Шаг 10. Личное пространство (1/1)

Скрежет металла и рёв зверя. Темнота, огонь и синие брызги. Вкус крови и желчи во рту. Дрифт-костюм и крепления — как кандалы, держат на месте, сковывают. Не сдвинуться, даже когда когтистая лапа вскрывает броню кабины. А потом — грудную клетку, сквозь рёбра, с тем же скрежетом металла…Удар отзывается болью в плече и ноге — на грани сна и реальности.Герман приходит в себя на полу; медленно осознаёт, что во сне скатился с кровати. В комнате сумрачно, горят только тусклый ночник и экран электронных часов. Времени — половина восьмого. Утра, вечера? Не понять. Последнее, что отложилось в памяти — кабина ?егеря? в таком же слабом освещении и уплывающее в темноту сознание. Приснилось?.. Нет, своей памяти он доверяет достаточно. Подъём в час ночи, разговор с полковником, лихорадочная подготовка, бой — всё было. Теперь бы отделить реальное от кошмара, провести границу. Лучше бы всё было сном. Сердце дико колотится, встать нет сил, горло перехватывает от иррационального страха.Логика, доктор Готтлиб. Где ваша логика?Он закрывает глаза и пытается выровнять дыхание. Не стоило этого делать, потому что под опущенными веками тут же снова прямо в лицо скалится уродливая пасть, капающая синей дрянью. Пока он приходит в себя от этой чересчур яркой вспышки — не слышит, как приоткрывается дверь и через комнату тихо шуршат шаги.Визитёр садится на пол рядом и, ухватив его за плечи, приподнимает, чтобы опереть спиной на свои колени. Спрашивает:— Кошмары, да?Только после этого Герман узнаёт его.— Вы крайне проницательны, доктор Гейзлер. Ньютон игнорирует прохладные интонации. Успокаивающе сжимает ладонями его плечи.— Сильно ушибся?— Относительно, — при попытке передвинуться нога отзывается резкой болью, и Герман кривится. Но это не ушиб — последствия пилотирования Оливы. Он несколько секунд молчит и решается: — В тумбочке должно быть обезболивающее. Достанешь?Ньютон умудряется не вставая дотянуться до тумбочки у изголовья кровати: таблетки лежат сверху. Там же берёт и стакан с водой, который, как Герман точно уверен, вчера (вчера ли?) вечером там не стоял. — Это док Лори оставил, наверное, — комментирует Ньютон. Подает ему таблетку, а потом подносит к губам стакан; приподнимает, обхватив за плечи, чтобы легче было пить. — Знаешь, в кабине ты отключился, но когда нас доставили на базу, док сказал, что ты уже просто крепко спишь. Так что вколол тебе что-то общеукрепляющее и отправил в комнату. И мне тоже посоветовал ложиться спать.Герман только сейчас осознаёт, что, кто бы ни укладывал его на кровать, ?чужие грязные вещи? с него сняли. Правильно, потому что за проведённое в ?егере? время они ещё и пропитались потом, но в итоге он остался в белье и носках. Не самая подходящая одежда, чтобы принимать гостей. Даже несносного коллегу. Да и сам факт раздевания… мало радует.А Ньютон, вроде как, в пижаме или чём-то похожем. Тот, видимо, замечает мелькнувшее у него на лице выражение, потому что спрашивает:— Что, такая гадость? Вроде эти таблетки нормальные на вкус. Или ты хочешь, чтобы я заткнулся? Так можешь просто сказать. — Было бы неплохо, — но вопреки своим словам Герман почти сразу спрашивает: — Как ты вообще оказался у меня в комнате?— Шум услышал, — Ньютон пожимает плечами. — Пошёл проверить. Я не спал — никак не мог уснуть, думаю, это из-за дрифта, мозг чересчур взбудоражен, даже снотворное не помогло, а совсем убойное я не рискнул принимать. — Шум? Насколько мне известно, здесь неплохая звукоизоляция.— Так у тебя была приоткрыта дверь. Иначе стал бы я входить, не постучавшись?Герман думает, что стал бы, но вслух это не говорит. — У меня бессонница, у тебя кошмары… — Ньютон качает головой. — Интересно, у пилотов что-то такое постоянно? Или только после первого дрифта? Или это мы такие везучие?— Почему бы тебе не задать этот вопрос, собственно, пилотам, если он тебя интересует? Кайдановские, Бэккеты… напиши им или позвони, полагаю, они уделят тебе время. Кстати о времени, — спохватывается Герман, — сейчас утро или вечер?— Утро, ты совсем недолго спал. Лори нас в шестом часу отправил, — Ньютон неожиданно зевает, не успев прикрыть рот рукой. — Вот хочу спать, а заснуть не могу. Что за задница?— Доктор Гейзлер, ваш лексикон…— Спасибо, понял уже, — он бесцеремонно перебивает Германа, как и не один раз до того. Тоже не лучшая привычка — перебивать. Но после этого он больше ничего не говорит, сидит молча, задумавшись, и еле ощутимо гладит его по плечу. Кажется, чисто машинально.Герман удивился бы, что это его не раздражает, если бы чувствовал себя чуть бодрее. Он постепенно начинает задрёмывать; монстры за закрытыми веками пока не мерещатся, но сквозь дремоту всё-таки приходит мысль, что спать на полу — это, по меньшей мере, глупо. Даже если вместо подушки имеются колени напарника. Так недолго и простудиться, учитывая, что полы на базе всегда холодные, и явный недостаток одежды (сам по себе не самый приятный факт, надо заметить).— Полагаю, мне всё-таки стоит перелечь на кровать, — говорит он вслух. В своей способности сделать это самостоятельно сомневается, так что спрашивает: — Поможешь?— Не вопрос.?Поможешь? в итоге превращается практически в перетаскивание, потому что два с небольшим часа отдыха усталости как будто даже прибавили. С учётом того, что Ньютон тоже устал и ещё не отдохнул, он умудряется почти уронить Германа. Хорошо, что только почти, потому что даже один удар об пол — это уже чересчур. А потом укрывает его одеялом и садится на кровать, опять устроив его голову у себя на коленях. Будто так и надо. Опирается спиной о стену и молчит, положив ладонь ему на плечо, так что через некоторое время Герман спрашивает:— Ты так и собираешься тут сидеть?Спросил бы и раньше, если бы не надеялся, что эта странноватая ситуация как-нибудь разрешится сама собой — потому что разбираться сил нет.— Ну да, почему нет? Всё равно уснуть не могу, а у тебя кошмары. Может, тебе спокойнее будет. — Доктор Гейзлер, уверяю вас, в этом нет необходимости.Но более резко он не возражает, потому что когда начал задрёмывать на полу — ему уже не мерещились монстры. Может, действительно потому, что он сейчас не один. А благоразумные монстры к Ньютону не сунутся… — И зачем ты меня так назвал? — недовольно фыркает тот. — Вот вечно одно и то же. Слушай, ты когда-нибудь будешь называть меня Ньютом, как делают все адекватные люди? Ну, исключая начальство.— Нет. Я не считаю нужным сокращать имена.— А в дрифте ведь было, между прочим!— Не было. Тебе показалось — ты тогда был не особо в сознательном состоянии. Если твоё обычное состояние можно считать сознательным…— ?Тогда?? Я не говорил, когда именно. Ага, спалился! — Ньют с довольным видом улыбается, и это достаточно явно читается в интонациях. — Это так важно? — обречённо вздыхает Герман.— Вообще-то важно… Ладно, спи уже, жертва ночных кошмаров.Он бы ещё поспорил, в том числе с последним обращением — но слишком устал. Обезболивающее наконец подействовало, всё сильнее тянет закрыть глаза и не открывать, а ладонь на плече и колени под головой ничуть не мешают. Может быть, даже наоборот.Утром обнаруживается, что Ньютон тоже умудрился заснуть: бессонница всё-таки отступила. И, заснув, сполз по стенке в сторону, так что теперь лежит, кое-как вместившись между коллегой и стеной и уткнувшись лбом ему в бок. А Герман упирается затылком в его бедро; и, пожалуй, Ньют не спихнул его с неширокой армейской кровати только потому, что обхватил рукой поперёк груди.Герман находит такую диспозицию не слишком удобной в том смысле, что у него затекла шея. Чужие колени и так не лучшая замена подушке, а если человек потом ещё и передвинулся… Однако тревожащим симптомом является то, что неудобство с иных точек зрения его не сильно беспокоит. Он, выходит, окончательно смирился с вторжением данного конкретного человека в своё личное пространство?Только этого не хватало.