1. Власилий Вейшенгович Кабинин (1/1)

Власилий Вейшенгович курит трубку в приопущенное окно такси и перестреливается взглядом с водителем в зеркале заднего вида. Был бы за рулем кто-то свой, из гэбни, подали б пепельницу и буркнули с переднего сиденья, что курить надо дома, потому что когда вся гэбня пахнет дымом, и не табачным, а поинтереснее, могут быть проблемы с авторитетом. И фалангами. В смысле, еще больше проблем с фалангами.Но времени разъезжать по городу вместе нет — Чифирили унесся за город, решать с дальнобоями, Врат Оладьевич ?ведет переговоры о тяжелой сложившейся ситуации? перед фалангами, как самый устрашающий, а Мангустов решает, кого нужно будет сжечь вместе с какими бумагами, если не получится удачно напустить пыли в глаза. Власилий Вейшенгович поехал на место, где нашли тело, и где фаланги готовятся ебать их младших служащих. Чем раньше он приедет, тем меньше эти стервятники смогут выцарапать из его людей.Тело было дочкой известного в Фыйжевске актера — бесталанного, но очень шумного и скандального хрена. Возможно, его известность была обусловлена тем, что в отличие от большинства артистов в театре кабуки он дожил до почти преклонных лет. Тело передознулось — видимо, унаследовало талант отца к неожиданным способам обретения популярности. Передознулось оно совершенно точно именно той дрянью, что Власилий Вейшенгович с товарищами уже много лет возит из Индокитая и реализует в области со стабильным успехом. Но в Фыйжевске в обороте не должно быть ничего тяжелее содержимого трубки Власилия Вейшенговича..В городе из заботливых рук гэбни можно получить только то, чем фыйжевская интеллигенция могла обдолбаться в псевдоиндокитайских декорациях, имитирующих опиумную курильню, и предаться унылому разврату. Тяжелые опиаты возят за кольцевую автодорогу, где тех, кого добивает наркота, хоронят тихо и не пишут залитых слезами писем в ?Фыйжевский вестник?. Медицинская гэбня ведет строгий учет, и официально их город чист и почти трезв.И все работало, как часы, потому что сердцем города была гэбня — четыре камеры, одно целое. Сердце хранит в себе все страсти и все сопутствующие страстям пороки. Где-то на теле города возник здоровенный и мерзкий гнойник, и сердце теперь бьется в панике. Пора включать голову.Чифирили выяснит, кто начал толкать товар на сторону, и найдет какую-нибудь национальную пихтскую казнь, чтобы остальным было неповадно влезать в хорошую рабочую систему и ее ломать. Врат Оладьевич отпиздится от фаланг, и спорить с его аргументами зассут на чисто физиологическом уровне — волшебный эффект горы мускулов и роста со средний шкаф. Тревожный чемоданчик — на Мангустове.А Власилию Вейшенговичу нужно бросить особенно свинцовый взгляд в зеркало, чтобы водитель поднажал, и придумать, как выйти из этой истории героями для общественности.В щель между стеклом и рамой тянет сырым холодным воздухом. Неприятно, зато отрезвляет — у Власилия Вейшенговича подрагивают пальцы от нервов. Он ненавидит осознавать, что допустил такой вариант проеба, что как они ни старались на четыре головы продумать все возможные проблемы, пиздец все равно настал.Загордился, что такой умный, что все у него получается, и пропустил тот факт, что в сфере торговли веществами толкают дурь люди обычно отбитые и не слишком умеющие просчитывать последствия. И что кому-то перспектива наказания от гэбни может показаться невероятной и далекой настолько, чтобы заниматься самодеятельностью.Но права нервничать у него нет.Дом, в котором обнаружили тело, окружает шуршащая толпа журналистов и охающих зевак — как же так, ни разу такого не случалось, и вот опять. Неплохо, что все произошло в центре: малоквартирная старая застройка, мало людей, толстые стены. Соседи, у которых достаточно своих поводов не отвечать на провокационные вопросы. Завидев Власилия Вейшенговича, изящно выходящего из такси, толпа замолкает — шока от его внешнего вида как раз хватает, чтобы пройти в подъезд, не заморачиваясь на то, чтобы прорваться через толпу.Сколько лет живет в Фыйжевске, а трюк с явлением чудесного видения все еще работает. Любит местная публика высоких и красивых индокитайцев. А когда они носят красное и татуировки у них на половину лица — впадают в экстаз.В доме снуют туда-сюда шустрые фаланги, сгребая в горсть жителей дома по одному и проводя допрос под видом беседы. Младших служащих не видно, и это хорошо — значит, они там, где нашли тело, и ума им явно хватает, чтобы не пускать фаланг на место преступления.Власилий Вейшенгович распускает волосы и по вороватым взглядам из каждого угла понимает, что на место приехали в большинстве своем новички. Это тоже хорошо.Под ноги к нему выкатывается Марий и без лишних слов ведет к нужной квартире. Марий не очень в оперативной работе, он не слушал специальных внутригэбенных курсов на тему, как бы так красивее и чище наебать фаланг, но в состоянии разобраться по обстоятельствам.— Мы не пустили их в комнату, сказали, что до приезда представителя гэбни не имеем права, — Марий шепчет себе под нос, — ни описать, ни сфотографировать они ничего не могли. Сами мы тоже не заходили и заставили отметить это в протоколе. Тело осматривали только медики, но из скорой сообщили только в гэбню — фаланги сами притащились. Бригаду сейчас допрашивают на Революционном проспекте.В квартире нашлись четверо бледных младших служащих и плачущая женщина в грязной шубе. А в той самой комнате — распростертое тело на полу.Лужа рвоты — ну что, так сложно было указать аспирацию в качестве причины смерти? Синяя, тощая — может, была красивая. Еще совсем юная. Чистые, целые вены — значит, не из тех, кто давно колется.Значит, она передознулась не случайно. Кто-то её выбрал. Кто-то дал ей достаточно, чтобы она умерла.Фаланги явно собрались валить гэбню на этом деле, раз увезли медиков к себе в логово, нарушая протокол и не боясь бюрократического ада. Не боясь разборок с Медицинским корпусом.Первым делом Власилий Вейшенгович звонит в гэбню и спокойно просит Панкрата Игнатьевича. Секретарь переключает на Мангустова, и Власилий просит его ехать на Революционный проспект. Да, говорит, дело серьезное, да, нужно присутствие головы гэбни.Это значит — договариваться будешь ты, потому что в этом дерьме никто больше не извернется.Власилий Вейшенгович вешает трубку и задумчиво отстукивает накрашенными ногтями по черному пластику домашнего телефона. Нужно решение — такое же красивое, как несколько лет назад, когда они провезли первую партию опия через границу. Пока он находит ампулу — под кроватью, слегка в пыли, значит, не нашли, — давит её каблуком тела и оставляет там осколки. Остается только сухая стеклянная крошка. Выйти на производителя у них уже не выйдет — Медицинская гэбня знает, что это за вещество, и определить его в организме не выйдет, даже если попадется очень честный и глупый лаборант. А без образца — ищи-свищи. Умерла от любви к искусству.