Глава 25 (1/1)

?Когда я начну, наполню суровой реальностью сон.Когда я начну, умоется кровью ваш Вавилон.И каждая тварь от солнечной правды будет стонатьОт боли и выть, когда я начнуКонкретно мочить?.агата кристи?— ?порвали мечту?.Горничная Виктора Анастасия Макаровна помогла Юри с готовкой, хотя тот и просил ее пойти отдохнуть. Женщина ушла лишь после того, как Юри положил одну порцию ?кацудона? в глубокую тарелку, еще немного присыпал специями и уселся за стол дожидаться Виктора. Тот все не шел. Голоса мужчин доносились из-за закрытой двери гостиной, и когда Юри надоело ждать, он притормозил в холле, прислушался, понял, что там идет теплая дружеская беседа?— был слышен смех?— решил не мешать. Сам не понял, а отчего-то поплелся в подвал. Вернее, на нижний этаж. Подвалом эту красоту грешно называть. Слишком хороший ремонт, слишком светлые тона и слишком стильный декор.Кацуки нажал на выключатель, что был по правую руку от него, и босыми ногами пошлепал вниз по ступенькам.Яркое освещение мгновенно рассеило тьму. Однако место, куда потянуло Юри, все еще было поглощено мраком и, приблизившись к светлой двери, Кацуки, особо не надеясь на положительный результат, взялся за ручку. Удивленно вскинув брови, парень открыл не запертую дверь и вошел в абсолютно темное помещение. Черное помещение. Именно так все и выглядело?— непроглядная темнота, почти осязаемая. Но полоса света, разорвавшего это черное покрывало, отдельными фрагментами осветила белые слегка затертые простыни, что были наброшены на мольберты. Юри стоял на пороге и не мог двинуться с места. Это была та самая галерея, о которой упоминал Никифоров. Кацуки решил, что не станет трусить, и поэтому он вошел в комнату с чувством уверенности, что хочет увидеть каждую картину. Он свернул направо?— глаза привыкли к полумраку, да и дверь осталась настежь открытой?— и сорвал простыню с первого мольберта. Глаза из темноты?— желтоватые с прожилками. Следующая картина?— снова глаза. Дальше?— глаза. Глаза, глаза, глаза. Простыня за простыней. Картина за картиной…Юри вспотел от напряжения. Он тяжело дышал, стоя перед последним мольбертом. Было так страшно, но и предсказуемо. Конечно, там тоже глаза, без сомнений. Подняв руку, парень медленно стянул простыню. Верно. Кацуки оглянулся, видя как в этом неясном освещении на него смотрят десятки пар глаз. Все разные, жуткие, проникновенные. Это какая-то болезнь? Боль Виктора? Что это значит?На этот раз Кацуки даже не испугался, когда в полосе света выросла тень, расползлась по полу и застыла на фоне одной из картин?— той, что была в самом центре. Юри не оглянулся, он и так стоял к двери в пол-оборота, и услышал:—?Один мой приятель психотерапевт как-то сказал мне, во избежание срывов, следует наполнить своей ненавистью какой-либо предмет. Или же воплощать эту самую ненависть в творчестве. Я стал писать картины. Пою так себе, танцую только классические танцы, те, что требовались для каких-то особенных вечеров. —?Голос Виктора звучал спокойно, почти скучающе. —?Поэтому меня увлекло изобразительное искусство. Эти глаза… —?мужчина осекся, словно не знал, как выразиться правильнее, тогда отозвался Юри.—?Что ?эти глаза?? —?выпалил он таким тоном, будто смертельно нуждался в пояснении, надеясь на то, что это даст ему подсказку, позволит понять Никифорова до конца, раскроет его личность. Юри с силой сжал кулаки, когда услышал холодное:—?Глаза убитых. Те люди воплотились в моем воображении вот в это. Я хотел сбросить с себя груз вины. Знаешь, Юри, в жизни все довольно жестоко. Если однажды ты увидел смерть, это чувство останется с тобой навсегда. Тебя будут преследовать глаза погибших до конца твоих дней. Поэтому я иногда часами не выбирался из зала, исполосовывал кистью полотна, изображал этих людей. Картины?— что-то вроде моего темного секрета. Мало кто об этом знает.Кацуки, казалось, врос в пол. Почему сейчас стало так страшно? Почему холод пополз вдоль позвоночника? Почему Юри видится в этом откровении прощание? Тени словно зашевелились на стенах. Шепот в голове стал выедать мозг. Юри сжал руками виски, крепко зажмурился. И сорвался. Он развернулся к Никифорову и закричал так, что слюна брызнула изо рта, а на лбу и шее проступили вены, кровь прилила к голове.—?Возненавижу! Понял? Я тебя возненавижу! Не смей меня оставлять! Я тебя возненавижу!И он рванул на Виктора с видом пациента психлечебницы, размахивая кулаками. Никифоров не успел?— или не хотел?— увернуться. Удар пришелся по скуле. Довольно мощно вышло, у того аж голову в сторону откинуло. Мужчина пошатнулся и привалился спиной к стене, наклонился вперед и потрогал место удара?— горело.Кацуки не смог остановиться. Он ударил Виктора в живот. Благо тот успел сгруппироваться и напрячь пресс. Так вышло менее болезненно. Волна раздражения прошлась по нервным окончаниям Никифорова, и следующий удар?— хук справа?— он отразил. Защищаясь, Виктор слегка отталкивал Юри от себя. Но тот спятил окончательно. В какой-то момент Виктор не выдержал, будучи прижатым к стене поразительно сильным Кацуки, и встряхнул его. Послышался треск ткани?— это майка Юри пошла по швам. Тогда японец, взревев белугой, вонзил пальцы в плечо мужчины, тот зло рассмеялся и предплечьем сильно толкнул японца в грудь. Утер испарину со лба и шагнул на Кацуки, немедленно вдавив его в стену. Поставил ноги между его ног, чтобы не получить по своему ?самолюбию?, и зафиксировал голову парня, сжав его подбородок. Юри все еще извивался, мотал головой, но пришлось сдаться, иначе было бы куда больнее.Они стояли так и пялились друг на друга с одинаковыми выражениями лиц. Ошеломленные произошедшим. Постепенно темные глаза Юри посветлели, и он поглядел на Виктора осознанно. Будто только что проснулся.—?Ты чего от меня хотел, Юри? —?проговорил Никифоров беззлобно. —?Я знаю эту сраную жизнь и этот вонючий мир. Только ты в нем белым пятном. Понимаешь? Останься таким же.Кацуки закивал, на все давая согласие, но когда Виктор убрал руку с его подбородка, ответил надломленным голосом, вцепившись в его рубашку руками:—?Тогда давай уедем. Ну что тебе стоит бросить Россию? Тебя здесь ничего не держит. Давай же, Витя.—??Бросить Россию?, ай, Юри, как грубо звучит,?— съязвил Никифоров, вздохнул и погладил японца кончиками пальцев по щеке, задумчиво разглядывая его. —?То есть ты готов от всего отказаться и рвануть со мной на край света?—?Да хватит уже тешить свое самолюбие. Сам знаешь ответ.—?Знаю, ты прав… —?Виктор снова на секунду задумался, и в его взгляде вспыхнуло какое-то особенное выражение. —?А давай так. Если все пройдет гладко, как я и планировал, тут же звоню тебе и говорю ехать в аэропорт. Полетим на отдых. Что скажешь?Кацуки изумленно моргнул. Пора, конечно, привыкнуть к неординарному поведению Никифорова, но не настолько же. Такие дела планируют.—?Как это? —?буркнул Юри. —?Прямо вот так сразу?—?Прямо вот так сразу.—?В аэропорт?—?В аэропорт.Юри замолчал. Виктор наблюдал за ним с легкой улыбкой, и когда решил было подколоть Кацуки из-за его неуверенности, тот вдруг пожал плечами, сказал: ?А давай?, и совершенно неожиданно впился в губы Никифорова. Мужчина хохотнул, но с готовностью навалился на японца.Руководствуясь в этот момент только эмоциями, оба как-то не особо задумались о том, что наверху полон дом гостей. Виктор ногой пнул приоткрытую справа дверь в спортзал, прошел спиной вперед, не прерывая поцелуя, и толкнул Кацуки к кушетке со штангой. Тот уперся в нее руками, позволяя мужчине стянуть с себя штаны с бельем, и пискнул, когда на пол упала до этого разорванная майка:—?Я из душа…—?Да плевать… —?был горячий ответ позади.Предполагая, что Никифоров готовился к подобному времяпрепровождению, Кацуки все равно удивленно поднял брови, когда ему под нос, на кушетку, упал презерватив.—?Стой так,?— скомандовал Виктор и пошел в сторону душевой.Юри проследил за ним взглядом, раз в тысячный восхищаясь фигурой своего мужчины. Тот был уже без рубашки, а когда возвращался, Кацуки увидел, что и брюки расстегнуты. Эта модель штанов была без ремня, чем очень нравилась Юри.Японец так и стоял со спущенными штанами и упирался руками в кушетку. Виктор сохранял какое-то слегка диковатое выражение лица. Он поставил на пол бутылку мыла с дозатором, зашуршал одеждой. Затем его теплые пальцы пробежались по бедрам Кацуки, спустились ниже?— по коленным сгибам?— и Виктор попросил:—?Переступи.Юри повиновался, и мужчина освободил его от штанов и боксеров. Здесь было прохладнее, чем наверху, и мурашки пробежались по коже Юри. Он поежился. Однако возбуждению прохлада не помешала. Напротив, дышалось легко и свободно.Виктор оттягивал момент. Кацуки немного вздрагивал от того, как влажные губы мужчины пробегались по бедрам. Затем он несколько раз нажал на дозатор, все так же целуя Кацуки, местами прикусывая кожу, и японец машинально сжал ягодицы, почувствовал прохладную влажность. Большой палец надавил на вход. У Юри подогнулись ноги, но он устоял на месте. Виктор встал на колени, второй рукой провел по животу Юри, двинулся дальше и ущипнул его за сосок. Затем за второй. Покусывая ягодицы парня, Виктор тут же зализывал заметные следы от собственных зубов, затем, внезапно введя в Юри два пальца, хлестко его шлепнул. Кацуки сорвался на стон. Виктор повторил. А потом довольно ощутимо сжал сосок Кацуки. У того поплыло перед глазами. Средний палец массировал простату. Юри рычал, подаваясь назад. Когда внутри стало слишком влажно, и смазка, смешиваясь с мылом, потекла по пальцам Виктора, он убрал руку, встал и взял презерватив. Юри сполз вниз и лег на кушетку животом, чувствуя, как дрожат колени.—?Надень, лапочка.Пальцы не повиновались, но японец перевернулся, присел, ощутив, как гудит зад, надорвал пакетик, поднял глаза к лицу Никифорова и онемел от того, как мужчина смотрел на него. Бесстрастно, а в глазах с большими зрачками?— всепоглощающее пламя. Поддаваясь порыву, Юри наклонился, положил руки на ягодицы Вити и вобрал в себя головку. Дважды сглотнув так, что сработал рвотный рефлекс, Кацуки перемазал Виктора слюной, надел презерватив и снова вскинул глаза. Виктор смотрел с выражением безумия. Наклонился и поцеловал парня. Поднял на ноги, сел сам и подтянул Юри к себе спиной. Развел его ноги, медленно опустил на себя и замер внутри. Кацуки приглушенно застонал, облизал пересохшие губы и двинул бедрами. Никифоров обхватил его обеими руками, помогая?— подался навстречу. Юри прижимался спиной к груди Виктора, а тот положил ладонь на плоть парня, слегка сжимая, и Кацуки сам задвигался быстрее. А потом услышал насмешливый томный голос над ухом:—?Юри-и-и, здесь ведь установлено видеонаблюдение, моя ты развратная котлетка…Кацуки обдало жаром. Он стал настолько красным, что Виктор рассмеялся, еще сильнее сдавив парня в объятиях. Но Юри удивил. Мгновенно взяв себя в руки, двинул бедрами, и пробормотал:—?Это как-то… возбуждает. Со мной что-то не так?Никифоров поцеловал Юри в плечо.—?Нет. Все так. Просто ты извращенец. Но мне нравится.Юри мог бы повозмущаться, но не стал, не до того уже было: Витя приподнял его, подсунув руки под ягодицы, и стал притормаживать, входя лишь головкой. Потираясь об чувствительную точку, Виктор чувствовал, как близок Юри к оргазму. Мышцы внутри обволакивали его член, делая еще тверже, и Виктору это безумно нравилось. Юри в конце стал почти прыгать на Вите, руками опираясь об его ноги. Учитывая то, что Кацуки был склонён вперед, Никифорову открывался умопомрачительный вид на процесс. Юри дернулся, задерживая дыхание, а потом откинулся на Виктора, тот, не давая прийти себя, поднял Кацуки, не выходя из него, поставил коленями на кушетку и дал волю своему возбуждению. Входя полностью, до неприличия глубоко, Виктор наслаждался воплями японца, ухватил за талию и, стиснув зубы, задержался внутри. Юри почувствовал, как Витя выдохнул ему в спину, утыкаясь в нее лбом, и его плоть несколько раз дернулась внутри. Облегчение. Вот что теперь чувствовали оба. Стало так хорошо.—?Юри… —?позвал Виктор, но так и не продолжил.Медленно вышел из обмякшего тела Кацуки и осторожно отпустил его. Тот снова осунулся на пол, положил руки на кушетку и уперся в них мокрым лбом. Что-то надломилось в пространстве между ними. Оба это чувствовали. Даже слов не было. Хоть бы шутка какая или простое ?идем в душ?, но нет?— ничего. Виктор пошел один. Юри остался сидеть на полу. Только позу сменил. Теперь смотрел куда-то в пустоту. Потом оделся и поднялся наверх. Уже там отправился в ванную. Помылся, переоделся и взял телефон. Очень хотелось послушать беззаботную болтовню Плисецкого. Он даже не намеревался рассказывать Юре о своих предчувствиях. Не нужно. Сам справится.***Виктор на следующий день максимально избегал Кацуки. За обедом, на котором был только сам Юри и Отабек, японец поинтересовался, где Витя, но Алтын ответил безапелляционно:—?Он занят делами.И все. Больше ни слова. Кацуки чувствовал себя брошенным, но не потому, что был капризным или требовательным. Совсем не так. Юри видел некоторую отстраненность окружающих. Отабек был мрачен, задумчив и немного пугал японца своим странным взглядом. Виктор вообще отсутствовал. Сынгыль, который заезжал с Лео де ла Иглесиа за какими-то бумагами Никифорова, вовсе проигнорировали Юри, высунувшегося в холл.В итоге к семи часам вечера Кацуки почти спятил. Он внезапно поймал себя на том, что сидит в спальне на кровати и раскачивается взад-вперед. Резко остановившись, Юри уставился в стену. Он вдруг вспомнил слова Виктора о том, что тот надеется на его благоразумие, на сдержанность, которой, кажется, давненько у Юри не стало.Бывает такая степень страха за кого-то, что спазмом сводит желудок, будто диафрагма сжимается. Ноги деревенеют, руки не слушаются. Вот и Юри едва не скручивало от ужаса. Он встал, подошел к шкафу, открыл дверцу, взял темные спортивные брюки на утеплителе, толстовку и переоделся. Все движения были механическими, словно он стал роботом, бесчувственной машиной.Спустившись вниз, Юри застал Алтына, когда тот выходил из дома.—?Подожди,?— позвал его японец, и парень оглянулся.Кацуки даже говорить ничего не пришлось, Бек все понял. На мужественном лице заходили желваки. Отабек опустил голову, шумно выдыхая, постоял так, а после, разведя руками, выдал неожиданно дрогнувшим голосом:—?Это конец, понимаешь? —?Юри словно облили ледяной водой. Он сверлил казаха лихорадочно горящим взглядом. —?Он поехал на смерть. Это смерть, Юри.—?Отвези меня к нему,?— мрачно и едва ли не по слогам произнес Кацуки.Алтын провел по лицу ладонями и мгновенно успокоился?— по крайней мере, внешне точно.—?Едем,?— и добавил, выходя из дома,?— пусть лучше мне шею свернет, чем с ним что-то…Отабек не договорил, осознав, что ведет себя непривычно нервно и этим пугает Кацуки. Он не должен так поступать, на Юри и так лица нет. Вон как дрожит, бледный какой, и кольцо все вертит, мнет пальцы. Юри подумал в тот момент, когда садился в машину, что Витя уехал без Алтына намеренно, чтоб никто не заметил и не устроил ему тут сцен. А Юри непременно устроил бы. Повис на нем и поклялся, что себя убьет, если Никифоров не сжалиться и не останется дома. Поэтому теперь Кацуки ехал к нему сам.***Странно встречаться с врагом на крыше. Крыши Санкт-Петербурга?— отдельный вид искусства. Отсюда можно было увидеть святой лик ангела с распятием, что возвышался над Дворцовой площадью. Отсюда был виден самый высокий купол Исаакиевского собора. Яркая иллюминация окутывала город теплой атмосферой. Ветер свистел в темных закоулках и скверах, врывался во дворы-колодцы и взметался вверх.Виктор смотрел на рыжеватую полосу заката, любовался городом, ласкал влюбленным взглядом. Он любил его. Всем сердцем и душой любил Санкт-Петербург. Этот город многое дал Вите. Они вместе прошли путь рука об руку. Никогда Никифоров даже не порывался уехать отсюда. Это было бы предательством, а Витя всегда оставался верным.Позади хлопнула дверь. Полы горчичного пальто Виктора разлетелись в разные стороны, подчиняясь порыву холодного ветра. Никифоров обернулся. Чуланонт пришел один. Он остановился, глядя на Виктора, затем двинулся ему навстречу. Мужчина тоже отошел от края крыши. Оба встали в центре этой некогда бывшей террасы летнего кафе. Их разделяло расстояние в два шага. Виктор в правой руке держал оружие. Пхичит был чист. На первый взгляд точно, но проверять Виктор не планировал.—?Шестизарядный,?— прокомментировал Никифоров, протягивая Чуланонту револьвер. —?Тщательно проверь.—?Каковы распоряжения насчет тела? —?разбирая оружие, спросил таец. —?Передать Юри?—?Да. Твои пожелания? —?спокойно, даже равнодушно сказал Виктор, внимательно наблюдая за пальцами Пхичита.—?Мои? —?переспросил парень, защелкнул барабан с единственным патроном, и протянул револьвер обратно Виктору. —?Как хочешь. Можешь позвонить моему отцу. Визитка в кармане моей куртке.Никифоров кивнул. Замолчали. Чуланонт вздохнул, достал сигареты и прикурил одну. Виктор шагнул к нему, перехватил пальцами фильтр и, прожигающе глядя в темные глаза тайца, затянулся тоже. Выдохнул в сторону и сказал:—?Начнем.Чуланонт невольно сглотнул и скосил глаза мимо Виктора. Тот хмыкнул, отворачиваясь от него, и произнес:—?Крыша… Хорошее место для убийства и самоубийства, не находишь? —?Обернулся, прокручивая барабан.Пхичит молча курил, прищуренно смотрел на Виктора и откровенно нервничал. Вот только не из страха. Он хотел выйти сухим из воды.—?Эта игра называется ?Русская Рулетка?. Теоретически по три выстрела на каждого. По сути, может быть только один. —?Бездонные глаза Никифорова казались абсолютно холодными, безразличными, и Чуланонт не выдержал, нервно выпалив:—?Что, совсем не страшно?—?Совсем… —?задумчиво ответил Виктор,?— не страшно. —?И вдруг прижал дуло Кольта к виску. Привел в действие спусковой механизм и замер.Пхичит даже о сигарете забыл. Просто поднес руку ко рту и затаил дыхание. Его глаза так сверкали, а Виктор в этот момент смотрел на него и думал, медленно растягивая губы в улыбке, насколько этот человек грязный, неблагородный и гадкий. Ведь даже в такой честной игре он решил воспользоваться помощью. Нанести удар со спины?— именно так.Щелчок показался тайцу до того громким, что он подпрыгнул. Никифоров остался стоять на месте абсолютно невредимым. Он опустил руку, выпуская изо рта клуб пара. Подошел к Чуланонту и протянул револьвер ему.—?Давай же, ты всегда был смелым. Разве нет?Снова этот быстрый взгляд куда-то мимо Виктора. Дверь позади тайца хлопнула?— это был сквозняк. Однако Пхичит оглянулся. Затем докурил, затоптал сигарету, выхватил пистолет и приставил к своему виску. Виктор отошел на три шага назад. Он чуял приближавшуюся развязку. Чуланонт на секунду изменился в лице, будто тень скользнула по нему. Виктор понял?— смерть. Он видел такое прежде. Особое чувство и особое выражение лица человека, который вот-вот умрет. Как писал Лермонтов в одном своем известном произведении, это что-то вроде маски смерти.Палец Чуланонта напряженно лежал на курке. Парень не мигал. Никифоров отвлекся на секунду, потому что как-то страшно и странно над их головами пронеслась черная птица. Раздался выстрел. Правое плечо обожгло. Никифоров ошарашенно отскочил, спиной натыкаясь на преграду. Чуланонт расхохотался, и пока Виктор, сбросив пальто и закатав вверх рукав свитера, проверял, не глубокое ли ранение?— по сути, царапина?— этот безумец кинулся на него. Два удара рукоятью револьвера едва не проломили Никифорову череп. Тот, заливаясь кровью, рухнул на колени. В ушах звенело, ресницы неприятно слиплись из-за теплой жидкости, и Витя, упираясь обеими руками в холодный пол этой террасы, пытался проморгаться. Но тут же задохнулся, когда Чуланонт принялся беспорядочно наносить удары ногами. Один за другим. Так, чтобы мужчина не мог глотнуть воздуха, чтобы только лежал, прикрывая голову, и терпел. Дикий смех Пхичита разносился по округе, смешиваясь с ветром. Он схватил Виктора за волосы, оттянул его голову, поставил на колени и ткнул в грудь мужчины пальцем, изображая выстрел, а потом, злобно скалясь, он оперся об колено и проговорил:—?Ну, и где же твои друзья, Никифоров? Кто тебе сейчас поможет? Никто, правда? —?Дернул за волосы сильнее, натягивая корни. —?Я с таким удовольствием завершу эту историю. А потом буду трахать твоего японца, буду держать его в подвале, пока он не подчиниться. Я хочу, чтобы ты сдох с этой мыслью, ублюдок. Подыхай и думай о том, как я натягиваю твоего сладкого Кацуки на свой член,?— снова таец разразился смехом.Виктор сонно моргал, глядя на него, с трудом удерживаясь в сознании. Ничего не болело, потому что пришло онемение. Губы слиплись, голова была тяжелой, как чугун, руки плетями повисли вдоль тела. Никифоров не хотел сопротивляться. Однако, думая о словах Пхичита, он вспомнил о том, что у японца теперь есть Отабек, Плисецкий, Лео, Сынгыль. Они защитят его. Непременно защитят.—?Ну… —?хрипло вырвалось у Виктора,?— чего ждем? Давай…—?А давай.Таец поднял руку, видимо, это был сигнал, и уже опустил бы ее, но дверь, которая снова хлопнула, отвлекла Пхичита, и он так и остался стоять с поднятой вверх рукой. Две темные тени нарисовались на фоне выхода на крышу. Казах первым шагнул вперед, жестом руки приказывая Кацуки не двигаться с места. Никифоров, до того пребывая в полной прострации, сейчас внезапно напрягся. Чуланонт отпустил его, но как только мужчина, покачиваясь, попытался встать, таец со всего маху ударил того ногой в грудь. Виктору показалось, что его ребра просто сплющило. Отключившись, он рухнул на бок.У Юри ноги подкосились при виде всего этого. Он выхватил взглядом кольт, что валялся в стороне, посмотрел на тайца. Но когда тот двинулся на Виктора, из-под толстовки вынимая пистолет, японец с криком рванул к нему. Внезапно как-то все покачнулось. Прозвучали два оглушающих выстрела. Совершенно непонятно было, кто их произвел. Боли Юри не почувствовал, потому сделал вывод, что сам не пострадал. Но смотреть на Никифорова сил не было. Чтобы только не кричать, Кацуки сразу одну руку прижал ко рту и прикусил внутреннюю сторону ладони, а второй пошарил сбоку, медленно при этом оседая на корточки. Чуланонта не было. Он словно в воздухе растворился. Ни черта не понимая, Юри убедил себя, что вокруг него полный порядок, и, мол, нечего тут паниковать. Виктор лежал на боку, только немного лицом вниз. Стояла такая тишина, что у японца отключались мозги. Он крепко зажмурился, потом с силой выдохнул, и заскользил взглядом вокруг себя. На краю крыши что-то происходило. Алтын почему-то лежал именно там, с краю, он держался за кирпичный выступ, словно кто-то тянул его вниз. Кожаная куртка, та самая, подаренная японцем, натянулась. Казах дышал как загнанная лошадь. Тяжело, с хрипами и кашлем. Медленно, но все же до Юри дошло, в чем дело.—?Бек… —?просипел он и оглянулся на Никифорова.Тот ни на что не реагировал. Трогать его Кацуки боялся. Он с трудом встал и на ватных ногах доплелся до Алтына. Казах неловко выкручивался, пытаясь освободиться от чего-то. И глаза Кацуки расширились от ужаса. Огромное темное пятно расползалось по животу Бека, и парень прижимал одну руку к ране, но кровь мощно хлестала сквозь пальцы. А за шиворот казаха держался Пхичит, который повис на краю. Юри смотрел на него в полном осознании того, что хочет сделать. Он отошел за кольтом. Вернулся. Проверил барабан. Пустой. Взял оружие за ствол и опустился на колени, замахиваясь. Таец, услышав движение, вскинул глаза и тут же заверещал:—?Юри! Юри…кхм… Юри… спаси меня! Юри! Вытащи! Прошу! Юри! Умоляю!Алтын смотрел на Кацуки. Тот вдруг опустил револьвер. Вновь с непроницаемым лицом уставился на казаха, вынул телефон и набрал известный номер. После этого снял куртку, неумело скрутил, придавил к ране Отабека и позвонил Юрке. Парень ответил мгновенно.—?Юр,?— позвал Кацуки. —?Отабека ранили. Приезжай. Витя не приходит в себя…Плисецкий, кажется, рухнув на пол (точно что-то громыхнуло), только и смог спросить:—?Где?А потом, когда Юри назвал адрес, все остановилось. Вот правда, бывает такое, когда время встает на месте. Именно для тебя встает. Плывут облака, ветер треплет волосы, ты дышишь, твое сердце бьется, а в твоей голове мертвая тишина. И сам ты мертв. Юри был как будто мертвым. Он спиной чувствовал безжизненность тела Виктора. Даже проверять не нужно было. Отабек терял кровь. Он уже не открывал глаза, но Кацуки держал его, чтобы того не утащил за собой Пхичит. Один раз все же оглянулся в пол-оборота?— вдруг Витя жив, сидит там… Нет. То же светлое пятно. Неподвижное…Ужас сковал все органы Юри. Он сжался, чувствуя боль в грудной клетке, взял кольт и, не особо задумываясь, рукоятью ударил Чуланонта по руке. Тот был слабаком. Сразу закричал. Ему мешал вскарабкаться вверх торчащий из стены кусок острой арматуры. То ли здесь был балкон, то ли ограждение какое-то. Но таких железяк торчало немало. Кацуки, почти кровавыми глазами уставившись на тайца, наклонился, рискуя жизнью, но не думая об этом вообще, схватил его за волосы и, стиснув зубы, рванул того на себя. Отвратительный шмякнувший звук разрываемой плоти и хруст костей пронзили слух Юри. Он зажмурился, не понимая, что орет от ужаса, и еще много раз насадил голову тайца на арматуру. Казах лежал без сознания. Рука Пхичита ослабла и сползла. Кацуки отпрянул вовремя, мог полететь вниз. Глухой удар упавшего с высоты тела донесся откуда-то снизу. Юри спрятал лицо в своих перемазанных кровью руках и взревел, переходя на вой. Внутри все разрывалось от страха и боли. А потом и вовсе стошнило. Прямо под себя. Отодвинуться даже не мог. Все воняло кровью, сплошная кровь. Привкус железа стоял и во рту. Осознав, что на его руках кровь Пхичита, Юри отпрянул от самого себя. Принялся лихорадочно вытирать ладони об штаны, а потом закричал со страху, потому что на его плечо легла рука. Резко оглянувшись, он обхватил ноги парня, решив, что это Виктор, завыл еще громче, но услышал голос Плисецкого. Люди сновали туда-сюда. Сколько прошло времени? Когда все успели приехать?—?А меня стошнило, представляешь? —?обезумев от горя, прокричал Юри, и Юрка, обхватывая его за плечи, громко зарыдал, а после?— то отодвигался, целуя глаза японца, то снова ревел.Так сидели, пока оба не околели на северном ветру Петербурга. Уже ни Вити, ни Отабека не было. Хорошо хоть Плисецкий соображал?— спросил куда тех увезли. А дальше уже было неважно. Юри чувствовал себя так, словно его опустили в стеклянном коробе на самое дно океана. Глухой пульсирующий бой в ушах да бесконечное равнодушие. Все, иссяк. Хватит. Больше не может. Хватит.