Строфа 11. Пассаж "Свобода" (И без усилий обменять слёзы - на страсть, вздохи – на крылья, равным ветру стать…) (1/2)
Торрен был в полном восторге от поездки. Местности близ границ действительно были красивые, и леса радовали глаз яркой зеленью стройных дубов и берез и обилием цветов на просторных опушках. Через леса протекала река, впадающая в небольшое озеро, которое находилось в двух милях от охотничьего домика и которое Трион обещал показать брату.
— Приехали, — объявил Трион, слезая с коня. Тор с интересом посмотрел на деревянный двухэтажный дом. Прислуга действительно содержала его в идеальной чистоте, так что трудно было поверить, что дом не навещали уже полтора века. Однако всю прислугу Трион отослал, так что братья были совершенно одни во всем лесу.
Тор тут же кинулся осматриваться и обустраиваться. Разумеется, охотничий домик, даже принадлежащий королевской семье, не мог сравниться по пышности и удобствам с дворцом, но был весьма уютным и милым.
— Здорово! – Торрен сбежал по лестнице со второго этажа.— Нравится? – улыбнулся Трион.
— Ага, очень! – Тор подлетел к брату, обнял его за шею и поцеловал в губы. – Я пойду разберу вещи. Давай будем жить в восточной комнате с камином?— Я и хотел ее предложить, — Трион коснулся губами его виска.— Тогда я побежал, — Тор чмокнул его в щеку и бросился наверх.Весь день они возились с вещами и обустраивали домик. Ночи здесь были холодные, поэтому Трион вечером растопил камин в их комнате. Торрен валялся на постеленной на полу шкуре какого-то зверя – густой, темно-серой, похожей на волчью, — и смотрел в огонь. Трион сидел в кресле с книгой, но то и дело отрывался от чтения и с удовольствием поглядывал на брата.
— Здесь хорошо, — вздохнул вдруг Торрен. – Так спокойно и умиротворенно. Никаких придворных интриганов, сплетен, шепотков за спиной, язвительных комментариев одной белобрысой язвы и двусмысленных взглядов…Трион улыбнулся. На это и был расчет.— Я рад, что тебе нравится.
Тор, довольно фыркнув, перевернулся на спину, сладко, как кот, потянулся, жмурясь. Трион замер, наблюдая за братишкой. А Тор, словно нарочно, изящно выгнулся, расстегнул несколько верхних пуговиц на рубашке, бросил на старшего томный взгляд из-под прикрытых век, слегка раздвинул ноги…— Ты меня соблазняешь? – поинтересовался Трион, откладывая книгу.
— Судя по всему, — согласился Торрен, изящно поводя плечами.
Тион вздохнул, встал – и уже через секунду навис над братом, с удовольствием заглядывая в изумленные изумрудные глаза.
— Паршивец… — прошептал он, прикасаясь к его губам. Тор обхватил его за шею, жадно отвечая на поцелуй, тихонько застонал, когда брат присосался губами к его шее и начал сдирать с него рубашку, и еще шире развел ноги, зовя, предлагая, умоляя…Они занимались любовью прямо на полу, на серой шкуре, под уютный треск дров в камине, вплетающийся в тяжелое дыхание и протяжные стоны, в шорох меха и трение кожи о кожу, во влажные звуки поцелуев и ласк. Торрен, как подумал Трион, давно не отдавался так страстно и так самозабвенно, так спокойно и так сладко одновременно.
После они долго лежали на шкуре, прикрывшись одеялом. Сонно посапывающий Тор удобно пристроил голову на груди брата, и тот задумчиво перебирал длинные черные волосы младшего и прижимал их к губам.
«Братья, да…»Трион усмехнулся. Давно он об этом не думал. Сделать любовником собственного младшего брата… Интересно, что бы сказали об этом в свете? Что он просто воспользовался своей властностью и авторитетом старшего брата, своим влиянием на Торрена, соблазнил его, искусил своей опытностью и умелостью, очаровал изощренными ласками и сделал из младшего послушную постельную игрушку для удовлетворения собственной похоти? Вряд ли свет поверит, что мужчина может полюбить мужчину и, более того, брат – влюбиться в родного брата.
А впрочем, плевать.Трион посмотрел на прехорошенькую мордашку Торрена – во сне его младшенький был неописуемо мил, — и подумал, что ради него он сделает все. Даже невозможное.
Торрен наслаждался свободой. Он пил ее, как воду, беря все от каждого мгновения и радуясь каждой секунде, он вдыхал ее полной грудью, он обнимал ее, раскрывал ей свое сердце, делая частью себя, он улыбался и отдавался ей.
Порой он вскакивал ни свет ни заря – только чтобы полюбоваться рассветом, — будил брата и тащил его, сонного, слабо сопротивляющегося, за руку, на балкон, и широко раскрытыми от восхищения изумрудными глазами смотрел на встающее солнце. Трион медленно просыпался и, видя восторг братишки, улыбался, а потом, залюбовавшись его тонкой, гибкой фигуркой, пристроившейся на перилах балкона – Тор был в одних бриджах, — нередко забывался и брал его прямо там, сваливая с перил на пол.
После завтрака они отправлялись на прогулку – и Тор не уставал любоваться красотами лесов, не уставал изучать их и исследовать – каждую тропку, каждую чащу, каждую опушку, — находить птичьи гнезда, звериные норы, лесные ручейки, — он был как ребенок, который, впервые попав в деревню, бегает везде и всюду сует свой любопытный нос, стремясь все найти, понять и изучить. Он лазил по деревьям, забирался в самые густые чащи, спускался в овраги – и Трион со вздохом следовал за ним. Порой они проводили вот так в лесу целый день, подкрепляясь захваченными с собой припасами, и возвращались домой только к вечеру, оба грязные, пыльные, поцарапанные, смертельно уставшие, но довольные. Тор тянул брата мыться – и, как правило, они занимались любовью прямо в ванне, забыв об усталости и боли. Трион сам заворачивал уже засыпающего братишку в полотенце, вытирал, нес в комнату, переодевал, укладывал в кровать, укутывал в одеяло, топил камин и только после этого ложился рядом с братишкой, привлекал его к себе и медленно засыпал, вглядываясь в его лицо и напрочь забывая о погасающих дровах. Бывало, утром он просыпался от холода и, радуясь, что Тор греется в двух одеялах, мчался заново растапливать камин, так что когда братишка продирал глаза, в комнате уже было тепло.
В жаркие дни Торрен тащил брата на озеро и плескался там до изнеможения, смеясь, как ребенок, ныряя на самое дно и делая заплывы до противоположного берега. Устроившийся на бережку Трион с удовольствием наблюдал за плавающим братом, за его плавными, красивыми движениями рук, прямой спиной, на которой оседали брызги, разметавшимися, мокрыми темными волосами… Так что когда Тор, отфыркиваясь, возвращался к брату, тот обычно хватал его в охапку, валил на песок, отшучиваясь тем, что хочет согреть явно замерзшего братишку, и брал прямо на земле. Торрен, даже не думая сопротивляться, покорно распластывался на теплом песке, позволяя брату делать с собой все, что тот пожелает.
Леса, казалось, только и были созданы для того, чтобы однажды стать лоном их счастья – так естественно Триону казалось заниматься с братом любовью прямо на залитых солнечным светом опушках; у раскидистых дубов, прижимаясь к шероховатой, пахнущей мхом и влагой коре; и особенно – прямо в озере, на мелководье, когда контраст между прохладной водой и горячим телом ощущался так четко, а потом начинал стираться, когда Торрен, постанывая, зарывался пальцами во влажный песок, когда капельки воды скользили по всему его телу, делая его еще более привлекательным, хотя такое казалось уже невозможным, когда крики заглушались громким плеском и воздух наполнялся стонами пополам с брызгами.
Но, пожалуй, больше всего Трион любил спокойные вечера в их комнате с жарко натопленным камином, тихие, умиротворенные, полные ласки и нежности, теплые, мягкие, счастливые. Трион, удобно устроившись на подушках, лежа листал какую-нибудь книгу, а Торрен, пригревшись у него под боком, либо дремал, либо игрался с его волосами, а то и, устроившись рядышком, перебирал собранные днем в лесу ягоды или фрукты. Чаще всего это была земляника – Торрен ее обожал, а в здешних лесах ее было в изобилии. Лукаво косясь на Триона, Тор закидывал в рот мелкие алые ягодки, а потом начинал приставать к брату: катал землянички по его коже, прикладывал их к его щекам, подносил ко рту и начинал кормить – из рук, из губ в губы, через поцелуй – и заканчивались эти игры соответственно. Не раз Трион, просыпаясь утром, пугался, видя на простынях красные следы, и успокаивался, понимая, что это просто раздавленные ягоды.
А иногда вечерами Торрен садился за стол и принимался что-то сосредоточенно пи-сать. Трион, заинтересовавшись, подходил, становился сзади, с любопытством заглядывая в листы, но Тор мгновенно ложился на столешницу, закрывая от брата написанное и смущенно косясь на него. Кронпринц улыбался и отходил. В постели он пытался выпытать у братишки, что же такое он пишет, изводил его изощренными ласками, терзал мучительно-тягучим ожиданием, но Тор молчал, как пленный эльф на допросе. Ну ладно, не молчал – стонал в голос, кричал, скулил, но тайну выдавать отказывался.
Позже Торрен все-таки показал ему свои записи – это было что-то вроде дневников, но без указаний имен, мест и прочего – все было довольно абстрактно и сумбурно и напоминало скорее выхваченные из потока сознания мысли, сквозь которые фоном проходили образы природы. Триону понравилось.
— Да ты поэт, малыш. Хотя слог у тебя ужасный, — шутливо заявил он и засмеялся, падая на кровать и перехватывая руки бросившегося его душить братишки.
— Сволочь! Я тут ему… а он… — яростно пропыхтел Тор, но, зацелованный извиняющимся старшим и прижатый к постели его сильным телом, сменил гнев на милость.
Лишь однажды Торрену приснился кошмар – и он проснулся с вскриком, разбудив Триона, сел на постели, тяжело дыша, и закрыл лицо руками. Его била дрожь.— Тор? Что такое? – перепугавшийся Трион привлек младшего к себе, стиснул в объятиях. – Милый мой, хороший, что случилось? Кошмар?
Всхлипывающий Торрен лишь дернул головой, кивая. Трион долго успокаивал его, прижимая к себе, гладил по голове, шептал ласковые слова, покрывал нежными поцелуями его лицо, и наконец Тор, взяв себя в руки, но все еще шмыгая носом и сбиваясь, рассказал ему о кошмаре.
— Мне… приснилось, — всхлип, — что ты начинаешь мен забывать… Я, чтобы вызвать твою ревность, даю тебе застукать себя в коридоре с каким-то дроу. А ты… ты злишься, избиваешь меня, насилуешь и… и уходишь… — Тор затрясся всем телом.
— Ну и глупые у тебя сны, малыш, — вздохнул Трион, который во время этого пересказа весь передергивался от ужаса, и поцеловал брата в макушку. – Ну, успокойся. Все хорошо, я рядом. Я всегда буду рядом с тобой.
Тор дрожал в его объятиях – в этот момент он показался кронпринцу как никогда беззащитным, слабым, нуждающимся в ласке и утешении. Трэш, он же всего лишь мальчишка, с какой-то грустью подумал Трион, мальчишка, да еще без памяти влюбившийся в собственного брата…Трион не выдержал – завалил все еще слабо хныкающего младшего на постель, лаская и целуя, собирая губами слезы с его лица, плавно раздвинул ему ноги…После Трион не мог заснуть – и, махнув на все рукой, вылез из кровати растопить камин. Странно, но это простое занятие успокаивало и помогало собраться с мыслями. Правда, гораздо большее умиротворение наводил Тор, завернувшийся в одеяло и сладко посапывающий, но умственной работе он отнюдь не способствовал – даже наоборот…