60. Не пойми меня неправильно (1/1)

Твою мать и еще раз?— твою мать!Анна плюется словами словно ядом, щипает себя для проформы, но когда неоновые вывески, сияющие даже в светлое время суток, не претворяются обратно их домом или хотя бы задрипанным переулком, выходит на второй уровень истерики.Хлопает себя по лбу, поднимается ладонью до корней волос, опуская подбородок и шумно выдыхая, натыкается на отсутствие небольшого клатча на цепочке, в котором находились деньги, мобильный телефон, и от ее рыка прохожий опасливо сторонится, после чего и вовсе переходит дорогу.Чертова Милли! Чертов бар! Чертовы извращенцы и пьяницы!—?Эна! —?крик шепотом сквозь стиснутые зубы. —?Эна!Но та не откликается. Разумеется, все три года ее доканывала, являясь чуть ли не персональным шилом в причинном месте, а тут, стоило влипнуть по самое не балуй, наконец-то попасть в ситуацию, в которой Анна не прочь была бы попросить о помощи (пусть и такой малой, как телепортация), так все?— нет хранителя.А если на нее нападут? Пырнут ножом, оставят истекать кровью в грязном углу, или того хуже? Эна так просто это оставит или будет наблюдать откуда-то сверху или снизу, в зависимости от того, куда ее темную душу пускает духовный фейс-контроль?Представление полупрозрачного амбала, стоящего на входе в имитированный ?Рай? для порядочных умерших людей, и дующейся Эны, которую с ее-то прошлым вряд ли туда пустят после всех очищений, немного сбавляет градус напряжения. Анна даже перестает пугать спешащих на работу клерков. Окончательно заставляет протрезветь глоток прохладной воды из фонтанчика на площади, Анна садится на кованую скамейку и подставляет лицо под взошедшее утреннее солнце.Конечно, можно долго размышлять на тему того, ?что было бы, если?, однако, если исходить из того, что имеется, то ситуация балансирует между ?все очень плохо? и ?пока еще не совсем?. На Милли рассчитывать не приходится: при учете, в каком состоянии Анна вытащила ее из бара, сестра вряд ли сможет связать два слова при попытке что-либо объяснить по телефону бабушке, которая, к слову, еще вряд ли возьмет трубку, будучи особо занятой в этом месяце.Эна где-то шляется, а значит остается либо сесть на асфальт посередине площади и начать ныть о том, как она ненавидит мир за несправедливость к ней, либо благодарить ту же Эну за натаскивание по английскому языку, вспоминать все просмотренные-пересмотренные американские фильмы и выкручиваться самостоятельно.Глаза шарят по разрозненным ?мне никуда не надо, поэтому здесь постою? и отсеивают всех неподходящих: мамочку с коляской, безуспешно пытающуюся успокоить ребенка и при этом перекричать плач, чтобы что-то обсудить с кем-то по ту сторону телефонной трубки; толпу непричесанных подростков, обсуждающих еще громче крика младенца нечто, связанное с музыкой (иначе Анна связать выкрикиваемые ?Bach!? не может, но и это не поддается логике), мужчину, крупнее ее самой в два, а то и три раза, спешно пересекающего площадь и одновременно натягивающего поверх светлой майки такую же светлую рубашку, матерящегося и покрывшегося испариной, отвлекать которого Анна считает чистой воды надругательством над пунктуальностью, а поэтому переключается дальше и вот, он!..Расслабленно идущий, официозно разодетый и при постепенно повышающейся жаре, она уверена, ароматно пахнущий морским одеколоном. Он сверкает белоснежной улыбкой всему миру, в том числе и ей, стоит его темному взгляду зацепиться за непохожесть среди прочих, и пробуждает в ней бурю из воспоминаний необходимых фраз, интонаций и того, как могут воспринять американцы те или иные жесты иначе, чем японцы.Анна сжимает кулаки и, когда он делает еще несколько шагов, чтобы исчезнуть спасителем с площади, подрывается следом, с коверканным акцентом крича об остановке.—?Стойте! —?наконец он понимает, что это ему, и останавливается, поворачивая сначала голову с залакированной прической, а затем поворачиваясь и всем корпусом. Оценивает Анну с ног до головы, но при этом остается любопытным в рамках приличия.—?Чем-то могу помочь? —?четко разбирает она в словах без всякого акцента. На лице с прямыми и аккуратными чертами блуждает легкая улыбка, как если бы ничто на свете не могло испортить этому парню настроение, а с запястий, на одном из которых сверкают хромированные часы, как она и думала, доносятся нотки морского бриза.Анна тянет носом, собираясь со спонтанным потоком мыслей, постепенно выстраивающимся в конструктивный монолог, и, слабо жестикулируя, сумбурно объясняет всю ситуацию как есть.Разумеется, без упоминаний о том, что какой-то придурок опоил ее сестру, и она ему едва не вывернула лапищу, что тянулась к лямкам платья Милли, и того, что Анна попыталась использовать магию перемещения, чтобы ускорить путешествие до дома, но из-за длинного языка и азарта все той же сестры, у нее ничего не получилось, и она по хорошей шутке судьбы оказалась здесь?— в месте разврата и американской тарабарщины.Как личность, неспособная ко лжи и видевшая человека возможно первый и последний раз в жизни с жизненно необходимым предметом, Анна не находит ничего лучшего…—?Мой телефон украли,?— чем солгать в надежде, что ее не станут спрашивать о том, кто, как, зачем и почему. Она смотрит на него с несколько секунд после того, как речь повисает отзвуком в воздухе, ищет предпосылки к пониманию ее фраз в сузившихся зрачках, и уже готовится извиниться за беспокойство…—?Ох, конечно,?— как он начинает хлопать по карманам своего пиджака, выуживая мобильный телефон. —?Я дам вам позвонить,?— протягивает на раскрытой ладони?— хватай и беги. —?Но сначала…Пальцы схватывают устройство обратно, стоит ей потянуться и недоуменно уставиться, из-за разницы в росте задрав подбородок. Он все так же премило улыбается, различив в ней иностранку и для этого разделив последующее предложение четко, по слогам:—?Покажи мне грудь.Лицо Анны неописуемо в этот момент. Ей кажется, что все мускулы разом зацементировались, стали обременительно тяжелыми, и она только и может, что глупо хлопать ресницами, переваривая. Когда как парень, едва дотягивающий до тридцати, сначала пытливо?— с тем же полу-отстраненным видом?— всматривается в ее реакцию, а затем, убеждаясь, что запрос будет отклонен и ее отчаяние не столь сильно, как желание потратить часть чужих денег на междугородний звонок, и вовсе хмыкает, возвращаясь к дороге до работы.—?Нет? Ну ладно,?— он пожимает плечами, замечая, как инстинктивно Анна отступает назад, чтобы не мешать, про себя догружая информацию с задержкой. Десять процентов, тридцать, девяносто…—?Подождите! —?он тормозит, с однозначным вспыхнувшим интересом поворачиваясь к ней.—?Что ты… —?хук справа!?—?Ауч!Он падает на землю, хватаясь за нос, из которого фонтаном брызгает кровь, матерится, суча ногами в воздухе и пытаясь перевернуться на бок или живот, чтобы ответить как-то?— плевать, что девушка?— но Анна отходит. С изменившимся выражением лица?— искривленной полоской губ и искренним омерзением во взгляде?— она потирает костяшки и под всеобщее удивление со стороны теперь уже орущей мамочки с уснувшим младенцем и затихших подростков удаляется с площади, сворачивая на улицу.—?Мне казалось, что я выгляжу на свой возраст,?— под нос возмущается и мотает головой, откровенно не понимая: либо педофилы добрались до сюда с Японии, либо проблема намного масштабнее, и надо как-то это решать.Отражение в витрине с затемненными стеклами отвлекает. Анна в последний раз с нажимом проводит большим пальцем по ноющему кулаку и подходит ближе, отмечая, что бессонная ночь, каким бы легким и бесполезным до этого ни был день, ей не идет на пользу: под глазами зарождаются синяки, брови хмурятся словно сами по себе, а плечи, и без того от природы немного покатые, опускаются еще ниже. Она зачесывает светлые волосы пятерней назад, проходя по длине всей косы и позволяя той привычно упасть на левое плечо, и думает о том, как бы незаметно (и стоит ли?) стащить темные очки с фирменной фигуры при входе в магазин.Как полицейская машина, коротко отсигналив неизвестному, заворачивает в переулок и тем занимает ее больше, чем синие тени на нижних веках.В голове тут же всплывают голливудские фильмы с их известным ?правом на звонок? у каждого задержанного, и в сердце вновь разгорается, еще не до конца угаснув с прошлого раза, надежда.Она не знает, сможет ли дозвониться до бабушки в Токио и сколько это будет стоить местному департаменту полиции, но попытаться стоит. Прикинуться больной, вандалкой, что она под кайфом и ограбила ближайший банк на целых тридцать восемь центов…—?Арестуйте меня! —?она пугает полицейского своим напором и внезапностью. Сверкает личным безумием, подходит ближе, соединив запястья и протянув их ему на манер скованных наручниками, чтобы раз, щелкнул замок, и все пошло как по маслу.—?Ч-что? —?но судя по тому, как его смуглое лицо на секунду бледнеет и искажается в гримасе испуга, после чего эмоции преображаются в непонимание и скептицизм по отношению к девчонке, явно потерявшей границы, Анна вспоминает весь свой словарный запас.—?Арестуйте меня,?— повторяет она не менее требовательно и делает шаг вперед, вынуждая мужчину отступить, сильнее сжимая кулаки и буквально тряся ими перед ним. —?Я воровка, наркоманка! Я украла толстовку из магазина, и сейчас хочу заплатить за это условным сроком или как там это у вас называется?— тюрьмой, в конце концов!Она хватает его за руки и, судя по тому, как он с отвращением одергивает их, в том она совершает фатальную ошибку.—?Опять накуренные бродят,?— выплевывает на неизвестном ей жаргоне, вытирая ладони о светлые штаны цвета хаки, о чем-то раздумывает с секунду, сцепленными зубами выдавая желание взять сигаретку и прикурить прямо тут. Но в итоге обретает себя и обращается к ней уже с мечтательной снисходительностью, явно рожденной не из-за нее или ее положения. —?Послушай,?— начинает мягко и вкрадчиво,?— сегодня такое замечательное утро: светит солнышко, птички поют, теща перенесла свой переезд на неделю?— а поэтому давай не будем его портить ни мне, ни тебе?Что? Нет-нет-нет, никаких ?ни мне, ни тебе?!—?Сделаем вид, что тебя здесь не было, впрочем, как и меня,?— добавляет он тише, поправляя фуражку. —?И спокойно разойдемся по своим делам.Он спокойно подталкивает ее туда, откуда пришла, игнорируя все отрицательные мотания головой, нечитаемое выражение лица со смесью чего-то страшного, испуганного и раздосадованного, а когда она упирается ногами, то вместе с асфальтом упирается и в его терпение. Она указывает в сторону выхода из переулка, он кивает:—?Да, именно. Запомни Теда как самого доброго и радушного полицейского, которого ты встретила и встретишь в дальнейшем на этих улицах.Да чтоб тебя через колено, Тед! Она хочет чертыхнуться, да так, чтоб он понял, на английском, но решает не рисковать: в ее планах ошибочно загреметь за решетку со всеми извинениями и расшаркиваниями в конце, а не дать повод застрять на неизвестно сколько (плюс, право на звонок могут отобрать или, еще хуже, наложить штраф, начать копаться в документах, которых у нее нет, выяснять, кто она и откуда, и так далее).Но черт. Как же чертовски бесит!Анна выплескивает обиду на камень, что подворачивается под ногу, и вроде бы принимает поражение от жизни…Но тот рикошетит о мусорный бак со звонким ?бам!?, и она едва успевает сопроводить его взглядом, изловчиться развернуться шеей и через молебное ?нет-нет-нет!? услышать, как разбивается стекло. В полицейской машине парня, который по доброй воле отпустил ее, непутевую.—?Твою мать! —?взрывается с низкого старта он, выскакивая и уже собираясь помчаться за ней, но ее реакция лучше.И вот, Анна уже срывается с места, заворачивает за угол и исчезает восвояси, оставляя полицейского плеваться ядом, но после?— помчаться обратно к машине, чтобы, выхватив трещащую рацию, зажать гневно кнопку и заорать едва ли не благим матом:—?Код 10-103, порча полицейской машины. Блондинка в сиреневой кофте бежит в сторону Уэст-Овенс авеню,?— за тем следует треск передачи и ответный мягкий тембр, который кажется Йо очень знакомым.—?Принято.Анна начинает ненавидеть всю эту ситуацию еще больше, забегает за автомат с солнечными очками и прочей мелкой ерундой, сжимает гневно кулаки и отчаянно надеется не раскромсать асфальт несколькими точными движениями. Рык подавляется в горле усилием и страхом, что выезжающая из подворотни машина все же заметит ее, и разборки станут основательнее. Анна смотрит ей вслед, выжидает еще несколько мгновений, чтобы встать, полностью игнорируя любопытство прохожих, отряхнуть порядком запачкавшиеся джинсы, и направляется в противоположную сторону, ускорив шаг.Оборачивается чисто инстинктивно, когда по улице прокатывается механический гам?— какой-то пешеход решает перебежать быстренько на красный?— с перехваченным дыханием и?— ?Ай!??— влетает в незнакомца.Удерживается чтобы не упасть; он тоже, потирая грудь, которую она едва не протаранила носом, и улыбается в извинениях.—?Я невнимательный,?— лопочет он, но она не отвечает, отходит влево?— она вправо?— все так же извиняется. Делает другой шаг, но и она, фыркая нечто из разряда ?Да вы издеваетесь??, зеркалит его направление, вновь грозясь набить ему синяков лбом.Наконец она замирает, рыкая про себя и достаточно звучно, чтобы он понял все без слов и сам свалил от нее, чтобы окончательно не претворить грешницей (этот день, черт возьми, ее когда-нибудь доведет до греха, она клянется!), но краем глаза замечает патрульную бело-синюю машину, и весь гнев на мимолетного прохожего сдувается. И вместо преграды его высокое и достаточно широкое в плечах тело становится ширмой, эдакой стеной от грозящих возобновиться разборок неприятного характера.Она цепляется за него, разворачивая ровно так, чтобы ее лица, тела и обрисованной в цвете толстовки не было видно, и чересчур долго наблюдает за удаляющейся машиной, чтобы неизвестный ей парень, получивший возможность осмотреть ее, не спросил беззаботно:—?Тебе помочь?Анна отмирает, переключает внимание на парня блондина с невероятно светлыми и мягкими глазами, такими же искрящимися, как и все его лицо, поза, мягкий тембр, и едва ли не отскакивает, обнимая себя за плечи.—?Грудь не покажу! —?рыкает, уже готовая вломить и ему только за возможность представить, что она будет унижаться. Но незнакомец искренне удивляется, переваривая и все же не понимая, оттого спрашивая.—?Чего? Да я и не собирался,?— и не подходит ближе, стоит на месте. В широкой зеленой футболке и светлых джинсах, в карманы которых убирает одну ладонь, другую протягивая ей. —?Меня зовут Рурк. Ты явно не местная, заблудилась?Она щурится, выискивая подвох, но он с его непосредственным оптимизмом, подкрепленным любопытством, буквально физически вымывает из нее недоверие к окружающим и себе, в частности.—?Нет, я… Меня зовут Арья,?— но все же не настолько, чтобы заставить ее сказать настоящее имя. —?И благодаря некоторым не очень веселым обстоятельствам, о которых я не хочу рассказывать первому встречному, я лишилась сумки, где были деньги и мобильный телефон. Предыдущий парень предложил показать ему грудь, вот я и…—?Решила, что у нас это фиксированная плата? —?улыбается он, вызывая в ней убийственный взгляд. —?Прости-прости.И все же он?— лучше, чем тот пижон в костюмчике, думающий, что ему все здесь должны. Как-то проще и располагает к себе, несмотря на дурацкие шуточки.—?У тебя есть позвонить? —?спрашивает она с надеждой.—?Забыл дома, извини,?— но он делает брови ?домиком? в, кажется, искреннем сочувствии и жалости, и тут же заменяет их светящейся улыбкой. —?Но я знаю, где можно бесплатно набрать. Пошли.Он указывает рукой и, не проверяя за тем, идет ли она, поворачивает обратно за угол, проходит несколько метров и останавливается у автобусной остановки, выполненной в стиле ?модерн?. Разумеется, она плетется следом, но мысль о том, что он?— настолько душка и поборник альтруизма, что согласится незнакомке оплатить проезд, чтобы провести туда, не знаю куда, но где можно бесплатно позвонить, как-то не укладывается в ее голове.А, следовательно, должен быть подвох.—?Ты не слышал? —?голос отдает раздражением. —?Я же вроде внятно сказала: у меня нет денег.—?А они и не нужны,?— загадочно отвечает он, и глаза сверкают в тени подъезжающего автобуса. Анна окончательно убеждается, что вся эта ситуация похожа на какую-то неудачную голливудскую комедию, но на повторное ?Идешь?? от Рурка, плюет на все и взбирается по ступенькам.Внутри прохладно от работающих кондиционеров и отдает голубоватым светом занавесок на окнах. В Японии так не беспокоятся о людях даже на поездах дальнего следования, а тут?— в игорном центре мира?— и обитые кресла с опускающимися столиками, в которых сидят редкие клерки и бабушка с внучкой, прыскающие осуждением, стоит Рурку схватиться за металлический турникет у кабины водителя и юркнуть под ним, приобретая статус безбилетника и ?зайца?.И Анна хочет его одернуть, заставить вернуться, даже подходит ближе, чтобы шикнуть, но Рурк настолько выразительно оборачивается к ней, приподнимает одну бровь, что она невольно вспоминает, почему вообще стремится домой: Милли. Неизвестно, как перемещение отразилось на ней, куда закинуло и в каком состоянии она находится.Анна еще раз про себя зовет Эну, но когда та не появляется через секунду, а взгляд Рурка становится слишком долгим и окончательно настораживающим бабульку, она повторяет за ним и проскакивает под турникетом.Бабушка окончательно фыркает и отворачивается к внучке, поясняя что-то с ярко выраженным акцентом, непонятным Анне, но, как ей кажется, ограничивается только объяснением общих правил поведения в транспорте и что ?за все надо платить?. Сама же Киояма плюхается в кресло у окна и едва удерживается от резкого комментария к своему отражению: синяки под глазами проступили резче, отчего и без того острые скулы, кажется, буквально разрезают кожу, губы обсохли, коса растрепалась, а на воротнике кофты разошлось грязное пятно?— полученное до или после перемещения, Анна не знает.Единственное, чего она не может действительно понять: как при таком виде, наверняка взбудораженном и нервном, охранник из переулка не загреб ее сразу за шкирку в полицейский участок?— ведь все в ней, от внешности до горящего желания, соответствовало типичным представлениям о наркоманке. Может, настолько не хотел себе портить день? Или в их распорядке дня появление типичной представительницы ?падших? является чем-то нормальным, что можно и проигнорировать, поймать позже?Рурк что-то бубнит на ухо, они медленно едут по солнечным улицам, и все настолько хорошо?— обстановка расслабляющая, размеренная?— что Анна даже прикладывается лбом к окну, думая вздремнуть. Но автобус останавливается, впуская с открытием дверей не только поток свежего воздуха, но и невысокого мужчину, от униформы которого весь настрой сдувается, а нервная система вновь встает на дыбы.—?Господин полицейский! —?встает бабушка со своего места, подлетая к нему и, приложив ладонь ко рту, как если бы Рурк или Анна могли читать по губам, то и дело оборачиваясь на них с прежним укором, сообщает ему что-то шепотом.—?Думаю, это наша остановка,?— Рурк опережает ее мысли и, не дожидаясь, пока полицейский дослушает красочный рассказ о том, какие они растакие, хватает Анну за запястье и тащит из автобуса вон. Двери закрываются, за ними никто не бежит.Анну облепляют солнечные лучи, заставляя щуриться и выставлять руку ?козырьком?, она осматривается вокруг?— какие-то складские помещения, невысокие серые однотипные здания, вроде бы проехали всего-то ничего, а ощущение, что выехали за город?— и не видит, как тень сомнения мелькает на лице Рурка.Точно голливудский фильм, в жизни так Судьба издеваться не умеет.—?Или, может, наша чуть дальше,?— проговаривает он, разворачиваясь и собираясь спешно уходить. —?В любом случае пошли, пока…Тощий мужчина с непропорционально жилистыми руками, испещренными татуировками и шрамами, он опирается на раму выбитого окна острыми локтями и, попеременно затягиваясь зловонной сигаретой, жует жвачку. Резкие черты лица и глубоко посаженные глаза делают его самым недоброжелательным человеком на планете, а стоит ему улыбнуться улыбкой, лишь наполовину наполненной зубами, как статус разрастается до масштабов вселенной. Анна сглатывает, смотрит на Рурка в надежде, что тот объяснит (скажет ей, что этот человек на самом деле добрейшая душа, и им нечего бояться), но он молчит.—?Привет, Сэм,?— разворачивается к нему всем корпусом, и подозрения Анны начинают усиливаться.—?Какими судьбами? —?Сэм делает очередную затяжку, не переставая жевать, и как будто не замечает ее, выпытывая своими маленькими глазками-пуговками все мотивы, даже если те специально скрыты. Он поправляет красную косынку, забирает ее дальше, и Анна отмечает, что к перечню непривлекательности прибавляется еще и лысина.—?Да вот, проездом,?— Рурк указывает на нее, как бы невзначай, словно ничего важного и серьезного, но он уже впивается в нее взглядом, пуская неприятный холодок вдоль позвоночника. —?Хочу подкинуть до клуба, позвонить надо.—?Это можно сделать и у нас, чего стесняться? —?отвечает Сэм, заканчивая сигарету и туша бычок о раму, выкидывая под самую стенку здания. Наблюдает за Рурком, замечает его неуверенность, готовность сказать: ?Нет, спасибо, мы лучше пойдем?, чтобы схватить неизвестную подружку и убежать, как можно дальше отсюда, но прежде добавляет. —?Тебя хочет видеть Уэс.И все возражения вылетают в трубу. Рурк смотрит на молчащую Анну, стараясь одним взглядом выразить весь спектр эмоций, крутившийся на языке, но который он по понятным причинам не может высказать, и послушно плетется к окну. Сэм отходит назад, позволяя Рурку проигнорировать дверь (хотя вполне возможно, что в таком месте она просто опечатана или заколочена деревянными досками) и залезть в здание прямо через окно, после?— обернуться на нее и протянуть ладонь помощи, которую она игнорирует.Не то чтобы она брезговала или выпендривалась, но желание максимально обособиться ото всех и действовать самостоятельно подрывает воспоминания, что она прошла тренировочную программу Эны, выжила и пережила многое. И уж точно теперь в состоянии перекинуть ногу через полметра кирпичей.В помещении нет ремонта?— голые стены, фурнитура торчит так, что неловко поскользнешься, и ты уже нашпигован как шашлык, вместо входов и выходов?— пустые дырки, не прикрытые ничем. В углах зеленеет плесень, под потолком тянется паутина кривыми узорами, повсюду витает запах застоявшегося воздуха, прогнивших продуктов и какой-то химии, которую ни описать, ни распознать Анна не может. Под ногами валяются камни, обрывки стен, словно отодранная бумага, окурки, мусор, но ни Сэма, ни Рурка, кажется, это не волнует. Они перекидываются короткими фразами?— вернее, коротко отвечает лишь Рурк, Сэма, как ни странно, тянет на длинные монологи о том, что ?все кошерно? и непонятные английские слова, которым Анну школьные учебники не учили,?— выходят в такой же захламленный коридор, сворачивают за угол и подходят к более-менее обустроенной комнате с еще несколькими людьми.Пара раскиданных диванчиков и стульев, явно подобранных с ближайших свалок, одинокий стол у стены с лампой на нем и импровизированный костер в баке чуть поодаль. Не будь здесь матерящихся людей, обвешанных крупными золотыми цепочками, Анна бы сказала, что это пристанище бездомных, но нет. Ее окидывают оценивающими взглядами, какой-то темнокожий парень похабно улыбается, но она молчит, понимает, что лезть на рожон и бить сразу по лицу или высказываться резко, все равно что пустить пулю в лоб из пистолета, который торчит у его трухлявого напарника из штанов. Эти ребята явно не простые, и то, что она ввязалась в это чертово болото, всецело вина Рурка, но и он, кажется, совсем не рад здесь быть.Со всеми здоровается, со всеми вежлив, но уже не искрится радушием и теплотой, как это было полчаса назад на залитой солнцем улице. Он становится непроницаемым, нечитаемым и еще несколько ?не-?, если бы Анне сказали описать его; удивительно, как человек может меняться в обстоятельствах. Впрочем, Анна бы не сказала, что сама держится особняком и так же непринужденно и дерзко, как с пижоном в галстучке. Будь здесь Эна, тогда да, а так… она не самоубийца. Пока что.—?Арья? Арья,?— она реагирует не сразу. Отвлекается от мыслей, зачем в тридцатиградусной жаре, пусть и в заброшенном здании, горит костер, что могли в нем жечь и почему химией пахнет не от него, а где-то в отдалении, и переключается на Рурка. Видок у него так себе. —?Можно с тобой поговорить?—?Надеюсь, о том, какого черта ты притащил меня на склад, забитый непонятными парнями? —?ее голос тихий, язвительный, однако Рурк улавливает в нем невесомую дрожь. Она напугана, хоть и всеми силами старается этого не показывать.Анна отходит с ним в самый дальний угол, игнорируя интерес со стороны к их персонам и скрещивает руки на груди?— защитный механизм.—?Все сложнее, чем ты думаешь, так просто не объяснить,?— начинает он, облизывая пересохшие губы и то и дело поглядывая на троих потрепанных жизнью мужчин, одним из которых является Сэм. —?Но я обязательно тебе все расскажу, как только я поговорю с Уэсом и…—?И ты думаешь, что я тебе поверю? —?она вскидывает брови и сжимает ладони в кулаки сильнее. Сэм наблюдает за ними пристальнее, она практически ощущает его липкие лапы на своей спине и ягодицах. —?Думаешь, стану слушать после того, как оказалась в богами забытом месте, среди незаконников, которые варят метамфетамин в подвале и продают его маленьким девочкам за бешеные бабки?Она указывает себе за спину, в этот раз заставляя Рурка удивиться. Его рот округляется, на языке застывает то ли вопрос, то ли утверждение сомнительного характера, но Сэму вероятно надоедает наблюдать за ?голубками? и он решает их поторопить.—?Даже если ты не поверишь в рассказ, как я с ними познакомился, ты должна понимать, что одну они тебя никуда не отпустят, а если и отпустят, то быстро нагонят,?— он ерошит волосы, волнуется, оборачивается к Сэму, просит еще секунду и практически умоляет ее своими светлыми глазами. Тепло и дружелюбие возвращаются в них, пусть Анна им ни капли не верит, смотрит холодно в ответ. —?И думаю не стоит уточнять, как такие люди поступают с милыми девочками, когда те суются куда не следовало. Я не желаю тебе ничего плохого, и поэтому согласен даже разойтись после разговора с Уэсом. Отожмем у кого-нибудь мобильник, ты позвонишь, и мы больше никогда с тобой не увидимся. Обещаю.Быть может, Рурк?— не самый удачный проводник; вполне возможно, он связался не с теми людьми в свое время, но в одном он был прав: он не желал ей зла. Изначально они планировали поехать в другое место, и если бы не полицейский и злосчастная бабулька, то все прошло бы удачнее. Разумеется, если он не маньяк, который хотел отвезти ее в пригород, чтобы изнасиловать и расфасовать по чемоданам, и его планы неожиданно сорвались. Анна смотрит на троих мужчин и Сэма, которого порядком начали бесить их шепотки, на Рурка, все становится сложнее. Она увязает глубже, и если Рурк один, и несмотря на разницу в весе, она сможет выстоять один на один, то с тремя головорезами без шаманской силы и маломальского оружия она не справится.—?Ладно,?— сдается она, хоть и ненавидит себя за это. Расслабляется, потирает виски и искренне удивляется, когда Рурк протягивает ей свою сумку. —?Что это, бомба?—?Уэс параноит на различного рода подслушивающие устройства и то, что его могут записывать, поэтому заставляет снимать с себя все сумки и проходить проверку,?— спокойно поясняет Рурк, отходя назад и разводя в стороны руки. —?Не хочу бросать ее где попало. Считай это своего рода знаком доверия.—?Ага, или попыткой спихнуть на меня внеплановый теракт,?— буркает Анна, и все же закидывает широкую лямку на плечо, прислоняется к шершавой и холодной стене. Стоять к трем бандитам спиной, когда единственный посредник ушел на неопределенное количество времени? В жизни большей глупости не делала.Хотя, если честно, то вся эта ситуация является одной сплошной глупостью, насмешкой, и выбирать не приходится. Анна отсчитывает мысленно секунды, старательно не обращает внимание на парней перед ней, игнорирует их вопросы, делая вид, что не понимает (что является отчасти правдой, потому что части сокращений с неразборчивым акцентом, она действительно не улавливает) и надеется, что Эна соизволит явиться сейчас… или сейчас… или чуть попозже, но явится.—?Блеск, восторг,?— шепчет она, царапая ногтями неровности стены и вздрагивает, когда легкая вибрация долетает до слуха. Анна не понимает, моргает раз, два, но вибрация не прекращается, более того?— доносится из сумки, которую дал ей Рурк.Но ведь он сказал, что забыл дома телефон?Не задумываясь о том, что лезет в чужие вещи, что это наверняка может быть личным звонком и вряд ли кому-то бы понравилось, Анна расстегивает молнию на сумке, шарит меж блокнотов, горы однотипных шариковых ручек, кошелька и нащупывает наконец небольшой мобильник и кожаный чехол, который неоднократно видела в кино.?Рурк Доусон?— Департамент полиции штата Невада??— вот черт!Ее глаза округляются, ресницы подрагивают, а нервные окончания в кончиках пальцев трепещут. Телефонный звонок от некоей ?Бесс? перестает волновать от слова ?совсем?, но словом ?всецело? можно описать судорожный мыслительный процесс.Так Рурк все это время был копом? Блюстителем порядка, помощником и спасителем невинных и кучей других описательных словосочетаний от благодарных граждан, неважно?— почему он молчал об этом? Почему не сказал с самого начала об этом и том, что у него есть телефон, ведь тогда всех их приключений, от поездки на автобусе до появления в этом злачном месте, можно было бы избежать??Я знаю, где можно бесплатно позвонить?,?— мягкий голос и фраза, обретающая второй смысл. В полицейском участке при аресте дают право на бесплатный звонок?— она сама об этом думала, когда приставала к полицейскому! Ладонь подпирает горячий лоб, Анна подпирает собой стенку, потому что чувствует, что вот-вот упадет, и ироничная усмешка ползет на лицо. Она сама за ним шла! Доверилась, подобно наивной девчонке, что есть добрые люди на планете, а вместо этого он решил поймать малолетнюю преступницу обманным маневром и поставить перед коллегой, которому она случайно разбила лобовое стекло машины!Черт, черт, черт! Какая же она дура!Что может быть хуже?—?Эй, девочка,?— ее подзывает парень в безрукавке и такой же яркой косынке, как у Сэма, и Анна понимает, что хуже копа, который захотел ее обмануть, может быть только продажный коп, который обманывает своих же. Причем, ?своих? с обеих сторон: знают ли в его департаменте, что один из их коллег имеет связи с группировкой, которая занимается чем-то незаконным в заброшенных зданиях? Знают ли в этой самой группировке, что один из них?— полицейский, и пользуются ли его положением? А главное… как ей теперь выбраться из этой передряги?—?Арья? —?Рурк пугает внезапностью. Анна так и застывает, с его раскуроченной сумкой на своем плече, мобильником и жетоном, смотрит в ответ оленем, попавшим в свет фар, открывает рот, чтобы высказать ему все, но успевает оборонить лишь писклявое ?ты…?, как… —?Черт!Он прижимает ее к стене, пользуясь разницей в росте и физической комплекции, практически нависает сверху, становясь жестким, неприятным, но не настолько, чтобы напугать ее. Анна пережила тренировки Эны, она видела и ощущала всякое, и Рурку надо хорошенько постараться не только рельефом мускул, чтобы заставить ее дернуться.Они привлекают внимание, они оба это знают, и между тем Анна не может прекратить царапать его плечи, натягивать футболку в попытке разорвать, в то время как Рурк давит на ее губы ладонью, призывая молчать. Со спины может показаться, что они целуются, что страсть внезапно накатила на них обоих, но стоит только взглянуть на Анну, как смесь из отвращения, злости и горечи искрится в ее темных глазах, как будет ясно, что особо-светлыми чувствами здесь и не пахнет.Она больно кусает его и отбрасывает от себя запястье.—?Не советую кричать,?— шепчет он и хочет поймать изворотливую в жесткие тиски.—?Ты?— коп! —?но она не собирается сдаваться. Кричит шепотом и смотрит оскорбленно. —?И дружки твои?— бандиты!—?Эй! —?вернувшийся Сэм окрикивает громко, застывает в проходе и сразу же впивается в них невидимым змеиным жалом. —?О чем вы там шепчетесь?В его руках бутылка пива, и сам он делает несколько шагов, падая на диван и на ближайший стул закидывая ногу, откупоривает крышку без особого нажима и заставляет Рурка сглотнуть. Анна видит, как дергается его кадык, как отчетливо проступает капля пота на виске меж волос, и до нее доходит простая истина?— похоже, лишь одна сторона не знает, что он?— полицейский. И теперь Анна знает, как выкрутиться.—?Да, Рурк, давай втянем их в наши шепотки? —?Анна недобро щурится и, выглядывая из-за его плеча, спрашивает прямо на немного ломанном английском. —?Я хотела бы спросить, нельзя ли мне у вас остаться, пока душка-Рурк идет куда подальше?Сильная хватка?— как потеря контроля.—?Ты не понимаешь, что творишь и с кем хочешь остаться,?— шепчет он, и она видит, как его перекашивает от страха.—?Поверь, это уже не твоя забота,?— цедит она и тем самым добивает.—?Арья…—?Эй, малыш, остепенись! —?вновь влезает в их перепалку Сэм, и к бутылке светлого нефильтрованного прибавляется сигарета, искажающая речь. Он делает затяжку и выдыхает белесый дым на гласных. —?Если девушка изъявила желание остаться, пусть остается,?— он указывает тлеющим кончиком на Анну, сам откидывается на диване, и что-то в его виде дает понять Рурку, что здесь место имеет быть не только вежливости, но и личной выгоде.—?Ладно,?— он отпускает Анну, и она чувствует, как в местах белых пятен начинают формироваться синяки. Железная хватка, ничего не скажешь. Рурк отходит от нее на шаг, Анна делает еще один в сторону, и теперь между ними достаточное расстояние, чтобы, в случае чего, она могла убежать. —?Но если с ней что-то случится…—?Я буду паинькой,?— заверяет его Сэм, когда крупные кулаки Доусона сжимаются, в ответ он приподнимает сигарету с бутылкой и обнажает кривые зубы. —?Ты же меня знаешь.В том-то и дело, что знает, но не говорит об этом прямо. В последний раз он бросает взгляд на Анну, отбирает у нее сумку, сбрасывая в недра жетон в кожаном чехле, набирая на телефоне неизвестный номер и скрываясь в коридоре, который мог вести как из здания, так и в его дебри глубже. Смотря ему в спину, Анна понимает, что Рурк, какие бы цели ни преследовал, вряд ли оставит все так просто, а значит…—?Так, на чем мы остановились? —?пора сваливать.Анна премило обращается к Сэму, уже практически не чувствуя на себе его невидимых лапищ и плохо скрытого желания облапать ее за все нежные и жесткие места.—?У вас здесь есть туалет или что-то типа того? —?Анна прячет ладони в задние карманы джинсов, стараясь быть как нельзя проще и непринужденнее. —?Я хотела бы уединиться ненадолго.—?Да,?— но, кажется, Сэм видит, как ее внутренне распирает от нервов, как немного дергано она перекатывается с пятки на носок, и следит за этим чуть дольше положенного. —?Да, по коридору и налево, там будет холл и все такое.Анна кивает и разворачивается по направлению, всеми силами сдерживая спешность походки. Сэм отпивает еще пива.—?Проследи за нашей гостьей,?— приказывает он одному из подручных, тот не отвечает?— молча выполняя и направляясь за ней.Анна не бежит даже когда за ней перестают следить?— стены тонкие, пустые, никакой мебели?— а поэтому ее беготню быстро вычислят, и постараются пресечь если не что-то в довесок. Осматривается по сторонам и предполагает, что это здание еще не достроенного или уже разрушенного завода: витиеватые, длинные и узкие коридоры, множество огромных помещений и отсеков под вентиляцию у самого потолка. Не успевает она подумать, что зимой, если в Лас-Вегасе выпадает снег и понижается температура хотя бы до плюс пяти, тут становится еще мрачнее и прохладнее, как звук шагов раздваивается.Разумеется, за ней послали. Вернуть или просто проследить, ударить по голове или помочь подержать туалетную бумагу?— Анна не знает, но чувствует, как похотливый взгляд скользит по ее заднице, а расстояние медленно сокращается.Они выходят в холл, вокруг?— ни живой души, он думает, что поймал ее в тупик, что окна расположены слишком высоко, чтобы она дотянулась в одиночку, и прибавляет ходу, вытягивает руку, готовый поймать, сцапать… как она резко разворачивается, хватая за запястье и замахиваясь для удара:—?Две секунды оправдаться, зачем хочешь тронуть меня за задницу? —?шипит, зло смотрит и сжимает с каждым мгновением кулак все сильнее. Парень явно не ожидал этого, и теперь глупо хлопает ресницами, раскрывая рот и не выдавая ничего вразумительного. В конце концов терпение лопается. —?Время вышло.Она отвешивает смачный удар по носу, вырубая и не потирая сбившиеся костяшки после. Под ногами мелкие камни, но даже так худощавая туша преследователя падает слишком глухо, чтобы тут же поднять ажиотаж. Анна выглядывает в коридор, прислушивается к звукам, но все тихо?— если и есть какие-то переговоры, то они проходят все еще там, в комнате, из которой она ушла, и не спешат присоединиться к ним. Вполне возможно, Сэм решит, что они захотели поразвлечься наедине, и чисто из мужской солидарности не станет мешать. А поэтому у нее есть время, чтобы сбежать или, если не получится, продумать план побега тщательнее.Две одинаковые невзрачные двери совсем рядом, но Анна не бросает незваного попутчика лежать бревном посреди пустой комнаты?— хватая его за джинсы и стараясь шуметь как можно меньше, она затаскивает его в женский (по крайней мере, ей кажется, что это женский) туалет и закрывает дверь, утирая лоб. Секунда на передышку, Анна чертыхается, что никаких замков нет, она не сможет запереться, но быстро забывает: Эна учила ее сосредотачиваться на том, что есть, а не жалеть о возможном.Ставя всевозможные сценарии, разыгрывая насильников, убийц и обыкновенных мелких грабителей, что приставали к ней, домогались, угрожали, Эна выстраивала в ее мозгу маршруты поведений, чтобы не изобретать велосипед и делать банальные ошибки. С каждым вырубленным телом, созданным из черной энергии, она перечисляла, как можно было бы действовать: иначе, быстрее, иногда медленнее и безопаснее?— но неизменно повторяла одно. ?Даже если кто-то взял тебя под свое крыло и притворился товарищем, ты должна быть готова к тому, что конечное дерьмо придется разгребать тебе одной?,?— вот и сейчас, когда Рурк оказался копом и ушел, буквально бросил ее в логове преступников, эта фраза вспоминается как нельзя удачно.Анна не находит, чем связать пешку, точно так же как и не находит ничего полезного в его карманах (пистолет она отказалась брать в руки из-за возможного смешения отпечатков), и переключается на сколотую плитку, покосившиеся перегородки без каких-либо дверей, удивительно сохранившиеся, но потрепанные временем, унитазы, раковины с разбитым зеркалом?— поразительно, что при всей разрухе вокруг, туалет оформлен так, словно кому-то еще может пригодиться, даже запах не вызывает отвращения.Под потолком из окна светит солнце, и Анне оно видится спасением. Не найдя того, что можно поставить под ноги, она сбивает пальцы, цепляясь за раму и подтягиваясь, что хватает сил и ловкости держаться на скользящей поверхности носками кроссовок. Ее хватает ненадолго; Анна пытается вновь, дотягивается до крашеной деревянной ручки, но та не поддается. Она дергает еще и еще, но окно будто вросло в стену и не хочет открываться. Последним вариантом становится закатанная плотным слоем на локоть толстовка: Анна разворачивается к окну лопатками и, что хватает сил и страха разрезать себе все в мясо, ударяет по стеклу. Бах-бах-бах!—?Черт,?— отбивая локоть и не добиваясь никакого результата, Анна спрыгивает на пол, отряхиваясь, и, напоследок проверив все такого же бессознательного парня, выходит из туалета. Нужно найти другой выход.Холл все так же пуст, но теперь Анна замечает спуск вниз, ведущий все глубже под здание. И, решая, что вариантов у нее не особо много, и очень скоро их отсутствие сочтут подозрительным, она на полу-приседе, аккуратно, стараясь на привлекать возможное нежелательное внимание, озираясь и заглядывая вниз, спускается на нижний этаж.Влажные, темные, пропитанные запахом плесени и гниющих отходов, коридоры, похожие на котельные, но ими не являющиеся, Анна уже жалеет, что не рискнула напролом понестись через главный вход или не нашла ничего для того, чтобы выбраться в холле через окно, думает, что упрется в тупик и что стоит уже сейчас развернуться… как английская речь с явным акцентом рикошетит от труб, доносится с другого конца коридора и заставляет Анну крупно вздрогнуть, а после?— замереть.Никаких коробок или закутков, чтобы спрятаться?— между ними всего два метра узкого пространства, в котором почти не развернуться, если один из идущих в объеме больше размера XL. Анна заглядывает себе через плечо, прикидывает, сколько времени у нее останется, если она рванет обратно, сшибая мусор и создавая миллион громких звуков, как быстро ей перекроют пути отступления и создадут множество проблем, и понимает?— не вариант. Нужно идти напролом.Голос один, но даже если второй или третий молчат, то она может воспользоваться ограниченным пространством для приема, перескочить от одного к другому, чтобы вырубить. Разумеется, все будет гораздо сложнее, если хотя бы один из них вооружен, но что так, что убежать?— ее подстрелят. Быть может, уловив ранение на расстоянии, Эна появится из чистого любопытства узнать, что она творит, быть может, ей будет так же все равно, и Анна истечет кровью.И как раз-таки последний исход подогревает кровь сильнее, заряжает адреналином и драконит красной тряпкой с именем Рурка. Если бы он не водился черт знает с кем, если бы сказал ей обо всем с самого начала, то все было бы иначе! Она бы убежала намного раньше. Слонялась бы по солнечному Вегасу и искала порядочных людей, но вместо этого вынуждена…—?Что за?.. —?низкий старт, Анна бросается на шею, используя ноги, подобно маятнику, раскачивается вперед, поддает усилий и ловко оказывается на плечах мужчины средних лет. Она упирается коленками в него, может достать ладонью до потолка, заставляя мужчину пошатнуться от неожиданности, шока и вряд ли тяжести своего тела, и прерывает вскрик и призыв о помощи щиколотками, сжимающими челюсть, и резким рывком назад. Анна переворачивает их обоих, выстаивает на вытянутых руках и с силой прикладывает неожиданного гостя затылком о грязный пол и какую-то банку из-под газировки. замахивается для удара, теперь сжимая коленками и бедрами в неоднозначной позе его щеки, но не ударяет?— кувырка было достаточно, чтобы вырубить его, но и наделать достаточно шума, чтобы она не задерживалась на ком-то верхом.Бегло осматривая мужчину, его непохожесть на Сэма и его дружков, белый халат и торчащую из переднего кармана медицинскую маску. Анна еще раз смотрит в сторону, из которой он пришел, колеблется с вопросом, что вообще, черт возьми, тут происходит и творят люди, и срывает с бессознательного тела белый халат, накидывая на свои плечи. Она не уверена, поможет ли это ей хотя бы каплю, но небольшую уверенность вселяет.Оружия при мужчине нет, но и его бы Анна брать не рискнула. Конечно, зная, что у тебя на всякий случай есть нож за пазухой, держишься как-то смелее, но кто знает, сколько там находится людей, вооружены ли они и могут ли напасть на одну девчонку втроем или вчетвером, отнять оружие и использовать его против нее же? Анна может прикинуться дурой, сбавить градус напряжения желанием увидеть Сэма или Уэса, и безоружной она не создаст множество вопросов, на которые нет безопасного и верного ответа. А поэтому она направляется по коридору, убирая руки в карманы и даже не подумав оттащить тело мужчины к лестнице, как это было в первый раз. Она находит среди разной мелочевки пробирку с каким-то белым порошком и уже хочет сойтись на мысли, что слова про нарко-притон и изготовление наркотиков были шуткой, но помещение, в которое она попадает?— разительно отличающееся от грязного коридора, предшествующего ему,?— доводит ситуацию до пика абсурдности.Пойти в самый нерентабельный бар, чтобы отпраздновать окончательно распакованные коробки с одеждой и личной ерундой, не развернуться, когда чутье буквально раскричалось о том, что пора сваливать, оставить сестру наедине с толпой непонятных и недоброжелательных хамов, поставить внешний вид важнее ее состояния, найти ее уже под чем-то серьезным, не вызвать стандартное такси через сервисы, которые отслеживают своих водителей и затраты по времени на дорогу и бензин, а воспользоваться мало натренированной способностью к перемещению, переместиться в другую страну, пусть с более менее разговорным английским языком, но все же иногда без возможности понять, о чем говорят люди, наткнуться на кретина, который запросил за один звонок показать ему грудь, хотя она выглядит как четырнадцатилетка, ей на самом деле четырнадцать, и это?— почти неприкрытая педофилия, после?— неудачным пинком разбить камнем стекло в полицейской машине, убежать от гнева самого полицейского, наткнуться на другого копа под прикрытием, довериться ему, оказаться опять же по чистой случайности на заброшенном заводе, где тусуются люди, делающие в подполье наркотики и все это?— за один день. Боги, она точно не в одном из фильмов Голливуда?И тем не менее под высоковольтными лампами выстроены ряды железных столов, на них?— груды специализированного оборудования, использующиеся по незаконному назначению: различные трубки, колбы, перекатывающаяся из одной в другую мензурку жидкость, и люди, полностью поглощенные собственной деятельностью. Они окидывают Анну безразличным взглядом, как если бы белый халат не по размеру был своего рода пропуском в клоаку героина и метамфетамина, и возвращаются к своим обязанностям. Всего Анна насчитывает пятерых?— трое экспериментируют с запрещенными веществами на этапе изготовления, двое, прикрывшись точно такими же медицинскими масками, как у вырубленного незнакомца из коридора, фасуют готовый продукт по пакетикам. Никакой охраны, никаких вопросов о том, что она здесь забыла и кто позвал, но так даже лучше. Она видит еще один коридор на другом конце комнаты, хлипкую дверцу, и очень сильно надеется, что Уэс, кем бы он ни был, не скрывается за ней.Прибавляет шаг, ускоряется и уже готовится вынырнуть с обратной стороны здания, как полицейская сирена оглушает, как если бы Анна стояла к ней вплотную. Она крупно вздрагивает, озирается, как и все присутствующие, и, имея лишь одну причину для происходящего, тихо выругивается.Рурк. Он не хотел ее оставлять наедине с ними, и решил выдать себя с потрохами перед наркоторговцами, чтобы, подобно рыцарю, спасти ее, пусть она и не нуждается в этом самом спасении.—?Вот же заноза в заднице,?— шепчет она и, сбрасывая белый халат на пол, бежит в коридор, через лабиринт из столов и техники, пока паникующие лаборанты (Анна не знает, как их назвать иначе. Химики?) придерживаются инструкции при облаве и уничтожают грамм за граммом, поливая какой-то химией, поджигая и делая все то, что никогда и ни за что не покажут в кино и по телевизору в детское время вещания.—?Арья! —?знакомый голос и тяжелые шаги при беге. Анна закатывает глаза и не останавливается на развилке, которая не оказывается долгожданным выходом, сворачивает направо, залетает в первую попавшуюся дверь, запирает ее, чертыхаясь, что не удосужились развесить замков, понаставить мебели, и летит дальше. Благо, здание под землей оказывается куда более запутанным и сложно устроенным, чем над ней, и у Анны появляется возможность лавировать, сталкиваться с какими-то единичными людьми, огибать их, едва ли не бросать на растерзание чересчур упорному и не смыслящему абсолютно ничего в личных границах и проблемах кретину в штатском, чтобы выиграть лишнюю секунду.—?Арья! —?голос отталкивается от коридоров, врезается в нее, подкашивает коленки, но Анна не останавливается, даже когда запинается и больно врезается коленкой в кусок стены, валяющийся на полу. Рывком дает вправо, в мало освещенный проход, там?— слетает по лестнице еще ниже, попадает на какой-то склад, заваленный огромными коробками, и пользуется полумраком, скрываясь где-то между.Рурк забегает следом, но не ускоряется, хоть и понимает, что может упустить ее окончательно. Что-то в этих деревянных столбах с неизвестным содержимым настораживает?— как бы ни хотел Уэс иметь просто волшебный оборот наркотиков, он не в состоянии физически его создать столько, чтобы забить целый склад. Да и не хранят рассыпчатые вещества в коробках, а значит, в них хранится что-то еще. Он оглядывается назад, прислушивается к звукам, побежал ли за ними кто-нибудь еще, но когда не слышит ничего, достает из-за пояса джинсов пистолет.Вряд ли Анна внушала ему такой ужас, тем более, что сама она была безоружной и вряд ли бы остановилась при виде огнестрела?— скорее, прибавила бы ходу, достигнув максимума. А значит, здесь замешано что-то еще.И ей до чертиков не хочется в этом участвовать. Анна пятится назад, пригнувшись, создает как можно меньше шума и продвигается вперед, ориентируясь на очевидные шаги через пару рядов деревянных коробок. В какой-то момент он поворачивает влево, и Анна решает, что это ее шанс дать деру: не факт, что в конце этого огромного склада есть второй выход, и вполне возможно, что через минуту он упрется в тупик, и тогда помещение проще будет оцепить, поймав ее в ловушку. И поэтому она разворачивается обратно. Вполне возможно, что полицейские еще не оцепили все здание, не проверили все помещения, и есть вероятность затеряться где-то между подвалами и коридорами, переждать первую волну активных действий, подождать возможное появление Эны (что маловероятно, но никто не мешает ей помечтать, верно?), а после?— побежать сломя голову, куда глаза глядят, через окно, выпрыгивая и разбивая собой стекло, чтоб все совсем стало как в фильме.—?Стой! —?но планам не суждено сбыться.Анна крупно вздрагивает, через силу сглатывая, и медленно разворачивается, поднимая ладони вверх… как, не находя никого позади себя, понимает, что обращались далеко не к ней, да и голос не особо похож на голос Рурка. Что тогда?—?Все думал, от кого же так несет,?— Доусон усмехается, явно не впервые попадая в ситуацию, когда на него наставляют автомат, выскакивая со спины, но пистолет не отпускает. Между ним и очередным потрепанным наркоторговцем, спасающим свой зад незаконным путем, около метра, и пусть сбить с ног он не может?— пристрелят на пол-желании?— но развернуть ситуацию в другое русло еще можно. —?Меня зовут Рурк Доусон, и я офицер полиции при исполнении, но находящийся под прикрытием. И теперь, когда я проговорил это вслух, за мое убийство тебе грозит на десяток лет больше, чем если бы ты не знал об этом. Мои коллеги сейчас окружают здание и постепенно вскрывают помещение за помещением?— вполне возможно, что минут за пять доберутся сюда, и у нас есть два варианта развития событий.Он облизывает губы, продолжая смотреть перед собой, точно зная, что парень сзади пусть и молчит, но слушает. Ведь даже в его положении трудно не понять, чем может обернуться малейшее ранение (а тем более?— убийство) копа в месте, из которого почти невозможно выбраться незамеченным другими копами. Парень прикидывает варианты, чертыхается про себя и тихо вслух, когда как Рурк продолжает терпеливо:—?Первый?— это ты в меня стреляешь и стараешься скрыться, тебя находят, избивают и проводят по всем инстанциям, выматывают всех твоих близких и родных морально, а тебя?— еще и физически, чтобы в конце концов вынести вердикт в виде смертной казни через электрический стул, в ходе которой тебе забудут принести то и это, максимально растянув последнюю агонию, потому что злые и недовольные копы, которых я выдернул с их выходных, чтобы накрыть это место, не только со мной в хороших отношениях, но и в принципе кровожадны до справедливости к своим,?— он слышит легкую поступь, аккуратные шажки, мелькающие вокруг, и от того, как близко они приближаются к ним, капля пота проступает на виске.Только не это, только не она. Почему не удирает?!—?Либо же,?— голос его иррационально бодрый, развеселый. Рурк умеет притворяться оптимистом в самой пессимистичной ситуации. —?Ты пользуешься тем, что я не видел тебя в лицо, бросаешь автомат или забираешь его с собой, чем привлечешь больше внимания, но не суть, и прикидываешься дурачком-посыльным, которого силой затащили в это дело. Сдаешь несколько имен для чистой проформы, и отделываешься пятнадцатью годами тюремного срока, плюс-минус в зависимости от наличия или отсутствия лицензии на автомат, который ты на меня наставил. Согласись, разница очевидна?Соглашается и Анна, что подбирается к ним ближе, еще ближе, кровь стынет в жилах от того, как глупо она поступает, и превращается в лед, когда вооруженный перехватывает автомат крепче и опасно им указывает в сторону Рурка. Дыхание перехватывает, счет идет на секунды…—?Долго думал,?— Анна хватает его за локоть, пользуется эффектом неожиданности и коротким вскриком, тянет в сторону и с дуру влетает пяткой по внутренней стороне колена, выбивая землю из-под ног.—?Что за?!—?Арья! —?два возгласа, и она продолжает тянуть, сжимать в стальной хватке руку, не касаясь (не вздумай, ни при каких условиях!) автомата, тащить его в сторону, пока окончательно не валит на пол и не бьет по почкам кулаком.Раз, второй, третий приходится на затылок, и парень лишается сознания, распластываясь и не выпуская даже в таком состоянии оружие, но уже больше просто лежа на нем, чем вооружившись. Рурк разворачивается к ней лицом, выражение у него?— удивление напополам с испугом (за себя или за нее?— Анна не понимает), они сталкиваются взглядами: Анна в боевой стойке, он?— опуская пистолет в готовности перед собой, чтобы не надумала себе, что он отважится выстрелить. Секунда, и он совершает рывок, Анна отпрыгивает назад, словно и нет между ними бессознательной туши, словно Рурк не висел только что на волосок от смерти., а она на свою беду не спасла его?— он успевает схватить ее за запястье, но вторая рука занята пистолетом, чтобы ухватиться крепче.И она пользуется этим, врезая левой ладонью по лицу и рассыпая по его миру звезды. Рурк ругается, едва не выпускает пистолет и хватается за горящую щеку, цепкая хватка на ее запястье становится слабее, и Анна вырывается, напоследок пиная его по ноге, как пятилетка.Она вылетает со склада, перепрыгивает ступеньки через одну и лавирует по коридору в обратном порядке, надеясь, что полицейские не ждут их, чтобы ее схватить, а ему выдать медаль. Она заворачивает явно не туда?— Анна не помнит этих картонных коробок, разбросанных по осыпавшейся кирпичной крошке, разлитой и высохшей грунтовки?— но бежать и искать нужный поворот не представляется возможным; она слышит голоса, и они вынуждают бежать дальше, без оглядки.Распахивать и громко шуметь железной дверью, которая все так же не оказывается спасительным выходом, поворачивать на развилке раз, второй, вылетать в какой-то полупустой зал?— схожий с тем, в котором они были раньше?— мысленно удивляясь габаритам этого здания, и на полпути до очередного прохода замечая Рурка, что разъяренной пантерой несется за ней следом.—?Арья! —?выкрик ее лживого имени. Она хочет вскричать, чтобы он отстал от нее, но боится, что дыхание собьется и держать бешеный ритм бега станет труднее. Поэтому она жмурится, облизывает на полном ходу губы, ощущая невероятную жажду, прилив адреналина и подкатывающий страх, что ее во все это втянут как посредницу, что все не закончится так просто, и резко дает влево, замечая одинокого полицейского и пустую глазницу окна с долгожданной свободой.—?Стой! —?он замечает ее, замечает, как за ней бежит Рурк, и достает пистолет, чтобы приказать замереть на месте, но она не стремится следовать указке.—?Не стрелять! —?на гласных голос Рурка срывается, он проигрывает ей в скорости, но все равно кричит, потому что не может не крикнуть, не дать команду. —?Гражданская, не стрелять!Парень опускает пистолет, не понимая, зачем он тогда бежит за ней, почему она убегает от него, но Анна пользуется его замешательством, его выставленной и согнутой в колене ногой, чтобы прыгнуть на нее, затем?— на плечо и вылететь в окно, закрепляя за собой статус ошалелой и безбашенной героини голливудского боевика.—?Черт! —?груда сваленного мусора спасает ее от свернутой шеи, но некогда расслабляться. Анна оказывается в узком проходе между зданиями, вскакивает на ноги и, не отряхиваясь, выбегает на залитую солнцем улицу, свободную от полицейских и патрульных машин. Ее шанс.Если Рурк бывал в этом здании неоднократно, если водил шашни с наркоторговцами, то ему не составит труда найти кратчайший путь, чтобы выбраться наружу, а поэтому ей нужно скрыться как можно быстрее.—?Арья! —?но она не успевает. Да сколько можно?!Он бежит следом, словно дамоклов меч, непозволительно быстро сокращает между ними расстояние, но Анна взывает к внутренним ресурсам и отрывается, задерживая дыхание и почти не дыша от ужаса и бурлящего в крови адреналина, гормонов стресса и паники. Она не хочет, не позволит ему себя поймать! Каким бы хорошим, паинькой, заинькой и вообще, лучшим полицейским в мире ни был! Он солгал ей, сыграл нечестно однажды, а значит сыграет нечестно еще раз.Они летят по улицам, огибают, сталкиваются с прохожими то теряют, то набирают скорость, почти соприкасаются?— он ее касается, нет-нет-нет! —?и в последнюю секунду ей всегда удается вырваться вперед. Анна юркает в проулок и вот тут-то настает очередь Рурка улыбаться: двухметровая стена и тупик, отрезанный от мира?— она беспомощно поскребется о нее и наконец-то сдастся, выслушает его и то, что он не причинит ей вреда, что он ей поможет, найдет родителей и…Анна перемахивает через стену.—?Какого?! —?запрыгивая на хлипкий мусор, цепляясь за стену скользкой подошвой кед и хватаясь за край, она поражает его до глубины души тем, как легко и просто оказывается сначала здесь и уже там. Он останавливается, несколько мгновений тупо смотря на кирпичную кладку и не понимая, где план дал трещину, в то время как Анна спрыгивает на голый асфальт и кувыркается через себя.Плечи болят, ноги горят, а легкие желают ей поскорее сдохнуть где-нибудь от асфиксии. И тем не менее Анна не останавливается. Косо оглядываясь на препятствие между ними, она не находит его достаточно существенным, чтобы возрадоваться окончательно, но нотки легкого самодовольства все равно подогревают грудь.Она не знает города, и, пожалуй, это главный минус, имеющий огромный вес в их гонке; не знает, где можно затаиться, переждать волну истерии, необъяснимую альтруистичную мотивацию помочь всем и каждому у Рурка (не сказать, что в Токио она смогла бы безошибочно и быстро найти укрытие, но все же, указатели на родном языке существенно бы упростили ориентацию в пространстве). Анна перебегает на красный свет пустынную дорогу, отмечая, что живость улиц закончилась на остановке возле заброшенного завода с наркоторговцами, и вокруг сейчас?— сплошь технические здания, редкие будки охраны, в которых никого нет, и мертвая тишина.Понимая, что вот оно?— возможное укрытие на ближайшие несколько часов, пока ее тело не накопит достаточное количество фуреку на обратный прыжок, Анна подныривает под шлагбаумом, проникая на неохраняемую территорию, и спешно идет вглубь. Вокруг?— ни души, открытая территория и отсутствие камер видеонаблюдения?— она бы сказала: ?Воруй, не хочу??— но и воровать здесь особо нечего.Скрестив руки под грудью и ощущая неприятный холодок,?— несмотря на тридцатиградусную жару и солнце, палящее в макушку,?— который проносится между двумя зданиями, Анна выискивает дверь или приоткрытое окно, чтобы попасть внутрь более законопослушно. Но проходя четвертое окно и третью дверь, мыслей о том, чтобы с ноги влететь в стекло или взломать дверной замок, становится все больше, и Анна даже останавливается напротив одной, на вид хлипкой и деревянной, в отличие от остальных, железных. Раздумывает секунду, прикидывает варианты… и совершает ошибку.—?Попалась! —?из ниоткуда, словно чертов снег в июле на Гоа, на нее набрасывается Рурк, сшибая с ног. Анна сбивает коленки об асфальт, раздирает щеку и непроизвольно матерится на-японском?— обычно приличная и сдержанная на брань, она слетает с катушек, когда девяностокилограммовая туша на нее валится сверху и все попытки выползти из-под нее, замахнуться и ударить терпят фиаско.—?Слезь с меня, кретин! —?она верещит, выворачивает запястья, когда он хватается за них, прижимает к груди и просто выдергивает, разводит в стороны, хочет перевернуться на спину, но Рурк давит ей между лопаток, коленом встает на сгибе коленей, полностью ограничивая движения. И негромкое ?вззз!?, знаменующее раскрытие стареньких наручников, дает понять, что все, финита. —?Нет!Или нет? Она вырывает руку из его захвата, больно ударяет по предплечью локтем и делает рывок ползком, но Рурк хватает ее за ворот кофты, словно котенка за шкирку, и тянет на себя. Первый браслет закрывается, ударяя по самолюбию мимолетным страхом.Она была так близка к тому, чтобы удрать. Почему все повернулось так? Она же ничего ему не сделала!—?Пусти! —?в голосе мелькает отчаяние, но откровенно хныкнуть Анне не дает злость досады. Она раздирает себе ключицы, выглядывающие из-под футболки, трется щекой о жесткий асфальт, вертя головой и пачкая волосы, и до боли сцепляет зубы, чтобы не закричать.—?Вы имеет право хранить молчание,?— но Рурка не пронимает и то, как сильно она выкручивает себе запястья, чтобы провально попытаться убежать, избежать уготованной участи. Он выставляет второе колено ей на поясницу, вызывая сдавленный ох, и зачитывает ей права, пребывая в смешанных чувствах, определить и поставить точку в которых получится лишь в полицейском участке.Анна трепыхается, отплевывает светлые волосы со рта, очевидно не понимает, что он там ей талдычит, и тем больше укореняет в нем уверенность, что она?— типичный подросток-бунтарь, сбежавший из дома и нарвавшийся на неприятности из-за чересчур длинного языка и острого гонора.—?Вам понятны ваши права? —?он вздергивает ее на ноги, и она предпринимает еще одну попытку сбежать: отдавливает ему носок через спортивные кроссовки, ударяет под коленкой и собирается удрать, но он дергает ее назад за один застегнутый браслет, чтобы впоследствии застегнуть на ней второй.Ошибка, которую он допускает по поручению своего лейтенанта: ?Наручники должны быть застегнуты после произнесения правила Миранды??— так им не сможет предъявить следственный комитет, что они нарушили чьи-то права и надавили почем зря, даже если вокруг ни единой души и застать за нарушением устава их не могут в принципе.—?Ни черта мне не понятно! —?цедит она и дергает плечами в надежде, что он ослабит хватку или отстранится, но Рурк приникает, наоборот, ближе, придерживает ее над локтем и оставляет синяки через толстовку. Доусон это принимает, как положительный ответ, потому что будь ей непонятно, она бы вряд ли ответила на вопрос так, как надо, и, скорее всего, сделала бы на родном языке.А то, что родным у нее является далеко на английский, он понял еще в самом начале. И ведет ее на выход из строительного комплекса, где уже по его наводке собираются полицейские машины, не забывая сбить спесь тем, что если она не перестанет упрямиться, то он потащит ее на себе, что при разнице в габаритах было сродни огромному мастифу и маленькой чихуа-хуа. По громкости и отношению ко всему подряд девчонка так же подходит на роль маленькой крикливой собачки, что немного, но веселит Рурка. И момент, когда он заставляет ее сесть на заднее сидение машины, закрывая дверь, как за малолетней преступницей, уже не кажется таким отвратным или неправильным.Он знает, что это его обязанность?— всех подозреваемых вести в участок, разбираться уже в кирпичном здании, наполненном справедливостью и вооруженными полицейскими, знает, что Арья (или какое у нее настоящее имя) навряд ли знает, где за сегодня успела побывать и кому дорогу успела перейти, вполне возможно убежала из дома, до смерти напугав родителей, и что найти их, уведомить и передать обратно дочь, становится его задачей, он тоже знает.Единственное, чего он не знает: почему вдруг девчонка-подросток решила покинуть отчий дом (алкоголь, домашнее насилие, неадекватность родителей?— это тоже предстоит выяснить) и откуда она знает приемы самообороны. Но на все у него будут сутки допроса и миллионы шансов вытащить из нее или базы данных полиции телефон родителей, чтобы позвонить и, он надеется, услышать внятный, адекватный ответ.Но она молчит, и диалога не случается. В ее глазах не отражается страха быть переданной обратно в ежовые рукавицы или спиртовое амбре, как это обычно бывает у сбежавших,?— лишь раздражение, злость и усталость, что вводит Рурка в недоумение. Она либо не понимает, что приключение закончилось, и дальше все пойдет по правовому распорядку, либо была в полицейских участках достаточно, чтобы перестать бояться проходящих мимо вооруженных людей в форме, преступников, которых они ведут в небольшие допросные вдоль по коридору, процедуру оформления и постановки на учет через снятие отпечатков пальцев, выворачивание карманов и изъятие толстовки с последующим анализом ДНК. Рурк не уверен, что понадобятся крайние меры и экспертиза лаборатории для установки личности, но заранее обеспечивает себя планом Б, потому что одно дело взрослый бунтарь, который сам за себя несет ответственность, а другое дело?— несовершеннолетний ребенок. За последних беспризорных здесь, в ?городе разврата и азартных игр?, им в участке рвут все приличные и неприличные места с особым рвением и тщательностью.Анна кипит изнутри. Осматривает все и вся волчьим взглядом, скалит зубы и огрызается, когда ей говорят что-то на невнятном акценте, требуя ответа, но не дает никакой информации. Она знает, что будучи несовершеннолетней и знающей, что все вокруг это тоже знают, она имеет право молчать без адвоката и опекуна или родителя, знает, что ей обязаны дать позвонить, чтобы с этим самым опекуном или родителем связаться, и она хочет набрать бабушке, чтобы та ее вытащила отсюда, но ей не дают этого сделать.Рурк словно забывает обо всех правилах приличия, делает все чересчур тщательно и медленно, проверяет бумаги по нескольку раз, пытается добиться от нее имени?— настоящего имени?— но терпит такое же фиаско, как она недавно?— с побегом, и записывает ее под именем Джейн Смит (так в судах обозначают анонимных свидетелей, насколько она помнит древние кино по телевизору). Потом они фотографируют ее с этой карточкой с именем и номером у белой стены, наручники все еще на ней, сцеплены жесткими оковами за спиной, а поэтому неприглядную картонку держит какой-то моложавый коллега, который посматривает на нее с явной боязнью. Что он будет делать в обществе матерых преступников, Анна не знает, но уже заранее ему сочувствует.Но кому она не сочувствует, как сейчас, так и в плане будущего, так это Рурку, который просит снять с себя толстовку, не снимая наручников, и при этом делает невозмутимую физиономию, когда она говорит, что это невозможно и он все еще кретин. Если раньше он имел раздражительную, но все же более нейтральную окраску в ее понимании, то сейчас он ее откровенно бесит, отвращает?— и то, как он перекладывает бумаги, как смотрит на пустые листы, которые не дают ему ничего полезного, чтобы понять, кто она и кому звонить, чтобы это перестало быть его проблемой, и как игнорирует ее прихрамывание.Прыжок через стенку оказался не особо удачным, и теперь, когда адреналин схлынул, а сердце не бьется бешено в ритме ?бей или беги?, Анна чувствует, сцепив зубы, как пульсирует боль в лодыжке. Но не просит его сбавить ход, не просит льда, хотя видит, что он очень и очень этого хочет?— хочет обменять ценный пакетик с целительной прохладой на пару фраз, мимолетный диалог?— и заходит в комнату допроса, разворачиваясь к нему лицом.—?Я сейчас вернусь,?— он кладет ладонь на дверную ручку, оборачивается к себе за плечо, и надеется, что те звонки и запросы, которые он подавал через различные базы данных, оказались успешны, и ему будет, с чем работать.—?Не снимешь с меня наручники? —?мрачно интересуется она, пусть и по интонации нельзя сказать, что это был вопрос; скорее?— утверждение, в котором есть капля надежды на частичное освобождение. Рурк стучит пальцем по подбородку в раздумии.—?Нет, не думаю,?— и вновь поступает как кретин. Анна закатывает глаза, испытывая волну отвращения и ненависти, и не желает с ним иметь дел, желает вызвонить Мэй, но не для того, чтобы она вытащила ее, нет, теперь это второстепенная задача, но чтобы с помощью своих связей, которые, Анна уверена, распространяются и за пределы Японии, она размазала этого самодовольного и напыщенного идиота по стенке профессионального позора.Давно она не испытывала таких сильных чувств при невозможности вылить их в удары или крик?— наверное, с момента их первых тренировок с Эной. Но именно эти тренировки, эта горечь, обида и злость, которые она испытывала к своему хранителю, когда выполняла безумные программы, когда выдирала из себя деревянные палки и ползла до дома через сумрак и ночной холод, не позволяют ей раскиснуть, начать жаловаться и ныть, не позволяют сдаться в своей уверенности.Смотря на то, как Анна оценивает стекло-зеркало, через которое ведется наблюдение за преступниками, как идет к столу и отодвигает стул, Йо понимает, что на ее месте даже не додумался поступать так же, как она. Броско, дерзко, агрессивно. Он не побоится этого слова, потому что именно оно может максимально точно описать ее поведение и отношение к Рурку, ко всей ситуации в целом; и в тот момент, когда он бы попытался объяснить и рассказать полицейскому все, стараясь вести себя дружелюбно, чтобы получить то же в ответ, Анна гнула свою линию и продолжала молчать.Потому что адекватно объяснить, что она переместилась сюда с помощью магии, что ее родители разбрелись по свету, разбираясь со своими проблемами и наплевав на всех четверых детей, что ее сестра сейчас неизвестно где и в каком состоянии, и ей самой нужно срочно домой, попросту невозможно. Поэтому она не пытается: не пытается наладить контакт, не пытается вести себя мирно и мило?— она хочет, чтобы ее вывели из комнаты допроса, заперли где-нибудь в обезьяннике, но при этом обязательно дали позвонить и дозвониться до Мэй, чтобы она сняла трубку, а не проигнорировала звонок, как это делала сотни раз до этого.Анна нападает на стол грудью, наверняка вызывает недоумение любопытных, опирается на одну ногу, потому что вторая чертовски сильно болит, и через короткие выдохи, пыхтение и слова ненависти ко всему живому, поднимает руки за спиной и тянет, тянет, тянется через макушку, чтобы, вывернув плечевые суставы, увидеть запястья теперь перед собой и плюхнуться на стул. Больно, плечи горят, но Эна не раз и не два выжимала из нее соки. И сейчас, обращаясь памятью к прошлой боли, она понимает, что нынешняя?— ерунда в сравнении с ней.Киояма ставит пятку поврежденной ноги на край стула, поднимает джинсы и сопровождает фырканьем обнаружение явного отека и, при легком соприкосновении с пальцем, начинающую повышаться температуру в области вывиха. Прыжки?— определенно не ее стезя.—?Здорово,?— она цыкает, опуская штанину, и аккуратно ставит ступню на пол. Замечает мельком себя в отражении и определенно не хочет этого делать снова: волосы, взбившиеся в колтуны, коса, от которой осталось одно название, царапина на щеке, кровоподтек, успевший засохнуть по пути сюда, измученный, помятый и просто усталый вид. С нее бы самой снять побои и отправить ответный иск за превышение полномочий и просто скотское поведение в адрес Рурка, но у нее нет особого желания иметь с ним дела вне рамок этого участка: просто отпустите ее домой и, она обещает, она забудет об этом в ближайшее время. Раскромсает парочку груш для битья, перевернет Эну кубарем через себя, и забудет, честно слово.Или?— она переключается на наручники, другой раздражающий фактор?— Анна может все же напоследок ему вымотать нервов, как это сделал он. Она расслабляет одно тонкое запястье, чтобы другим потянуть за железный браслет, благодарит великих духов за природную худосочность и оставленное расстояние в виде цепочки на наручниках.—?Есть,?— и победоносно улыбается, когда оказывается на свободе сначала наполовину, а после короткого выдоха уже полностью. Наручники звонко падают на стол перед ней, и Анна потирает запястья, возвращая себе прежнее презрение и самоуверенность?— чересчур наглая, очевидно и изрядно изменившаяся после встречи с Оксфордом, как думает Йо?— и устраивается удобнее на стуле, закидывая ноги на край стола и откидываясь на задних ножках. Руки скрещиваются под грудью, а взгляд впивается в дверь, где уже слышатся неторопливые шаги. —?Вот теперь поговорим.Рурк входит в комнату, изучая ничтожно малое количество информации в отчете: в основном, экспертиза с толстовки, данные о запрещенном порошке на рукаве и капюшоне в незначительном размере, один светлый волос, который скорее всего принадлежит ей, и один?— ярко-рыжий, кудрявый, личность обладательницы установить не удалось?— и замечает наручники на столе, ее самодовольную позу и ауру сродни ?Еще поборемся?, которую он ощущал не раз и не два в этих стенах.—?Как ты их сняла? —?и все же ему казалось, что он затянул их достаточно сильно, чтобы она не смогла выбраться.—?Ловкость рук и никакого мошенничества,?— но ее ответ говорит об обратном. Анна мельком оглядывает бежевую папку, скудно наполненную двумя или тремя листами, и не может не усмехнуться. —?Дай-ка угадаю: у тебя на меня ничего нет?И этот тон Рурк тоже знает: ими оперировали почти все богатенькие детишки известных и влиятельных персон, проходившие по делам о наркотиках, приеме, производстве, сбыте. Нагло ухмыляясь, они надеялись и верили, что связи и деньги помогут скостить срок или избавиться от него вовсе, что пресса заткнется, заменит и забудет все имена, которые передавал Рурк через интервью. Но Доусон, подобно им, самодовольно и горделиво, обрезал крылья, заводил врагов и однажды едва не вылетел из города за ?связь с несовершеннолетней?, которой никогда не было и быть не могло.Однако если там он знал, на какие рычаги давить, чтобы стереть ухмылочку с их лиц и лиц их адвокатов, доставая самое грязное белье из прошлого, до которого только мог дотянуться, то здесь, как бы ему ни не-хотелось это признавать, он был бессилен. У него действительно ничего нет на нее: ни имени, ни данных в полицейской базе (что странно вдвойне) о преступниках, об эмигрантах (здесь странность достигает пика), молчат и списки о пропавших без вести. За двадцать минут Рурк перерыл все источники информации, которые ему были доступны, но не получил абсолютно ничего.И все же эта девица каким-то образом очутилась в их городе, стране, связанная или несвязанная с наркотиками или иного рода преступностью, сбежавшая или скрывающаяся от определенных людей,?— а как и почему это случилось, ему необходимо выяснить.—?У меня знакомый в Интерполе,?— как можно небрежнее отвечает он, спокойно присаживаясь напротив нее. Рурк кладет раскрытую папку, не скрывая данных (хотя навряд ли ее познания английского языка настолько глубоки, чтобы можно было разобрать терминологию наркологического анализа), и поправляет часы на запястье. —?Я переслал ему твое фото, и, скорее всего, он уже подал запрос на опознание в полицию Японии.—?С чего ты взял, что я из Японии? —?она склоняет голову на бок, хочет запутать, но он поднимает выразительно бровь.—?С того, что ты говоришь на японском? —?и произносит это по-японски с ярко выраженным американским акцентом. Достаточно правильно и чересчур официально, чтобы Анна не смогла не отреагировать удивлением. —?И да, ты можешь мне начать говорить, что иностранцев, владеющих несколькими языками, много, что и японский может не быть твоим родным, но при учете того, как в стрессовой ситуации ты начала ругаться именно на нем?— обидно, к слову, ругаться?— то я посмею предположить, что ты японка. И тебе вряд ли больше восемнадцати.—?Это ты тоже предполагаешь из моего словарного запаса? —?она переходит полностью на японский, считая (надеясь, молясь), что в какой-то момент Рурк облажается с переводом или ответом, и она сможет это использовать, но он не подает вида, что как-то смущен или волнуется.—?Я не идиот, да и глаза у меня есть,?— но она фыркает, думая иначе. —?Послушай, у меня нет никакого желания создавать тебе проблемы, и если ты будешь сотрудничать…—??Сотрудничать?? —?переспрашивает Анна, и в ее вопросе слышится презрение. —?Сотрудничать с полицейским, что скрыл это, обманным путем хотел заманить в полицейский участок, а в итоге бросил среди наркоторговцев? Сотрудничать с тем, кто имеет грязные делишки с чертовым кокаином, прикрываясь законом, и при этом ради забавы протер моим лицом асфальт? Нет, ты все же идиот. И я тебе ничего не скажу.—?Во-первых,?— пусть это было грубо, но Рурк все же проглотил ее комментарий достаточно быстро и без особого усмирения гордыни. Он складывает руки перед собой в замок и сосредотачивается на ощущении сжатых пальцев. —?Это не я тебя ?бросил?, это ты изъявила желание остаться там, буквально вынудила Сэма встать на твою сторону, не улавливая от слова ?совсем?, с кем и где находишься.Неосознанно он перенимает ее манеру речи, и ее губы выразительно искривляются. Как же он ее бесит.—?Во-вторых, я назвался сотрудником полиции и, согласно законам штата, ты обязана была повиноваться нескольким устным приказам остановиться и перестать убегать, но ты этого не сделала. В таких случаях кодекс позволяет мне применить физическую силу, потому что ?найти и поймать, чего бы это ни стоило??— главная задача любого полицейского Соединенных Штатов.—?О, а в кодексе не прописаны случайно отношения между полицейским и наркоторговцем? Интересно было бы почитать,?— она щурится, настаивая на своем, и касается выбившихся из косы светлых прядей. Как солома на ощупь.—?Я не обязан отчитываться, в каких отношениях находился или нахожусь с тем или иным лицом,?— он распрямляется в плечах, понимая, что мог бы…—?А я не обязана отвечать без адвоката или своего представителя,?— но ее это мало волнует. Анна отвечает милой, раздражающей улыбкой и сосредотачивается на волосах, когда как Рурк готов схватиться за голову.—?Чтобы предоставить тебе адвоката или же связаться с родственниками, нам нужно, минимум, твои имя и фамилия…—?А мне казалось, что на карточке было написано ?Джейн Смит?? —?она обрывает его фразы, не дает договорить, откровенно плюет на его желание помочь. —?Почему бы вам не использовать это имя?—?Потому что оно фальшивое, и ты знаешь это,?— в пульсирующей жилке на его шее отражается нетерпение, постепенная потеря контроля и власти.—?О да, это мне известно,?— но Анна продолжает веселиться с этого зрелища. Она опускает ноги со стола на пол, удивленно отмечая, что боль в лодыжке прошла, и усмешка становится еще шире и надменнее. —?А еще мне известно, что без предъявления каких-либо обвинений, без состава преступления, у вас есть всего двадцать четыре часа, чтобы удерживать меня.Нет, вызванивать Мэй сейчас?— не вариант; они попытаются отследить звонок и сделать из мухи слона.—?А поэтому, Рурк, будь душкой,?— она выставляет перед ним запястья,?— отведи меня в камеру и разойдемся полюбовно.Хотя любовью здесь и не пахнет; Доусон отчетливо чует ее злость и ненависть к нему, сам почти поддается этим же чувствам в ее адрес, и искренне не хочет сдаваться какой-то малолетке, возомнившей, что сможет поставить правосудие на колени лишь потому, что она иностранка без рода и имени.—?Ты действительно думаешь, что я не могу предъявить тебе обвинений? —?спрашивает он, и настает его очередь смеяться и поднимать в иронии брови. Она хмурится, не понимает, но ?душка Рурк? сейчас все ей разъяснит. —?Видишь ли, когда ты была со мной, как представитель власти, пусть и не заявивший об этом вслух, я мог заручиться за твои поведение и действия. Однако, когда я был вынужден уйти, ты осталась один на один с толпой наркоторговцев и одним Богам известно, в каких вы отношениях.Она бледнеет, когда понимает, к чему он клонит.—?Ты с ума сошел? Я впервые видела их, впрочем, как и они меня! —?ее руки распутываются из закрытой позы и ладони падают на металлическую столешницу перед ним. —?Они даже моего имени не знают!—?Вот тут я могу не согласиться: в моей практике не раз и не два случалось так, что люди, не желающие выдавать друг друга, прикидывались незнакомцами.—?Твоя практика?— отстой,?— отрезает она, изрядно нервничая. Нет-нет-нет, он же не может так просто на нее это повесить?! У него нет доказательств! У него на нее нет ни…—?Да? А вот анализы с твоей толстовки говорят мне обратное,?— но он поворачивает к ней папку с отчетом, как бы невзначай ?забывая? про терминологию и сложность перевода, и крошит маленьким молоточком ее огромную уверенность в себе. Наверное, это больно?— получать по самолюбию, когда ожидаешь меньше всего. —?Пусть количество и небольшое, но химики в лаборатории обнаружили на правом рукаве в области локтя и на капюшоне следы гидрохлорида кокаина, в простонародье?— просто кокаин, и у тебя вряд ли есть доказательства того, что они оказались там случайно, и ты чиста в плане закона.—?Они оказались там, потому что твой дружок, Сэм, сказал нам зайти в здание, где они его готовят! —?она повышает голос, но это бесполезно, он словно оказывается за стенкой.—?Только мой-ли? —?делает ударение, чем буквально дает ей под дых.—?Это бред! —?Анна вспыхивает, вскакивая на ноги, и стул падает с грохотом пластика о кафель. Ни Рурк, ни Анна не морщатся, хотя звук из разряда не самых приятных; она смотрит на него и тяжело дышит, он же ждет, когда она окончательно психанет, поймет, что он не собирается с ней быть долго добрым и любезным, и начнет говорить.—?Это факты,?— ?ну же, потребуй адвоката, попроси позвонить?, он вертит в нервном предвкушении ручку, смотрит прямо на нее, но Анна не сдается так легко.—?Это чертовы домыслы, и у тебя тоже нет никаких доказательств, что я имею дело с наркотиками. Ты можешь проверить мою кровь, мочу, что угодно, чтобы увидеть, что я ничего не принимала! —?кажется, она слишком много смотрела сериалов про наркоторговцев.—?Чтобы торговать, не обязательно принимать,?— но Рурк два года проработал в Управлении по борьбе с наркотиками, и он знает тонкости своего ремесла. Он хочет назвать ее по имени, потому что это сделает обвинения более личными, сопоставит в чужом сознании, что ?твое имя равно преступлению?, но вряд ли ?Арья? может на нее повлиять сильнее, чем банальное ?ты? или ?Джейн?.Анна фыркает в ответ. Это какой-то абсурд.—?Но даже если я и предположу, что ты не имеешь к этому никакого отношения, есть ряд преступлений, по которым есть свидетели,?— она смиряет его волчьим взглядом, хочет сожрать живьем, в то время как он из-под химического анализа достает вырванный из блокнота, исписанный листок. Рурк готов поклясться, что к запаху пренебрежения и отвращения примешивается солоноватый запах страха. Она знает, что в этом перечне.И знает, что от него так просто не отмахнуться.—?Нападение на гражданина Америки…—?Он сделал мне непристойное предложение! —?и начинает противостояние, скрестив руки.—?…порча служебной полицейской машины…—?Чистая случайность!—?…безбилетный проезд в общественном транспорте…—?Это вообще твоя идея была!—?…повторное нападение на человека?— на этот раз, на химика в лаборатории Уэса…—?Он мешал мне пройти,?— упорствует, находит оправдания.—?…побег от полицейского,?— но и Рурк не отстает, продолжает, переходит на ?десерт?. —?Сопротивление при аресте…—?Я… —?и она заминается, раскрывает рот. ?Есть?.—?А также применение силы в адрес должностного лица, отказ сотрудничать со следствием…—?Какое следствие, у тебя даже дела нет!—?Дела нет, но вот поводов засадить тебя за решетку более, чем на месяц, предостаточно,?— скалится он.—?Врезать бы тебе по роже,?— и она не выдерживает, щурясь, буквально кипя изнутри. Шипит, скорее, цедит сквозь зубы, чувствуя яд собственных слов, и надеется, что взглядом можно прожечь в нем что-нибудь, желательно, все.—?Угроза в прямом эфире? —?но Рурк до сих пор цел и невредим. Указывает большим пальцем себе за спину, где почти под потолком висит камера видеонаблюдения. —?Не знаю, показывают ли такое в сериалах и кино, но все наши разговоры записываются, и только что ты накинула себе еще пару лет лишения свободы. Особенно, если после этого со мной действительно что-то случится.Она крупно вздрагивает, и Рурк улавливает за этим ее желание кинуться на него, расцарапать ногтями лицо, шею и все, до чего сможет дотянуться. Анна смотрит на камеру уничтожающим взглядом, осознавая, что если выкинет нечто подобное, то ее точно уведут в смирительной рубашке, обколов транквилизаторами, и тогда ее пребывание станет по-настоящему адским и бесконечным, и через силу заставляет себя распрямить плечи, сжать кулаки.Доусон не успевает удивиться мысленно и вслух, что она бывает все же послушной, как в зеркало-стекло кто-то невидимый стучит несколько раз. Анна озирается, словно хищная кошка, которую застали охотники врасплох: за ними наблюдали, кто-то еще слышал ее разговоры и угрозы… она ждет его комментариев, отсылок к фильмам Голливуда и что здесь режиссеры не соврали про ?прозрачность лишь с одной стороны?, но Рурк по своим причинам мрачнеет и встает со стула. Допрос окончен? Разве у них есть ограничения по времени? Или Рурк получил святое ?ничего? от нее и останется этим доволен?—?Сдаешься? —?тон граничит с неверием. Если Рурк скажет ?да?, то Анна назовет его лжецом. Столько долбиться, угрожать, пытаться вывести ее на компромиссы и все для того, чтобы посередине допроса встать, взять свою бесполезную папку с не менее бесполезными документами и открыть дверь в ожидании, что она выйдет следом?—?Устал разговаривать со стенкой,?— но по его пренебрежению и нежеланию смотреть прямо невозможно понять, действительно ли ему надоело выпытывать из партизана информацию, и он решил заняться чем получше, или некто, кто постучал в зеркало, принес ему что-то важное и интересное по делу, и ему необходимо ознакомиться с этим.Рурк хмуро смотрит на зеркало, заметно меняясь и отстраняясь, но стоит Анне направиться на выход, как к нему возвращается наглая физиономия.—?Э, нет, наручники обратно,?— указывает на стол, выглядывая в коридор. —?Разумеется, если ты не хочешь, чтобы тебе пустили несколько пуль в грудь по поручению нашего начальства.Он кивает на стол, намекая, что лучше поторопиться, и добавляет с явным удовлетворением:—?И у меня нет ключа, чтобы тебе помочь с этим. Так что, как сняла, так и надевай,?— как завершение монолога?— принеприятнейшая улыбка. Нет, Анне все равно, что у него, важные дела, хоть пусть бабушка умирает?— она скорее пожелает ему соседа с перфоратором, когда тот надумает умереть, чем согласится сотрудничать или принять его помощь. Пусть катится к черту.Они выходят из кабинета, оба напряженные. Но если она всем своим видом показывает, что к ней лучше не лезть, что она укусит, заразит бешенством и напоследок спляшет на могиле, когда жертва закончит корчиться в муках, то Рурк не перестает задаваться про себя вопросами, кто она и как, черт возьми, одним взглядом умудрилась заставить дернуться прежде машину-убийцу, два метра в обхвате, Татчи. Лишь глянув на нее единожды, крупный мужчина-сержант, повидавший виды, искажает свое мясистое лицо в смеси из удивления, нежелания соприкасаться с ней и, Рурк готов поклясться, мимолетного страха.—?Этому где-то учат? —?спрашивает Доусон, когда они проходят вдоль огромного кабинета, заставленного столами полицейских, и направляются к коридору, огороженному решетчатой дверью и мрачным охранником. Рурк показывает свой значок и их пропускают дальше, Анна оборачивается с немым вопросом. —?Пугать прохожих, огрызаться…—?О, да,?— на удивление мягко начинает она, ведет плечами и идет чересчур прямо для той, что недавно перемахнула через двухметровую стену без особой поддержки и прихрамывала, когда Рурк вел ее в здание. Неужели, симулировала, чтобы вызвать жалость? —?Прошла тематические курсы. Называются ?Не твое собачье дело?.Выплевывает она, и Рурк невольно улыбается. Нет, такие никогда не попросят сжалиться: будут скулить, хромать, цепляться окровавленными или переломанными пальцами за стенку, но никогда и ни при каких обстоятельствах не наступят на собственное эго и самолюбие. Но Доусон не обижается, нет. Его самая любимая часть впереди, и он весь в предвкушении, представляя, как исказится ее личико от вида серых обшарпанных стен и пустых решеток, за одной из которых ей предстоит провести двадцать четыре часа, если они ничего не найдут. А они найдут, уверен он, и определенно то, что стоит внимания полиции и службы по надзору за малолетними; и тогда ее путешествие по Лас-Вегасу не ограничится парой улиц, заводов и полицейским участком, нет.Рурк хотел ей помочь, он пытался, но теперь, когда начальство увидит беспризорницу-малолетку-иностранку в камере, куда он ее заводит, со скрипом открывая дверь, ее судьба будет в руках у миграционной службы и всех тех, кто так рьяно ненавидит то, с чем имеет дело. Миграционники?— с мигрантами, специалисты из социальной службы?— с хамящими подростками.Но даже пройдя в скупую на обстановку камеру, оглядев небольшую койку с давно не стиранным подобием простыни и подушки, стол, пригвожденный к полу, и несколько книг на нем, Анна не ужасается и не пытается все судорожно исправить. Она молча дожидается, когда Рурк снимет с нее наручники?— благо, хоть до этого он дошел сам, без ее напоминаний?— потирает запястья, наблюдая, как его ровная спина отрезается решетчатой дверью, и…—?Стой,?— она хватает его за запястье через проем, и Рурк готов буквально выдохнуть ?хвала Богам?, что она одумалась. Но внешне остается непринужденным, вопросительно смотрит на ее тонкие пальцы и хрупкие руки, плечи. Если хорошо постараться, то она может протиснуться в разрез между шпалами; неужели ее совсем не кормят дома? Есть ли у нее дом? Снова бесконечно жалобные и тянущие душу вопросы. —?Я бы хотела кое-что тебе сказать.Она облизывает губы, опуская взгляд, и Рурк вспоминает всех тех принявших на грудь и бестолковый разум запрещенные вещества блондинок, брюнеток, абсолютно разных кокеток, которые сначала показывали ему свою значимость и важность, отказывались от адвокатов и всей той помощи, что он им предлагал, а потом, оказавшись в не особо счастливом конце своего пути, вдруг резко передумывали и начинали предлагать деньги, драгоценности, себя…—?Боюсь, что ты не в моем вкусе,?— стандартная фраза при стандартном жесте?— усталом потирании шеи. Он ожидает, что она начнет убеждать его в обратном, и тогда к непониманию, которое она вызывает у него, прибавится ни с чем не сравнимое отвращение и жалость.—?Дерьмовый у тебя вкус,?— но Анна рвет все шаблоны, оставаясь неизменной в голосе и тоне. Она не обижается, не злится, смотрит прямо и уголки ее рта приподнимаются, давая понять Рурку, что она бы воспротивилась любому его комментарию, что бы он ни сказал. —?Но я не об этом.—?О? —?он вопросительно поднимает брови, но руку все же отдергивает, чувствуя, как короткие ногти врезаются в кожу. Анна подходит вплотную к решетке.—?Я хотела тебе посоветовать начать молиться,?— начинает она могильным голосом, в котором слышится нескрываемая, прямая угроза. Она щурится, не моргает и по-настоящему желает ему где-нибудь споткнуться на проезжей части. —?Чтобы я забыла твое имя, как ты выглядишь, как только выберусь отсюда, потому что иначе тебе не поздоровится. Я подниму все, что на тебя есть в этих полицейских отчетах, и воспользуюсь так, как тебе и не снилось. Поверь, во мне достаточно злости и силы, чтобы превратить твою жизнь в Ад.Она даже может не говорить о случившемся Мэй, Эны будет достаточно, чтобы та ее перекинула сюда обратно, проникла в его дом и устроила переполох в квартире, самочувствии и ощущении мира. Они не убьют его, но она позволит вдоволь как Эне, так и собственной садистической нотке поиздеваться над ним.—?Это все, конечно, мило,?— но Рурк, кажется, не впечатлился монологом. Он шмыгает носом, сводя брови вместе, как если бы учуял нечто неприятное, и наклоняется к ней так, чтобы их глаза были примерно на одном уровне. —?Но возьми талончик, девочка, потому что ты не единственная, кто этого хочет. Другие угрожали, другие пытались, но, как видишь, я все еще здесь, жив и здоров. Поэтому и ты свои слова можешь смело себе засунуть в задний карман и, порепетировав еще раз перед зеркалом для пущей убедительности, высказать кому-нибудь другому. Я на это не куплюсь.Он одергивает джинсы, распрямляясь, и, не оборачиваясь, направляется широким шагом на выход.—?Авось повезет, и успеешь урвать пятитысячный талон,?— слышится скрипучий лязг, и на тюремный сектор опускается тишина.—?Кретин,?— фыркает Анна и скрещивает руки на груди. Она не могла не заметить, как почти невесомо ее спины в камере коснулась смертоносная энергия, Рурк ее тоже почувствовал, хоть и наверняка не понял ее природы. Анна поворачивается вглубь камеры и не удивляется тому, как в полумраке, куда не доходит солнечный свет из мелкого окна под потолком, появляются два светящихся глаза цвета индиго.—??Дерьмовый у тебя вкус?,?— шелестит Эна, зачем-то пробует фразу на вкус и не перестает безумно ухмыляться, выплывая из тьмы. —?Браво, Киояма, ты только что послала далеко и надолго чуть ли не единственного человека в городе, который действительно хотел тебе помочь.—?Помочь? —?но вместо просьбы побыстрее отправить ее домой, стереть все синяки и привести ее в нормальный вид, Анна вскидывает брови и выставляет перед хранительницей руки, сплошь усеянные ссадинами, синяками, и это еще не видно, что творится на коленках под джинсами. —?Это ты называешь ?помощью?? Ты только посмотри на эту хрень…Однако не успевает Анна до конца озвучить жалобу, как фиолетовые пятнышки растворяются под кожей, болезненные ощущения на скуле и ногах пропадают, и если раньше она могла предъявить этому идиоту-копу превышение полномочий, затребовать снятие побоев, то теперь она была чиста.—?Ну, или не смотри,?— Анна утирает грязь с кровянистой корочкой с лица, под которой не оказывается больше раны, и принимается расплетать косу, чтобы сделать из нее нечто более-менее приличное. —?Когда ты вернулась?Быть может, она слишком рано отказалась от идеи размазать полицейскую физиономию Рурка по дешевому столу в комнате допросов. Эна могла бы залить по периметру стены, камеры, все звукозаписывающие устройства тьмой, вывести их из строя, и перекрыть как пути к отступлению, так и вход возможным непрошенным гостям. В то время как Анна бы устроила Доусону сказку в темных тонах, после чего они бы с Эной исчезли, не оставив следов. Тогда день можно было бы считать успешным, думает Анна.—?О, я застала неплохой хук правой,?— отвечает легко Эна, рассматривая черные ногти. В ее понимании ?неплохой? не значит ?хороший?, и есть множество деталей, которые надо будет скорректировать на тренировках.—?Это который был у наркоторговцев? —?хмурится Анна, переплетая светлые пряди между собой. Она бы не сочла его даже ?неплохим??— просто показала наглому парню, как не стоит вести себя с девушками.—?Нет, который был еще на улице,?— уточняет Эна, и Анна пропускает очередь в косе, глупо уставляясь.—?Постой,?— моргает, стараясь уложить все в голове правильно и не начать с крика тут же. —?Ты хочешь сказать, что все это время, пока до меня домогался какой-то педофил, пока Рурк прикидывался душкой и пытался отвезти меня в участок, пока я была среди людей, с которыми вообще в жизни лучше не сталкиваться, пока происходила облава и этот кретин за мной гнался?— ты все это время просто наблюдала за мной, не думая помочь?!Нет, она все же срывается на визг.—?Ну да? —?но Эну чужой гнев мало заботит, пусть хоть возненавидит, обидится или устроит бойкот.В ее характере вполне было выкинуть нечто подобное, что она и сделала, когда впервые почувствовала огромный всплеск энергии, потраченный на перемещение совместно с кем-то, которое они не отрабатывали на тренировках от слова ?совсем?. Анна могла погибнуть, могла в могилу затащить и Милли, их могло обеих кишками разбросать в пространстве меж реальностью и временем, но она все же приняла решение не разумно вызвать такси через сервис, а бездумно совершить пространственный прыжок.—?Есть такое понятие, как ?самостоятельность??— полезная штука, кстати; особенно хорошо развивает устойчивость к различного рода придуркам и последствиям от принятых решений,?— поясняет Эна и смотрит на Анну так, что и без слов становится понятно, что если Киояма хочет попасть домой не через сутки или очередной допрос с вызовом адвокатов, то ей стоит сбавить обороты.—?И,?— Анна смаргивает видение, как она уничтожает свою же хранительницу самым изощренным способом, завязывает резинку на косе и откидывает последнюю на спину,?— как я справилась?—?Хочешь знать мое мнение? —?кивок в качестве ответа, хоть подсознательно Анна готовится к колкости или сарказму. Эна скалится в одобрении, и чувство, что ничем хорошим это не закончится, сдавливает виски сильнее. —?Это было прекрасно! Знаешь, у людей есть такой внутренний звоночек, ?инстинкт самосохранения? называется? Так вот у тебя его нет! Отсутствует, напрочь! И сколько бы ты раз ни попадала в неоднозначные ситуации, сколько раз тебе ни предлагали помощь и разрешения конфликта мирным путем, ты всегда выбирала противоположное, прослывая попросту безбашенной!Она растопыривает пальцы, пребывая в самых наилучших чувствах, которые только может испытывать душа, несколько сотен лет бывшая в заточении в самых глубинах Мира Духов, когда как на лице Анны отражается явное непонимание. Это ведь не комплимент? Далеко нет.—?Но как бы мне ни нравилось то, как ты огрызаешься, как позволяешь людям упасть на твой кулак или как пытаешься оскорбить человека за то, что он выполняет свою работу… с этим нужно что-то делать,?— заключает она под конец и цокает языком, становясь относительно серьезной. —?Потому что с таким набором качеств шибко долго не живут. И где душка-Рурк, альтруист и лапочка, терпел твои загоны, другой мог, воспользовавшись твоим одиночеством и неимением прав в чужой стране, дождаться, пока никто не будет смотреть, и выпотрошить тебя в ближайшем переулке. В который, наверняка, ты бы сама и свернула.Она упирается черным длинным ногтем ей в плечо, и Йо, изучая реакцию Анны, понимает, что она остается на своей волне. Вполне возможно, что они после этого говорили еще неоднократно, что чуть позже к ним присоединился еще и Оксфорд, который за год очень сильно изменил ее отношение ко многим вещам, и его влияние было действительно огромным. Также он понимает позицию Эны?— при всей любви к эпатажным вещам, безумным поступкам и любви устроить драку с привкусом крови, она не собирается делать из Анны вторую себя. Она хочет привить ей самостоятельность, осторожность, хитрость, потому что именно последняя выручает в особо скользких ситуациях по жизни. Еще, может быть, играет немалую роль тот факт, что при отсутствии приключений и неудачных прыжков через стены, Эне не придется залечивать множество незначительных порезов, тратить время и силы?— чего она особенно не любит, если судить по тому, что Йо успел увидеть.Однако сейчас, как и следовало бы ожидать, Анна не воспринимает ее всерьез, продолжая смотреть обиженным волчонком.—?Впрочем, я еще успею с этим на уши присесть,?— во вздохе Эны едва улавливается разочарование, что с подростками не решается все так просто и быстро, как со взрослыми и состоявшимися людьми, но она быстро откидывает это от себя подальше. —?Домой хочешь?—?Безумно,?— отзывается Анна и, когда мертвенно-бледные руки тянутся к ней, она сокращает между ними расстояние, обнимая хранительницу за талию и растворяясь вместе с ней в плотном густом тумане межпространственного прыжка.Рурк измученно падает на стул. Фини Чест?— плотный мужчина с мясистым лицом?— отвлекается от поедания слишком жирного и калорийного бутерброда из кафе неподалеку, и слизывает с пальцев майонез. Под заинтересованным взглядом болотно-зеленых глаз, сокрытых кустистыми бровями, Рурк опускает папку на стол и кладет одну ногу на коробку, сплошь забитую необходимыми данными по действующему расследованию Фини, но сам Чест не выказывает по этому поводу никакого недовольства?— больше его занимает огурчик, вот-вот собирающийся выпасть из булочки.—?Спасибо, что предупредил,?— говорит Рурк, не уточняя из-за любопытных ушей неподалеку, но при этом намекая на стук в зеркало в комнате допросов.—?Всегда пожалуйста,?— отзывается Фини, на груди которого форма держится на честном слове и усилии одной-двух сверхстойких пуговиц. Рурк знает, что не ?всегда? и не ?пожалуйста?, что это не жест доброй воли или бескорыстная услуга, но не говорит ничего вслух. —?Но капитан все равно уже в курсе, что ты провел несанкционированный допрос несовершеннолетней и отключил камеры и диктофон, чтобы вас не подслушали. Не знаю, зачем ты это сделал, но думаю, что в этот раз оно тебе аукнется, каким бы полезным для Уитни ты ни был.В последних словах звучит пренебрежение, к которому Рурк должен был привыкнуть, но так и не смог. Или не успел. Он пришел в Департамент полиции всего два месяца назад, и сразу столкнулся с теми завистью и надменностью, которую выказывают типичные полицейские, отслужившие не первый десяток лет и не добившиеся в жизни ничего существенного, когда им представляют моложавого коллегу с впечатляющим послужным списком.Рурк знает, что его история просочилась в уши каждого в первые же три часа его пребывания в участке, еще когда не было точно известно, осядет он именно здесь или же переберется куда-нибудь в Оклахому; в его спину впивались взгляды, а вопросы по типу ?Что сделал? Этот молокосос?? задавались на тоне выше среднего, что было достаточно, чтобы услышать на другом конце комнаты. Ему перемывали кости, устраивали массовые обсуждения, сопоставляли факты с интернетом, рыли информацию, копали, пренебрегали приветствиями и протянутой рукой, чтобы пожать, и откровенно не понимали, кто в здравом уме мог взять поначалу двадцатиоднолетнего подростка, еще не видавшего виды парня, в Управление по борьбе с наркотиками, где он прослужил почти два года.Потом всплыли неофициальные данные, что Рурк обманным путем, будучи несовершеннолетним, пробрался в одну из горячих точек в Сомали как военный, где спас своего командира?— ныне заместителя директора Управления и человека, считающегося с теми, кому он должен. Он предложил Рурку подождать до официального совершеннолетия, после чего, обойдя множество формальностей, обучение, полицейскую академию и некоторые психологические тесты, которые могли тянуться месяцами из-за развитой бюрократии, определил его в одну из подчиняющихся лично ему команд. Команда безоблачно прослужила два года, после чего по неизвестным причинам была расформирована, а покровитель Рурка покинул страну.Но так как больше никем иным, кроме как служителем порядка, Доусон себя не видел, он решил начать все сначала, и прошел обучение в полицейской академии, после которой его определили в Департамент полиции Лас-Вегаса на самую низшую ступень, на которую только могли отправить молодого парня двадцати трех лет. Он видел больше, чем большинство сотрудников, которые его обсуждали, больше, чем все те высшие чины, которых знает и уважает Фини, имеет обширные связи и заслуги, не задокументированные официально, но при этом помогающие в тех или иных делах, но все равно вызывает смесь из зависти, злости, неприязни. Рурку двадцать три, он?— чертов патрульный, не способный сделать ничего существеннее, чем выдать штраф за просроченную стоянку, но при этом, если у начальства случаются проблемы или им необходима консультация, они все, капитан, всевозможные, гордые и не очень, лейтенанты, обращаются к нему. Наверное, не будь правил, которые не обойти даже при наличии денег и власти, связанных с карьерной лестницей, они давно бы сделали его важной шишкой, и это тоже не может не бесить.Это тоже Рурк не может не прочитать в кривой усмешке Фини, когда тот наконец расправляется с бутербродом.—?С ним я переговорю,?— отвечает Рурк, и в его спокойствии и некоторой безмятежности, Фини вновь видит важного мальчишку, которому все сходит с рук.—?Сдалась тебе эта девчонка,?— и тем не менее, сам Фини тоже прибегал к помощи Доусона, в прошлом и планируемом будущем, а поэтому сохранить приятельские отношения для него?— противоречивый приоритет. Он его бесит, но и без него будет тяжело, в особенности, когда расследование потихоньку начнет подбираться к тематике наркотиков, а Чест в ней?— откровенный дилетант. —?Еще наживать себе проблем удумал из-за какой-то наркоманки…Рурк вскидывает брови?— что это, деланное беспокойство? Фини боится, что он не поможет ему с расследованием, и поэтому отгораживает от необдуманных поступков? —?но откидывается на спину скрипучего стула, пряча в карманы джинсов кулаки.—?Она не наркоманка, Фини. Кто угодно: отбившийся от рук подросток, напуганный ребенок, сбежавший из семьи или от опекунов, но не наркоманка. Уж их-то за два года службы я научился отличать.Фини пожимает плечами, переключаясь на стаканчик с мерзким на вкус и запах кофе.—?Знавал девчонку, чуть постарше твоей,?— Рурк неосознанно морщится на уточнении ?твоей?. —?Так вот она, чтобы скрыть от предков употребление, кололась туда, где вот вообще никто бы не додумался смотреть?— между пальцами ног. Заходила в уборную, снимала кеды, хватало пары миллиграмм, и шла на тренировку по футболу уже во всеоружии. Проделывала этот фокус дважды в неделю в течение полугода, пока на стрессе не вколола больше привычного,?— Рурк уверен, что если бы Фини курил, то сейчас бы он с особым сожалением и драматизмом выпустил из легких сигаретный дым. Но Чест во всех смыслах чист, и поэтому в его выдохе нет ничего примечательного. —?Ее нашли прям там же, на полу, мертвую. Никто не побеспокоился, что капитана сборной не было около получаса, вот и проморгали все шансы спасти.Доусон мог бы начать иронично распутывать клубок, что можно не заметить отсутствия какого-то запасного игрока, но капитана нет?— ее скорее всего не хотели искать или справляться о здоровье. Вполне возможно, все или хотя бы многие догадывались о зависимости, но не хотели в это ввязываться, пачкаться, думали, что определенно поможет кто-то другой, а они так, постоят в сторонке и дождутся разрешения чужих трудностей, чтобы возобновить общение с человеком, который уже не имеет проблем. На начальном этапе карьеры и исключительной любви к оправдываниям людей, Рурк мог бы сказать, что в мире не бывает такой халатности, что они ?просто разыгрались в тренировочном матче??— однако сейчас, пройдя войну и два года работы в Управлении, он понимает, что бывает и не такая халатность. И порой сознательное не-замечание чужих проблем граничит с надеждой на избавление как от этих самых проблем, так и от этого человека.—?Так что, вполне возможно, что и твоя девчонка просто затесалась в плохую компанию, подсела и…—?Она не наркоманка,?— твердит Рурк, и Фини закатывает глаза от этой упертости. Выражение лица Честа?— сплошь вопрос ?Ну что тебе еще надо??, и Рурк подбирается на стуле. —?Сильнодействующие вещества вызывают ряд сопровождающихся симптомов: гиперактивность, отрывистая прямая речь, при этом раздражительность и частая смена настроения?— кроме агрессии, ни один из этих симптомов у нее не был замечен. Ее поведение ровное, построение логических цепочек и поиск смысла не исчезли, она активно использовала свои знания относительно всего, что здесь происходило, чтобы защитить себя, плюс, разговаривала на иностранном языке, а это довольно трудно сделать под кайфом.Фини чешет подбородок, сощурившись и что-то прикинув в мозгу.—?Соглашусь, в этом есть логика. Но что насчет легких наркотиков? Ты видел ее зрачки?—?Это ошибочное суждение, что из-за всех наркотиков расширяются зрачки и эффект появляется мгновенный,?— говорит Рурк, и у Фини вновь появляется рассуждения, что он далек от профессионала или хотя бы умелого следователя в области наркотиков. К его счастью (и сожалению, зависти) на соседнем стуле сидит Доусон с подвешенным языком по части информации.Рурк закидывает лодыжку на колено, откидываясь на спинку и свесив запястье вниз.—?Например, некоторые смеси травки начинают работать по истечении лишь двух-трех минут, после получаса эффект достигает максимума и идет на спад. В первые часы после приема заметно меняется мировосприятие: с более розового оно доходит до привычного серого и идет ниже, приводя к апатии, потере изначально огромного аппетита. Я продержал ее на оформлении различного рода документов час, и, как ты думаешь, заметил ли я все то, что только что тебе перечислил? —?он берет в руки ручку, сосредотачиваясь на незамысловатой гравировке при серьезном дизайне. Азарт и своего рода наставничество мелькают во взгляде?— он любит, когда его слушают, слышат и стараются играть в его игру.—?Скорее всего, она тебя ненавидела точно так же, как в самом начале,?— угадывает Фини и радуется про себя одобрительному кивку. Это проще, чем может показаться. Разумеется, если знать все тонкости и возможные подводные камни.—?Ни больше, ни меньше,?— подтверждает Рурк, и мимолетная радость заменяется хмуростью обоих. Фини повторно чешет подбородок и озвучивает вслух то, что мучает Рурка на протяжении всего допроса и попыток найти хотя бы крупицы информации по неизвестной девчонке.—?Но если ни сильные, ни слабые наркотики тут не причем, то как несовершеннолетняя девчонка оказалась в центре города, не имея ни малейшего к нему отношения?—?В этом и состоит вся проблема,?— Доусон хмыкает, и в том, как он приподнимает краешек рта выражается вся горечь к неспособности понять. Ему кажется, что он упускает очевидное, но что конкретно и как к этому прийти, знать не знает. Это раздражает больше всего. —?Скажи пожалуйста, Фини, с чем у тебя идет ассоциация такого сочетания: несовершеннолетняя белая девочка, по предварительным анализам чистая от наркотиков и алкоголя, не гражданка Соединенных Штатов, разгуливающая по городу, в котором совершенно не ориентируется, и не может объяснить толком, как туда попала?Он откладывает ручку обратно на стол, и взгляд становится холодным. Какие бы Рурк ни делал предположения, все они, по ощущениям наблюдавшего за ними Йо, были одно мрачнее другого. Переварив информацию и сопоставив это с тем, что уже имел в своей трудовой деятельности, Фини мурлычет нечто невнятное, а когда Рурк щурится и просит повторить, делает это с неохотой и презрением.—?Проституция,?— и даже мысль о том, что какую-то маленькую девочку опоили, забрали из дома, отвезли в другую страну, чтобы растлить, заставляет его содрогнуться и почувствовать привкус съеденного сэндвича на обратной стороне горла. Фини любил свою работу почти всегда, но в такие моменты, как сейчас, он ее искренне ненавидел?— ненавидел неспособность абстрагироваться и не прикасаться к этому, как это могут все обычные гражданские и незаинтересованные лица.—?Проституция,?— повторяет Рурк с отличной выдержкой, но буравя при этом точку в пространстве. —?А также незаконная продажа органов или то же закладывание наркотиков под угрозой смерти. Она могла сбежать из дома из-за ненадлежащего отношения, побоев, насилия?— поэтому не просится обратно и не говорит о родителях?— и кто-то мог этим воспользоваться, накачать ее…—?Отсюда до Мексики, минимум, один штат,?— проговаривает Фини со стойким желанием поежиться или принять прохладный душ. Нашарив в груде бумаг пульт от кондиционера, он включает над ними агрегат на максимально-холодном уровне и надеется на какое-то магическое свойство грязных вентиляционных труб.—?Людей везут и из более дальних мест,?— Рурк пожимает плечами. —?Если совпадения по крови и прочим факторам тяжело добиться легально, люди, имеющие деньги и власть, способны положить миллиарды и несколько невинных душ, чтобы вытащить себя из могилы. Вполне возможно, ее перевезли на частном самолете, договорились с работниками аэропорта, чтобы те не обращали внимание на отсутствие документов, и ей каким-то образом удалось сбежать из-под надзора.Рурк замолкает, обдумывая все ходы и поведения.—?Она хотела кому-то позвонить.—?Но не позвонила, даже когда ей предложили в установленном порядке звонок близким,?— дополняет Чест и отхлебывает еще кофе. Остывшим он кажется еще более омерзительным: сахар, не растворившись окончательно, осел на дне стакана толстым слоем. —?Наверное, думала, что отследят.—?И была бы права?— у нас все прослушивается,?— Рурк мрачно хмыкает, продолжая кусать ноготь. Даже если бы она не дозвонилась, у них бы остался номер: выяснить страну, оператора и владельца не составило бы особого труда, тем более?— если знать, к кому обратиться за помощью.И тем не менее, она это предвидела и избежала своеобразного клейма доносчицы?— слишком странное поведение для человека, чья жизнь против воли подвергается опасности или его заставляют шантажом участвовать в определенного рода незаконных делах. Девчонка не выказывала никаких признаков страха, нервозности: ей было все равно, что ее хотят передать родителям, и сделают для этого все, что угодно (что ставит под сомнение, что ее родители каким-либо образом подавляют, избивают или, прости великий Дух, насилуют ее), она словно отметала эту вероятность как данность. Но также она и ни коим образом не хотела подать вида, что ее что-то беспокоит, ей угрожают или она вынуждена что-то делать для того, чтобы получить свободу или добиться свободы для того, кто ей дорог.Единственное, что было очевидно?— это агрессия и злость, но не на полицейских вообще, не на полицейский участок, стены, ее в нем присутствие, а на него, Рурка,?— за то, что он обманным путем затащил ее сюда. Отметая вариант за вариантом, у него начинает складываться впечатление, что если бы с самого начала он сказал, кто он есть на самом деле и дал ей, черт возьми, позвонить, то она бы пошла без особых сопротивлений, и все то, в чем они умудрились вдвоем поучаствовать, просто было бы одной из страшных веток развития событий, как в какой-нибудь игре про эффект бабочки.Но это не убирает вопроса о том, каким образом она оказалась на территории Соединенных Штатов, не имея визы, документов, вообще ничего. Рурк хватается за переносицу, и Фини смиряет его взглядом, полным странного сострадания. Неполноценного, Чест все еще не испытывает особой приязни к самодовольству и всезнайству Рурка, но имеющего место быть, потому что Фини?— не свинья, и он знает, что такое?— желание обеспечить пострадавшего и попавшего в беду человека всем необходимым для разрешения внутреннего или внешнего конфликта и доставить его домой.—?Но так или иначе,?— начинает Фини спустя недолгое молчание. —?Это выходит из юрисдикции нашего Департамента?— иностранцами и делами, в которые они вляпались в Америке, занимается ФБР. У них есть обширные базы данных, каналы, по которым можно выйти на кого угодно, не говоря уже о практиках вытягивания информации из последних партизанов. Вполне возможно, что там, где ты не добился ничего, они смогут узнать намного больше, выяснить, кто она и отправить ее домой.—?Быть может,?— Рурк потирает в усталости шею: подумать только, как обернулся его законный выходной, стоило разговориться со знакомым патрульным в его машине с включенной рацией. —?Нужно переговорить с Уитни и направить рапорт.Он встает со стула ровно в тот момент, когда Фини расправляется с кофе и выкидывает стаканчик в мусорку. С такого роста он еще больше напоминает пончик на небольшой шпажке, но Рурк не говорит ничего ни сейчас, ни когда Чест озвучивает жалобы жены, что ему необходимо скинуть пару лишних кило.Он хочет проверить, как неизвестной сидится в одиночной камере, не развязали ли угнетающие стены острый на комментарии язык, в конце концов нужно ли ей что-нибудь (если это не что-то запретное, то Рурк может ей это принести, ему плевать на осуждение и какое-то число правил внутреннего распорядка).Однако, как бы он ни хотел наладить с Анной контакт, Йо, наблюдающий за ним и находящий его добрым, сострадающим, справедливым человеком, понимает, что он уже там ее не найдет, и к вопросу о том, как она появилась в стране, добавится еще вопрос о том, как она сбежала из участка, битком набитого вооруженными сотрудниками. Увидев пустую камеру, его наверняка сначала захлестнет непонимание, потому что чтобы увести ее в комнату допросов или кабинет капитана, необходимо пройти через общий зал, где они сидели с Фини. После непонимание сменится паникой, страх подточит нервные окончания. Наконец злость и раздражение заставят нажать на кнопку тревоги, возвестив о несанкционированном побеге абсолютно всех.Вокруг Йо с Милли встрепенутся люди, заметаются, создадут невообразимый хаос и неразбериху, сопровождаемую строгими командами и сленгом, который обычный человек не в состоянии понять. Он будет наблюдать за ними, за их действиями, которые имеют логику и структуру для тех, кто проходил учения и знает, как нужно действовать… и словно единственный заметит, что папка, которую Рурк по неосторожности оставил на столе Фини, раскроется при помощи полупрозрачной руки.Это вряд ли Эна, что решила потешить самолюбие и любовь к скандалам, вряд ли Анна, которая даже поогрызавшись и поугрожав Рурку без зазрения совести, скорее бы решила забыть обо всем и переключиться на Милли, требующую внимания. Владелец руки неизвестен?— в неплотной серой дымке мелькает разве что запястье?— ловкое, уничтожающее те крупицы информации, которые удалось собрать на Анну, и подкладывающее другие?— более интересные и полные при всей мелкости шрифта и количества слов.Йо наклоняет голову, заглядывая в текст, и не может не улыбнуться в иронии, переведя на Рурка беглый взгляд.Похоже, не одна только Эна следила за Анной все это время.И похоже, своим желанием помочь, поддержать, проконтролировать и вернуть домой беглянку несносного семейства Киоям, Рурк тем самым привлек интерес той, которая впоследствии предложит ему намного больше, чем должность патрульного.?Неужели, гоняться за подростками-наркоманами?— это то, чего Вы хотите по жизни? Определенно нет. А поэтому предлагаю Вам встретиться в шесть часов на автомобильной стоянке. Думаю, Вас заинтересует мое предложение?,?— ни имени, ни даты. Однако в Йо нет никаких сомнений, что тонкий почерк, аккуратный наклон влево и отрывистые окончания иероглифов, чтобы никто другой, не знакомый с японским, не смог прочитать, принадлежат Мэй.Как нет сомнений и в том, что после этой встречи, Рурку не оставили иного выбора, как забыть о ранее пойманной Анне и сосредоточиться на опасной и одновременно увлекательной работе в компании под названием ?Ревил?.