Серсея (1/1)

Глядя на то, как огромная, с большими парусами, галера отплывает от Королевской Гавани, Серсея никак не могла выкинуть из головы, что отдает свою дочь Мартеллам только из прихоти Тириона-отцеубийцы. Она все еще помнит, как дурно пахло в Септе, пока отпевали ее отца, она все еще помнит шепот, стоящий стеной у нее за спиной, она все еще помнит страх, что ужом забрался в ее душу много лет назад. Сейчас этот уж превратился в огромного питона, который сдавливал все ее органы внутри. За спиной Серсеи стоял ее брат, он улыбался и махал Мирцелле на прощание.?Наивный дурак??— раздраженно подумала Ланнистерша, разглядывая ореол светлых волос дочери, освещаемый падающим за горизонт солнцем.Она была прекрасна. А еще юна и наивна. Могла ли Серсея так просто отпускать свою дочь в лапы змеям, надеясь на их благосклонность к ребенку? А была ли она благосклонна к Брану Старку, когда попросила брата скинуть мальчика с башни? Женщина поджала губы и раздраженно выдохнула, стараясь сдержать не нужные сейчас слезы.—?Вы отправили письмо Дорану, как я и просила, Квиберн? —?тихо спросила Серсея, когда ее брат ближе подошел к воде, чтобы что-то крикнуть Мирцелле.Бывший мейстер встрепенулся, он оглянулся на Серсею и торопливо заговорил:—?Как Вы и просили, Ваше Величество,?— советник подошел ближе к королеве. Его голубые глаза были поддернуты дымкой наступающей старости, однако все еще были цепкими и ясными. Кажется, когда-то Дориан Мартелл говорил, что внешность человека бывает обманчивой.Квиберн напоминал доброго дедушку, но в жестокости не уступал сиру Клигану. С которым, бывший мейстер, сейчас как раз и работал.—?Я и не думала, что шлюха Рейегара может быть жива, Ваши птички вовремя нам пропели про нее,?— с горькой усмешкой хмыкнула Серсея, с упорством разглядывая яркие блики на воде цвета аквамарина. В горле запершило и Ланнистерша вновь, с сожалением, вспомнила о Рейегаре.Ах, Рейегар! Он мог бы быть ее мужем и тогда он бы точно никогда не взглянул в сторону волчицы или бастарда! Был ли мужчина, прекраснее принца-дракона? Детство Серсее всегда вспоминается ярким и живым всполохом, разноцветным хвостом летучей рыбы или радугой на чистом небе. Теплые и нежные воспоминания захватили девочку в теле женщины, и львица ласково улыбнулась им. Рейегар был ее несбыточной мечтой в те годы, великим драконом, который бы обратил внимание на нее и только на нее, Рейегар был чудесной попыткой забыть о тирании отца и смерти матери. Серсея с самого своего детства думала, что все ее желания обязательно исполнятся! Иначе и быть не может. Принц-дракон был первым, кто разбил ее детство об землю.Подняв глаза на затылок Джейме, Серсея тихо хмыкнула. Даже сейчас ее брат напоминал мальчишку, а не мужчину, коим был Рейегар Таргариен.—?Рейенерис Блэкфайр весьма живучая особа. Если верить записям мейстера Пицеля, то она смогла выжить в огне, что разгорелся у Трезубца,?— почтительно отозвался Квиберн, не отводя блеклых глаз от воды. Серсея взглянула на него, она никогда не понимала, на чьей стороне бывший мейстер находится.—?Хотите сказать, что она не боится огня? —?холодно бросила Ланнистерша, вновь взглянув на черную точку, разделяющую горизонт. Там находилась ее дочь, которая уплывала из залива Черноводной, несясь по ветру прямо к Дорнийскому Морю. Серсея представила, как ее дочь увидит Камнепляс, Широкую Арку и, может быть, сможет разглядеть Штормовой Предел. Родовой замок ее отца. Заливистый смех Мирцеллы пронесется по всему Узкому Морю, и каждый житель под водой и над ней будет знать, что на этой галере везут саму Деву. Губы львицы вновь тронула улыбка, но на этот раз это была улыбка матери, что безумно тоскует по своему ребенку. Отвернувшись от берега, чтобы окончательно не расплакаться, королева опустила взгляд на свои сцепленные руки, замечая новые морщины, появившиеся на них.—?Хочу сказать, что Рейенерис от крови дракона,?— наконец ответил бывший мейстер и лицо его сделалось до того задумчивым, что, на секунду, превратилось в каменную маску. —?Возможно, ее кровь мне пригодится.Женщина подняла на старика взгляд и ровным, тихим голосом произнесла:—?Вы ее получите.В Тронном Зале темнело еще до того, как садилось солнце. Зажигали камины, гнезда и свечи, и Зал наполнялся теплым светом, который превращал любую поверхность в начищенное и сияющее золото. Томмен, ее сын, тихо стоял около трона, нерешительно разглядывая почерневшие?— от огня или древности?— мечи.—?Ты можешь сесть, мой король,?— Серсея, до этого незаметно стоящая за спиной мальчика, наконец, заговорила, пугая сына.Ребенок резко обернулся к матери, тяжело дыша. Нахмурившись, Томмен что-то тихо пробормотал, утирая с полных щек слезы, а после вновь повторил свои слова, понимая, что Серсея его не услышала:—?Мирцелле точно надо было уплывать? —?плаксиво спросил мальчик, и сердце львицы затопило желание прижать сына к себе, мягко коснуться его волос и успокоить. Но Томмен стал королем, а Ланнистерша потеряла возможность быть его матерью.Лишь подойдя ближе к ребенку, женщина мягко улыбнулась и так же мягко произнесла, стараясь вкладывать в свой голос как можно больше любви:—?Да, Мирцелле точно надо было уплыть.Томмен вновь замолчал и опять посмотрел на отцовский трон, стараясь унять слезы. Удивительно, каким отважным и сильным вырос такой слабый ребенок, внезапно подумала Серсея, молча разглядывая стан сына. В свете танцующих свечей волосы Томмена отливали чугунным золотом, а большие щеки были скрыты тенями, взгляд мальчика был задумчивый и злой, как если бы у него отобрали любимую игрушку. Из зеленых его глаза потемнели и, на краткий миг, Серсея увидела в сыне покойного мужа. Того самого Роберта Баратеона, молодого и крепкого юношу с разбитым сердцем. Он мог часами смотреть на трон, так и не решаясь сесть на него. Все говорят о ярости Роберта, как о чем-то, что горело и было ярким, как солнце. Но Серсея знала лучше, чем кто-либо еще. Истинная ярость Баратеона была молчаливой.Ланнистерша, не выдержав под натиском свалившихся на нее воспоминаний, решилась задать сыну вопрос, но Томмен опередил ее:—?Мне нравится ставить королевские печати,?— тихо произнес мальчик, иногда вздрагивая в судорожных всхлипах прошедшей истерики. Серсея мягко улыбнулась. Какой же он еще ребенок, подумала она, но следующая фраза изменила ее мнение. —?Но сегодня утром я поставил печать, которая мне не понравилась.Женщина нахмурилась, она знала, о чем говорил сын. Свет свечей, внезапно, показался ей приглушенным, а в жарком платье стало невыносимо холодно, ладони начали стремительно потеть, а в ушах застучала кровь, от чего Серсея не услышала тихого скрипа двери в Малую Трапезную.—?Я не хочу убивать Рейенерис Блэкфайр, кем бы она ни была, мама,?— Томмен поднял на Серсею удивительно серьезные, зеленые глаза. —?Это точно было так нужно?Львица ощутила, как в ее горле жутко пересохло, руки затряслись, и ей сейчас же захотелось выпить вина. Серсея не боялась врать людям, но врать собственным детям она не могла так же спокойно, как и всем остальным. Это было выше ее сил.—?Да, мой король,?— тихо произнесла Серсея и ее зеленые глаза блеснули в свете свечей. Подойдя ближе к мальчику, женщина запустила пальцы в его жидкие, светлые волосы, ласково вглядываясь в невинное лицо сына. —?Она последняя из Таргариенов, хоть и бастард,?— личико мальчика удивленно вытянулось, и женщина наклонилась, ласково беря лицо сына в объятия ладоней. —?Править должен только ты, мой король,?— она поцеловал его в лоб,?— мой сын,?— львица прижалась лбом ко лбу мальчика. —?Моя плоть и кровь.Томмен вновь заплакал, обнимая мать и прижимаясь к ее животу лбом. Серсея расслабленно выдохнула, прижимая сына к себе и думая о том, что ее мертвый отец был прав. Быть хорошим королем означало быть плохим родителем. И она, уставшая и сломленная, не заметила, как тихо закрылась дверь в Малую Трапезную, и по мраморному полу зашуршало платье леди Хайгардена.В эту же ночь, в Солнечное Копье, был немедленно послан ворон с коротким, но ясным предупреждением для леди Блэкфайр.?Вас хотят убить. Ваша роза Хайгардена?