1. (1/1)

У Донала шершавый язык, веснушки на плечах и сине-зеленые глаза с хитрым кошачьим прищуром. Он пьет чай с молоком и кофе с виски. Он во сне отбирает одеяло и трогательно закутывается в него целиком. Адам не боится холода, но рядом с этим рыжим сумасшествием у него волосы на затылке встают дыбом, и пробирает дрожь, как от сквозняка. Особенно когда Донал забирает у него сигарету и сам вкусно затягивается, от удовольствия смыкая медные ресницы. Адам каждый раз просыпается на полчаса раньше, будто по будильнику и просто слушает дыхание.***Иногда Донал любит бывать особенно невыносимым.- Курение убивает, Адам, - поучительно говорит он, выхватывая сигарету из пальцев Адама и разламывая её точно пополам.- Много кофе вредно для сердца, Адам, - замечает он в иной раз, придвигая к нему свою чашку с чаем.Адам не злится - он попросту не умеет злиться на Донала - и ограничивается фырканьем.- Ты убьёшь меня раньше, - заявляет он, притягивая Донала за талию.- Нееет, - Донал довольно мурчит, утыкаясь в его шею. - Наоборот. Я о тебе забочусь.Дыхание щекочет кожу, и Адам мягко смеётся, зарываясь пальцами в его встрёпанные со сна волосы.***Донала сводит с ума застегнутый воротник официальной рубашки под смокинг у Адама. Ему хочется затащить его в угол за тяжелую бархатную портьеру прямо тут, рядом с толпой фанатов, фотографов и коллег. Ему хочется резко прижать его к стене и зубами выдрать с корнем пуговицу, а потом безжалостно оставить засос под ключицей или возле уха.***Адам не умеет завязывать ни галстуки, ни бабочки, и это вскрывается, как ему кажется, совершенно не вовремя: до интервью остаётся меньше десяти минут. Он без конца то приглаживает, то лохматит волосы, и смотрит на своё отражение в зеркале с почти ощутимой неприязнью.- Знаешь, ты мог бы просто попросить.Донал выходит из ванной в одном полотенце на бёдрах. Он не любит вытираться, что иногда раздражает Адама, - спать на мокрых простынях не очень-то удобно - а сейчас и вовсе выбивает из колеи.- Не люблю говорить о своих слабостях, - он оттягивает галстук и в очередной раз запускает пятерню в волосы.- Это не слабость, - возражает Донал, становясь прямо перед ним. - Я, например, не умею готовить пасту, она вечно выходит либо чересчур твёрдой, либо резиновой. Как видишь, не особо страдаю.Адам не успевает следить за ловкими движениями его пальцев и старается дышать ровно. У него это получается. Пока полотенце каким-то немыслимым образом не соскальзывает с бёдер Донала. В номере повисает настолько оглушающая тишина, что Адам слышит биение собственного сердца.- Десять минут, - говорит он, пробегаясь пальцами по дорожке рыжих волос.- Согласен, - Донал поднимает на него совершенно расфокусированный взгляд.На интервью Адам приходит с идеально завязанным галстуком.***И кончики ресниц у Донала почти прозрачные, словно ледяные. Стоило бы хоть раз задержать дыхание, чтобы не растаяли, но никогда не получается. Не рядом с ним. Поэтому Адам прижимается губами - нежно, мягко, быстро, медленно, покрывая лицо поцелуями, обхватывая ладонями, чтобы пальцы скользнули в волосы и запутались в рыжих прядях. И все остальное теряет смысл.***Адам держит за бедра твердо, почти больно, оставляя медленно наливаться красным по белой коже отпечатки пальцев. Запускает пятерню в влажные рыжие волосы, которые в сумраке номера и от влаги кажутся почти багровыми. Донал издает какой-то грудной рык и отчаянно запрокидывает голову ему на плечо, поблескивая стиснутыми в гримасе то ли боли, то ли удовольствия зубами. Адам не сдерживается и впивается жестоким поцелуем в основание шеи. Они уже безбожно опоздали. Где-то на фоне заливается телефон.