I feel like someone finally understands (1/1)

В моих ушах гулкими ударами отдаётся тиканье часов на моей исполосованной ярко-серебряным лезвием руке. Кажется, моё белое, истощённое постоянными мучениями тело уже само хочет покинуть этот Ад, но я не позволю ему пересилить меня. Я устал. Я понимаю, что я утомился от такой жизни. Но я не могу. Не могу оставить моего милого ФрицаБудто холодный труп, я лежу на ледяной плитке кухонного пола. В моём теле больше мефедрона и Молли, чем мозгов… Зачем они мне, если я нужен лишь для любовных утех Пожирателя Детей?! Люстра слепит меня, бьёт в глаза своим желтоватым светом. Я валяюсь на полу в углу без рубашки и снова весь в синяках.Прости, Фриц. Я не смог.Часовая стрелка медленно подплывет к двум часам ночи. Фриц, наверное, давно уже сладко спит в моей кровати спокойным крепким сном. Вокруг него больше нет хоровода пьяных драк, бутылок из-под порошкового пойла, матерной ругани. Бабадук спас мальчика от суицида, но кто спасёт его?На моей левой руке застывшая дорожка крови. Одиннадцатый порез. С каждым разом всё больше и больше.Я начал бояться сам себя. А что, если однажды я вдавлю лезвие чуть глубже в своё запястье? Что, если Фриц однажды, проснувшись, найдёт моё остывшее тело около плиты на кухне или в ванной?Фриц…Сквозь вихрь галлюцинаций в моём разуме, словно кинжалом крика, разрезает едко-салатовое небо это нежное имя.—?Говоришь, у асфальта у самого его поймал? —?маньяку снова смешно.—?Да… Я не понимаю… Я что, влюбился? Я что, гей?.. К-как же так?!—?Милый, не надо в такого влюбляться! —?он ласково провёл рукой по моим растрёпанным волосам,?— ты наплачешься с таким мальчишкой! Ох, чует моё сердце, родной!—?Знаешь,?— язык заплетается, нет сил говорить,?— он хотя бы… Хотя бы не причиняет мне боль каждый день… Он?— чудо.Как ни странно, в пьяном бреду, да ещё и под дурью, Багул оказался прав. Мы с Фрицем до того похожи… До смерти похожи…—?С добрым утром, солнышко! —?слышу я сквозь беспокойный свой сон ласковый мальчишеский голосок. Не в силах открыть глаза, я тупо тяну руки в то место, откуда приходит этот сладостный зов, а вместе с ним и запах. Запах корицы, смешанный с еле уловимым ароматом ромашки. Тут же мои ладони натыкаются на что-то мягкое, тёпленькое, а это мягкое и тёпленькое в ответ подаётся чуть ко мне, обнимает в ответ.—?Ты же обещал, что придёшь на кровать ко мне! —?кротко упрекает меня Фриц, — тебе не холодно? Спать на полу, да ещё и на кафельном?—?М! —?единственное, на что у меня хватило сил.Словно рваное полотно, словно кривая линия, на моих глазах трещало, ломалось, будто витраж, разбивалось на моих глазах на мелкие осколки хрупкое ментальное здоровье Фрица.Залюбленные или, по крайней мере, не обделённые любовью дети сильно отличаются от брошенных на произвол судьбы маленьких людей. В первые дни у меня дома Фриц молчал почти всё время. И в моём трепетно-любовном отношении к нему всё время искал подвох, с недоверием смотря мне в глаза. Только через пару недель, когда все домашние ужасы стали забываться, в парне проснулся жизнерадостный ребёнок, коим он является в душе, а не угрюмый взрослый. Мордочка повесела, на щеках поселился здоровенький румянец, а не бледные окружности. Наконец, все пташки, что таились в его сердце, вырвались наружу. И, признаться, я впервые увидел такого талантливого человечка.Фриц хотел радовать меня. На моей чёрной шелковой рубашке в память о тех счастливых днях красуется маленькая белая ромашка, распустившаяся на воротнике. И опять же, в память о моём милом Фрице, на моём столе стоит маленький холстик. Мечтой Фрица были краски и полотно, как у настоящего художника. На своём самом первом, купленном мною для него холсте он изобразил большой пёстрый луг и далёкое синее небо над ним, поедающее своей голубизной многоэтажки вдали. Спокойствием и нежностью, как и от самого Фрица, веяло от этой картинки. А внизу, под пейзажами, за чертой Гарволина, стояла подпись чёрной кистью:? От Фрица для его любимого Ночного Кошмара?Ах, Багул, ты был безумно прав! Я наплакался, да ещё как… Щёки мои не выдерживают слёз, как только я вспоминаю те мгновения.Несмотря на мою ласку, тонны заботы, психическое здоровье Фрица к чёрту. Первым звоночком стало то, что он мог заплакать произвольно, не отдавая себе отчёт. В магазинах, на улице, дома. Фриц в один момент просто останавливался на месте, смотря в даль, а потом начинал реветь навзрыд, словно кто-то поворачивал ручку крана, что спрятан в его глазках, и выплескивались токсичные слёзы на всеобщее обозрение. Потом Фриц резко просыпался по ночам, снова плакал. Я стал плохо спать, да и Фриц не высыпался. Во время ночных ужасов ничего Фрица не могло успокоить, отвлечь. Мои круги под глазами вырастали, а Фриц снова стал уходить в свои воспоминания, чего я не мог допустить.Врачи смотрели на Фрица с брезгливой жалостью, будто на крысёнка. Молодая женщина в синем халате всё перечисляла и перечисляла странные слова, аббревиатуры. У Фрица прогрессивное расстройство личности, ПТСР, ГТР, суицидальные идеи, суицидальные наклонности. А где же они, эти наклонности? Остались там, на гарволинской мостовой?Нет.На моём запястье уже тридцать три пореза.Тётя-доктор прописала нам таблетки. Мы исправно принимали. Точнее, Фриц принимал, а я контролировал. Но не помогли они, эти маленькие, будто семечки, лекарства. Однажды перед сном Фриц снова начал расспрашивать меня про мои раны, водя по ним пальчиком. Я грустно вздыхал, уклоняясь от этого вопроса. Соврал. Сказал, что был трудный период в жизни, совершал глупости. Фриц не отставал. Всё выпытывал, было ли больно, чувствовал ли облегчение. Я уже молчал. Меня пугали эти вопросы.Одним зимним вечером, придя домой, я нигде не нашёл Фрица. Ходил по дому, крича его имя. В душе моей птицей билась тревога… Не зря. В миллиметре от гибели застал я его на чердаке. С волнами слез, что выплёскивались из его голубых озёрец, Фриц полосовал по правой руке обломком лезвия, с помощью которого я недавно пытался свести счёты с жизнью после очередного изнасилования.Я чуть не умер в тот момент от страха. От страха потерять моего ангельски-прекрасного, такого хрупкого во всех смыслах, Фрица. Лишиться самого дорогого в своей жизни… Слава Богу, он не успел наделать глубоких порезов. Не хватило силёнок. Я смог сам остановить кровь, зажав лапку мальчишки в правильном месте.Фриц смотрел на меня мокрыми опухшими глазами. Я же, в глубоком шоке, не контролируя себя, дрожащим голосом расспрашивал, зачем?! Зачем он это сделал? А Фриц молчал. Его худенькое тельце бросало в дрожь от прикосновения ваты, пропитанной перекисью, будто в первый раз от ласки моих рук. Он не мог идти, я нёс его на руках до спальни. Кутая Фрица в одеяло, мокрыми от сбегающих по лицу слёз губами я целовал его. Целовал и плакал. И он тоже плакал. Смотрел в пустоту и плакал.Фриц уснул быстро. В объятиях Морфея не так тяжко живётся. А Бабадук не спал всю ночь. Оставив Фрица, чтобы, не дай Бог, не разбудить его, я ушёл вниз. До самого восхода солнца я сидел на пороге нашего дома, курил и рыдал. С этими событиями я начал курить каждый день чуть ли не по пачке, хотя до этого брался за сигареты редко.Я смотрел на Фрица и видел себя. Я знаю все чувства, что испытывал мой бедный зайчонок лучше, чем кто-либо другой. В моих глазах покоятся точно такие же останки травмы, поэтому слезы Фрица?— мои слёзы тоже. Видел в попытках самоубийства, в трясущихся руках, в беспомощности, желании всё время спрятаться куда-то от этого мира, уткнуться в грудь своего героя и греться там, не вылезая. Никакие лекарства уже не помогали нам (Почему ?нам?? Неужели, мы уже одно целое?!).

Бесчисленное количество раз я ловил Фрица с лезвием в руках. Однажды даже насильно снимал его с подоконника. Я проводил с Фрицем всё своё свободное и несвободное время. Я пытался отвлечь, занять чем-то. Мы перепробовали всё: смена обстановки, положительные эмоции, различные терапии, отдых на солнечном море…Я сделал Фрица частью своего стихотворения. Отдельной поэмой с элементами эротики стоят эпизоды, как мы с ним играли в салки в лесополосе, недалеко от моего дома. Фриц прятался от меня за тонкими соснами, убегал куда-то далеко. А я настигал его, но уже не как ночной кошмар, а с любовью подхватывал на руки, подкидывал вверх, ловил. Фриц смеялся, и его нетрудно было понять: с ним играют, его нежат и любят. А я тискаю его, как только можно, и жадно, будто кто-то хочет отобрать у меня парнишку, целую его в рот, в нос, в щёки — куда попадётся. Я читал ему книжки, рассказывал разные истории из своей жизни, показывал старые фото. Да чем мы с ним только не занимались! Даже латыни я его немного выучил. Парнишка-то толковый: схватывал на лету! Мы творили вместе безумные вещи, дурачились. Рядом с ним я снова чувствовал себя молодым пацаном… Даже наш первый с Фрицем секс, чего уж греха таить, произошёл на этой почве.Фриц никогда меня не боялся. Не боялся моего лица, не боялся слухов обо мне, не боялся моих рук. Окончательно страх ушёл, когда Фриц в очередной раз взял в ладошки лезвие.—?Если ты не хочешь жить, если не думаешь о себе, о своём благополучии, ты хотя бы подумай обо мне! —?кричал я со слезами на глазах Фрицу прямо в лицо,?— ты не представляешь... Ах, Фриц! Пообещай! —?моё желание разрыдаться пересилило мою речь, — если ты уйдёшь, то пиши мне хоть письма оттуда! Слышишь? Слышишь, Фриц?! Слышишь?!Неожиданно для себя я притянул лицо Фрица к себе. Наши губы обнялись, будто после долгой разлуки. Я расходился плачем, всхлипывал, прерывисто выдыхал, но не отрывался от маленького, тёпленького и такого неумелого язычка Фрица. И он, видя, что я плачу, тоже стал плакать.В этом возрасте детишкам уже хочется. Знаю по своему опыту. Я побоялся бросать Фрица на кровать, лишь нежно уложил на мягкую, свеженькую постель. Его тельце немного подрагивало, как осенний листочек на ветру. Фриц смущался, на щечках цвела сакура. Мужчина, который был его спасителем, теперь хочет нечто большее, вроде оплаты: так он подумал. Но я никогда не требовал ничего взамен за спасение Фрица.Худенькое мраморное пузико упало меж узких боков, когда я провёл руками по его молочному тельцу. Блестящие русые волосы распластались по подушке с вышитыми мелкими цветочками. Фриц потянул ко мне ручонки, пытаясь обнять и никогда больше не отпускать. А я неторопливо стаскивал с себя рубашку, утерев ладонью слёзы.Этот тихий стук маленького, хрупкого сердечка сводит Бабадука с ума…В моей голове?— чёрная дыра. Пустота. Пустота, когда я поцеловал Фрица в шею, начал плавно опускаться к животику. Пустота, когда я стянул со своего ангелочка шёлковые шортики. Пустота, когда наконец ощутил… Почувствовал это тепло…Фриц улыбался. Я улыбался.Я почти перестал спать, перестал есть. Но даже во сне не покидала меня скребущая тревога. Я все время бегал за Фрицем в страхе, что он решится. Мне все говорили, что я похудел. Даже Фриц это заметил, гладил нежно мой впалый живот, гладил кратеры меж рёбер. Все мои ремни стали мне велики.

Как-то, в объятиях экстази, Багул сказал мне:—?Вот ты… Хоть раз! Хоть раз поставь себя на место Амелии!..А, может быть, мне поступить, как Амелия? Бросить всё, сесть дома и всего себя (да куда уж больше!) отдавать Фрицу и своему собственному страху?.. Моя жизнь превратилась в кошмар. Кошмар, который я нёс в этот мир.Боже, Бабадук, какой позор!Появление Фрица в моей жизни принесло мне не только страдания. Будто рассвет проник в тёмный карцер моей души. Чувствуя, что меня беззаботно любят, с нетерпением ждут дома, радуются любому мелкому подарку от меня, ласкают, голубят, я словно становился другим. Во мне просыпалось желание отвечать тем же, умирали сухость и грубость. Я признал, что я не могу жить без Фрица. Я признал, что я обожаю Фрица. Беззаветно и маниакально, даря ему весь свой мир. Признал, что мне не нужен его какой-то ?щупленький?, совсем уж сентиментальный страх. Будто мать, что родила долгожданного ребенка.Мой мир практически замыкался на мальчике. Я стал склонен ко всем этим лирическим ласкам, что привил мне Фриц, влюблённый в романтизм Серебряного века. Ах, будь я матерью, чадо моё было бы безумно избаловано. Я позволял Фрицу всё, исполнял все его желания по первой просьбе, а он дарил мне свои кроткие, но такие страстные объятия.А Багул не изменил своего поведения. Приходя ко мне домой, он изредка пытался завести беседу с Фрицем. Но он, в силу своего стеснения, мало что мог ответить. В один день Пожиратель Детей, в очередной раз раздевая меня, обратил внимание на кости, что будто пытаются вырваться наружу.—?Ну ты и дистрофик! —?он пощекотал мои рёбра, моё тело невольно пронзила судорога,?— на веганство перешёл?! —?я лишь мотнул головой,?— нет? А что тогда? Детям такой милашка, как ты, уже не страшен? —?он противно усмехнулся.Мне было уже нечего терять. Смотря куда-то в сторону, я излил Багулу всё накопившееся. Рассказал о наклонностях Фрица, о постоянных попытках суицида, о его болезни. И незаметно, будто бы по инерции, слёзы снова побежали из моих глаз. Видимо, из моего разума выходило всё наболевшее. Боже, я даже не ожидал от него такой реакции!Укоризненно вздохнув, Пожиратель Детей лёг со мною рядом. Он был полуобнажённым, и моя грудь чувствовала его непритворную ласку. Его тяжелые, сильные руки прижали к себе мою измученную оболочку, когтистые холодные пальцы зарылись в чёрные копны моих волос. Я рыдал ему в грудь, не думая о том, что я?— плакса в его глазах. Он успокаивал меня, пытаясь приласкать. И у него это неплохо так получалось.—?Что я тебе говорил, глупенький? Зачем, зачем же ты связался с этим Фрицем?!—?Я не мог! —?всхлипывал я, поддаваясь страстям Багула,?— я не дам моему милому Фрицу умереть! Ты… —?я обхватил ладонями его лицо, пытаясь углядеть в чёрных глазницах что-то родственное, чего не желал замечать раньше, — ты не понимаешь! И никогда не поймёшь!—?Ах, ты совсем как наивный мальчишка! —?я почувствовал, как он украдкой поцеловал меня,?— я прекрасно могу войти в… Твоё положение! Не забывай, у меня ведь тоже есть свой ребёнок!—?Твой ребёнок не сбегает из дома с лезвием в обнимку… —?в те моменты я видел в нём чуть ли не ангела-хранителя, — Фриц… А если… Если он… Если у него однажды получится?—?М-да, это ж насколько сильно ты себя загнал?! —?Пожиратель Детей заботливо укрыл нас обоих пледом.

Прошептав что-то приторное и милое мне на ушко, он устроился поудобнее рядом. Я хотел было сказать ему… Но у меня не было сил доказывать. Я словно разомлел от сладостного прилива заботы, что мог дать мне лишь мой добрый ребёнок по имени Фриц. А тут Багул… Я размышлял обо всех этих тяготах, уткнувшись в его грудь, что пахла свежей черешней вперемешку с кровью, и это был поистине сказочный аромат.Так мы и незаметно уснули. Я даже позабыл о Фрице, который тоже погрузился в сон на кроватке в своей комнате. Соскучился без меня под раннее утро, проснулся, не нашел своего маньяка рядом, побежал искать. Пристроился сзади меня, обнял, прикрылся пледом.Проснувшись, мне пришлось краснеть перед Фрицем, который увидел нас, предавшихся романтике.—?Нет, роднуся, это не то, о чём ты думаешь! —?он хитро улыбался, слушая мои оправдания,?— мы напились и уснули!Фриц смеялся. В его понимании мы?всего лишь друзья. Между нами ничего нет. Ну, и хорошо. Хорошо, что он не знает. Но подшутить надо мною он не против.—?М, гей-порно в реале! —?а я улыбался на эти слова. Пусть не думает, что он так ужасно близок к правде.Ах, Фриц! Мой нежный, чудесный Фриц! И так горько прощаться, Фриц.