ЧАСТЬ 10 (1/1)

Конечно, всякий, кто способен критически смотреть на реальную семейную жизнь, может понять, что чисто ?женской? и ?мужской? ролей как таковых в ней не существует. Каждый, как правило, просто делает то, что у него лучше получается, и если это то, чему учили с детства, ибо ?так положено??— ну что тут поделать. Но бывает ведь, что учили одному, а сердце лежит к другому. Дон вот с бóльшим удовольствием, чем Ханна, возился с детьми?— делало ли это его, по логике Дейкина, ?женой?? Они с Позом, как ни странно, сами посмеялись немного на эту тему сразу после того, как съехались. ?Наши, когда узнают, станут спрашивать, учти,?— усмехнулся Поз. —?Что отвечать-то будем? Ты Фред, я Луиза, как всегда?? ?Ну нет, мужем я уже был, хватит,?— заявил тогда Дон. —?Хочется разнообразия?. Дэвид был за разнообразие обеими руками, тогда они и договорились, смеясь, что будут меняться?— и, кроме шуток, в быту это само собой получилось так. Тот раз, когда они впервые по-настоящему поменялись в постели, конечно, запомнился Дональду, но не так сильно, как случай, когда у него впервые появилась такая мысль.Когда пальцы Дэвида впервые скользнули между его ягодиц, Дон ягодицы непроизвольно сжал. Всё тело напряглось, и Дон даже не понял, почему… но Дэвид тут же убрал руку. На его лице сменилось несколько выражений, одним из которых было?— мимолётное, но всё же?— разочарование.—?Прости,?— шепнул он,?— я забылся. Я больше не буду.Дон почувствовал, будто упускает что-то, о чём пожалеет потом. Он доверял опыту Дэвида в постели, но тут всё же решился возразить:—?Дэвид, ты же хотел мне приятное сделать, я знаю. Попробуй ещё.—?Да, конечно, хотел, но… тебе не понравилось,?— Дэвид явно пытался закрыть тему, отвлекая Дона от разговоров мягкими, дразнящими движениями бёдер. Но Дон пока сдаваться не хотел.—?Да я и понять ничего не успел,?— возразил он серьёзно. —?Просто тело так среагировало, само.—?Да знаю я, как это бывает,?— вздохнул Дэвид… и Дон вдруг кое-что вспомнил. Ему стало смешно:—?Ты хочешь сказать, что нашёл у меня комплекс мачо?Дэвид усмехнулся:—?Ну да.—?И, судя по всему, он у меня в заднице,?— Дон уже давился смехом, но Дэвид ответил с комичной серьёзностью:—?Нет, что ты, понятно же: он охраняет вход! —?и всё же не выдержал и тоже начал смеяться.—?Как… как Цербер! —?задыхаясь от смеха, выдавил Дон и скатился с Дэвида, уже начавшего молотить его кулаками.—?Прекрати меня смешить! —?вопил тот. —?Я тут вообще-то потрахаться собирался.—?А говорят, романтика мертва. Но, кроме шуток, я хочу попробовать. Хотя бы… Тебе же понравится, если я тебя там коснусь?—?Ты будто не знаешь,?— Дэвид улыбался, его глаза снова задорно мерцали. Это выражение Дону нравилось куда больше. Что же до предстоящих чувственных открытий…—?Давай сыграем в игру: делай со мной то, что хотел бы, чтобы сделал я. А я буду тебя ?зеркалить?.Дэвид прямо-таки просиял:—?Дон, ты откуда такие идеи вообще берёшь? Это же потрясающе! Но всё же, знаешь… ну, не обязательно тебе самому делать всё, что люблю делать я. Мне хорошо с тобой, правда. Мне нравится то, что есть.Дону, в общем-то, тоже нравилось то, что есть. Но попробовать всё, что доступно, он всё же хотел. Хотя бы для того, чтобы больше не обижать Дэвида взбрыками своего эго, или комплекса мачо, или что у него, гм, там.Дэвид признался позже, что так постепенно приучать кого-то ему прежде не доводилось. Но получилось у него превосходно: Дону понравился весь процесс. Он не преминул подцепить у Дэвида ещё несколько полезных трюков, чтобы использовать на нём самом, и ни разу не пожалел, что в конце концов оказался по другую сторону. Теперь он куда лучше представлял ощущения Дэвида в любой из позиций?— и секс с ним стал возбуждать ещё сильнее, хотя он не думал, что такое вообще возможно.Дон был давно покорён тем, каким разным может быть Дэвид в сексе. Ласковый, доверчивый, податливый Поз, подставлявшийся под ласки, позволявший делать с собой всё, что Дональду хотелось, вызывал в нём приливы нежности и неодолимого влечения подарить ему всё наслаждение мира. Игривый, соблазнительный Поз, хитрец и выдумщик, всегда умудрялся удивить, застать врасплох, подогреть интерес, раздразнить, довести до точки кипения?— порой даже не прикасаясь. Но ещё он, оказывается, умел быть таким уверенным и властным, что у Дона от одного звука его голоса, от одного его взгляда или движения брови слабели колени и исчезали связные мысли. И при этом Дэвид всегда оставался таким же предельно деликатным, никогда не давил. Предлагал, пробовал?— но не требовал.Лишь однажды Дональд позволил себе смалодушничать и вздохнуть про себя: эх, вот если бы оказаться с Позом вдвоём на благоустроенном необитаемом острове, вдали от обязанностей и проблем, да не вылазить бы из постели… Но Дэвиду он в этом желании признаться не рискнул. Пора было ему проявить силу духа. Пора было встретиться с реальностью лицом к лицу.***На предложение развестись Ханна, разумеется, реагирует резко. Ей, похоже, до сих пор не хочется верить в то, что намерения Дона настолько серьёзны. Всё-таки измена?— это одно… А развод… это что-то уже окончательное, фатальное. С одной стороны, она, конечно же, сама выгнала Дона, узнав обо всём. Но дать согласие на развод?— это всё равно, что расписаться в своей неспособности спасти брак, и ей плевать, что спасать уже фактически нечего. Всё равно, что признать, что всё кончено, отпустить ситуацию. А она не хотела этого делать даже тогда, когда испытывала к Дону в основном жалость и некоторую брезгливость. Теперь же, после всех отчаянных попыток его соблазнить (которые ей казались успешными!) и его внезапного, как снег на голову, признания, её чувства к нему гораздо интенсивнее и сложнее: весь спектр от отвращения до обожания, зачастую одновременно.Дон не удивлён тем, что первый её ответ на его предложение?— твёрдое ?нет?. То есть как, твёрдое. Отчаянное, полное ужаса ?нет? в сопровождении истерики: ?Как ты можешь такое говорить! Ты же знаешь, что я совершенно одна, и никого больше у меня нет! Ты обязан мне помогать, а ты только и мечтаешь, оказывается, умыть руки и исчезнуть с горизонта?! Я не позволю тебе это сделать, и не надейся!? И тут же, в ответ на напоминание о том, что он помогать не отказывается, тем более что в документах она сможет прописать любые нужные ей условия, она взвивается: ?И пропишу! Разумеется! Ты как думал! И за моральный ущерб с тебя взыщу, и за развращение детей твоими россказнями о якобы ?любви?! Не думай, что сможешь общаться с ними, не будучи моим мужем! Не на ту напал!?Дон понимает, что говорить об этом дальше бессмысленно. ?Завтра тебе позвонит мой адвокат?,?— сообщает он и кладёт трубку. Ханна тут же набирает снова, но он сбрасывает её звонки. Начало положено. И очевидно, что конец ещё очень не близко. Он вздыхает, блокирует её номер и с минуту сидит за столом, закрыв лицо руками. Лёгкие руки Дэвида осторожно касаются его плеч, потом сжимают крепче, приободряя, поддерживая. Дон, не открывая глаз, наклоняет голову назад, позволяя ему обнимать себя, перебирать пальцами волосы, целовать макушку, висок. Дэвид ничего не говорит и не спрашивает. Он просто здесь. Он рядом. Этого достаточно.***Адвокат на делах о разводе собаку съел, и не одну. Он советует Дону всегда отправлять Ханну к нему и не пытаться самому договориться с ней. ?Поверьте, так нервы целее будут не только у вас, но и у неё?,?— убедительно, но как-то заученно повторяет он. Ханна же ни с какими адвокатами говорить не желает, хотя Дон предлагает ей тоже нанять посредника для переговоров. Она не хочет ни переговоров, ни советов, она хочет мужа назад и названивает самому Дону с требованием отказаться от развода. И Дон далеко не всегда может заставить себя послушаться дейкинова приятеля. Он всё же выслушивает Ханну и пытается её переубедить, надеясь, что такое, более человеческое, не обезличивающее отношение на неё рано или поздно подействует… Но пока что она только становится всё изобретательней. Ссылается на Матфея, упрекая, что Дон толкает и её на путь греха*. Припоминает даже Первое послание Коринфянам в надежде его пристыдить, но он едва ли не лучше неё помнит ?исчерпывающий? список всех, кто не наследует Царство Божие**. Дейкин когда-то любил подкалывать его по поводу этого списка и круга друзей Дона, включая себя. От подколок тех Дон обычно со смехом отмахивался, но иногда, под настроение, мог и дискуссию завести о роли и месте подобных древних слов в современном мире. К дискуссиям часто подключался и Познер, с его фирменным научным азартом, странным образом не исключающим вовлечённости. В ответ Ханне Дон озвучивает только самые нейтральные из приводившихся тогда доводов, но она всё равно злится из-за отсутствия у него должного раскаянья и стыда. Нервы всё это и правда расшатывает. И если бы только это!***Дону всё-таки приходится выложить родителям всю оставшуюся информацию в один присест. Он просит их включить громкую связь, чтобы им не пришлось потом пересказывать друг другу его слова. Они… шокированы, конечно. И фактом измены, и тем, что это Дэвид. Они всё же надеялись, что ссора детей как-то мирно разрешится, всё как-то уладится. Но, узнав о такой причине ссоры… просто умолкают, не зная, что и сказать. Дон заранее запретил себе извиняться или оправдываться, так что тоже молчит, слушая неясные шорохи их движений. Первым подаёт голос отец, говорит, как Дон и предполагал, что всё это очень неожиданно и неприятно. Но вопросов об ориентации?— и о вере?— к которым Дон морально готовился, так и не задаёт. Добавляет только, что они с мамой перезвонят ему позже. Сдержанно благодарит: спасибо, мол, что сказал. ?Нам действительно стоило это узнать?. И прощается.Он старается не думать о том, почему так и не услышал голоса матери после своего признания. Скорее всего, она беззвучно плакала, и мысль об этом разбивает Дональду сердце, в который уже раз. Что она подумала о нём? Это тревожит его. Нет, он не стал бы менять свою жизнь или своё мнение в угоду родителям?— да они и не потребовали бы такого! —?но всё-таки, всё-таки было бы немного легче, если бы они… хотя бы поняли его. Хотя бы постарались понять. Однако, всё, что мог, он им уже сказал. Теперь остаётся лишь ждать. И молиться, наверное.***Чем старше становился Дон, чем крепче он стоял на ногах, тем реже он обращался к Богу с какими-то материальными просьбами, а потом и вовсе перестал. Странно было бы просить Его о том, что Дон и сам был в состоянии заработать?— или создать. Но он по-прежнему просил порою о вещах нематериальных: о душевной стойкости, о силе, об удаче?— для себя и для родных и близких людей. Он не раз замечал, что ему самому это здорово помогает: становится проще делать то, что должен, принимать правильные решения, когда его мозги не загружены тем, что они чисто физически не в состоянии обработать. Когда он признаёт, что влиять на ситуацию может очень ограниченно, и не взваливает на себя непомерный груз ответственности за всё.В общем-то это чаще всего даже не просьбы, исполнения которых Дон от Всевышнего ждёт. Это напоминания самому себе о том, что, хотя для него эти вещи важны, они не в его власти. Они в руках Господа, и Дон мало что может гарантировать в этих областях жизни. Только уповать на промысел Божий, положиться на Него, довериться судьбе. Здоровье и безопасность дорогих ему людей, относительно мирное небо над головой?— это то, что он не может обеспечить полностью сам, да и не должен, в общем-то. И чрезмерно беспокоиться об этом?— значит лишать себя сил, которые можно было потратить куда более конструктивно: что-то вовремя сделать, на что-то обратить внимание, яснее увидеть перспективу.Когда Дэвид Познер считал его просто другом, не зная, как много он значит для Дона на самом деле, Дон часто молился о том, чтобы, если возможно, его друг обрёл счастье в любви. Он видел, что Дэвид ищет его, довольно активно, но не очень-то успешно. Порой Познер даже вздыхал, то ли в шутку, то ли всерьёз, что от получения знаний он испытывает куда больше радости и удовлетворения, чем от своих амурных похождений. Дон досадовал на себя из-за того облегчения, которое вызывали в нём эти слова, но ничего с ним поделать не мог. Хотя, конечно же, сочувствовал Дэвиду, искренне переживал за него. Тоска, разочарование, ощущение предательства, то и дело посещавшие Познера, острой болью отзывались в сердце Дона. Новые увлечения, каждая новая?— пусть краткая?— эйфория влюблённости заставляли улыбаться, дарили надежду… хотя, конечно же, тоже серьёзно мучили. И всё же, как бы ни было трудно, Дон почему-то ни разу не попросил для себя избавления от этой любви. Он жалел лишь о том, что, как ему казалось, он сам не был способен сделать ничего, чтобы Дэвид стал хоть немного счастливее, потому и просил Бога об этом. Просил дать Познеру сил преодолеть новый эпизод депрессии. Просил направить ему навстречу достойного человека, которого Дэвид мог бы полюбить, и который был бы способен любить Дэвида так сильно, как он того заслуживает. Это оставалось очень важным для Дона даже после знакомства с Ханной, но когда он начал задумываться о свадьбе, то понял, что стоит уже пересмотреть свои приоритеты. Он заставил себя перестать упоминать имя Дэвида ежедневно. Он ведь всё равно желал благополучия всем своим друзьям?— вот в этот круг он и вернул Поза мысленно, и это очень помогло тогда, именно это оказалось нужным.Сейчас же, и в церкви, и дома по вечерам, Дон снова старается выделить в навалившейся на него тяжести испытаний самое важное?— и не то, чего хочется лично ему, а лишь то, что могло бы помочь его близким людям. Он совсем не просит о том, чтобы родители непременно простили его, он просит лишь послать им здоровья и сил, ведь по большому счёту это гораздо важнее. Не просит о каких-то конкретных действиях Ханны, просит лишь дать ей спокойствия и ощущения поддержки, а ещё просит вразумить их обоих?— и себя, и её?— удержать от непоправимых ошибок. Просит защитить от урона сердцá и души детей, помочь им пережить этот тяжёлый период.И за Дэвида снова просит: об удаче на новом месте работы, о том, чтобы несправедливое невезение не помешало ему произвести хорошее впечатление, чтобы среди коллег поскорее нашлись друзья и единомышленники… Дональд видит, что Дэвид волнуется об этом, но, разумеется, помочь ему он мало чем может. Состояние Дэвида вообще тревожит Дона в последнее время. Они обсудили возможные последствия обращения к адвокату, сознательно решились на этот шаг, и оба знали, что будет тяжело, но Дону кажется, что Позу это даётся труднее. Дэвид списывает свою хандру на погоду и просит не обращать внимания, но улыбки его становятся всё более вымученными, голос?— вялым, плечи?— сутулыми. Возможно, это и впрямь естественные для Поза сезонные изменения, но Дон их прежде не видел, только начав жить бок о бок стал замечать и закрывать на них глаза не собирается. Правда, он надеется, что в этом он хоть немного сумеет Позу помочь. По крайней мере, он хочет попытаться.***Как ни чудесна и ни удивительна жизнь рядом с Доном, но постепенно погода, стресс и усталость берут своё: начинается зимняя депрессия. Дэвид и раньше с трудом переносил сокращение светового дня и холод, но тут, в Лондоне, к этому добавляется ещё и постоянная сырость, и заметно большее количество пасмурных дней… и ему начинает казаться, что он никогда не согреется.В новом коллективе нужно быть гораздо более осторожным и внимательным, чем в том, где у тебя уже есть друзья. И он прекрасно понимает, что всегда, неминуемо, находятся в любом месте люди, которым ты не нравишься просто так, даже безо всяких серьёзных поводов. И всё-таки то, что среди педагогов Беллерби обнаружились уже двое, относящихся к нему по разным причинам с неприязнью, довольно сильно удручает его. Плюс ко всему, преподаватель, на место которого его взяли, был, оказывается, весельчак и любимчик всех школьников, так что Дэвида приняли слегка в штыки и в первые же дни окрестили ?занудой?. Понадобилось действительно много терпения и сарказма, ни в коем случае не направленного лично на кого-то из учеников, чтобы перебороть это их мнение?— и это сильно вымотало его, сильнее, чем он ожидал.Не помогают и вести о здоровье его старенькой матери. Она чувствует себя всё хуже, но навестить её нельзя: она категорически не желает ни видеть сына, ни даже слышать о нём, ?пока он не одумается и не станет нормальным мужчиной?. До сих пор она не может простить признания, к которому сама его, в общем-то, вынудила вскоре после смерти отца: слишком настойчиво требовала скорее найти невесту, вот Дэвид и не выдержал… Да что теперь вспоминать. За ней ухаживает её сестра, старшая, как ни удивительно. Дэвиду остаётся лишь созваниваться с тёткой и отправлять ей всё необходимое, что сможет достать. Она общается с Дэвидом довольно приветливо, но то, что мать не сдаётся, до сих пор отзывается болью.И от присутствия любимого человека рядом парадоксально становится только хуже. ?Это депрессия, Познер, в ней от всего хуже становится, тебе ли не знать. И это пройдёт?,?— пытается он успокоить себя. Но всё равно не может избавиться от ощущения, что проваливает единственный выпавший ему шанс: настоящие отношения, в кои-то веки, настоящая любовь?— а он уже почти ничего не чувствует. Да ещё и своим унынием тревожит и огорчает того, кого больше всего на свете хотел только радовать… Того, кто заслуживает больше радости и поддержки, чем Дэвид, по-видимому, способен дать. ?Заслуживает кого-то получше тебя?,?— вьётся назойливая мысль. Он ещё не поверил ей, он ещё помнит, что это искажение восприятия. Но со временем этот голосок в голове кажется всё убедительнее.Свою усталость, свои тревоги и страхи дома он старается преуменьшать как только может. Не хватало ещё ему действительно сделаться обузой Дону, которому и без него сейчас отчаянно тяжело. Ханна, по-видимому, ведёт себя так, будто совсем не понимает, чего хочет. Из обрывков разговоров, которые он слышит иногда, он делает вывод, что намерения её гораздо серьёзнее, чем пересказывает ему Дон, хотя и меняются они слишком уж быстро. (Ну конечно же, Дон тоже пытается смягчить свою сторону неприятностей.) И общаться с детьми она ему опять запретила, прослышав о том, что в общении теперь частенько принимал участие и Дэвид. В издательстве многие узнали, с кем и как Дон сейчас живёт, и кое-какие важные шишки не подают ему теперь руки, официальным поводом называя его непорядочность по отношению к жене. И если во всём этом не виноват Дэвид, то кто же, блядь, тогда ещё.Пока было тепло, ему так нравилось смотреть на вечерний Лондон, сидя на подоконнике, читать книги, слушать музыку… А сейчас он подолгу просто сидит на диване, в тёплых домашних брюках, в двух кофтах и шерстяных носках?— и всё равно ёжится от холода. Сидит так и час, и два, без малейшего желания шевелиться, пока Дон не приходит с работы и не приносит ему чашку чая. Дэвид слышит, как Дон запускает стиральную машинку, и краснеет от стыда, потому что только теперь вспоминает, что обещал это сделать сам, ведь он знал, что придёт сегодня раньше. Он понимает, что с этим состоянием надо что-то делать, хотя бы использовать своё привычное средство от хандры… но в таком холоде он об этом даже думать не способен. Он кутается в принесённый Доном плед, поджимает ноги и закрывает глаза. Дон садится рядом, святой человек, и обнимает его за плечи. Дэвид поддаётся желанию уткнуться замерзшим носом ему в плечо. Дон вздыхает?— не раздражённо, а просто печально?— и тихо зовет его:—?Поз…—?М?—?Родной мой, тебе нехорошо?—?Ох, Дон, да не бери ты в голову… Это пройдёт. Это просто зима… —?Дэвид ёжится, прижимаясь к любимому крепче.Дональд грустно усмехается:—?Поз, зима ещё фактически и не началась… Может быть, можно чем-то помочь тебе, чтобы не стало ещё хуже? Ты сегодня ел?—?Не знаю… Что-то не хочется.—?Дэвид, ну ведь так нельзя, ты сам понимаешь. Тебе нужны силы.—?Дон, тебе они тоже нужны, а ты тратишь их опять на меня…—?Может, сделать тебе твою ванну?Дэвид от изумления поднимает голову, чтобы посмотреть на него. Нет, он не шутит. Он посмеивался над привычкой Поза валяться в роскошной пене, как фотомодели в рекламе для женских журналов, и Поз поддерживал такой же лёгкий тон, не желая привлекать внимание любимого к тому, против чего это всё является средством… Но, очевидно, Дональд всё же догадался.—?Ты что-то давно её не принимал, я по этому зрелищу даже соскучился.Дэвид слабо усмехается:—?Там так холодно сейчас, Дон. Мне туда лишний раз и заходить не хочется.—?Я постараюсь нагреть ванную комнату и наберу тебе воду с пеной. Кажется, даже помню, какая была температура, я же трогал воду… ну, то есть, тебя в воде,?— усмехается он. —?Дай мне попробовать сделать это. Если получится?— это же будет прекрасно.Дэвид не понимает, почему на глаза наворачиваются слёзы. Он же всегда знал, что Дон?— потрясающе внимательный и заботливый человек. Но, Господи, если бы так хреново Дэвиду вдруг стало в Шеффилде, где никто не был заинтересован в том, чтобы ему стало легче… ещё неизвестно, чем бы всё это закончилось. Дональд целует его в висок, говорит: ?Сиди тут, я сейчас?,?— и отправляется в ванную. Когда всё готово, Дон чуть не за ручку его туда отводит, помогает раздеться побыстрее и забраться в облако пены… и, подмигнув, оставляет его одного.Видимо, Дэвид всё-таки не успел провалиться слишком уж глубоко, потому что удовольствие от всего происходящего он начинает получать практически без усилий. Он впитывает кожей тепло, закрывает глаза. Температура даже чуть выше, чем он делает сам, но сейчас это?— то, что нужно. Он то садится, то вытягивается, лениво шевелит руками и ногами, наслаждаясь ароматом и прикосновением воды и пены к коже, любуется мерцающими отражениями электрического света в мелких радужных пузырьках, лопающихся с чуть слышным шипением, и в конце концов с облегчением вздыхает. Кажется, он просто чертовски голоден… Что и не удивительно: не ел он со вчерашнего дня. С заинтересованным видом появившись на кухне в свежей одежде, которую тоже приготовил ему заботливый Дон, он видит на лице любимого добрую и чуть лукавую улыбку, которой не видел уже, наверное, пару недель?— и в отсутствии которой, оказывается, всерьёз винил себя. Собственные доводы о том, что Дон вовсе не требует непрестанно его радовать и сам всегда готов помочь, сквозь пелену тоски звучали неубедительно, но поверить им оказывается гораздо проще, когда Дон подтверждает их делом, вот как сейчас. Дэвид улыбается в ответ и советует себе запомнить, что один из хороших способов поднять Дону настроение?— это позволить ему поднять настроение самому Дэвиду.Он вспоминает, как старательно скрывал на собеседовании, что очень рад известию об обязательном для всех учителей Беллерби посещении психотерапевта?— понимал, что, как правило, никто не любит такой обязаловки, и не хотел лишний раз выделяться. Пожалуй, думает он, не стоит тянуть с первым из этих визитов.***Нет, Дэвиду не становится немедленно хорошо после одной тёплой ванны. Дон по-прежнему видит его упадок сил. Но всё-таки немного он расслабляется: когда поддержка Дона так осязаема?— ему явно легче.Тем более радостно видеть, что колёсики у Дэвида в голове начинают активнее вращаться в поиске чего-то, что может вернуть душевные силы и вообще поддержать. Дон чаще застёт его в наушниках, подпевающим любимым мелодиям, потом обнаруживает на крышке пианино тоненький сборник нот к популярным песням?— и без вопросов принимается штудировать те, что обведены карандашом в оглавлении. Дэвид упоминает какого-то нового психотерапевта, который, похоже, помогает, и слава Богу. А однажды Дон возвращается с работы к застланному газетами и слегка засыпанному землёй полу в гостиной и к задумчивому Познеру, сравнивающему объём корней нескольких комнатных растений с объёмом расставленных перед ним горшков. Штанины и подбородок Поза перепачканы землёй, и деловитая озабоченность на его физиономии выглядит настолько лучше, чем давешняя апатия, что Дон начинает мысленно напевать ?Оду к радости? и решает зайти в какой-нибудь цветоводческий магазин и подарить Позу что-нибудь удобное, но необязательное, какую-нибудь рыхлилку для земли или что у них там бывает.До сих пор не было заметно, чтобы Познер скучал по своему саду, но, судя по всему, за несколько лет он всё же к нему привык, и если не привёз с собой ни одного цветка, то только потому, что очень много места в багаже занимали его книги. Сейчас же эти несколько придирчиво выбранных растеньиц действительно оживили их дом, а ритм ухода за ними буквально вернул Познеру почву под ногами.Когда на улице становится ещё холоднее, Дон решает наплевать на экономию и повышает температуру батарей. Не намного, всего на градус-другой, но и это на состоянии Дэвида сказывается заметно. Да и самому, если честно, так комфортнее. Бессмысленные лишения никогда Дону особо благородными не казались. По крайней мере те, бессмысленность которых была ему очевидна.***Дон снова и снова пытается убедить названивающую ему Ханну, что официальный развод будет лучше для всех. Но теперь, когда он опять лишён общения с детьми, у неё в голове засела новая идея. ?Всё понятно,?— говорит она ему,?— я сама тебя расповадила. Слишком много тебе позволяла, вот ты и гулял там в своё удовольствие. А теперь небось задумаешься: так ли уж нужен тебе этот развод? Не пора ли блудному мужу уже вернуться??—?Ты думаешь, что я ещё могу вернуться? —?искренне удивляется Дон. И лучше бы он этого не спрашивал.—?Да я уверена! —?убеждённо восклицает она. —?Это же просто кризис среднего возраста! Перебесишься и вернёшься, никуда не денешься. Не с этим же уёбищем будешь жить.Даже не успев до конца осмыслить эти слова, Дон бросает трубку. Допускать такой тон он не намерен ни при каких обстоятельствах. И, честно говоря, ему очень неприятно видеть Ханну такой. Слышать от неё такие выражения и интонации. А ведь Дэвиду тоже случается услышать обрывки подобных фраз, если он проходит рядом во время их разговоров. Дону он об этом ничего не говорит, только сам на какое-то время немного мрачнее становится. Ханну они между собой никогда не обсуждают.***В этой череде удручающих и вселяющих надежду событий приходит наконец известие о том, что ?Ваш рассказ, м-р Скриппс, будет напечатан в январском номере нашего журнала; спасибо за присланные работы; пишите ещё, надеемся на дальнейшее сотрудничество?. Рассказ был написан почти год назад, как раз где-то в январе, и Дон постарался тогда излить в нём всю горечь возвращения к опостылевшей рутине отношений с Ханной после яркого, как праздничный фейерверк, переживания встречи с Дэвидом?— хотя темой рассказа взял вовсе не любовь и даже не семейную жизнь. Что ж, если редакторы выбрали эту работу именно для этого номера, значит ему, наверное, действительно удался достаточно выразительный и не банальный рассказ о чувствах, для многих связанных с послепраздничным ?похмельем?. Гонорар, конечно, просто смешной по сравнению с тем, что платят за его аналитические статьи, но это не так уж важно: это ведь первый раз. Дэвид настаивает на том, чтобы отметить эту маленькую победу, и они открывают бутылку вина, включают музыку, немного даже танцуют?— и незаметно для себя засыпают в обнимку на потёртом диване под тихие звуки джаза из проигрывателя.А потом, через несколько дней, раздаётся и долгожданный звонок от родителей. Дон, наверное, стал бесчувственнее за эти месяцы?— или просто психически сильнее?— потому что сердце его не выпрыгивает из горла от волнения и страха услышать что-то неприятное. Он волнуется, но вполне терпимо.—?Привет, Дон,?— говорит отец.—?Привет, пап. Рад тебя слышать. Как ваши дела?—?Да нормально, живы-здоровы и на том спасибо. Сам-то как?—?Это… сложно сказать. Ты понимаешь, наверное.—?Я… догадываюсь. Мама звонила Ханне на днях. Судя по всему, дела у вас продвигаются не очень.—?Да уж. Хотя… её можно понять, хотя бы отчасти. Она во многом права. Но не во всём.—?Знаешь, я, как ни странно, согласен. Как же так получилось у вас.—?Не знаю, пап. Я… любил её, сильно любил. И она меня, вроде бы, тоже. Потом… Потом это куда-то ушло.—?У нас ведь были такие периоды с мамой. Ты не помнишь, наверное, ты маленький был. И потом ещё раз, когда ты уже съехал.—?О. Ничего себе. Я не знал.—?Да. Я к тому, что… потом всё опять возвращалось как-то. Я остывал, мама же будто бы расцветала?— и я снова смотрел на неё и не мог понять, почему не ценил её только что…—?Это… здорово, пап. Но боюсь, что… этот этап уже пройден для нас. Мы за точкой невозврата. Я не смогу расстаться с… любимым человеком и жить с ней. А она не сможет простить.Повисает пауза. Потом говорит отец:—?Ты никогда прежде не… говорил ничего такого. О Дэвиде. И вообще.—?Не говорил.—?Ты… боялся нас с мамой?—?Да вы… не такие уж страшные, если честно,?— с нежностью в голосе усмехается Дон. Отец усмехается в ответ, и от сердца немного отлегает. Дон продолжает:?— Главным образом… ничего же не было. Тогда. Не было смысла говорить. А кроме Дэвида я ни к кому не испытывал… такого.—?А сейчас ты с ним… живёшь?—?Да,?— что бы отец ни имел в виду, ответ всё равно был ?да?.—?Видно, и так бывает. Никогда бы не подумал, что… впрочем, не важно. Жаль, что у вас с Ханной так…—?Детей жалко, пап,?— признаётся Дон. —?Ханну мне уже как-то не жаль. Чисто умозрительно только. Она… С ней тяжело иметь дело сейчас.—?Да, мы… так и поняли с мамой. Погоди, она трубочку сейчас возьмет.Дон закрывает глаза, внезапно застланные пеленой непролитых слёз. Старается сглотнуть комок.—?Дон?—?Привет, мам.—?Привет. Я общалась с Ханной немного, она… много странного говорит.Дон вздыхает:—?Догадываюсь.—?Она объясняла мне, почему запрещает тебе видеться с детьми, но… как-то неубедительно. Противоречиво. Я так и не поняла,?— мать вздыхает,?— я ведь не наседала на неё и не спорила с ней, мне хотелось её точку зрения знать, понимаешь… И всё же она как-то сбивчиво говорила. Как будто скрывала что-то.—?Не знаю, мам. Со мной она очень уверенно разговаривает. Может быть, она часть доводов постеснялась тебе озвучить. Те, что нецензурные.—?Хм. Может быть. Но она призналась, что дети просились к вам в гости. Говорит, он им нравится, Дэвид.—?Да, они… общались с ним. Виделись один раз. Пили чай, разговаривали,?— спешит он пояснить, сам не зная зачем, может быть по привычке. —?Ничего такого…—?Наверное, это всё-таки хорошо?— что они знают его,?— задумчиво говорит мать. —?Дэвид ведь неплохой был парнишка всегда. Вы дружили. Вряд ли он стал сильно хуже.—?Он лучше стал, мам. Сильнее. Самодостаточнее.Мать вспоминает с улыбкой в голосе:—?Да, я помню этот его взгляд: ?Похвалите меня, я стараюсь, ну похвалите…?Дон усмехается.—?Было такое, да. Теперь он гораздо спокойнее.—?Интересно, каким учителем он стал.—?Этого я ещё сам не знаю наверняка,?— честно говорит Дон,?— но вот, в гимназию столичную его приняли.—?Как у него дела?Дон совсем такого не ожидал. Да, прошло много дней после их разговора, шок, конечно, прошёл, но мнение о ситуации у его родителей сложилось, похоже, такое, на какое он и надеяться не смел?— совершенно без давления с его стороны.—?Вы что же, мам… не сердитесь? —?не выдерживает он.—?Нет, конечно же, Дон. Что толку сердиться? Ты сам понимаешь, в чём был неправ, я слышала, ты говорил искренне. В остальном… Это жизнь. Она… и не такая бывает. В любом случае… мы в тебя верим, сынок. Ты действительно сделаешь всё, что в твоих силах, чтобы всё разрешилось как можно лучше?— для детей.—?Я стараюсь. Спасибо, мам.—?Ладно… Удачи тебе. И привет… Дэвиду. Давно не видели его.—?Да, с… спасибо ещё раз. Я передам. До свидания, мам?—?До свидания.***Среди подброшенных Дону Познером нот обнаруживается совершенно восхитительная джазовая обработка гимна про ангелов в небесах.*** Дон откровенно кайфует, разбирая такт за тактом сочные аккорды… и краем уха слышит, что Поз мурлычет мелодию себе под нос. Так что как только начинает выходить что-то связное, Дон зовёт его к инструменту и играет вступление, выразительно глядя ему в глаза. Познер смущённо улыбается?— до ушей?— и, нацепив очки, наклоняется над плечом Дона, чтобы заглянуть в ноты. Он вступает вполголоса, будто примеряя чуть заметно изменённую мелодию, но через пару тактов увлекается и поёт уже вовсю. Дон сбивается, исправляется, Дэвид теряет строчку и опаздывает на второй куплет… Но если и существует в мире что-то совершеннее этих моментов?— вряд ли этого так уж много.***В последнее время Дон просыпается рано, порой это время и утром-то сложно назвать. Это немного странно, ведь световой день стремится к минимуму, спать бы и спать?— по крайней мере в субботу, когда ни на работу, ни в церковь не надо спешить. Однако он просыпается и не может снова заснуть.Бессонная ночь обещает усталость на следующий день, но иногда полежать в относительной тишине и темноте даже приятно. Он глядит в потолок, пересечённый тусклыми полосами отсветов ночных огней и фар проезжающих автомобилей, и его посещают идеи и мысли о том самом романе, который он всё-таки не забросил. Дональд прочитал и пересмотрел о ?ревущих двадцатых?, конечно, не всё, что вообще написано, но уже достаточно много, чтобы пласты информации начали складываться в ландшафт воображаемого мира. И вот теперь этот мир начинает понемногу жить своей жизнью в его голове. Долгое время Дон пытался сочинять свой роман, но теперь, кажется, понимает слова Эко о космологичности первых этапов работы над крупным текстом.****Сегодня, однако, бессонница не оборачивается творческим приступом, остаётся удручающей невозможностью заснуть. Смутные тревоги начинают наполнять его мысли, и это ему совсем не нравится… но стоит глазам привыкнуть к темноте, как тревоги разлетаются по углам, уступая место совсем другому чувству.Рядом с Дональдом, сладко посапывая в подушку, крепко спит Дэвид Познер, который ещё только год?— меньше года! —?назад боялся ночью сомкнуть глаза, не веря, что ещё когда-нибудь окажется так близок с самым дорогим для себя человеком. С того дня они прошли немалый путь, и вместе, и каждый по отдельности, и они ещё очень далеки от счастливого финала… но глядя, как Дэвид во сне вздыхает и пододвигается поближе, чувствуя, как он прижимается щекой к плечу Дона и чуть заметно улыбается, Дон снова обретает надежду на то, что может быть когда-нибудь всё будет хорошо.