Пролог (1/1)

— Хочешь, фокус покажу? —?Мэтт украдкой смотрит на часы, подталкивает Пауля к парапету смотровой площадки. Выждав пару мгновений, вытягивает руку и щелкает пальцами. Темнеющий силуэт Эмпайр Стэйт Билдинг вспыхивает огнями вечерней подсветки. Пауль смеется, и Мэтт тоже довольно улыбается.От порывов ветра перехватывает дыхание, а от высоты и близости друг к другу кружится голова. Еще не сказано главных слов, и не было той самой ночи, а любовь на всю жизнь?— только предчувствие. Сегодня все изменится, но об этом они еще не знают. А пока город благосклонно бросается к их ногам, переливается миллионами звезд-огней, и в голове?— ветер и счастье. И не хочется думать о том, взбираются ли они по лестнице вверх или катятся вниз,?— сегодня это не важно.Также, как неважно то, что их романтичная сказка вскоре превратится в мрачную драму с надрывной закадровой озвучкой. Они вдвоем над вечерним городом в огнях, и все кажется простым и единственно правильным.***...Сначала возвращается слух. Мерный, далекий гул нарастает, приближается, распадается на отдельные звуки, странные, неузнаваемые. Где-то хлопает дверь, слышатся шаги, негромкий женский смех, умноженный гулкостью коридора и порывистый стук, похожий на стук ветра в окно. Совсем рядом пищит какой-то аппарат,?— тоненько и непрерывно, а другой аппарат мерно и тихо вздыхает, качая кислород.Затем возвращается обоняние, сразу улавливая специфический запах лекарств и дезинфекции.С осязанием труднее, тело не слушается, а левой части как будто нет,?— такой каменной, мертвой тяжестью она ощущается. ?Отлежал, похоже,??— всплывает в голове мысль,?— так возвращается сознание.Леон открывает глаза, и истеричный желтый свет бьет по глазам, отзываясь адским фейерверком в черепной коробке.Наверное, он стонет, потому что кто-то подходит к нему, берет за руку. Леон чувствует живое тепло и ему становится легче.—?Как вы себя чувствуете, герр Смирнов? —?женский голос, тихий, незнакомый.Леон пытается спросить, где он и что с ним, объяснить, что ему надо домой, но получается плохо. Язык вязнет и получается только нечленораздельное мычание.—?Утром придет ваш лечащий врач, герр Шульц, он все вам расскажет, а пока вам надо поспать.Леон опять пытается объяснить, что не может ждать до утра, но медсестра, не обращая внимания на его мычание и беспомощные трепыхания полупарализованного тела, вгоняет наполненный шприц в катетер на локтевом сгибе.Ученый сразу успокаивается, мысли начинают ворочаться тяжело и лениво, сознание буксует. ?Завтра придет этот Шульц, скажу, пусть выписывает меня домой. Дома ждешь меня ты. Я приду, ты откроешь дверь, покачаешь головой: ?Где ты шлялся, скотина? Я искал тебя, места себе не находил, а ты даже не позвонил?. Потом я тебе все объясню, и мы будем сидеть на кухне и пить кофе с бренди, как ты любишь, или просто кофе, или просто бренди, а ты расскажешь мне все новости, что случились в мое отсутствие…?. Теплые мысли согревают изнутри, качают на ласковых волнах. А в глубине сознания ворочается что-то едва уловимое, но мучительное и беспощадное, вторгается в воспоминания, жжет раскаленной дробинкой, застрявшей где-то под сердцем.?Я сам не заметил, как ты занял то место моего сердца, где раньше была пустая черная дыра. Как я жил без тебя, вообще? Кто же тогда дарил тепло и свет? А новые дни, видимо, начинались лишь затем, чтобы приближался постепенно момент встречи.?Леон никак не может отделаться от ощущения, что упускает что-то важное. В последнее время он стал замечать, что разум подводит его. Может быть потому, что он слишком много работает… Он до пульсации в мозгу и кровавых всполохов под веками пытается вспомнить, почему эта пустота внутри, зачем по живому, с кровью, с мясом выдрали из него пульсирующее и теплое, а холодная и бессмысленная оболочка его теперь обречена медленно и мучительно погибать. ?… А вечером, когда стемнеет, мы с тобой будем сидеть на крыше, там, где я тебя встретил впервые, и я буду рассказывать тебе о космосе, и звезды будут отражаться в твоих глазах…? Но внезапно, Леон понимает,?— ничего этого не будет. На дворе февраль и почти все время пасмурно. Звезды прячутся в облаках, чтобы не видеть земной тошнотворной возни, а те звезды, что горели внутри него, давно погасли… Потому что, кроме полубредовых фантазий, есть простая и страшная правда.