, как Александр постепенно затихает, прекращая ёрзать, всхрапывает, утыкаясь носом в подушку, и думает, что вот это вот между ними точно продлится до самого конца. Но, он позволяет себе взглянуть на Александра и надеяться, не скорого конца.Джон ценит небольшие вещи.Эту он готов назвать одной из лучших в жизни.