Горячее молоко (1/1)

– Не горячо? Ладони теплеют, плотно прижавшись к большой кружке, откуда валит пар. На керамике вручную нарисовано нечто зелёное и нелепое, будто ребёнок баловался красками, но выглядит как-то очень уютно. У Рейгена в руках – точно такая же, но прозрачная и без рисунка, и вообще из общего у них – только название и наличие ручки, хотя Шигео и этого достаточно, чтобы видеть хоть что-то, что объединяет их застывшие в сумраке фигуры. – Нет, – чуть помедлив, соскальзывает с языка. – Спасибо, шишо. Нёба касается тёплое молоко, и первый глоток прокатывается внутрь, разливая за рёбрами волну тепла. Чужие длинные руки согрели бы куда эффективнее, но ему нравится – не в его правилах жаловаться. В маленькой кухне практически нет света – только тусклая лампочка под вытяжкой и блики в глазах мужчины. Хочется верить, что мир сокращается до шёпота: – Вкусно? Рейген улыбается. Мягко, словно он сам – подогретое в микроволновке молоко, а Шигео – кусочек масла, который мерно плавится, подверженный повышенной температуре. Хочется зажмуриться от интенсивности того тепла, что излучает мужчина, а ещё – приблизиться, сесть рядом, отпить из чужой кружки (так ведь вкуснее) и заключить в объятия. – Очень, – тихо, касаясь губами кромки посуды, выдыхает Шигео. По молоку расходится рябь. По душе мальчишки – точно такая же, только сильная, трепетная. смущённая. Рейген глухо смеётся. У него над верхней губой остаётся пенка. – Шишо... Шигео не договаривает: кружки оказываются осторожно поставленными на стол, лица – гораздо ближе, чем планировалось. И почему-то ни единой салфетки в доме не находится – все попрятались. А на языке оседает вкус сладкого, топлёного молока – он гасит даже оттенок вечерних сигарет. И губы оказываются мягкими. тёплыми. вкусными. Шигео, возможно, обзаведётся дурной привычкой – всегда пить из не-своей кружки.