Часть 2 (1/1)

Разнообразные деревья мелькали со скоростью пушечного ядра; перескакивая с ветки на ветку, как белка-летяга, ты успевала замечать перед собой лишь смешанные зелёные краски: от цвета незрелого яблока до вердигри. Юноша впереди, одетый в похожее убранство, выделялся лишь медным волосами?— ржавое пятно на фоне листвы. Ты торопилась догнать своего оппонента, который имел явное преимущество в лесу; вы догоняли друг друга, как молодые резвые лисички, только познающие прелести зелёного дома в отсутствие строгой матери. Саске справлялся со своей задачей гораздо лучше, легко огибая любые препятствия, а тебе приходилось всё время тормозить, чтобы на твоём лбу не появилась нежелательная татуировка от удара местного клёна. ?Поразительно… И как у него это получается??,?— размышляла ты, устало оперевшись рукой от дуб, который ты уже давно заприметила в этой гонке по природному лабиринту. Сарутоби, буквально паривший между стволами, как самая старая и опытная пчела, знающая каждый цветок, остановился. Не успеваешь сфокусировать мутное от головокружения зрение, как человеческий царь леса оказывается на соседней массивной ветке.—?Возьми мою руку,?— вежливо предлагает чужой голос, стелящийся манящим шёлком, которому хочется довериться. Протянутая ладонь кажется незаконченным штрихом в идеалистической картине без твоей вложенной туда руки. Но ты рассеиваешь сентиментальные мысли в своей макушке.—?Не стоит, я могу сама. Я же сильная… наверное,?— с придыханием ответила ты, оперевшись о колени.Сарутоби снисходительно усмехнулся, прорвав твою преграду гордости нежным захватом ладони. Ощутив прикосновение чужих пальцев, ты на минуту подняла глаза, встретившись с маревым взором напротив себя. Лес временно укутывается в затишье, точно кто-то прогнал активно кипящую жизнь хлопком мушкета, пока Саске не берёт себя в руки, утаскивая тебя в его глубь. Пока он держит твою горящую ладонь, тебе кажется, будто на твоей спине проросли надёжные серафимовы крылья. И заросли, кажущиеся непроходимыми дебрями, обретают иные очертания: уже где-то виднеется выход из этих джунглей, а сами рощи больше не раздают хлёсткие пощёчины?— теперь они изумрудные волны, виновато приглаживающие прошлые раны. Пролетев над кронами дубов, ты ощутила природные брызги листовидных волн, пока вы не очутились на живописной поляне: кругом гладкие камни,?— мини-скалы,?— певчие птицы, низкий атласный ковёр из трав и где-то рядом симфония журчащего ручья.Ты не понимала, как могла раньше упускать из виду этот девственный изыск, который и в самом деле давал глоток вдохновения по словам Саске, который казался неким Маугли, кому было проще контактировать с неодушевлённой средой. Мир для ниндзи-убийцы был всегда в ахроматических тонах: чужие эпитафии, сумрачная дробь посторонних костей, кровь под ногами, растекающаяся щедрым рябиновым соком из трещин в сосуде отнятых жизней. Никогда в эту плерому не проникал свет?— во время исключений из правил его попросту затыкали, как зияющую дыру в корабле, чтобы не затопило. Убийцы?— летучие мыши, которым подсобляет лишь тьма; она благословляет их на жертвоприношения, обещая спрятать за своим плащом их деяния, но взамен просит не предавать её во имя своего заклятого врага?— солнца. Она лишает зрения, чтобы ты не сопротивлялся операции, в которой она лепит из тебя совершенное дитя ночи. Тьма никогда не отступает до конца; даже если ты выбрался на солнечную поверхность, она всё равно будет ревностно закрывать твои очи, напоминая о себе. Она способна истово заботиться, но ещё лучше ей даётся мстить. Поэтому, несмотря на мнимое счастье, ты всегда ощущала её мёртвенное дыхание возле мочки уха. Она хитра и жестока, как февральская пора, которая насылает на весну свои неожиданные морозы, стоит людям доверчиво снять с себя надоедливые шапки. И даже после вступления в десятку храбрецов тебе никогда ещё не удавалось удерживать свои весенние цветы в рассвете сил; позволяя себе верить в их здоровое цветение лишь на минуту, ты впускала в свой тайный грот зиму, которая запрещала им оседлать седьмой этаж неба.—?У тебя… уже неплохо получается,?— оробело хвалит твои акробатические навыки обладатель медных волос, который кажется единственным люминесцентным кристаллом в заброшенной солнечной шахте, запоздало выпустив твою ладонь из телесных оков. —?Не хватает только терпения и концентрации.—?Спасибо за удачную лесть,?— на равнодушную равнину твоего лица падает тень польщённой ухмылки. —?Но таких качеств у меня в помине нет. Меня учили только убивать и поддаваться жажде крови. Боюсь, ничего уже не изменится.—?Ты ошибаешься,?— необычайно серьёзно произносит вечно безмятежный Саске, вознамерившийся выбить из тебя все предрассудки, как толстую пыль из ковров. —Посмотри на Исанами: она олицетворяет тьму, но, несмотря на потёмки, которые таятся в её душе, она храбро борется с ними с помощью своей улыбки. Только жизнерадостность спасает её от вечного поглощения внутренним злом. Если ты постараешься поверить в свой успех, тогда и твоя тьма станет значительно слабее. А команда Юкимуры-самы поможет тебе окончательно избавиться от её остатков.Первое, что Сарутоби написал ногтём на твоей груди, прямо под сердцем, было: ?Давай так, будто нет прошлого?. Он улыбается, как лампадка перед иконой, рассеивая густые облака сомнений над тобой.—?Я помогу тебе,?— помедлив, смущённо добавляет он каким-то сокровенным голосом, выделяя то самое ?я?, от которого всё внутри трепещет. Он проникает в глубь всех опасений, уверенно сминая их и устраивая там своё святилище, куда ты будешь приходить молиться, вопреки отречению от Бога.Тебе хочется спрятать его священную улыбку в бархатную коробочку, а потом одной безлунной ночью попробовать приклеить её на свои вечно выгнутые углами вниз губы. Тебе никогда в своей жизни и смерти не улыбнуться так. Вы неловко молчите. Минуты белым воском неспешно капают вам на руки, стекая по горящей свече времени. Ты смотришь куда-то себе в сердце, пытаясь понять, что ныне хранится там. Ведь после его сакральных слов оно претерпевает огромные изменения. Саске же смотрит на тебя, точно зная, что его собственное теплится неплатоническими надеждами, громоздким смущением и жаждой самостоятельно вывести тебя из неправильной тропы. На самом деле он не хочет, чтобы ему помогали любимый господин, светлая жрица и остальные товарищи из храбрецов. Он эгоистично хочет быть твоим единственным проводником.—?Ты… не хочешь прогуляться? —?с порозовевшими щеками спрашивает ниндзя. —?Сегодня должен родиться оленёнок. Это волнительное зрелище.—?Ты высчитывал сроки? —?с беззлобной иронией интересуешься ты, ловя себя на мысли, что безграничная любовь Саске к животным очень трогательна и невинна. Ты бы хотела ценить таким же образом мелочи вокруг себя и каждое крошечное существование.—?Долгое время наблюдал за матерью, чтобы защитить её от возможных опасностей.—?Но ты не смог бы уберечь её от естественной кончины. Звери не церемонятся друг с другом.В глубине души ты винила себя за сухой рационализм, который разрушал чужие замки дымчатых грёз, но твоё мировоззрение не могло впустить в себя подобную наивность. Саскепристально смотрит на тебя, но без обвинений. Он знает, что так говорят люди, которые всю жизнь являются бутонами, а не цветами. И он хотел помочь тебе раскрыть свои лепестки.—?Но от людей я бы спас её,?— воинственно подал голос рыжеволосый. —?Лес?— владения животных, где всё должно идти своим чередом, без вмешательства человека.Ты неосознанно смотришь на него почти с раскрытым ртом; было в нём нечто особенное, что заставляло тебя задерживать дыхание. Ты действительно хотела бы мыслить так же просто, как и он. Образ Саске был для тебя недосягаемой мечтой, дальним и редким Сириусом, к которому ты тянулась каждую звёздную ночь. И парень увидел, как отчаянно ты хочешь раскрыться. Ему почему-то вспомнились бутоны пионов: крохотные, точно бусины тёмно-зелёных чёток, они выглядят невзрачно. Но в положенный час стремительно разворачиваются в роскошный вихрь розовых лепестков, в платье Наташи Ростовой на первом балу, в нежные губы любимой девушки. Он желал, чтобы ты однажды запела подобным образом. От подобных представлений Саске было ещё более неловко, чем тебе; его смущение не знало границ и обычно заставляло его убегать прочь от предмета воздыханий. В этот раз он пытался мужественно держать свои ноги на месте, поскольку даже момент был неподходящим для трусливого побега?— ты нуждалась сейчас в психологической консультации, а не в неумелой романтики, которую может предоставить тебе неопытный парень.—?Идём?Ты кивнула, позволив ему вести в этом неизведанном для тебя танце. Обладатель медовых глаз раздвинул густой кустарник, напоминающий оградку богатой усадьбы, и галантно пропустил тебя вперёд, всё ещё услужливо придерживая над тобой острые веточки. Твоему взору предстал пейзаж, где молодая олениха неподвижно лежала под деревом, и лишь крупный живот шевелился новой жизнью. Ты никогда не была сентиментальным человеком, которому присущи эмоциональные вспышки при виде такой будничности. Каждый день кто-то рождается?— что в этом особенного? Но, когда ты сосредотачиваешь всё своё внимание на деталях, ты понимаешь, что это и правда какое-то чудо. Одно существо, которое на первый взгляд кажется никчёмным и беспомощным, величественно, как Бог, дарует жизнь другому. Осознавать простые вещи под сложным анализом было необыкновенно. И ты сама не заметила того, как завороженно наблюдала за тем, как мокрый новорожденный оленёнок делает свои первые неуклюжие шаги. Птицы, окружившие ближние деревья, уважительно спускаются к нему, приветствуя будущего короля леса радостным щебетанием. Оленёнок ещё не знает, какой жестокий мир ждёт его, и в своей доверчивости он был ещё более прелестным. Его хотелось… защитить. И это было несвойственно тому, кто без разбора отнимал чужие жизни. Тебе внезапно стало стыдно за то, что ты не ценила других созданий, которых тебе пришлось навсегда усыпить, пусть они и были людьми разных возрастов. Ведь наверняка они, подобно этой очаровательной живности, тоже когда-то неловко делали свои первичные шаги, не ведая о том, что когда-нибудь беззаботные качели, на которых они сидели, внезапно рухнут под посторонним натиском. Ты с трудом глотала полынный комок у себя во рту, чтобы он не лопнул слезами.—?Это волшебно, не правда ли? —?негромко спросил улыбающийся Саске. Пришёптывание в его голосе похоже на шорох стягиваемой с плеча бретельки платья.—?Ты прав,?— механически согласилась ты старательно ровным голосом. —?Потрясающее зрелище. Я чувствую себя такой… умиротворённой. Вот словно постигла все премудрости. Хоть я и не уверена, что смогу долго им следовать после десятилетней философии убийцы.—?Ты обязательно справишься, (Твоё имя),?— нежно шепчут губы напротив, и чужая рука невольно накрывает твою. Пальцы дёргаются и моментально согреваются под тяжестью чужих.Саске до такой степени навылет верит в самое прекрасное в тебе, что под его взглядом твоей персоне хочется собрать в большую кучу все свои недостатки и устроить им плачевную судьбу поместья Эшеров. Ты смотришь на него и чувствуешь, как сердце вот-вот разорвётся от переизбытка острой благодарности и робкого трепета.—?Ты не сможешь больше причинить кому-то вред без надобности. Посмотри на себя, (Твоё имя): ты… невероятно мила,?— не находя нужных слов, делает тебе сумбурный комплимент Саске.—?Милая…? —?ты округляешь глаза; впервые кто-то назвал тебя словом, которое никогда не смотрелось с тобой, на твой взгляд. Сердце пропустило удар.Сарутоби, которого ты сверлила туманным взглядом, внезапно ощутил, что наговорил уже лишнего. Ураган смущения подчистую смёл его прежнюю решимость. С него будто сняли пелену и теперь он смотрел на всё осмысленным взглядом. Прозрев, юноша испуганно отдёрнул руку, которой он нежно удерживал твою, и с паникой на лице соскочил с места, оставив после себя лишь поднявшиеся листья и гул испуганных оленей, которые сбежали вместе с ним. Ты ошарашенно вздрогнула, не ожидая подобной выходки от некогда спокойного парня. Казалось, будто он потерял лист со своей ролью и с боязни позора предпочёл покинуть сцену. Оставленная в одиночестве, ты по-прежнему задумчиво наблюдала за тем, как его силуэт с утроенной скоростью огибает природные препятствия.—?Какой он странный,?— сумрачно протянула ты, пытаясь разобрать причину его поведения. Но бушующее сердце отбило всё желание заниматься вскапыванием чужих сундуков с секретами. Поддавшись какому-то романтическому вдохновению, ты упала на шёлковую траву, раскинув в стороны руки. А после приложила одну ладонь к груди, с каким-то упоением чувствуя, как будто бы в самой руке бьётся собственное сердце. Ты расплылась в пьяной улыбке. —?И обаятельный…… Красота повседневности для Каманоске уже давно умерла и плавала в водах сточной канавы нежным беззащитным брюшком вверх. Он ступал по её ртутным лужам на антрацитовом асфальте, пока она жалобно хлюпала, и искал среди нехоженых дорог безысходности хоть одну лазейку, которая выведет его снова в свет, подобно легендарной колибри. В мутных отражениях виднелась лишь размытая падаль, и Юри в отвращении давил на неё ногой— он ведь мечтал о свежей крови, которая клюквенным соком заполнит его нутро и, подобно нектару богов, пробудит в нём мёртвые цветы интереса к собственному существованию. Жизнь среди десятки храбрецов давила на его плечи померклой скукой, как множество вслепую поваленных лесником дубов. И всё же, несмотря на чётко поставленную печать вынужденного спокойствия в своём договоре, он по-прежнему лелеял мечту вкусить ещё раз кровавый плод?— такой настоящий и вкусный среди картонного мира подделок, в который он попал по своей наивности; ему обещали приключения, и он, как доверчивая Алиса, забрался в заманчивое Зазеркалье, не подумав о том, что веселье для каждого имеет свой оттенок. Защищать бесполезную жрицу, держа в узде свой пыл, было явно не его призванием. Каманоске хотел встретить летописца, который неряшливо выводил неправильные узоры на полотне его судьбы, чтобы отомстить ему за его искажённое видение. Но так было до тех пор, пока на орнаменте его жизни не нарисовалась новая броская фигура, вызывающая не то раздражение с непривычки, не то тягу получше увязнуть в её мазке.—?Какого чёрта ты проводишь всё своё время с этим сопляком?!Переизбыток счастья?— жалкий миф; жизнь, подобно инь и ян, всегда пыталась привести в баланс и человеческие чувства. Если чаша кипучего наслаждения заполнится до краёв, её содержимое вырвется наружу опасной лавой, которая затопит земные Титаники. Поэтому Юри, для которого ты стала постаментом идеального соперника, приходилось уживаться с равновесием весов в виде Саске, который разбавлял вашу идиллию. Ревность?— голодная волчица; она будет истошно выть, пока не получит свою порцию сырого мяса. Желательно чужого. И Каманоске, выстукивающий какофонию на черепице крыши, ярко демонстрировал её обнажённую натуру, как профессиональная модель, чересчур вжившаяся в свою роль. Но от его таланта хотелось лишь прятаться; он переигрывал, вынуждая здешний атрибут подпевать ему в дуэте.—?Зависть мучает? —ты изображала всем своим видом дофенизм по отношению к его гневной тираде.Юри ненавидит, когда его светлость игнорируют. Ещё больше он ненавидит чувствовать себя слабым. Своей проницательностью ты будто пронзаешь его копьём Луга, который неизменно дарует победу своему владельцу, и стягиваешь с него весь эпидермис?— всё равно что лишить улитку её панциря-бункера, обратив её в банального и мерзкого слизняка. Парню кажется, что без привычных доспехов и эгид к его шее вкрадчиво-холодно прикоснулись стальной рукой с шипами. Он не знает, что такое страх, но по инерции всё равно отталкивает прочь это эфемерное ощущение. Жемчужная линия зубов скрипит разваленным мотором, и их владелец спрыгивает с места своего укрытия, небрежно раздавливая встречающиеся на пути астры, которые теерь походили на стайку растоптанных и разноцветных каракатиц.—?Вот ещё! —?надменно бросает он, словно вытягивая из рта не слова, а идеально заточенные шпаги из ножен. Он действительно представляет себе, с какой аристократичной холодностью бросает тебе, как служанке, гремучий водопад иронии. Он пытается заморозить твой несуществующий энтузиазм, пытается задержать твои бесплотные тянущиеся к нему руки хлыстом гордости. Пытается отчаянно представить себе, что ты его рабыня, рьяно жаждущая взаимности от своего господина, а ему, искушённому в женском внимании, остаётся лишь с толикой снисходительности отвергать твой влюблённый лепет. —?Я просто ненавижу, когда какие-то слабаки трогают то, что принадлежит мне.Твои брови взметаются вверх, изгибаясь эластичными телами ласточек в полёте, реагируя слабым удивлением на его последнее высказывание.—?Это спорное утверждение,?— флегматично отзываешься ты, срубая тонкие нитки разговора с такой лёгкостью, будто метаешь дротики в шкуре опытного метателя. Строить из себя жеманную недотрогу, вылупившуюся из придворного бутона, тебе даётся гораздо лучше, чем самому Каманоске. Ему бы впору поражённо свернуться в свою скорлупу, чтобы дальше формироваться для будущего рипоста, но он остаётся на месте; стоит на месте, словно прикованная булавкой бабочка, и с аппетитом смакует, повторно перекатывая на языке, как сладкую вату, твои слова.?В глазах?— пламя непростительной дерзости, а в словах?— режущий льдистый кинжал. Ты прекрасна! И ты должна быть исключительно моей!?,?— при этих неосознанных мыслях Юри чувствует, как внутри него густеет одержимость, вольно застывая после приобретения необходимой формы. Он даже не успевает остановить этот скоротечный процесс. А потом ловит себя на мысли, что вовсе не хотел заниматься этим делом?— пусть всем управляет властная природа. Створки ракушки схлопываются, вынуждая плавить в тишине и в собственных размышлениях. Тебе же совершенно не нравилось мариноваться с ним в одной банке безмолвия, поэтому сознание, полностью разделяющее твоё нелестное мнение о нём, поспешило подкинуть несколько остудительных для его огненной натуры слов:—?Слушай, с каких это пор тебя жаба душит?Выдернутый из плотной занавески фантасмагорий, Юри непонимающе качнул головой, а после скривил правый уголок губ, проявив образ недалёкого ума человека.—?Чё?—?Жаба?— жадность,?— лениво пояснила ты, коротко вздохнув,?— однако в этом невыразительном жесте будто скопился целый прожитый век, испещрённый усталостью,?— в ответ на его красноречивое изумление. —?Мама в детстве не учила тебя, что надо делиться с другими? Особенно, если этот кто-то не принадлежит тебе, а ты взял этот факт чисто от перегрева на солнце или от того, что уже не знаешь, как привлечь к себе внимание.Прохладно тикают невидимые часы, капая минуты в никуда, пока один из храбрецов переваривает ещё одну твою победу в дартсе. На алебастровых щеках шустро подрагивают тени ресниц. Юри чувствует себя так, будто его насильно уложили в холодный саркофаг под тончайшей льняной простынью, но перед кремацией зажгли безжалостный хирургический свет, будто выклюнувшаяся из гнилой листвы белая поганка, и заставили выдать все свои тайны, что он обещал унести с собой в могилу. Уж лучше сжаться в зябкий комок под смядым крылом палантина и уткнуть лицо в скрещенные кисти, попытавшись навсегда уснуть. А ещё лучше?— порезать всех, кто мешает ему встретиться с Морфеем, и только потом с покойной душой закрыть глаза. Однако запах свежей крови больше никогда не даст ему сомкнуть веки. Каманоске нравятся уже сами эти экстремальные мысли, которые дают ему повод отвертеться от прямого ответа.—?Да что ты такое мямлишь?! —?рявкнул он, точно крыса, которой придавила хребет мышеловка. —?Мне нужно от тебя лишь сражение, а не твоё дурацкое внимание! Эти чисто бабские вещи не интересуют меня! Я хочу только борьбы и крови!От собственной лжи алеют щёки, а грудь ширится не столько адреналином, сколько невысказанными словами, которые он до сих пор обещает хранить в себе. Его личное кредо, от которого он никуда не денется. Только если ты не вытянешь силой признание из его сердца; Каманоске ловит себя на мысли, что, если ему ещё раз доведётся увидеть над собой твоё кровожадное лицо и бешеное вращение возбуждённых зрачков, он попросту не выдержит щемящего трепета и сам всё выдаст, как уязвимая портовая девка. И ему, несмотря на мужскую личину, до безумия нравится ощущать себя именно продажной игрушкой в твоих руках. Даже Сайдзо, который только умеет разбрасываться пустыми обещаниями, отходит на второй план. Навсегда. Потому что отныне Юри носит выжженное клеймо с твоим именем внутри своей груди.Чтобы зажечь в тебе взаимное пламя, он с напускным высокомерием опускает серп на самодельный браслет Саске. Листья разрываются, падая изумрудной горкой на землю. На лице молодого человека играет приторная ухмылка, рассекаемая невидимыми всполохами триумфа; ему кажется, что он разорвал связь между вами, и теперь ему с полной готовностью хочется привязать тебя своими титановыми оковами. Ты с ненавистью смотришь на то, как его отвратительная улыбка светит ярче солнечного диска, и ощущаешь гораздо больше боли не от удара по ныне синей руке, а от того, что он смел гордиться своими мерзкими трудами. Ты действительно впервые за свою долгую жизнь бесчувственного убийцы позволила себе втиснуться в каморку глупой наивности, которая искренне верила в чудесные свойства травы. Тебе кажется, что после её погибели завяло и твоё приобретённое умиротворение; чудится, будто кто-то взломал двери твоего храма, где ты истово молилась богам, а после его разрушения утратила смысл оставаться праведной в этом грешном мире.—?Сейчас ты столько крови получишь, что захлебнёшься! —?ты яростно сжимаешь кулаки, заставляя вздуться свои аквамариновые вены, а Юри хищно облизывается, как изголодавшийся пёс при виде щедро брошенной хозяином кости.Ты стремительно встаёшь на ноги, параллельно вытащив из ремня кортики, и принимаешь боевую стойку; левую ногу отводишь назад, раздражённо черпая носком землю и создавая удобную территорию для разбега, и скрещиваешь холодное оружие. Зеленоглазый уже в который раз, словно в его механизм встроен особый датчик, управляющий его внешними действиями, обводит кончиком языка контур губ в манере сытого льва.—?Да! Это то, чего я добивался! —?опьянённо бормотал Каманоске, разглядывая собственные мелко трясущиеся руки. —?Покажи мне всё, на что ты способна! Будь безжалостна! Заставь меня выть от боли!?Развращённый поганец?,?— мысленно выругиваешься ты, незамедлительно бросаясь в атаку. Пока Юри раскручивает цепь, ты прыгаешь на камень и отпружиниваешь ноги, совершая ловкий прыжок к нему. Парень направляет серп в твою сторону, но ты отбиваешь её ногой. Изящный взмах кисти, описывающий в воздухе дугу, и на щеке Каманоске уже багровеет первая полоска. В облачке мыслей возникает странное предположение, что он намеренно подставил себя под удар; он любил сражаться честно и в полную силу, а не поддаваться. Внимательно вглядываешься в его лицо, которое становится туманнее, чем обычно: зелень глаз лихорадочно блестит, грудь тяжело вздымается, а высунутый наружу язык по-прежнему пляшет на губах, слизывая кровавые капли, точно озорное дитя рубиновые снежинки. На минуту чувствуешь, к своему безумному удивлению, родство с ним?— ещё несколько недель назад, когда ты состояла в банде Ханзо, ты выглядела такой же ослеплённой жаждой убийств. Чувствуешь, как душа начинает плавиться от неприятных воспоминаний; ты хотела исправиться, хотела перестать быть такой чёрствой, как твоя прошлая шайка, поэтому от отчаяния вступила в десятку храбрецов, чтобы обрести душевное равновесие и вершить суд над другими во имя справедливости. А теперь ты снова взялась за старое, грубо проигнорировав щедрый жест Санады, который принял тебя в свои ряды, несмотря на твою дурную репутацию. Внутри будто скребутся кошки. Нет, целая стая разъярённых тигров. Становится больно от собственной слабости, которую ты проявила из-за какой-то манипуляции законченного безумца.—?Эй, почему ты остановилась, (Твоё имя)? —возмутился Каманоске, разочарованный битвой, которая обрела вкус нудности благодаря твоему неожиданному ступору; парень откровенно злился на то, что ты отринула от себя произведённый им эффект. Он сходил с ума от твоей боевой решимости, и твои застои противоположно раздражали его, наводя скуку. —?Я вызвал тебя на бой не для того, чтобы любоваться твоим дурацким выражением лица. Ну же, стань снова кровожадной!—?Отвали,?— приглушённо проскрипела ты. —?Я не хочу драться.—?Да что за д*рьмо ты несёшь?! —?Юри не верил собственным ушам; ему хотелось думать, что слух подводит, и для подтверждения теории он был готов вырвать свои перепонки. —?Немедленно сражайся со мной, идиотка!Вердрагоновые глаза горели неистовым пламенем?— таким сжигают самих себя на ложе инквизиции. Тебе впервые стало страшно от знакомого зрелища?— тебе казалось, что ты смотришь в своё теперь бывшее отражение, которое зазывающе протягивало тебе руку для перемещения в прошлое. Но ты активно сопротивлялась видению, отказываясь вскрывать застарелые раны.—?Да катись ты собакам в корм, пр*дурок! —изнурённо рявкнула ты, намереваясь поставить жирную точку в вашем неудавшемся спарринге, но обида Юри была слишком прочным замком.Крутанувшаяся цепь звякнула раздражением, когда ты отмахнулась от стремительного удара. Последующие атаки храбреца, который не намеревался внимать твоей внутренней мольбе остановить этот дешёвый фарс, стали более ожесточёнными. Но, несмотря на открытый призыв атаковать в ответ, ты заставила себя лишь обороняться. Твои уклоны стали механическими, будто кто-то наверху дёргал твои обмякшие конечности за ниточки; движения были идеально выверены, поэтому не допускали ни единой ошибки. Даже когда кончик серпа в отместку вспорол кожу на твоей щеке, ты позволила себе тихо рыкнуть, ограничивая свою воинственность, что крайне раздражало Каманоске. Он замахивался уже со слабиной, без прежней ярости, на какую способен только одичалый бык, потому что весь смысл битвы был утрачен. Сплошные сопротивления без натисков темпераменты отдавали привкусом тоски. Лишь глубокая обида зеленоглазого на то, что ты разогрела его прелюдиями, а сама затормозила возле самого пика, продолжала держать его пыл в тонусе. Он с ненавистью опустил серп на твой кортик, которым ты прикрыла лицо, и когда оружие Каманоске отскочило с искрами от острия, он не дал тебе времени на пробуждение от спячки, опустив ещё раз кончик; тот проехался по твоей груди, оставив прореху не только в одежде, но и на коже. Та будто разошлась по швам, брызнув наружу обильную жидкость. Вид собственной крови поколебал твоё привычное равновесие. Инфернальное жжение подкинуло хворост в огонь разрастающегося гнева, за которым восторженно наблюдал Юри, добившийся своей цели.—?Прекрасно! —?одержимо бормотал парень, точно в него вселилась Богиня Кер, питающаяся злом и кровью. —?Продолжай в том же духе!Что-то щёлкнуло внутри тебя. Когда ты подняла побелевшее, как безе, лицо, Каманоске с возбуждением увидел, как твои глаза почернели. Без каких-либо реверансов ты кинулась к нему, сбив его с ног. Повалившись на лопатки, парень не успел отреагировать на твой опущенный кулак. Удар пришёлся прямо в переносицу. Голова Юри откинулась назад, он ощутил запах сырого мяса, после чего из ноздрей полилась кровь. Боль не выбила его из колеи?— она только придала ему ещё больше сил и сумасшедшего веселья. Ты ожидала усмирить этого безумца, но получила лишь обратный эффект: оппонент смеялся в положительной истерике, от чего ты взбесилась ещё больше. Твои зубы скрипели с такой агрессией, что казалось, будто эмаль сейчас не выдержит напора и разрушится.—?И не говори после этого, что не хочешь драться! —?захваченно бормотал Каманоске, жадно слизывая стекающую к губам кровь. —?Ты жаждешь этого всем своим чёрным сердцем! У меня такое же, (Твоё имя)! Мы?— одно целое, и мы можем сделать друг друга счастливыми! Ну же, давай посмотрим, кто умрёт из нас первее! Я хочу, чтобы только твои руки принесли мне сладкую смерть!—?Ты… ты чокнутый, Каманоске! —?дрожа, крикнула ты, растерявшись от его кровожадности. —?Отвали от меня, я не буду убивать тебя!Ты хотела было слезть с его бёдер, дабы поскорее ретироваться из ловушки, которая высасывает твою обретённую человечность, как Юри хватает тебя за талию и роняет тебя на землю. Беззащитно распластавшись под ним подстреленным голубем, ты испуганно смотрела в его широкие зрачки и то и дело морщилась, чтобы падающая с него кровь не попала в твои глаза. Теперь её вид не вызывал у тебя прежний азарт. Ты испытывала отвращение и хотела сбежать с поля битвы, которое когда-то было для тебя родным домом.—?Ты ведь такая же, как и я,?— влюблённо прошептал Юри, ласково поглаживая твою заляпанную щёку. Собрав пальцами некоторые сгустки крови, он соблазнительно слизал их со своей перчатки.?Н-не… такая…?,?— сломленно пищишь в своём сознании, пришибленная частицей неприятной правды. Так и остаёшься лежать на месте, застигнутая врасплох. Но, когда парень опускается к тебе лицом, с провокационной медленностью водя языком по твоим окровавленным губам, ты даёшь себе мощную оплеуху. Он не выигрывает в этой битве. Ты выдёргиваешь себя из прострации, как иглу из вены, и кричишь, грубо отталкивая от себя возбуждённого противника:—?Я другая! Я обязательно изменюсь, чёртов ты маньяк!Стремительно поднимаешься на ноги и уходишь прочь, чтобы сберечь себя от его влияния. Каманоске дышит глубоким разочарованием, но не теряет надежды?— ты слишком сильно запала ему в душу. Маниакальную одержимость уже не вырвать с корнем. Поэтому проще оградить тебя от добродушного до тошноты Саске, чтобы ты навсегда принадлежала только ему.—?Ты не сбежишь от меня, (Твоё имя),?— его уста раздвигает зловещая улыбка. —?Потому что ты уже давно моя.Окацу: в пятёрке Ига ты держалась как одиночка, не желающая обзаводиться друзьями среди людей, которых ты презирала за их испорченность. Окацу, которая пыталась всё время со скуки расшевелить тебя или пробудить в тебе своими вульгарными фразами гормоны, была почти на вершине тех, кого бы ты убила в первую очередь. Ты ненавидела моменты, когда тебе приходилось работать в команде с этой извращённой особой, которая воспринимала каждого своего соперника за потенциального любовника. Её похабные комментарии заставляли вянуть твои уши, а действия вкупе с непристойным костюмом лишь дополняли картину твоей глубокой неприязни к ней. Ты была рада возможности, когда вам пришлось сразиться против Саске, где тебе довелось немного поквитаться с ней за издёрганные нервы.—?Занятный мальчик, неправда ли? —?ехидно усмехаясь, промолвила женщина, вульгарно раздвинув пухлые губы собственным языком, рисуя замысловатые узоры на своих складках. Ты раздражённо закатила глаза на её развратные проделки и демонстративно пригнулась ягуаром, готовясь к решающему прыжку?— так ты намекнула ей, что пора действовать, а не легкомысленно давать оценки врагам. —?Чур он мой.—?Останови коней,?— не понимая, чем ныне руководствуется твоя персона, ты властно преградила путь напарнице вытянутой рукой. —?Мой,?— собственнически отчеканила ты; казалось, что это слово, не терпящее возражений, отлито из металла. Брюнетка, сначала удивившись твоему энтузиазму, расплылась в лисьей улыбке, пристально разглядывая серьёзное выражение твоего лица?— такое, будто ты ревностно охраняла запечатлённого тобой раба.—?Понравился, значит? —?кокетливо поглаживая указательным пальцем подбородок в манере мудреца, догадалась она. Ты нахмурила брови на её провокационную попытку выведать у тебя правду, пряча за коконом молчания правильную догадку. —?Неплохой у тебя вкус. Мне он тоже приглянулся. Может, поборемся за него вдвоём? Давай порадуем юношу, у которого, должно быть, никогда ещё не было женщины.—?Кто успеет?— тот и съест,?— равнодушно бросила ты, разрезав хлипкий лоскут разговора, и поспешила первее пометить интересующий тебя объект.—?Какая скучная,?— флегматично ухмыльнулась женщина, поведя бровью, и спрыгнула следом, приняв условия вашего соревнования.Уже тогда, ощутив странное притяжение к своему сопернику, ты поспешила занять его собой. Окацу, желающая выделиться на твоём фоне, пыталась оттолкнуть тебя, чем ты и воспользовалась. Сюрикен, предназначавшийся изначально тебе, попал в плечо девушки. ?Одним шрамом больше?,?— победно ухмыльнулась ты, услышав возмущённый вопль брюнетки, которая жаловалась на своё испещрённое ими тело. Окацу пришлось на время отступить, чтобы зализать раны, подобно бродячей собаке, а ты с удовольствием продолжила несерьёзный бой с Сарутоби, который буквально с первого взгляда понял, что ты в глубине души отличаешься от своих товарищей. Скрестив с тобой оружие, он задал тебе вопрос, от которого ты нервно прикусила губы и ощутила в груди странный толчок:—?Почему ты работаешь с ними? Ты ведь не такая, я это чувствую. Что тебя держит с ними?Ты чувствовала, что можешь выговориться ему, но время поджимало. Даже не стараясь повредить его, что и прочёл в твоих действиях проницательный юноша, ты взмахнула кортиком, вынудив ударной волной отодвинуться Саске, и отступила, сказав ему напоследок с заинтригованной улыбкой: ?А ты интересный. Надеюсь, мы ещё увидимся?.Бэнмару: сразу же загорелся любознательностью, когда узнал, что в их ряды вступит опасная ниндзя из команды Хаттори, которая славится своей ловкостью. По своей привычке решил лично убедиться в твоей славе, соорудив несколько ловушек на месте, в котором ты обычно уединяешься. Челюсть мальчишки ещё долго висела в воздухе, не желая возвращаться на место, стоило ему увидеть, как ты паришь, точно орёл, выгибаясь изящной пантерой от столкновения с обломками после шумного взрыва. Ещё какое-то время любовался тем, как ты невозмутимо стряхиваешь с себя пылинки и щепки, пока дым как от пожарища обнимает твоё стройное тело.—?Вау! —?наконец-то выбежал из своего укрытия зачинщик взрывов, обнажив перед тобой глубокое восхищение. —?Это было круто! Ты сумела обойти все мои ловушки!—?Так это твоих рук дело? —?хмуро осведомилась твоя персона; тебе не составило труда узреть орлиным зрением укрытые мины и обезвредить их, но запачканная одежда вызывала недомогания. —?Совсем что ли крякнулся?Но, несмотря на то, что ты усердно пыталась запугать его своим угрожающим ликом, Бэнмару продолжал храбро идти по тонкому лезвию твоего терпения; он продолжал обожествлять твою проворность, что в один момент неожиданно смягчило твой гнев. Настолько, что ты позабыла о том, что минуту назад тебе пришлось утомительно изворачиваться в засаде. Не заметила, как черты твоего лица сгладились, что ещё больше расположило мальчика к тебе. Вашу идиллию прервал бурчащий Сайдзо, который одарил юнца подзатыльником, чтобы и впредь больше не баловался с этими опасными игрушками. Но ты мягко прервала нотации ниндзя:—?Не ругайся на него, Сазу…—?Сайдзо,?— хмуро поправил тебя мечник, на что ты не особо виновато пожала плечами, а Бэнмару весело рассмеялся над твоим искажением; ты совсем недавно вступила в десятку, поэтому ещё не успела привыкнуть к чужим именам.—?В общем, мне даже понравилось проходить через его ловушки. Хорошая тренировка. Так что,?— ты обратилась к мальчику, похлопав его по макушке,?— как-там-тебя-зовут-чан, продолжай в том же духе. А я взамен обещаю обязательно запомнить твоё имя.—?Здорово! —?торжественно хлопнул в ладоши Бэнмару, едва ли не ослепив тебя на радостях своим внутренним радужным излучением. —?Сестрёнка такая хорошая! Зови меня Бэн-чан!?Хорошая…?,?— ты с аппетитом смаковала, как барбариску, комплимент, чувствуя большую сытость. И поймала себя на мысли, что тебе понравилось проходить не сами препятствия, а получать за это искреннюю похвалу от ребёнка. Изначально ты побаивалась начинать диалог с Бэном, потому что не умела ладить с детьми, но, как оказалось, ему хватило и того, что ты одобряешь его хитроумные проделки. Ты почувствовала небывалое и первое в своей жизни облегчение от того, что тебе даже не стоит прикладывать усилия для завоевания чьей-то симпатии?— мальчик полюбил тебя уже за твои способности и тайную застенчивость, которую он любит вызывать у тебя своими красноречивыми дифирамбами. Можно сказать, заручился новым рыцарем в твоём лице, который оберегает его от придирок Сайдзо, лишь бы только мальчик продолжал подкармливать его теплом своих восторгов.