Глава 27. День Плясок (1/1)

Все ночи с отъезда Ульфрика и Галмара они с Идгрод проводили в одной опочивальне под надзором двоих стражниц и со стоящими под дверью двумя другими. Элисиф вымылась первой, и, переплетя косы, тут же взялась за бумаги из Солитьюда. Гисли писала:?Друг сердечный, спешу сообщить, что дома все здоровы, а матушка, тётушки, Яртруд, Брюлин, Болгейр и Фолк передают тебе свои приветствия. Пользуясь моим новым положением, я беспрепятственно приходила к двоим последним в темницы и говорила с ними.Мой брат до сих пор наслаждается тем, что может сидеть на твоём престоле, спать на твоей постели и едать за твоим столом?— словно бы всё это делает его ярлом. И венец с червлёными яхонтами носит так, словно тот настоящий. Презабавно! А какое он устроил представление, когда обнаружил, что мантию Верховных королей ты забрала в Виндхельм!?Как и дядюшкин венец, коронационную мантию Элисиф держала в опочивальне, в большом сундуке в изножье постели?— и забрала из дворца вместе с прочими олицетворявшими королевскую власть предметами: огромным в драгоценной оковке турьим рогом, носившим имя: ?Рог Шора?, посвящённой Кинарет великаншей битвы[1], чья рукоять вырезана была из священного ясеня, а лезвие выковали из упавшего с неба камня в Небесной Кузнице в незапамятные времена, а также некогда принадлежавшие самому Талосу щит и меч.Ульфрику эта мантия не подойдёт, поскольку вышит на ней коронованный солитьюдский волк, и как бы не пришлось Элисиф собственными руками отпарывать того и вышивать коронованного медведя с мечом и щитом?— да ещё и второпях перед самыми выборами. Придётся привлечь других вышивальщиц?— а лучше бы вовсе отстраниться, поскольку более мучительного для себя дела она не могла представить. Но наверняка в Виндхельме уже позаботились о новой мантии с правильной вышивкой, потому опасения эти пусты.А рог, секиру и меч со щитом Ульфрик возьмёт себе. Странно, что он не забрал их сразу, а доверил Элисиф собрать с собою в дорогу.?Заведомо ожидаемое намерение Эрикура сосватать меня Тонгвору и услать в Маркарт повергло сердце и душу мои в отчаяние. К великому счастию, с помощью верных друзей нашёлся способ избежать союза с этим гнусным человеком; о моих новых заботах ты, подозреваю, узнаешь со слов Виттории. Но обручилась я по великой приязни. Никто не ведал о моих чувствах к Кралдару, как и о его благорасположении ко мне. Прошу твоего милостивого прощения за утаивание столь важного дела, но не хотелось мне занимать тебя и отвлекать своими переживаниями во дни осады, когда судьба наших граждан и твоя будущая участь занимали тебя в куда большей степени, чем мои заботы. Тебе прекрасно известно, что более всего на свете я ненавижу шить и вышивать, но сразу вслед за твоим платьем взялась за рубаху для Кралдара. Душа моя, мне до того тревожилось, до того не верилось, что на сей раз счастье и меня не обойдёт стороной, что не могла я себя заставить поделиться с тобою! А рубаха вышла славно. Из лучшего шёлка, что нашёлся в доме, точно Кралдару по плечам и длиною до колен ему; а вышивка легла не менее ладно и на ворот, и на рукава, и на подол.?Рубаха. В народе, да и среди знати тоже, издревле существовал обычай?— девица в знак внимания дарит возлюбленному своими руками сшитую рубаху. Ульфрика наверняка немало позабавила отчаянная выдумка Элисиф о шитье рубахи, сказанная, лишь бы не ткать большого полотна. И уж не решил ли он, словно бы она пытается изобразить перед ним влюблённость?Она рассмеялась. Давно пора изобразить, вообще-то?— но вряд ли он поверит. Хотя, при его презрительном отношении к её чувствам, особенно к тому, что он полагает за легкомыслие и способность влюбляться в кого ни попадя, может и увериться.?Душа моя, до чего прекрасной и печальной ты была в утро своего обручения! Я видела слёзы в глазах у тебя, когда наш будущий король вёл тебя от приделов после благословения отца Рорлунда. Надеюсь всем сердцем, что он станет обходиться с тобою, как приличествует твоему положению.Но меня безмерно огорчают непрекращающиеся в городе разговоры об открывшейся в вечер захвата природе Сибиллы Стентор. Знаю, ты скорбишь о ней, как о верном друге; разговоры в том числе и о том, словно бы ты тоже вампир, я давно велела пресечь во дворце, а стража следит за сплетнями и сплетниками на улицах, но за всеми не уследишь.?Далее Гисли поведала, как вместе с Кралдаром объехали они за месяц с лишним все хаафингарские крепости с засадами, все приюты, богадельни и странноприимые дома, осмотрели все принадлежащие как её брату, так и Элисиф, усадьбы, предприятия, торговые пристани и судостроительные заводы — довольно тесно всё это располагалось вдоль морского побережья, по берегу Карт да в Солитьюде и Драконьем Мосту, так что, имея резвых скакунов и не обременив себя большим сопровождением и пожитками, вполне возможно было настолько скоро успеть. Собирались побывать и на летних пастбищах для выпаса коров, оленей, коз и овец в горах и долинах, да в кобыльих конюшнях, но после того, как стало известно о тайном обручении, Эрикур воспретил им обоим покидать стены дворца. Коротко Гисли перечислила, где хозяйство в разорении, где не тронуто войной или восстанавливается, а закончила заверением, что собирается испросить дозволения нового короля на свой брак.Брюлин сообщала о здравии всех домочадцев, а её положение, поначалу представлявшееся довольно шатким, сделалось много прочнее за прошедшие дни. Послужили тому и всегдашняя её открыто высказываемая поддержка Братьев Бури, и некоторое недовольство Эрикуром среди войска и горожан. А вот Сорли словно бы успела позабыть за своё недолгое ярлство, кому ещё совсем недавно служила, потому как неучтива, даже груба в своих посланиях.Наилучшим образом вышло бы, дозволь Ульфрик всё ж таки сделаться Гисли ярлом Хаафингара, а Брюлин?— сесть в Хьялмарке.Она отложила письмо, со вздохом сжала кулаки. Все силы следует направить на устроение этого. Но стоило вспомнить о скором возвращении Ульфрика, о том, что вновь придётся видеть его, говорить с ним и принимать его ласки, как жгучая мучительная неприязнь вскипала в сердце. Придётся терпеть. Но со дня свадьбы?— в этом она не могла себя обманывать?— прежняя её ненависть изрядно выгорела, подуспокоилась. Очень уж он добр и снисходителен к ней?— ему ведь весьма нужны рука вдовы и племянницы предыдущих королей для преемственности и королевская кровь в жилах будущего наследника.Оставалось послание от императора Тита, отправленное Виттории сразу после взятия Солитьюда. Тихо зашуршала писчая кожа с золотыми узорами по краям, да сверкнула в пламени свечей заранее отломленная багряная печать с имперским драконом. Тит писал:?Дорогая сестра моя, дорогая Виттория! Вести о падении главного державного оплота на всём севере и о гибели столь многих достойных людей повергли нас в великое горе и безмерное смятение. Держава наша продолжила распадаться, словно незыблемая прежде стена древней крепости, что теряет камни один за другим. Такова воля богов и кара их за наше отступничество. Но одновременно сердце наше не может не возрадоваться от знания, что ты в здравии и благополучии, как и твои друзья.Решение Ульфрика Буревестника присвоить себе не только богатства Хаафингара вслед за всем Скайримом, но и несчастную Элисиф, что и без того не знала утешения от причинённых ей по его воле несчастий, весьма огорчило нас.?Тит ещё с полстраницы распространялся о своих печалях из-за распада державы, потом выразил надежду, что с новыми правителями Скайрима окажется возможным разговаривать и вести дела?— и немалую заботу о грядущих переговорах он вынужден возложить на Витторию, как и дать ей гласное государственное разрешение на брак с Асгейром.До чего странно складывается у Виттории и Асгейра?— кажется, все вокруг против их союза, в особенности, родители обоих?— а Тит и Ульфрик не выражают несогласия, а наоборот. Хотя, у последнего пока нет полномочий, чтобы выдать полновластное дозволение.Если послание это попадёт в руки Ульфрику, он и Клинки Бури смогут вдоволь повеселиться над императорскими печалями.Идгрод давно спала. Свечи почти догорели; Элисиф загасила их и поднялась из-за стола. Остался только масляный светильник на столике перед Хильде. Та встрепенулась:—?Госпожа, завтра весь день плясать, а вы до сих пор не спите.Элисиф с улыбкой ответила:—?Ничего, Хильде, как-нибудь спляшу.День Плясок начался с большой службы Дибелле как покровительнице искусств, красоты, счастья, развлечений и плотских удовольствий. Когда-то сей весёлый беззаботный праздник пришёл в Сиродил, Хаммерфелл и Скайрим из Хай-Рока, где проводился в честь местной ипостаси этой богини очага.Девушки в венках и с корзинами стояли по краям прихрамовой площади, на которой велась служба, а под конец, когда жрицы благословили прихожан на весёлое празднество, разошлись по толпе, рассыпая вокруг розовые лепестки и раздавая горноцветы, ромашки, драконьи языки и веточки лаванды.Следом жрицы попросили народ разойтись в стороны, и на середину площади послушники вынесли козлы и столешницы, собрали их, потом выкатили бочки с квашеной капустой, солёными огурцами, сельдью и треской, вынесли стопки нарезанных хлебов и деревянных подносов, свежие караваи ячменного и ржаного хлеба, овсяные лепёшки, несколько голов твёрдого сыра, большой чан с тушёными овощами и даже целого жареного оленя?— последнее вызвало у многих собравшихся восторженные крики. Для разделки к туше подошёл резчик с большим ножом. Стражи следили за порядком, хотя рвущихся к бесплатной еде сдерживали с явным трудом. Элисиф ощутила подобное недавнему волнение, наблюдая за тем, как люди и меры нетерпеливо протискиваются к разложенным на столешницах рыбам и нарезанным караваям и сырным головам, как набирают руками или цепляют ножами и вилками капусту с подносов, как выхватывают у послушников лепёшки и куски хлеба, чтобы положить на те овощи и маленькие кусочки оленины. К счастью, раздача прошла мирно, почти без ссор и даже без рукоприкладства.Пляски под звуки барабанов, луров, свирелей, лангелейков и тальхарп вскоре начались прямо на храмовом дворе[3]; господа же отправились на главную городскую площадь взглянуть на выступления певцов и потешников, да на разыгрываемые на подмостках действа.Издревле шлюхи обоих полов полагали этот праздник своим, и на День Плясок, как считалось, брали за свои услуги большую, чем обычно, плату?— во-всяком случае, налог за двадцать третье Середины Года во всех областях Империи с них взимался больший, чем за прочие дни. Так что с самого утра они принялись за свой труд?— ничуть не смущаясь едущих мимо благородных, зазывали к себе желающих, причём даже посреди главных улиц.Ярл с гостями и двором посмотрели несколько весёлых представлений о неудачливых или счастливых влюблённых, получающих наказание воришках и уличённых неверных супругах, а также пару выступлений шутов и потешников, а там и настал полдень. Элисиф настолько понравились почти все выступления, которые нынче она словно бы смотрела впервые, что совсем не хотелось возвращаться в замок, да и на жаре голода почти не чувствовалось; но солнце, выйдя на середину неба, словно обезумело. Горожане принялись расходиться по домам в ожидании не столь знойных послеобеденных часов.Обед в замке сегодня состоял в основном из изощрённых сластей?— в день богини счастья полагалось вкушать то, что приносит радость. В первую перемену подали густую тыквенно-пшеничную похлёбку на молоке с мёдом, начинённых сушёным виноградом, сушёными дольками рыжих акавирских яблочек и пряностями жареных в меду сонь и колбаски из растёртых сваренных в вине ягод смоковницы?— по-бретонски они назывались ?лешэ люмбард?. Запивать всё это предлагалось южными винами, цветочными чаями и колдом, который оказался настолько приторным, что Элисиф, немного пригубив, отставила его прочь[4].Следом хозяйка и гости, немного поговорив и передохнув, сплясали медленный хоровод и эстампи. А перед второй переменой на главный стол водрузили изваяние вставшей на дыбы козочки из выбеленного тростникового мёда?— внутри оно, как и ожидала Элисиф, оказалось светло-коричневым, но это не помешало сотрапезникам разрезать его и съесть.Следом подали зажаренных на вертеле жирных журавлей и цапель с кисло-сладкой подливой, сгущённую миндалём похлёбку из перетёртых зелёных овощей с пряностями, сладкие творожные лепёшки и землянику со сливками.Не приходилось сомневаться?— повара стараются перед высокой столичной гостьей и её женихом. Разумеется, по всегдашнему порядку, на столы менее родовитых гостей, на те, за которыми сидели духовные лица, прочие придворные и дружинники, приносили приготовленные без излишних ухищрений кушанья со много менее щедро применёнными пряностями, да и напитки подешевле и попроще.После дневного отдыха они навестили поместье Вересков, чтобы взглянуть на младенца Сваны. Лишь вчера днём молодая мать и её дитя покинули крепость Миствейл в ожидании шумного празднества и перебрались в особняк, что принадлежал теперь маленькой Осхильд Крепкий Щит. Судя по оказанной нежданным гостям встрече, всецело заправляла здесь теперь Руна?— беззастенчиво указывать пожилым слугам и немолодому управителю у неё получалось преотменно. Асгейр сграбастал Руну, едва она подошла достаточно близко, прижал к себе и потрепал по голове под её возмущённый писк:—?Господин Асгейр!—?Вижу, ты свободу почуяла, бесовка! А вырядилась-то! Помнится, такое же платье я когда-то видел на Ингун.—?Но ведь не могу же я тратить деньги на пошив новых платьев! А Ингун они теперь без надобности?— она лежит в сырой земле.Всем довольная малышка Осхильд и Свана?— отдохнувшая, похорошевшая, словно бы немного исхудавшая?— вызвали едва заметное умиление даже у всегда равнодушной к младенцам и всему связанному с деторождением Виттории. Хотя у той куда больше живого любопытства вызвали исключительно богатое убранство чертога, лестниц, переходов и опочивален особняка Вересков, а также широкие застеклённые окна, парчовые завесы, шёлковые сиродильские и хаммерфельские ковры, большие зеркала в дорогих оправах, красного дерева и в искусной резьбе столы, стулья, кресла и поставцы, многоцветные изразцы для украшения очагов, но особенно?— обилие окованных золотом питейных рогов на подставках, стеклянной посуды и тонко расписанных блюд и кувшинов на сплошь изукрашенных резьбой горках в трапезной, куда гостей пригласила Руна, дабы те смогли отведать отборного мёда и сластей. Завидев шесть горок с четырьмя полками на каждой, поставленных по трём сторонам трапезной, Виттория объявила:—?Всё ещё хуже, чем ты рассказывал, Асгейр. Уж за одни только эти полдюжины горок столь изнаглевшее семейство полагалось привести к повиновению. Неслыханно! Даже у Мотьеров в главной их трапезной лишь три горки с тремя полками на каждой, как и дозволяется по закону. У моей матушки в приёмном покое только пять горок с тремя полками! Неслыханная дерзость!Руна запищала что-то о том, что они со Сваной собираются поскорее распродать столь непотребные богатства, а вырученные деньги пустить на помощь бездомным, убогим и сиротам, на что Асгейр ответил:—?Прекрасно, дитя! А я прослежу, дабы те средства пошли именно туда, куда ты соберёшься их направить, а не оказались прибраны кем-нибудь из казначейства?— как у них это в обычае. Приют, верно, совсем обобрали, пока я не следил?Асгейр одно время занимался заботами этого дома трудолюбия, но совсем недолго, да и за год его отсутствия прежние усилия, как видно, сошли на нет. После особняка Вересков они, взглянув ещё на одно недлинное действо на главной площади, отправились посмотреть медоварни, приналежавшую Верескам торговую пристань и приют. Пока повозка проделывала путь от пристани до приюта, Элисиф поделилась с Асгейром своим желанием помочь сиротам с вещами и починкой в помещениях:—?Я составила подробный список покупок и работ за плату строителям. Думаю поручить руководство и главные заботы Мьол Львице.—?Почему же ей? Я отдам твой список своему управляющему, м?Элисиф глянула на него со значением и вложила в голос настойчивости:—?Нет, именно Мьол я поручаю это дело. Ты давно знаком с нею. Оказанное доверие она сможет оправдать?Асгейр поймал её взгляд и улыбнулся с коротким кивком:—?Уверен, что выполнит всё наилучшим образом. Не сомневайся в ней. А сколько вышло денег?—?Тридцать семь золотых и пятнадцать серебром. Моё содержание за месяц?— сотня золотых. Хотя я пока не получила средств за два последних месяца. Со всеми нашими разъездами… Так что придётся занять у моего супруга.Как всегда при упоминании Ульфрика тонкое лицо Асгейра приобрело пренебрежительное выражение. Он глянул на Гевьон, потом сказал почти равнодушно:—?Незачем тебе ещё и в личных средствах зависеть от господина Ульфрика. Я ничего не подарил тебе на обручение, так что оплачу теперь все расходы.—?Не нужно! Ну уж совсем излишне, Асгейр!—?Союз с тобою сделал Ульфрика самым богатым на Тамриэле человеком после Его Величества Тита, госпожи Алексии и семейства Мотьер?— так что я более чем уверен, что он даже слушать не станет твоей просьбы о помощи какому-то жалкому приюту ценою в тридцать семь золотых.Всё это он произнёс столь же ровным голосом, как и предыдущие слова?— и безотрывно глядя на сидящую напротив Гевьон. Элисиф тихо вздохнула. Асгейр же продолжал:—?Я сам оплачу помощь приюту от твоего лица?— и прослежу, чтобы в новостных листовках напечатали о чистосердечной помощи госпожи Элисиф сиротам, осуществленной на собственные её средства. Разумеется, под руководством госпожи Мьол. Где твой список?Бумагу со всеми подсчётами Элисиф ещё вчера передала Гевьон, и та сейчас вытащила из поясной сумки перевязанный ленточкой свиток. Там Элисиф перечисляла, сколько потребно закупить для приюта льняной ткани на пошив постельного белья, рубах и исподнего детям, сколько железной и глиняной посуды и принадлежностей для поварни и трапезной, слюды для окон и многого другого, а также сколько заплатить рабочим за побелку стен в поварне и подвале, за починку оконных коробов и вставку в них слюды, за починку печи с котлом и полок в мыльне и приведение в порядок отхожего места. Получилось тридцать семь септимов золотом и в остатке пятнадцать?— серебром. Шерстяные ткани на паруса, посуда из дерева, как и столешницы, козлы, стулья и сундуки производились и в самом работном доме, но толку, видно, никакого не выходило.Кроме того, Элисиф записала и указание продать старое бельё на предприятие по изготовлению бумаги, а вырученные средства отдать на закупку зимних запасов.Асгейр прямо на одной из ярмарок накупил сластей?— по мешку ягод и орехов в меду, десяток голов коричневого сыру, сотню сладких творожных лепёшек и мешочек цветочного чаю, так что незваные гости явились не с пустыми руками. Пока повозка подъезжала к приютскому двору, Идгрод, коротко рассказав о попавшемся ей в прошлый приезд с капустой волоске и дальнейших словах и слезах смотрительницы, призвала, обращаясь больше к Асгейру и Виттории:—?Я увидела в ней немалую тревожность и склонность к дурному настроению и отчаянию. И без того она переживает за ребят и свою маломощность, так что не браните понапрасну. Не то, пожалуй, может и сделать с собою что-нибудь.Асгейр припомнил, как мать и сестра говорили ему то же самое об этой девушке, и всецело согласился. Старшие ребята убежали на праздник в город, оставались в доме только самые младшие, кормилицы с младенцами, две стряпухи и Констанция. Пока ребятишки расхватывали сласти, Элисиф высматривала среди них знакомых?— сразу узнались и Ингейерд, и Луций, и другие малыши, с которыми она успела пообщаться в прошлый раз. Только одного ребёнка не оказалось в шумном сборище.—?А где же та девочка, которая подходила ко мне? Сигбьёрг?Констанция заметно смутилась, промямлила:—?Она приболела, госпожа моя.—?С чего вдруг приболела? —?со вспыхнувшим недоверием Элисиф оглядела светлицу, потом пересеклась взглядом с Идгрод. Та предложила:—?Я могу подлечить её. Или определю, какие снадобья потребны.Констанция не без опасливости приблизилась, понизила голос:—?Госпожа моя, прошу вас, идёмте со мною.Элисиф последовала за Констанцией. Видя неладное, Гевьон указала одному из стражей пойти с ними, а ладонь уложила на рукоять меча. Остановившись перед очередной дверью, Констанция продолжила:—?Подозревала, что кто-то из ребят на неё ополчится, и указала следить, но…—?Так в чём дело? —?начиная злиться, Элисиф сама толкнула дверь. Уж не поджидает ли там убийца? Но в скудно обставленной светлице на дальнем от входа стожке соломы обнаружилась лишь свернувшаяся клубком кроха в ветхом платье.—?Сигбьёрг?Элисиф подошла, наклонилась и развернула девочку к себе, чтобы увидеть синяки на лице, разбитое веко, опухшее настолько, что не видно глаза, а ещё, похоже, следы подошвы на ладони. Значит, кто-то из старших?— здешние малыши все ходили босиком. Подхватив на руки мигом вцепившуюся ей в одежду девочку, Элисиф порывисто вышла прочь. Сзади доносились причитания Констанции. Дойдя до общей светлицы, Элисиф остановилась и глубоко вздохнула. Вымещать гнев на этих малых ребятах?— недостойный её положения верх неразумия. Она подошла к Виттории и Асгейру, как можно тише поведала о случившемся несколько дней назад кратком знакомстве с немой девочкой и о том, что из этого вышло. Вокруг, меж тем, повисла звенящая тишина?— отчётливо послышались жужжание мух и приглушённый шум улицы.—?Значит, настолько эти дети неуважительны, что удумали отомстить другому малому дитю лишь за то, что подошёл ко мне! —?она оглядела испуганное притихшее сборище. —?Вот что. Раз уж этой девочке отныне здесь не стало житья, я заберу её с собою в Виндхельм на прокормление и воспитание. А вашим воспитателям должно вспомнить о розгах и плети.Напрасный гнев, напрасные упрёки. Те, кого она обвиняет, всё равно сейчас не слышат. Хотя, по возвращении им перескажут, разумеется.—?Ну и нравы! —?воскликнула Виттория. —?Прежнюю смотрительницу зарезали, а она, верно, умела вас всех воспитывать и усмирять! Следует подобрать сюда не менее строгого надзирателя, чем была эта Грелод.Гевьон забрала малышку из рук Элисиф и велела Констанции приготовить купание и новую чистую одежду. Посуетившись, Констанция предложила господам осмотреть помещения, а после выпить чаю со сластями.В прочих спальных тоже навели порядок, вымыли полы и двери, убрали всю паутину из углов; на поварне гостей встретили чистые полы, пахло хорошо, а в мыльне, тоже вычищенной и прибранной, мыло теперь лежало в нужном количестве. Вечером после первого приезда Элисиф отправила Холмгейру в город с указанием купить два десятка кусков королевского мыла на торжище или в бане и отнести в приют.Внезапные перемены и новые лица вокруг, похоже, заставили маленькую Сигбьёрг совсем замкнуться. После мытья её обрядили в чистую и на вид совершенно новую льняную рубаху, которую Констанция достала из собственного сундука, и юбку которой Гевьон несколько раз обмотала вокруг ног девочки, а непомерно широкий ворот подколола застёжкой. А Идгрод излечила своим чародейством все её синяки так, что от них не осталось ни следа.Помня о недавнем предостережении Идгрод, уже на выходе Элисиф подозвала Констанцию:—?Знай, я не держу на тебя никакого зла, как и госпожа Идгрод. Господин Асгейр рассказывал о ваших делах и недостатке средств. Мы выдаём на приют немаленькие деньги. Постарайся устроить здесь всё наилучшим образом. Тан Мьол поможет тебе.Констанция чуть ли не сквозь слёзы клятвенно заверила, что постарается, и на том они попрощались.В повозке Элисиф взяла Сигбьёрг себе на колени и попробовала поговорить с нею, потом, добившись только тихих слёз, жалобного взгляда и нового крепкого объятия, достала из поясной сумки приготовленную Констанцией выписку из приютской книги.?Сигбьёрг с острова Златоцвет. Принёс в приют землепашец по имени Хродульф. По слову его, родители и прочие родичи погибли в пожаре при нападении дракона. По тому же слову, возраста около трёх лет на весну двести третьего года.?[5]Возможно, крохе этой и не четыре с лишком, а меньше? Принёсший её человек просто не знал точного времени её появления на свет? Простые люди часто не ведают даже о собственном возрасте, да и возраста родных детей не помнят, особенно если не умеют считать. Что уж думать о подобранном после пожара чужом ребёнке? И молчит она от испуга? Ведь такое случается с детьми.Виттория на удивление ласково погладила Сигбьёрг по коротким волосёнкам:—?Элисиф, я велю своим сопровождающим широко рассказать об этой девочке. Королева берёт на воспитание младенца из приюта?— прекрасно! Пускай напечатают в новостной листовке после слов о твоей денежной помощи.—?Да, пускай,?— Элисиф с улыбкой взяла её руку, потом рассмеялась. Повеселившись нежданной лукавой мысли, она продолжила смеяться. —?Вот наверняка об этой малышке напридумывают, словно бы она?— мой родной ребёнок!