Шаг 4. Изолинии бездны (1/1)

Ванкувер; Архангельск; Северный Ледовитый океан. Февраль-март 2028Тихоокеанский оборонный корпус снова в строю (а что название не сменили, хотя оборонять предстоит Арктику, непосредственным участникам глубоко плевать). Маршал — теперь действительно маршал — Хэнсен считает, что необходимо как можно скорее локализовать положение Разлома, и с этим нельзя не согласиться. Подводная лодка, которая засекла кайдзю, некоторое время отслеживала его передвижение, прежде чем была атакована и уничтожена, так что можно хоть приблизительно определить направление. Радарные снимки со спутников позволяют по косвенным признакам выделить наиболее подозрительные районы, а также отсечь мелководные участки, где точно ничего нет: на глубинах до двухсот метров электромагнитное излучение Разлома экранируется водой не полностью. От работы со спутниковыми материалами у Германа уже болят глаза. Он примерно представляет, что ищет — но только примерно. Нужно очень высокое разрешение снимков, а приборы у разных стран хоть чуть-чуть, но различаются, так что попробуй ещё разберись, как соотносится информация… Конечно, он не один этим занят. Но, честно говоря, не слишком верит, что кто-то что-то найдёт, потому что из ныне здравствующих специалистов лучше всего знаком со структурой и особенностями Разлома он сам (и это если предполагать, что основные характеристики с прошлого раза не изменились!). А Ньютон, — что показалось бы Герману забавным, не будь вся ситуация столь неизмеримо далека от этого понятия, — пытается вычислить возможный район положения Разлома, анализируя маршрут кайдзю. На взгляд математика, занятие достаточно бесперспективное: можно, отслеживая кайдзю достаточно долгое время, понять, куда он нацелился, учитывая тягу этих тварей к крупным городам, но как понять, откуда он вылез?..Однако Гейзлер выдвигает версию, и, как ни странно, она оказывается близка к реальности, хотя подтверждение дают всё же радарные съёмки. Первое, что отправляется к Разлому, расположенному на куда меньшей глубине, чем первый, — дистанционно управляемая подводная лодка с термоядерным зарядом в потрохах и закреплёнными на обшивке фрагментами костяка архангельского кайдзю (имени ему так и не досталось; безымянный кайдзю и безымянный ?егерь? — в этом есть некоторая гармония…).Разлом не принимает её.?Те, на другой стороне, защитили своё творение?, — с горечью говорит Геркулес Хэнсен. А ещё: ?Надо искать другие пути?.Это значит, с точки зрения научного отдела, исследовать. Здесь они сходятся; но не в методах. Герман предпочитает цифры и радарные снимки, Ньютон… он бы, пожалуй, в Разлом полез, будь это возможно. Но, так как невозможно, хочет полезть как можно ближе и понаставить датчиков и сенсоров. Потому что ?натурные данные?. Его коллега ничего не имеет против натурных данных, но полагает, что для начала нужно теоретическое обоснование.Потом Герку Хэнсену предлагают подводную лодку, и спор ?практика против теории? разрешается сам собой. Правда, Герман так и остаётся в некотором недоумении, как его угораздило согласиться в этом участвовать. Но, в конце концов, должен ведь кто-то адекватно настроить сенсоры, датчики и зонды.Субмарина ?Академик Трешников*? принадлежит российскому Институту Арктики и Антарктики и предназначена для проведения научных исследований в полярных регионах на глубинах до тысячи метров (впритык, но хватит). То есть, оборудование на ней есть. Вот только не совсем то, так что в Ванкувере собирают и отправляют груз со специализированными приборами. Доктор Готтлиб, правда, не успел проследить, что туда запихнул его неугомонный коллега, но судя по тому, что осталось на базе — ничего важного не забыл, скорее добавил что-нибудь ненужное.Стартует экспедиция в Архангельске: погода просто отвратительная, самолёту дважды отказывают в посадке и чуть не отсылают его в Мурманск, но потом пурга всё-таки утихает. Правда, любоваться на русскую зиму у ванкуверских гостей нет ни времени, ни настроения: спецрейс Владивосток-Архангельск с дозаправкой в Якутске оказался весьма специфическим развлечением. И даже явившаяся их встречать Саша Кайдановская ситуацию в лучшую сторону не изменила.Русских учёных на подлодке трое, и все — физики со вторым инженерным образованием. Руководит ими Алёна Васильевна Голицына (ни Герману, ни Ньютону не удаётся произнести это целиком и правильно), гренадёрского роста моложавая дама лет пятидесяти, которая говорит очень громко, а по-английски с резким акцентом, и постоянно перебивает. Герману она напоминает Честити Глэдстоун, которая с ними не отправилась, поскольку дрифт-инженер в этой экспедиции, вроде как, не требуется, — и она начинает раздражать его уже через полчаса работы.Через три часа он приходит к выводу, что, учитывая её выдающиеся познания в электронике, в данной ситуации с её манерами остаётся только смириться. К тому же Ньютону она, похоже, понравилась — вот пусть он с ней и болтает, а Герман пока займётся настройкой зондов.?Академик Трешников? развивает весьма приличную скорость для подлодки своего класса, но всё равно от Архангельска до Разлома более суток ходу. Достаточно, чтобы довести до ума оборудование и утомить друг друга спорами о там, как именно надо это делать…А на месте сама установка датчиков идёт почти шестнадцать часов, так что к концу работ даже Алёна Васильевна изрядно притихает. Герман не обращает внимания, что она желает им с Ньютоном спокойной ночи на русском, от усталости забыв английские слова (времени, кажется, около пяти утра по Архангельску и семи вечера по Ванкуверу). Он что-то отвечает, — по-немецки, этого не замечает тоже, — уходит в каюту и, сняв только пиджак и ботинки, ложится. Уже в полусне слышит, как Ньютон лезет на верхнюю койку.Если просыпаешься от резкого толчка и удара о стену — что-то явно пошло не так. Настолько не так, что когда полусонное непонимание сменяется осознанием того, где находишься, и наступившей тишины, — сразу приходит паника. Герман стискивает кулаки настолько, что коротко подстриженные ногти до боли вдавливаются в ладони, и пытается дышать ровно. В любой экстремальной ситуации паника — худшее, что можно себе позволить. А значит, нельзя. Ньютону снится что-то не слишком приятное, так что сперва удар кажется продолжением кошмара. Но когда он открывает глаза и видит, как темнота сменяется тусклым аварийным освещением (эта красноватая муть просто не может быть чем-то ещё), то почти сразу осознаёт, что никакой это был не кошмар. Вполне себе реальность, и плечо ноет вполне по-настоящему… Хотя такая реальность — как раз тот ещё кошмар.Он не слишком уверенно зовёт:— Герман?Не уверен, что собирается спросить дальше, потому что откуда его коллеге, который наверняка тоже спал, что-то знать? Ответ звучит далеко не сразу, когда он уже собирается переспросить.— Здесь, — спокойно и ровно, без тени эмоций, но чересчур длинная пауза наводит на неприятные мысли. — Что случилось?— Откуда мне знать? — Ньютон садится на койке — из-за её наклона неудобно — а потом спрыгивает на пол. Зря, потому что отбивает пятки, так что следующие пару минут, отвлекшись от ситуации в целом, полушёпотом (ругаться в голос почему-то кажется неуместным) костерит сам себя и, присев на край койки Германа, растирает пострадавшие места.Лучше заниматься любой бесполезной фигнёй, чем признать вслух, что случилось нечто очень нехорошее. Он подсознательно ждёт, что Герман возмутится из-за бесцеремонного вторжения в личное пространство, но тот не обращает внимания, молча встаёт и отходит к двери. Что-то делает, но не с ней самой, а рядом. До Ньютона не сразу, но доходит: пытается вызвать рубку и что-нибудь выяснить.Вначале всё тихо, потом слышится шум, в котором по крайней мере Ньют ничего конкретного разобрать не может. Герман, похоже, может, потому что резко восклицает:— Говорите по-английски!Оставаясь на койке, что-то расслышать не получается. Но к тому моменту, когда Ньютон встаёт и подходит, из динамика уже снова не доносится ни звука. Коллега, не оборачиваясь, коротко объясняет:— Авария. Они выясняют степень повреждений и причины.— И что делать? — Ньют всё так же неосознанно говорит полушёпотом.— Ждать.Действительно, что ещё? Выйти в коридор он не предлагает, потому что не нужно даже особых инженерных знаний, чтобы сообразить: раз подлодка повреждена — там может быть вода. В каюте, по крайней мере, пока безопасно. То, что ждать и ничего не делать он просто не может, до него доходит где-то через полчаса бесцельного лежания на койке.Читать в слабом красноватом свете не получается, разговаривать с коллегой — тоже, потому что тот отделывается односложными ответами или вообще не отвечает. Тогда Ньют снова слезает с койки, на этот раз аккуратно, и открывает ближайший ящик с оборудованием — наугад. Гладкий металл и переплетение проводов под пальцами чем-то успокаивают, хотя толку от того, что он проверит контакты у ненужной здесь дрифт-установки, не будет никакого.После первой и единственной передачи из рубки связь, похоже, накрылась тоже. По крайней мере, больше по ней никто не отзывается. Ньютон, щурясь, склоняется над приборами, потому что света мало (по-хорошему в такой обстановке вообще ничего толкового не сделаешь), и эта возня с техникой позволяет действительно отрешиться от неприглядной реальности. Но ничто не вечно. Когда он третий раз перепроверяет одно и то же, убедить себя, что в этом есть хоть чуть-чуть смысла, уже не получается.Забираться обратно на своё место неохота, так что он сидит на полу, прислонившись спиной к краю койки Германа. А тот лежит, вытянувшись, на спине, неподвижно, будто задремал; как вообще в такой обстановке можно суметь уснуть?!Накатывает апатия. Кажется, что воздух в каюте становится всё более спёртым, и никак не убедить себя, что это не так. Подводная лодка может не всплывать месяцами, у неё есть системы воздухоочистки, но что если авария их повредила?Ничуть не помогает, когда Герман говорит:— На сколько хватит воздуха в помещении??Вот зачем ты спрашиваешь?!? — хочется воскликнуть Ньюту, но он отвечает почти безразлично:— Откуда мне знать?— Ты биолог, ты можешь это знать с больше вероятностью, чем я. Резонно, логично… как и большая часть того, что говорит доктор Готтлиб. Только вот Ньют не хочет знать. Почему Герман так любит точные цифры? От них точно не станет легче.— Если каюта изолирована, да? — уточняет он с оттенком безнадёжности. На самом деле, конечно, здесь есть вентиляция, только не ясно, работает ли она. — Не знаю. Несколько часов. Ну что, ты это хотел услышать?! — через апатию прорывается на секунду иррациональное возмущение, крепко замешанное на страхе. ?Зачем ты заставляешь меня об этом думать??Герман не отвечает. Ньют оглядывается на него: он снова закрыл глаза, лежит, похожий на спящего (только теперь понятно, что на самом деле не спит) или на покойника.Ньютон поднимается и подходит к двери, чтобы попытаться снова вызвать рубку — но без толку. Связи нет.Он возвращается обратно, с бесцельной точностью садится на прежнее место. Сползает ниже, так, что полусидя опирается на край койки плечами, и запрокидывает голову, глядя в потолок. Тишина давит почти невыносимо. Тогда он предлагает:— Пойдём в дрифт?И Герман не спрашивает, ?зачем?. Только ?как??.Дрифт — сперва путаница чужих и своих воспоминаний, разобрать бы, где чьи… потом — взаимопроникновение сознаний. Мысли, эмоции — всё напополам, и даже говорить вслух не обязательно. Другое дело, что пилоты далеко не сразу привыкают к этому ?не обязательно?, если вообще привыкают. Некоторые предпочитают всегда говорить.— У тебя в голове полная каша, — тихо и сухо отмечает Герман. — Кошмар.Ньют вздрагивает от неожиданности: слишком погрузился в собственные (или чужие?) мысли. Через несколько секунд глухо отвечает:— Можешь отключиться.— Не настолько кошмар, — решает Герман после короткой паузы.Ньют с облегчением выдыхает и замолкает на несколько минут. Не пытается разбираться в мыслях, что своих, что чужих. А через некоторое время на первый фон выходит одна мысль — весьма прозаическая и точно его собственная: пол, на котором он сидит уже немалое время, металлический и довольно холодный. Этот пол вообще не предназначен для сидения, в отличие от коек. А сам он, пожалуй, предпочёл бы даже не сесть, а лечь. (Это, наверное, из-за духоты он чувствует себя настолько усталым.) Но провода дрифт-установки недостаточно длинные, чтобы он мог, не обрывая связь, забраться на верхнюю койку. — Подвинься, — просит он. — Я тоже лягу.— Койка узкая.— Поместимся.Обмен репликами выглядел бы неживым и механическим, если бы не дрифт, где за каждым словом отражением тянется стоящая за ним мысль. Койка действительно узкая, да ещё и наклонена градусов на пять-десять, так что на ней трудно будет лежать, не навалившись на товарища. Попытки уместиться на ней были бы неудобными во всех смыслах — в другой ситуации. В другой ситуации Герман определённо назвал бы идею ?неприемлемой?, а Ньютон не стал бы и спрашивать.— Ладно.В общем-то, произносить это вслух необходимости не было.Аккуратно придерживая провода, чтобы не запутаться в них, Герман отворачивается к стенке, придвигается к ней вплотную, так что с краю койки появляется свободное место. А Ньют укладывается туда, прислоняясь спиной к спине коллеги.В дрифте действительно всё иначе — он приносит спокойствие. В стуке сердца, в дыхании человека рядом — раз уж своего не хватает, в одиночку не получается. Кто-нибудь знает, что будет, если уснуть в дрифте?Похоже, он произносит это вслух, потому что Герман приглушённо отвечает:— Скоро узнаешь.А ещё дрифт — зеркальный коридор. Как два зеркала, поставленные напротив, дают бесконечную цепочку отражений, так сознания отражаются друг в друге, повторяя и усиливая эмоции, если их не остановить. Пилоты умеют. Должны уметь.Но учёные, влезшие в то, во что, возможно, влезать не стоило — не пилоты. Ньют сам не знает, от чего проснулся. От жары, от духоты… может быть. Ещё жарче становится от желания. Того самого, которое обычно и называют просто ?желанием?. Физически-непристойного.Сейчас уже не разобрать, кто и почему запустил цепочку отражений. Слишком давно никого не было, а они лежат в обнимку? (Почему-то. Они ведь ложились не так! Так почему он обхватывает Германа правой рукой за пояс? У него ведь нет привычки ?схватить и затискать? то, что оказалось под боком. Кажется. Когда он последний раз спал с кем-то в одной постели? Хотя бы с кошкой?..) Мысли зацикливаются на ?спал с кем-то?, и вовсе не в смысле сна. Почему? Реакция на экстремальную ситуацию и выброс адреналина? Просто что-то приснилось, вот так вот ?вовремя?? Не понять уже, да и не важно.Важно только, что это уже слишком сильно, чтобы отодвинуться, сползти с койки и извиниться. Или сперва извиниться. В любом случае — уже нет.И он знает, что Герман знает, что творится в его мыслях.С этим нужно что-то делать. Дрифт — зеркальный коридор, так что они оба одинаково сходят с ума. Только у его коллеги лучше с самоконтролем. Наверное.А ещё Ньют знает (в чёртовом дрифте слишком много знаешь), что Герман хочет, чтобы он сдвинул ниже прижатую к его солнечному сплетению ладонь, чтобы сжал пальцы, и…Он правда не собирался это делать. Но делает, и Герман дёргается, запрокидывает голову, чуть не заехав ему затылком в нос. И это совершенно не отрезвляет.Бесконечные отражения зеркального коридора продолжают множиться. Ньютон повторяет движение, неловкое, дёрганное, сам прижимается плотнее, потому что собственное возбуждение игнорировать не может.Дрифт размывает границы. Может быть, поэтому многого не требуется. Или кое-кто просто очень давно не трахался, ещё давнее, чем сам Ньют.Это, может быть, было в мешанине воспоминаний. Он точно не станет пытаться найти.И ему нужно… продолжить. Он трётся пахом о бедро Германа, мыслями где-то между ?спросить разрешения? и ?попросить помочь?, хотя на самом деле не хочет ни того, ни другого; надо бы просто отодвинуться и самому себе помочь — рукой. Ничего сложного.Совершенно невыполнимо. Через дрифт мелькает смутная, неоформленная, не его мысль — ответом на ?попросить помочь?, которое он не сумел оставить в рамках своей головы. Даже скорее тень мысли, отголосок идеи, и, кажется, Герман даже не слишком представляет, что имеет в виду — но это оказывается последней каплей. Ньют вздрагивает, на секунду стискивает пальцы на его бедре так, что, наверное, останутся синяки. (Извиняется мысленно.) Расслабляется наконец.Они оба будто приходят в себя от наваждения.Теперь можно снова искать в дрифте покой и душевное равновесие. Ньют с тенью удивления понимает: то, что только что было, этому не мешает. Прошло — и всё.В мокром белье мало приятного. Он тянется обтереть скользкую жидкость ладонью — зачем-то пытается сделать это незаметно, но толку-то? — и Герман подаёт ему извлечённый из кармана платок. После получается немного довольно бестолковой возни, потому что Ньюту надо немного отодвинуться и при этом не свалиться с узкой койки… Да и Герману потом оставить пространство для манёвра, у того ведь та же проблема.Всё-таки успокаиваются оба и укладываются так же, как в самом начале, спина к спине. На пол улетает только платок. Лежат молча, пока Герман не отмечает:— С точки зрения расходования кислорода это было неразумно.Ньют толкает его локтем и фыркает, как сердитый ёж.— Это единственное, что тебя?..Он не договаривает, потому что на самом деле не хочет знать. В дрифте всё равно знаешь слишком много.***То ли мигает аварийное освещение отсека, то ли начинает темнеть в глазах. Постепенно нарастает головная боль, пульсирует в висках — не понять, ослабляет её дрифт или усиливает. Каждый судорожный вдох даётся тяжело и облегчения не приносит. Сколько прошло времени? Вслух уже не спросить, а мысли — слишком путаные и муторные. Да лучше и не знать, сколько…Темнота накатывает внезапной волной, и Герман ещё успевает сообразить, что это Ньютон потерял сознание.Дрифт утягивает на дно._____________________________*У ААНИИ в настоящее время действительно есть судно ?Академик Трешников?, хотя это не субмарина. Но тут ведь альтернативная реальность)