прощай (1/1)

Маленький холст, пятьдесят на пятьдесят, ни рамы, ни художественной ценности. Осло на закате авторства Мун был не столько искусством, сколько любовным письмом. Криком, признанием. Мольбой. Она даже думала, что выставь она ее на продажу, ее могла бы купить разве что какая-нибудь добросердечная старушка за символическую цену из чувства жалости.Но для рыжей девчонки это было настоящее сокровище в шуршащей коричневой обертке. Это ведь ее любимое воспоминание, черт побери. Ирония в том, что один из счастливейших дней ее жизни одновременно был одним из страшнейших дней Криса. Он привез ее к морю, чтобы показать розовой закат, зная, что она в него влюбится, предвкушая это с радостным трепетом… И это было так прекрасно.Волосы этого парня, стоящего перед ней с улыбкой и искрящимися весельем глазами, метались на голове так красиво. И смотрел на неё он красиво. Он говорил простуженным голосом, с насмешкой, и это тоже было красиво. И выделялся на фоне заката он безумно красиво. И даже синяки его темнели этим пошлым, горьковато-сладким словом ?красиво?.А потом его вынудили быть свидетелем неудавшейся попытки самоубийства собственной матери. Эве сложно было поверить, что эти два воспоминания, одно из которых отзывалось в ней такой теплотой, были датированы одним днем.Ирония?— та еще сука.Несясь навстречу промозглому норвежскому ветру, со сбитым к чертям дыханием и спутанными под шапкой волосами, Мун нетерпеливо сжимала покрасневшими пальцами подарок для мальчика с лицом принца и наверняка знала лишь то, что в этом небольшом квадрате была вся она. И весь он. Всё их.Эва Мун ненавидела питать ложные надежды, но в этот момент не могла ничего с собой поделать. Она уже достигла той точки, когда всем существом надеялась, что этот подарок будет Шистаду маяком, который поможет ему выбраться. И вернуться к ней. Эва все же решилась помочь утопающему. От безысходности, ведь она только начала привыкать к нему, а жизнь могла быть такой стервой, чтобы отобрать его у нее.Эва №2 снова раздражалась внутри нее и считала ее поведение жалким и наивным. Эва №2 была всегда права. Такие травмы не лечатся посредственным рисунком, так бывает только в романтических комедиях, и то в самых тупых. Пусть так. Она просто не могла иначе.?Ты не понимаешь!??— хотелось кричать Эве №1 своему высокомерному отражению в зеркале.Кристофер Шистад для всех был повесой с порочным взглядом и приклеенной намертво улыбкой факбоя. И никогда не был кем-то с чувствами и личной болью. Для людей вокруг он был будто бы картинкой из глянцевого журнала, он просто не мог быть несчастен среди своих дорогих машин и вечеринок, как и не мог быть нежным или ранимым. Он мог быть только веселым бездельником и козлом, но не живым человеком.И Эва сама когда-то так думала и не думала в этой усомниться, он для нее был таблеткой обезболивающего под язык, удобно подвернувшейся под руку. Ей не выгодно было знать, что у ее таблетки есть душа. И она не планировала приобрести от нее привыкание. Но она тогда так нуждалась в анестезии чувств, что забыла об осторожности. Она узнала его против воли, подлетела к солнцу слишком близко и загорелась. Кристофер Шистад был нежным, умел как-то совершенно своеобразно заботиться и подбирать удивительно верные слова, которые по началу кажутся полной чушью, ему было больно и грустно, он ненавидел и злился, как никто другой. И любил точно так же.И вот рыжая девочка больше не может отрицать, что Кристофер абсолютно не тот человек, которого показывает миру.Крис не был ни козлом, ни весельчаком. Крис был лишь мальчиком, жаждущим быть любимым и отдавать свою любовь, которой в нем было так много, что это причиняло боль. Те люди не могли знать, что он в совершенстве знал испанский и любил старые фильмы, что его теперь ненавистная ему комната была забита книгами, которые он много раз перечитывал, или что он немного умел играть на гитаре и очень любил объятия. А Эва знала только половину этого всего и это все еще больше чем мог знать, кто-либо другой, не считая Вильяма.Она иногда думала, что возможно он любил только объятия Эвы и это заставляло ее улыбаться. А воспоминания о его руках, сжимающих ее тело бережно и крепко, одновременно согревали на холоде и сдавливали грудь болью. Она успела так соскучиться по его прикосновениям. Это было почти нездорово?— так сильно желать чьей-то близости. Но что у них когда-либо было здорово?Мун пыталась угомонить свое сердцебиение по пути к палате, правда пыталась, но предвкушение слишком опьянило ее, поэтому она только глупо улыбалась и ускоряла шаг. Она вернет его. Она больше не будет бояться.Он разрушил все одними глазами.Эва была более чем готова вновь встретиться с его привычным игнорированием или колючим взглядом вместо приветствия. За эти бесконечные дни она сумела выработать к ним некий иммунитет. Но это было другое. Не холод и не стены. Лишь безграничная печаль, которая за секунду совершенно сбила Эву с ног.Войдя в палату, она увидела его в том же кресле, что и обычно, в той же темной мятой одежде, устало глядящего на маму, что все так же мирно спала. Когда Крис посмотрел на Эву, она отчетливо осознала, что что-то безвозвратно изменилось в нем. Страх колючей проволокой сковал сердце, мешая дышать, но девушка усилием воли задавила его в себе.—?Привет.—?Привет.Даже голос его был печальным и слабым. Это оказалось хуже холодной бесцветности, по которой Мун вдруг стала нешуточно скучать.—?Что случилось?Он не смог ответить, вместо этого опустил голову и прикрыл коньячные глаза. Готовясь. Собираясь с силами.Потом он вдруг вскочил и направился к ней. А она попятилась в страхе, ей вдруг захотелось убежать, спрятаться, исчезнуть.—?Давай выйдем.На дрожащих ногах Эва последовала за ним в коридор, надеясь, что это ужасное чувство?— всего лишь какой-нибудь приступ тревожности и она зря боится. Но каждая секунда убеждала в обратном.Крис смотрел на нее. Впервые за столько дней он по-настоящему смотрел на нее, рассматривал ее лицо в деталях, запоминая каждую веснушку, каждое золотое пятнышко на радужках ее зеленых глаз, запоминая завитки ее коричных прядей, выбивающихся из-под розовой шапки и воспроизводя мысленно воспоминание о том какого это?— зарываться в них пальцами. Эва не подозревала, что в этот момент он выжигал ее образ в своей памяти. Больше всего на свете ему хотелось сейчас поцеловать эти розовые губы и положить руки на ее мягкие, еще румянящиеся от холода щечки и обнимать. Обнимать вечность.—?Спасибо тебе, Мун.—?Что? —?она очаровательно захлопала ресницами.—?Спасибо тебе, что не оставляла меня все это время. Спасибо, что помогла… маме. Спасибо, что была рядом со мной, несмотря на все дерьмо, через которое я заставил тебя проходить со дня нашего знакомства. Я всегда буду тебе благодарен за это. Пожалуйста, помни это.По идее, когда тебя благодарят за все, что ты делаешь, ты должна чувствовать удовлетворение. Но Эва чувствовала только подкатывающую тошноту.—?Крис, ты не должен меня за это благодарить,?— она почувствовала, как нервная улыбка исказила ее лицо. —?Я делала это все потому, что ты дорог мне, ты…Эва осеклась, чувствуя, как ее захлестывает волной жгучей обиды и незаслуженного стыда. Он поморщился от этих слов и даже на секунду отвернулся, будто они причиняли ему физическую боль, и он не мог на нее смотреть.—?В этом и проблема, Мун.—?В чем?!—?В том, что ты чувствуешь ко мне! В том, что я чувствую к тебе! —?его глаза наполнились настоящими слезами и Эва потеряла дар речи. —?Я так долго старался это отрицать, но бесполезно. Ты, блять, у меня под кожей. Я постоянно чувствую твой запах, даже когда тебя нет и в помине. Я просыпаюсь с твоим лицом перед глазами потому, что в те ночи, когда меня не мучают кошмары, мне снишься ты! А иногда ты пробираешься и в мои кошмары, и тогда я вообще начинаю чувствовать, как схожу с ума. Когда ты рядом, я могу думать только о моменте, когда тебе придется уйти. Когда тебя нет, я хочу что-нибудь сломать. Я должен был понять еще в тот вечер, когда увидел тебя в этой чертовой балетной пачке, что ты превратишь мою жизнь в этот психологический пиздец.—?Крис…Вдруг он оказался так близко к ней, что она почти могла притвориться, что ничего этого нет, что они просто вместе, как раньше. Между ними были миллиметры, но он не касался ее, а на лице Криса было изображено вселенское страдание. Он медленно поднял руки, его длинные пальцы сильно дрожали, пока не сжали до скрипа рвущихся нитей воротник ее пушистого, почти детского пальто. Эва сделала предательский вдох и почти почувствовала его вкус на языке. По щеке, от которой все еще веяло холодом улицы, стекла слеза. —?Я могу лишь мечтать о тебе, Мун.—?Да что ты несешь? —?шепчет Эва, вглядываясь в его лицо. —?Я же здесь. Я здесь, мать твою! Почему ты опять все рушишь?Крис слегка мотнул головой и горько усмехнулся.—?Ты же видела мою маму. Взгляни еще раз, если не поняла. Вот что это со мной делает. Вот, что меня ждет, если ты будешь рядом. Она тоже любила моего отца больше всего на свете и это просто свело ее с ума.Это было худшее первое признание любви в мире. Ей захотелось влепить ему пощечину.—?Это неправда!—?Правда. Я чувствую это. Я чувствовал это еще тогда, когда ты шла на свидание со Стефаном в своем розовом платье. Я чувствовал это, когда мы сидели на крыше или когда целовал тебя в школе на подоконнике, в машине, в чьей-то родительской спальне на вечеринке. Я не в порядке, Эва, и ты все усугубляешь. Мы с тобой,?— он снова болезненно рассмеялся. —?Бомба с таймером, которая однажды обязательно взорвется и разнесет, нахер, всё. Нам надо это прекратить. Что бы это ни было.Что бы это ни было. А ведь действительно. Они даже не могли дать этому название.Она молчала, не в силах говорить. Нижняя губа дрожала, горло сдавило от невыпущенных рыданий, а в глазах чистое предательство. Он ее вычеркивает.Крис остро почувствовал необходимость забрать слова назад, извиниться миллион раз и зацеловать ее до тех пор, пока она просто не забудет последние минуты. Но он не мог отступить, он слишком долго об этом думал. Он должен разорвать порочный круг боли и безумия, который перешел к нему по наследству. И он просто не имеет права тащить ее с собой. Только не ее.—?Тебе будет лучше без меня! —?на его лицо вновь вернулась горькая улыбка, но вместе с ней было что-то иное. Вера в собственные слова. —?Никто тебе не нужен, веришь ты или нет. Ни я, ни Юнас, вообще ни один парень. Ты сама по себе… безупречная.Эва засмеялась ему в лицо, ледяным смехом, и этот звук для него был словно удар. Эва Мун?— безупречная. Да, конечно.—?Я серьезно, Мун! Ты должна это понять. Ты должна полюбить себя.—?Мне так надоело это слышать…—?Я знаю, знаю… Ты прошла большой путь. Но ты все еще не видишь, какая ты красивая, умная и талантливая. Ты должна полюбить себя, а не кого-то из нас. Ты узнаешь себя и поймешь, чего ты хочешь. Когда ты это сделаешь, ты обязательно встретишь кого-то, кто тоже тебя полюбит. Это будет очень легко. И он будет делать твою жизнь лучше, а не отравлять ее и тянуть тебя с собой на дно. У тебя все будет хорошо.Говорила же, ирония?— ебаная сука.Эва опять улыбнулась. Учитывая, что она чувствовала, как у нее на месте сердца вырезают ножом для масла огромную дыру, она слишком часто улыбалась. Хорошо.—?А ты? Что с тобой будет?Красиво лицо Эвы Мун было абсолютно безразличным, ее глаза глядели в пустоту, проливая горячие слезы. Они катились дорожками по ее лицу.—?А я… останусь.Она падала в пропасть и больше ничего не чувствовала по этому поводу. Только яд.—?Поправь меня, если я ошибаюсь, Шистад,?— ярость разливалась по венам Эвы. —?Ты выкидываешь меня из своей жизни, потому что считаешь, что твоя психика не выдерживает быть со мной?—?Да,?— только и ответил он. Даже не поправил.—?И моего мнения не думал спросить?—?Обещаю, это последний раз, когда я не учитываю твое мнение.Он улыбнулся с неким теплом и мягкостью, а ей захотелось стереть эту улыбку кулаком. Вместо этого она приблизила свои губы к его, чувствуя, как напрягается все его тело рядом с ней и как он задерживает дыхание.—?Да ты просто ебаный трус, Кристофер.Что-то упало к его ногам. На самом деле это было Муново нежное девичье сердце. Но выглядело оно как завернутое в оберточную бумагу полотно.Ложная надежда полетела в мусор. Там ей всегда и было место. Не говоря больше ни слова, Эва ушла из больницы и из жизни Криса.С этой минуты Кристофер Шистад мог только мечтать об Эве Мун.