Часть 3 (1/1)

С момента смерти серийного убийцы, которого их команда пыталась поймать на протяжении почти двух лет, прошло три дня. Чуя выглядел теперь более бодро и шел на поправку. Оставаться в больнице он, конечно же, не захотел, хоть Дазай и грозился прострелить ему ноги, если он не останется в палате. Но на то это и Чуя, чтобы всегда делать то, что он посчитает нужным. Дазаю даже подумалось, что он в какой-то степени походит на него самого. Осаму так же вряд ли бы остался в больнице, где от повсеместного белого цвета порядком тошнило и ужасно резало глаза. Волноваться Осаму начал лишь тогда, когда Чуя, неловко сжимая и потирая пальцы одной своей руки другой, подошел к нему и попросил подвезти до дома, а после практически умолял довести до квартиры и побыть с ним немного. Не словами. За него говорили глаза, блестящие от тонкой, почти незаметной пелены слез. Так глаза выглядят, когда начинают слезиться. Дазай на тот момент времени выпал в осадок и даже не стал по этому поводу его стебать. Просто остался у него на ночь, скинув пиджак на спинку стула и сев на диван со сложенными на груди руками, в одну из которых вложил пистолет. Агент сам себе поклялся сторожить сон напарника, и, если бы кто-нибудь снова решил посягнуть на его жизнь, он бы убил того, закрутив на дуло глушитель, чтобы Чуя не проснулся до самого утра.Он дождался, пока Накахара уснет, но так и не смогу уйти: в груди появилось чувство тревожности, а ближе к утру его все-таки склонило в сон. И сейчас, проснувшись от непонятного шороха, он медленно взял в руку свой пистолет, лежащий под боком (он выпал из рук, когда Дазай заснул). — Спокойно. Это я, — Чуя сел рядом с ним, положив руку на чужую забинтованную, сжавшуюся на тяжелом металле. — Ты почему не дома?— Я заснул случайно, — отвечает Дазай, оставив в покое свой табельный. — Прости.Чуя не знает, что ему ответить, а потому лишь кивает. Осаму пытается подняться на ноги, но вдруг шипит, упав обратно. Судя по всему, как отметил Накахара, сместился позвоночный диск; поэтому Дазая так передернуло. От острой боли в спине. Чуя знает, что это больно, однако темноволосый, как и ожидалось, не издал даже и звука. Лишь тяжело выдохнул и зажмурился на секунды две.— Тебе помочь?— Нет, все в поря... А-а! Что ты делаешь?! — агент возмущенно вскрикнул, когда ему надавили на больное место.— Доказываю, что не все в порядке. У тебя сдвинут позвоночный диск, — говорит рыжий, а потом задумчиво добавляет: — Я могу вправить.— Ох-хо-хо-хо-хох. Нет-нет-нет. Спасибо, — Дазай категорически повел рукой, выразив тем самым, что помощь он не принимает, а после вскочил на ноги, скривившись.— Дазай, ты что, ребенок?— Нет... Но... — прокряхтел он. — Ладно. Хорошо. Как я могу быть уверен, что ты не сделаешь хуже, и меня не парализует?— Ты мне не доверяешь? — Чуя встает с дивана, и только тогда Дазай замечает, что... — Почему на тебе только рубашка?— Потому что я спал, идиот, — Накахара, вздохнув, обходит темноволосого парня и встает позади него.— Я не идиот. Просто... — он замолкает, когда Чуя прижимается к нему для того, чтобы исправить его недуг. — Просто я думал, что ты спишь в пижаме.— Ага. А я думал, что ты ум... — он заставляет его прогнуться в спине, — нее.— Ай!.. — стонет Дазай, когда раздается хруст. — А так... И должно... Быть?— Да-а, — Чуя отпускает его и жмет большими пальцами на его поясницу, придерживая остальными пальцами за бока и вновь заставляя кареглазого выгнуться под хруст. — Готово.— О, — Осаму слегка удивленно поворачивается к нему. — Ты волшебник?— Только наука, — Накахара хохотнул и отрицательно помотал головой, подняв руки, будто бы сдается.Дазай улыбнулся мягкому смеху. Отчего-то в груди стало щемить непонятное ощущение. Такое мучительное, что настроение мигом скатывается ниже плинтуса, повесив на плечи парня очень странный и тяжелый груз. Это чувство... Оно не нравится Дазаю. От слова... Совсем.От такого вида напарника Чуе самому становится до невозможности тяжело и тошно на душе. Он несколько тревожно вглядывается в чуть ли не бледное лицо агента. Сейчас на нем можно отчетливо прочитать, что за последние трое суток ему впервые удалось поспать только сегодняшним утром. И неизвестно, сколько длился его сон. Он вымотан и окончательно разбит своими внутренними переживаниями и работой без передышки. Такой Дазай никогда не шутит, никогда не улыбается, его глаза потухают, а сам он говорит что-то только в тех случаях, когда кричит. И это страшно. До дрожи во всем теле, ведь всем, кто с ним работал, известно: Дазая лучше никогда не выводить из себя. Такое состояние (но намного хуже) напарника Чуя застал лишь однажды. Они должны были, как и всегда, вычислить убийцу. По итогу же оказалось, что это смертники, устраивающие на протяжении месяца самые крупные терракты путем подрыва ядовитой химической врывчатки. В тот момент, когда их командиром планировалось новое массовое убийство, Дазай должен был застрелить одного из винтовки, но... Не успел. Он не стреляет, не видя лица; не убедившись, что убивает того. Дазай сам тогда чудом выжил, хоть наглотался химикатов и собрал на себе, казалось, всевозможные осколки битого стекла, разорванной на мелкие клочья жести и камней, разбивших голову и покалечивших его всего. Пришлось забинтовать почти все тело. На Дазая было страшно смотреть. Весь в марле, гипсе, подключенный к массе аппаратов и... Весь в крови. Чуя плакал. Целые день и ночь проводил у него в палате, отказываясь ее покидать. И ему совсем не стыдно за свою слабость. За то, что его в таком состоянии видели и коллеги, и посторонние люди. Он думал, что Дазай больше никогда не откроет глаза, больше никогда ему не улыбнется и не пошутит про его рост. Эти глупые вещи казались ему крайне необходимыми для того, чтобы не сойти с ума окончательно.Дазай очнулся через две недели. Ночью. Он услышал за писком кучи приборов чужое дыхание, которое не смог ощутить перебинтованной в несколько слоев единственной уцелевшей конечностью: левой рукой. Ей же он дотронулся чужой макушки и сильно дрожащими пальцами зарылся в рыжие волосы, аккуратно поглаживая. От осознания того, что Чуя ни разу не отходил от его больничной койки (об этом говорило его физическое состояние), у него напрочь перехватило дыхание, заставив судорожно глотать ртом воздух, причиняя себе боль частым вздыманием раненной грудной клетки, лишь бы не дать волю слезам, так и просящимся наружу. А Чуя, проснувшись от громкого шипения кислородной маски, не смог сдержать порыва обнять, не смог сдержать полившиеся по щекам слезы и жалобного всхлипа: ?Дазай?.Что происходило у Осаму на душе после поправки, Чуя не знает. Он ходил таким, будто... Будто бы умер. Будто не очнулся и перестал дышать, несмотря на большое количество жизнеобеспечивающих медицинских аппаратов. Единственное, что мог сказать по нему Чуя: он считал себя виновником смерти сотни человек. Тут и много знать не надо, чтобы придти к таким выводам. Дазай стал много пить, перестал бриться и если приходил на работу, то вхламину пьяный. Чуя заставил остановиться: насильно сбривал щетину Дазаю, громко матерящему все, на чем мир стоит (в частности, только Чую), отбирал из рук наполовину пустые бутылки ?Jack Daniel's?, запирал в ванной, предварительно собрав все колющие и режущие предметы, которые могли послужить причиной самоубийства молодого полицейского, предпринимая попытку заставить его снова начать самостоятельно умываться, чистить зубы и принимать душ. В конце-концов он привел его в более-менее человеческий вид и, опять-таки, заставил посещать обязательные сеансы у психотерапевта FBI. Хочешь не хочешь, а придется остановиться.Однако до такого состояния его повседневностью не доведешь. Дазай ведь просто приуныл.И все же это нужно исправить.В следующую секунду его тело действует точно само по себе. Иначе как объяснить то, что Чуя буквально врезался головой в грудь Дазая, упав к нему, ошарашенному такими действиями, в объятия? Никак. Да и, честно признаться, не хочется.Осаму опускает удивленный взгляд вниз на Накахару и смыкает до этого неловко расставленные в стороны руки на его талии, слегка прижимая к себе. Что ж. Пожалуй, сойдет за хорошую пилюлю, способную вырубить взрослого человека на добрый десяток часов.— Останься дома, — выдохнув Чуе в макушку и прикрыв глаза, просит парень.В ответ на это Чуя мотает головой, все еще не решаясь что-либо произнести. На это просто-напросто не хватает никаких сил.Простояв в полнейшем молчании еще минуты четыре, Накахара плавно и бесшумно выскальзывает из холодноватых рук агента FBI, которого, видно, и вправду выручили его объятья. Впрочем, как и самого Чую.Снова словив на себе практически умоляющий взгляд карих глаз, рыжеволосый парень чуть ли не взвыл:— Ну нет. Я же не присметри.— Чуя, у тебя плечо, запястья... Я переживаю за твое состояние. Психическое в том числе. Ты ведь не просто так попросил меня остаться? — Осаму устало вкладывает табельный обратно в кобуру, повязанную поверх рубашки, не отводя взгляда от антрополога.— Со мной все в порядке, Дазай.Шатен хмуро буравит Чую взглядом, будто желая выжечь в нем дыру, а после на ходу подхватывает свой пиджак, понимая, что его не преубедить, и напоследок бросает чуть разборчивое: ?Жду в машине. И только попробуй снова собираться целый час?.***— Вы бы дома остались.— Еще один! — Накахара возмущенно всплескивает руками.— Что это с ним? — тихо спрашивает Акутагава у Дазая, на что тот, потирая переносицу, махнул рукой, мол, не бери в голову.