О времени и колёсах (1/1)

Всё детство и ещё какое-то время после того, как детство кончилось, Дин Винчестер считал, что в часах, под крышкой, крутятся автомобильные колёса. Они крутятся, с шорохом наматывая на себя километры минут и часов, а тикает та хрень, которая тикает, если включить поворотник. Дину казалось, что время куда-то поворачивает каждую секунду, и если успеть повернуть вместе с ним, то всё успеется и всё будет хорошо. По крайней мере, до следующего поворота.Время бесконечно, как дорога. Даже когда папа был слишком пьян или вымотан, чтобы завести часы, Дин всё равно слышал тихий шорох убегающего из-под колёс времени. Возможно, если бы он знал тогда что-то о песочных часах, то у него возникли бы иные ассоциации, но он знал только дорогу и чёрный автомобиль. И ещё он знал: пока они едут, с ними ничего не случится. Всё плохое происходило, пока Импала скучала на стоянке. Монстры, кровь, страх – на стоянках. У мотелей, у проклятых домов, возле кладбищ, моргов, больниц – колёса останавливались, замирали в предчувствии беды.Редко случалось иначе, но случалось. Дом Бобби Сингера, церквушка пастора Джима, бар Элен Харвелл и ещё пара мест всегда оставались безопасными островками.Дин следил из окна Импалы, как один поворот сменяется другим, и пытался поймать различия между ними. Повороты были равной мерой одинаковыми и разными. Точно так же он потом ловил различия между моментами времени. И находил, втыкая мачете в просвет между двумя секундами и вызывая последнее изумление у считавших себя очень быстрыми чудовищ. Впрочем, иногда и промахивался.В детстве у него не было часов. Потом папа подарил, и Дин удостоверился, что колёсики в них совершенно другие и никуда не едут. Однако ещё какое-то время после того, как детство кончилось, Дин никогда не забывал завести часы. Мысль о том, что даже такие колёса остановятся, перестанут шуршать, вызывала инстинктивный, подсознательный ужас.Он ещё не понимал, что страхи имеют обыкновение сбываться.Однажды, после страшной драки с вервольфом, папа держался за правый бок и заляпал алыми пятнами водительское сиденье, а потом сдавленно выл в ванной мотеля, зашивая рваную рану по живому, Дин завёл часы с таким остервенением, что порвал пружину. Дрожал до утра. Вставал каждые полчаса, чтобы проверить, дышит ли папа, стоял над ним, не дыша сам, и понимал, что вот именно сейчас кончилось время после детства.Утром время не остановилось. И папа утром поднялся с кровати – бледный, но улыбающийся. Дин вздрогнул, когда Джон Винчестер сказал ему, подмигнув: ?Пару колёс сейчас закину в рот – и буду как новенький?. Поломанные часы, к счастью, он разбирать не стал и развинчивать машину тоже. Имелся в виду обыкновенный тайленол. Папа загнал сыновей на заднее сиденье, сел за руль – но шорох шин больше не отвечал за течение бытия.Что же его двигало в таком случае??Эй, нос повыше, сынок?, – сказал тогда папа, и в зеркальце над приборной панелью отразились его глаза – больные и красные. Импала катилась по шоссе – Дин давно потерял им счёт – и покой обволакивал со всех сторон. Часы стали хламом, но что-то мерно стучало, тревожно и обнадёживающе.Сонный и вялый, Дин встрепенулся. ?Лежи уже, спи?, – сказал Сэмми и обнял его крепче, не давая поднять голову со своих колен.Лап-дап, лап-дап, стучало его сердце.Лап-дап, лап-дап.Я-здесь, я-здесь, стучало.Я-здесь.Даже если ты не замечаешь.Всегда рядом. Всегда вместе. Всегда всё напополам. Беды и радости, жизнь и смерть.Всегда – это такое время, которое бесконечность.Она будет, пока сердце младшего брата пропускает через себя минуты и дни.?У тебя внутри колёсики крутятся, ты знаешь?? – сонно спросил Дин.Сэм хихикнул, паршивец мелкий.?Это те, что из твоей башки вывалились?, – сказал он. – ?То-то у тебя не хватает?.?Придурок?, – проворчал Дин, подобрал ноги на сиденье, развернулся и зарылся лицом в грязноватую футболку на животе брата. Время стучало где-то рядом с его щекой.Надо будет напомнить папе о прачечной.