ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ. Под Дланью Сашия. Глава 15 (1/1)

Приболотинский молец, присланный в веску сразу после ухода предыдущего и отслуживший здесь уже более пятнадцати лет, ни разу не видел, чтобы эта женщина так истово молилась. Ничто и никогда не загоняло её в молельню так надолго: уже почти сутки стояла она на коленях перед изваянием Хольги и как заведённая била земные поклоны. В позапрошлом году у неё умер муж: перебрав в праздник хмельного, утонул в колодце. А сын их погиб на войне давненько уж, лет пять назад. И хотя у бедолаги никого с тех пор не осталось, не стремилась она в святую обитель,?— всё больше трудилась в своём огородике, могилки родителей да мужа на жальнике обихаживала, на народных сборищах молчала, а то и вовсе на них не ходила, а уж в молельне-то её годами не видели! Что привело её сюда сейчас, никто не знал, но было сие удивительно и для мольца, и для весчан, однако женищина, ни на кого не обращая внимания, с самого вчерашнего вечера ни на щепку не прекращала молиться. Раздумывая, стоит ли уже напомнить старухе, что молельня на ночь таки закрывается или, может быть, как и вчера, позволить ей остаться тут до утра, молец вышел на улицу, попутно открыв дверь одной из припозднившихся прихожанок?— женщине лет сорока, пришедшей с тринадцатилетним сыном и одиннадцатилетней дочкой. ?— Всего доброго, батюшка,?— попрощалась было она, да задержалась в дверях, пропустив вперёд себя на улицу детей. —?Прошу: помолитесь о грешной душе раба божининого Викия, помяните добрым словом,?— добавила женщина,?— а то что-то сниться мне часто стал,?— призналась она с содроганием,?— будто готовлю я обед в его доме, как часто в своё время бывало, а он вдруг заходит в кухню, да не через дверь, а прямо из печки, в саже весь и с рогами, как у коровы! ?— Помилуй Хольга нас, грешных! —?молец осенил в ответ знаком богини и себя, и прихожанку. —?Помолюсь, конечно, помолюсь,?— пообещал он,?— но раз такое происходит, Вы творожников испеките да на жальник ему отнесите… А ещё лучше, поминки по нему соберите,?— посоветовал он,?— а то, похоже, некому его и помянуть-то стало, вот и беспокоит. Ведь некому? ?— Ох, некому, батюшка, Ваша правда, некому… —?вздохнула женщина. —?Как умер, так все и разбежались. Никогошеньки не осталось. —?она покачала головой. —?Что родственники со сгоревшего хутора не унесли, то весчане по дворам в тот же год растащили… И никто из родни с тех пор в веске так и не появляется, словно вымерли… Её вон муж,?— она понизила голос едва ли не до шёпота, кивая на молящуюся старуху,?— братом ему приходился. Молец понимающе кивнул: приходилось ему не раз слышать о хуторчанине со сгоревшего хутора, хотя и не застал он в своё время ни самого жадноватого Сурка, ни его избалованных детей, ни надменую жену, ни молчаливую сухопарую женку?— ведь только поздней осенью того злосчастного года, когда назревала, да так и не началась новая война с Саврией, окончив духовную учильню, попал молодой батюшка в Приболотье, где и осел на долгие годы. ?— А поминки соберу,?— согласилась тем временем весчанка,?— аккурат на этой неделе, пока морозно. А то глядишь, уже весна скоро, корова отелится, хлопот будет невпроворот… ?— Чего вам хлопот бояться с вашими-то помощниками? —?улыбнулся прихожанке молец. —?Парень, смотрю, весь в отца, скоро вырастет, невестку приведёт, да и дочка у Вас красавица. Счастливая Вы! ?— Ох, и не говорите,?— женщина с улыбкой поглядела на детей, затеявших во дворе молельни какую-то игру. —?Счастливая… Даром, что вдова. Таких детей, как у меня, ни у кого нет. Смотрю вот иногда на сына?— и кажется мне, что Цыка мой и не умирал. Да и дочка радует… Оба взрослые уже. Мне-то нечего божиню гневить: всё у нас хорошо… Её вон,?— она снова понизила голос и кивнула на стоящую на коленях старуху,?— намного жальче: в молодости и войну пережила, и от саврянского насилия пострадала?— и дочь родила. Да всю жизнь ей люди простить этого не могли, будто виновата она в чём… А теперь и муж с сыном её покинули. Молец ещё посмотрел на старуху, размышляя, покачал головой. ?— Дочка у неё, говорите, есть? А где же? —?спросил он. Фесся вздохнула и улыбнулась, на миг словно бы помолодев?— на те почти семнадцать лет, что не видела свою младшую подругу. ?— Сбежала,?— просто сказала она,?— не захотела, видать, чтоб её всю жизнь за материнский грех корили, саврянским семенем называли, да и женкой сына хозяина быть, как ей обещали?— не захотела. ?— И куда ж сбежала? ?— Ох, и не знаю… Но Цыка мой в тот же год её с белокосым видел. Видать, к ним, к саврянам, и подалась… ?— Помилуй Хольга, да разве же так бывает? —?удивился молец,?— ей-то белокосых ненавидеть полагалось, прости божиня! ?— Так и ненавидела раньше! Боялась как огня, во всех бедах винила,?— кивая, подтвердила Фесся. —?Но для чего бы муж мой собственный обманывать меня тогда стал? Как на духу говорю: вернулся Цыка с севера и про Рыску рассказал. —?женщина помрачнела на миг, припомнив тогдашние, очень печальные события в своей жизни, но легонько махнула рукой, словно отгоняя их подальше, и продолжала:?— Привет мне Рыска тогда передавала, здоровья желала… А к саврянину, как Цыка заметил, так и льнула, глаза от счастья сияли! Но сама-то я, конечно, всего этого не видела… …Молец и Фесся с детьми уже покинули молельню, а старуха, обернувшись, ещё долго смотрела им вслед, на закрывшуюся дверь. А потом снова подняла глаза к изваянию Хольги и страстно зашептала: ?— Прости, о Лучезарная, мой грех! Не наказывай за это её! Сбереги мою дочь, где бы она ни была, защити её, сохрани! Накажи лучше меня, но помоги ей… Проводив прихожанку с детьми, молец ещё немного посмотрел на молящуюся старуху и всё же решил оставить её в молельне до утра, проникнувшись трагизмом её истории.*** Альк теперь точно знал, что ему делать: Рыска сама того не ведая, подсказала ему. Да и, наверное, нечто подобное имел в виду и Крысолов, их общий учитель. Даже ничего особенного, сложного или невыполнимого не пришлось придумывать. Всё было невероятно просто. И понятно. Раз Виттора так уж мечтала заполучить его, Алька, в своё полное распоряжение, следовало просто дать ей такую возможность,?— вернее, заставить поверить, что даёшь. И теперь оставалось просто двигаться вперёд?— пока не покажется в туманной дали проклятый остров. А уж если нарвутся они на врагов раньше?— что ж, так даже лучше. Это только ускорит встречу с тсарицей-видуньей. Там, на этом острове, он сумеет убедить эту ненормальную в том, что его заинтересовало её предложение, и она никак не сможет вычислить его намерений без дара. А убить её… Нет ничего проще! Жалости к этой твари, пусть она и женщина, он не испытывает и близко. Оружие у него наверняка отберут, но он конечно раздобудет себе другое, да в конце концов, обойдется и голыми руками! Главное?— подобраться к ней поближе, и уж он не оплошает. И уж конечно гибель тсарицы-видуньи с рук ему не спустят… но это уже не так важно. Альк рассказал о своих намерениях отцу, с трудом, но заручился его поддержкой, и теперь флот Савринтарского тсарствия, а так же союзники отчалят от северного побережья и пойдут следом, на этот же остров. Обезглавленное войско в этой битве не выстоит, он точно это знает, и потому самая главная его задача?— это добраться до Витторы. И он доберётся. Неважно какой ценой. И ещё… нужно сделать всё быстро. Как можно быстрее, пока его супруга не нашла способ увязаться за ним: ведь он, разумеется, не поверил, что она просто будет сидеть на месте и ждать исхода. Вглядываясь в даль, Альк вдруг подумал о том, что допустил всё же одну ошибку… Крысолов сказал, что нужно торопиться на Пелигос?— он так и поступил; взять с собой Жара?— взял; убить Виттору?— убьёт без сожаления. Вот только не расставаться с Рыской означало её верную смерть, и потому он ни при каких условиях не собирался брать её с собой, тем более, что в его планы по устранению тсарицы-видуньи это никак не вписывалось… Однако ошибка была не в этом. Ошибка была в том, что нужно было всё же сказать ей то, что он понял уже две недели назад, в сарайчике возле стога, где они вместе провели ночь. Уставшая, испереживавшаяся, испуганная, занятая совсем другими делами и мыслям, Рыска, как оказалось, не заметила одной вещи: не заметила того, что уже два месяца носила под сердцем ещё одного их ребёнка. Наверное, надо было ей сказать… Возможно, тогда она поберегла бы себя. Однако, узнав такое, она бы разревелась и стала умолять его или не уезжать, или взять её с собой. Он тоже не железный, и начни она тогда его упрашивать, он согласился бы?— о, эта Сашиева сентиментальность, возрастающая с каждым прожитым годом либо происходящим в жизни печальным или трогательным событием!.. А о том, чем это должно было закончиться, понятно уже давно. И всё же надо было ей сказать… Сдвинув брови, белокосый поспешил укрыться в каюте от чужих взглядов. Как переживал он за свою супругу, знал только он… А сколько раз судьба давала возможность исправить всё, еще тогда, много лет назад. И ведь надо было просто жениться на ней: не слушать отца, а просто в тот же день отвести её в молельню и попросить благословения божини… Или позже, четыре года спустя, не уезжать от неё морозной ночью, узнав о сыне, а остаться до утра, дождаться, когда проснётся и поговорить… Или не слушать, то, что она говорила на своей свадьбе, а проявить силу, просто увезти её вместе с сыном. Да мало ли их было, таких возможностей? И любая из них привела бы к тому, что Рыска сейчас находилась бы не в шатре на продуваемом всеми ветрами побережье, а за надёжными стенами замка, а он будучи за неё спокоен, думал бы о деле, а не о том, как сильно переживает. А вот тосковал бы так же, как сейчас… Альк вздохнул, присел на узкую лежанку, облокотился о стену и закрыл глаза. Слишком велика была вероятность того, что эта тоска теперь не отпустит до самой его смерти. А то, что смерть эта гораздо ближе, чем он думал, отправляясь в на остров, белокосому теперь тоже было известно… но это совершенно ничего не меняло.