ШимаТеру: цветы, смена пола (1/1)

Она сидит в баре, когда за ней приходят. Позади раздаётся навязчивая музыка прямиком из восьмидесятых и колеблется знакомое золотистое свечение, сравнимое разве что с солнечным светом. Шимазаки прячет улыбку в бокале, когда драгоценный фантом начинает движение в её сторону, скользя меж стульев, в чётко заданном направлении. Огибая людские спины, не соприкасаясь с телами чужаков и незнакомцев, сияние ползёт по полу, дребезжа и перекрывая своей силой свечение тусклых несчастных ламп под потолком, тянется к поставленным на барный стул ногам силуэта, погружённого в полумрак помещения. Шимазаки мысленно смеётся: надо же, какая прямолинейная, даже не захотела притворяться, что пришла сюда просто так. Поразительно, как ей удаётся оставаться незамеченной: для Шимазаки она буквально – всё, на что вообще стоит обращать внимание, но подвыпившие посетители едва ли разделяют её мнение. Оно и к лучшему – никто не хотел бы разбираться с последствиями резни, которой обернулся бы вечер, догадайся какой-нибудь идиот шлёпнуть вошедшую девушку по скотской тупости. Да, хорошо, что её никто не замечает. Удары новеньких кроссовок о дощатый пол молодая женщина улавливает ещё на полпути. Аромат – за пять шагов до финиша. Золото грозится её поглотить. Тощая рука опускается на барную стойку и со звоном тонких металлических браслетов на запястье, ударяющихся о стекло, вцепляется в мирно стоящий бокал. Злится ли она? Вероятнее всего. С Шимазаки трудно оставаться спокойным, даже если просто стоишь рядом, а когда приблизишься... Молодая женщина улыбается одними уголками губ: удивительно, что девчонка вообще каждый раз возвращается. Стоит ли оно того? О, ей хотелось бы знать. Шимазаки, повернув голову в сторону всё так же хранившей мрачное молчание девушки, растекается в сладкой притворной улыбке. Точнее, она хотела бы верить, что сделала это, – о, если бы она только чувствовала свои искусанные губы, в трещинках на которых ещё проступают остатки плохо стёртой помады. Обида вперемешку с нарастающим чувством вины, вставшие камнем поперёк горла, не позволяют играть без погрешностей. Теру наблюдательна. Теру не купится. – Потанцуешь со мной? Шимазаки распахивает глаза, сканируя льющуюся ласковыми волнами ауру, пытается считать подвох в движениях девушки или хотя бы намёк на двойной подтекст. Но не находит ничего, абсолютно ничего, кроме ощущения тёплого взгляда пленительных глаз на собственной коже, отдающей ненавязчивым покалыванием. – Что? – ещё не придя в себя, глупо вопрошает женщина и слышит, как бренчит лёд в бокале – девчонка опрокидывает разбавленный виски, который сама Шимазаки бесцельно гоняла по барной стойке минут двадцать, не решаясь выпить. А всё потому, что кое-кто не любит запах алкоголя и сигарет. И сейчас этот кое-кто допивает за неё коктейль, чтобы женщина не вздумала возвращаться к бару. Ну надо же. По жидкому золоту расходится рябь. – Не хочешь потанцевать со мной, малыш? – мурлычет Теру заедающую строчку из бесконечно долгой песни и приближает своё лицо к лицу Шимазаки, раскрытой и всё ещё слегка сбитой с толку. Едва уловимое мерцание у правого виска, и спустя мгновение Шимазаки не без удивления понимает, что девушка вплетает ей в волосы душистый цветок. Пахнет розами. Как банально. И обезоруживающе романтично. Шимазаки почти чувствует улыбку на девичьих губах. – Я хочу станцевать с тобой, милая, – короткий поцелуй в щёку. – И вернуть к себе домой до полуночи. Шимазаки усмехается. – Боишься, что сбегу? Слова ей выдыхают в самые губы. – Нет, экономлю наше время. Шимазаки сдаётся в плен искрящемуся от счастья золоту. Нет ничего лучше, чем танцевать с любимым человеком.