У женщин черные руки (2/?) 26.03.20 (1/1)

Если бы Ур платили всякий раз, когда что-то идет не так?— она бы еще в утробе купалась в золоте. Но ей за это не платят, ей вообще редко когда платят?— золотом, а не сталью в спину,?— поэтому она берет силой и хитростью все, что хочет и может взять.В мире нет справедливости, только сила?— она усвоила этот урок очень и очень рано. Он записан на ней застаревшими шрамами?— сначала от бича, палок и соли в ранах, после от ножа, которым ей все лицо пропахала спесивая хозяйская дочка?— и Ур касается их всякий раз, когда слишком расслабляется и размякает.Первое заклинание, которое Ур изучила, когда избавилась от наручей, она назвала огненным поцелуем. Порой она представляет, как тонкие, жгучие языки пламени пляшут на ее ладонях, как она плотно прижимает руки к чужому, благородно-бледному лицу так, чтоб пламени не было иного пути, кроме как неотвратимо, почти нежно пройти через плоть и кости. Она представляет, как будет лопаться и истекать кровью тонкая кожа, как она будет сходить лоскутами, как будет выть и рыдать та благородная никс-сука, и как нестерпимо?— нестерпимо-вкусно?— будет вонять сгоревшим мясом. Ур представляет как розовый мясной сок будет течь по ее рукам, почти обжигая…С недавних пор Ур едва может сдержать голодную слюну, когда размышляет о мести, и думает?— с каждым разом все чаще и все серьезнее,?— что не прочь будет наживо объесть молодой госпоже лишенное кожи лицо.Но желание сжечь чужую холеную кожу пришло к ней куда раньше?— когда ей самой прижигали слишком глубокие, почти прорвавшие щеки насквозь раны… крепко вбив в рот тряпку, чтобы она не орала?— и не испортила зубы.Ур знает?— ей сейчас не добраться до бывших хозяев, но она смакует еще не свершившуюся месть так, как не смакует даже самое сочное и вкусное мясо. А пока она берется почти за любую работу и как может скрывает свою нынешнюю природу. Песнь Неоплаканного Дома не сводит ее с ума, но все же меняет, медленно и неотвратимо. Фир снял часть симптомов, но древняя, злая зараза все еще плещется в крови Ур… и она уже совсем не уверена, что это плохо.Вивьен, ее нынешняя нанимательница, спит так спокойно и крепко, будто всю жизнь жила в безопасности и довольстве, будто не зашла в самое сердце Эшленда в поисках трибуналитских святынь. Вивьен говорит, что действительно верит в Троих, потому что аэдра где-то там, далеко, и, может быть, умерли тысячи лет назад, а живые боги?— вот они. Канонику Ур, которой она была до болезни, смешно и больно это слышать, но просто-Ур ничего не говорит. Ей не платят за разъяснение н’вахам того, чего даже не все данмеры понимают?— и тем более не платят за критику. Хочет молиться тем, кто когда-то выпускал всю кровь и подвешивал за ребра ее дальних предков?— пусть.Но лучше бы она сидела дома где-нибудь в Вейресте, вышивала цветы и читала глупые книги, чем пыталась убиться об Морровинд.Ур сбилась со счета, сколько раз ей приходилось защищать слишком слабую и неуклюжую неумеху. Вивьен красива?— как может быть красива молодая человеческая женщина, и ей не место среди душащего серо-красного пепла и старых и злых камней. Вивьен красива, но эта красота не во вкусе Ур… а ее тонкая кожа, нежное, с жирком, мясо человеческой женщины, теплая кровь, хрустящие на зубах кости, бьющееся в агонии сердце?— во вкусе. Ур гонит от себя эти мысли, потому что слишком давно поклялась не трогать нанимателей и паломников Храма Трех… пока они не нападают на нее первыми.Что-то внутри нее еще кричит от ужаса, когда ее зубы?— острые, очень острые и крепкие?— вонзаются в плоть не-животных, когда ее пальцы разламывают грудную клетку?— слишком легко, будто это переваренный батат, а не твердые кости,?— и когда чужое, часто еще живое, сердце трепещет в окровавленных ладонях…Но она с раннего детства слышит других-себя, и этот страшный, такой человечный вой просто тонет среди сотен прочих. Ур Телас?— не благородная Тануссея и не немощный Ягрум: когда она хочет есть, она ест, пусть и старается есть других корпрусных тварей и смертных со злыми помыслами.Но Вивьен доверяет ей,?— глупая? не чувствует угрозы? —?и Ур не хочется предать это доверие.Иногда Ур думает, что бы было, будь она мужчиной. Сложилась бы ее жизнь иначе?— или даже с членом в штанах она бы оказалась здесь, посреди пустоши, давно забывшая, как спать без кошмаров, с темной, отравленной корпрусом кровью и едва утолимым голодом?Выбрала бы мать такое же злое, неподходящее?— раньше, но теперь почти идеальное?— имя? Забрал бы их из рабства благородный свободный отец, о котором мать никогда не говорила, но о котором Ур узнала сама? Приказали бы ей-ему тоже служить молодой госпоже?— или бы продали тут же, как стало можно отлучать приплод от самки? Было бы ему проще выживать и накапливать силы?— и оказался бы он, так глупо и против воли, на Вварденфелле? Эти мысли не приносят ей покоя, только бередят раны, и Ур отгоняет их так, как только может?— лучше думать о сходящей наживо коже и сварившихся от жара глазах ее дорогих и справедливых господ, чем о том, чего не случилось и не могло случиться с ней.Костер, маленький, надежно скрытый от чужих глаз, в Эшленде не отпугивает хищников и трупоедов, напротив?— приманивает. Во всем Морровинде, от Дешаана до далеких северных островов, нет истинно-безопасного места, но в Эшленде опасностей еще больше. Смерть таится под пеплом, и в небе, и за камнями, и далеко не всегда это то, что можно убить магией и мечом… Ур нравится Эшленд?— особенно та его часть, что огорожена Призрачным Пределом,?— здесь она дома и может почти не сдерживать себя и свою пробудившуюся силу. Ур нравятся и кочевники?— они зовут ее вернувшейся сестрой, кровью от крови и хортатором,?— но при них она заставляет себя-чудовище спать.Скальный наездник падает на них с Вивьен камнем?— внезапно и молча,?— но у Ур хорошая реакция. Вивьен от сна медленная, она напугана внезапным шумом?— Ур слышит как заполошно бьется ее сердце?— и едва может что-то сделать. Она озирается нервно, до побелевших пальцев сжимает в руке кинжал?— хоть чему-то за время в Морровинде научилась,?— но все кончается слишком быстро, она даже руку поднять не успевает. Скальный наездник с пробитой грудью месит в агонии пепел и угли костра, заливает кровью лежанку Ур и не кричит?— хрипит, тихо и страшно.Ур легко сворачивает ему шею, но изо всех сил делает вид, что это потребовало от нее усилий.Вивьен наконец понимает где она и на каком свете находится?— и пытается успокоиться. Она дышит тяжело, рвано, на ее вспотевшие волосы налип пепел, а бешеный ток ее крови действует Ур на нервы, но та не говорит ничего. Бесполезно объяснять разнеженным н’вахам, что в Эшленде или вечно ждешь опасности и чутко на все реагируешь?— или спишь вечным сном под метровым слоем пепла или в чьем-то желудке.—?Моровой. Жаль?— могли бы запечь его. —?Ур раскрывает его покрытое язвами крыло и показывает Вивьен гной и копошащихся личинок мух. Та бледнеет, хотя куда бы еще, и с трудом подавляет тошноту. Ур честно старается не смеяться.Если бы не эта глупая человеческая женщина, оставившая вышивку и книги ради приключений, Ур бы прошлась по чешуйчатой коже и перьям ?огненным поцелуем? и съела бы еще теплое мясо, пока труп не окоченел. Болезни не цепляются за нее, и мор ей не страшен. Но есть свидетель?— и Ур с легким сожалением сжигает добычу дотла.—?Сколько нам еще идти?Голос Вивьен хриплый от сна, тихий и чуть надтреснутый?— кажется, это первая смерть, которую она видит так близко, но Ур не берется судить.—?Припасы кончаются, сэра, но если нам повезет и на огонек заглянет кто-то здоровее… —?Запах паленых перьев и плоти щекочет Ур нос, и она с наслаждением его трет, пока собирается с мыслями?— и по varlais просчитывает путь. — …В любом случае, осталось немного. Разница лишь в том, насколько мы будем голодны.Вивьен не спрашивает больше ничего?— и начинает собирать вещи, пока они не пропитались больной скальничьей кровью.Ур думает, что она не так уж и безнадежна?— но не говорит больше ни слова.