Душно (1/1)

Годай не видит его. Глаза завязаны черной лентой, запястья — фиксированы за головой, а тело художественно перетянуто веревкой в таких местах, что лишний раз лучше не ерзать. Нейро молчит, касается узлов так, что кожа покрывается мурашками, легко ведет по ней когтями, оставляя холодящие красные полосы. Годай втягивает воздух, задыхаясь, подается когтям навстречу; жарко. Тревожно. Воздух горячий и топкий, как воск. Нейро склоняется, ведет носом по мокрой шее Годая — и, улыбаясь на раздраженный выдох, кусает, тут же зализывая отпечаток зубов. След быстро наливается багровым, и Годай цыкает, но не пытается отстраниться.— Что, чучело, нравится?— Ты красивый, — небрежно откликается Нейро. — Люди красивые.— Глаза-то хоть развяжи.— Обойдешься.Годай обозленно дергает руками — и мгновенно затихает, когда губы Нейро оказываются у него на глотке. От этого не по себе куда больше, чем за весь этот проклятый день — зубы у Нейро, как Годай давно убедился, до черта острые и торчат во все стороны разом, такими только проволоку хорошо перекусывать.Или хребет.Годай не любит вспоминать, как все началось. Ни душную ночь в южном городе, когда он набрался настолько, что разнес полбара, ни то, как, ввалившись в номер, прижимал к стене Нейро. От выражения его лица Годай мгновенно протрезвел, но сворачивать было поздно. Жесткий секс оказался отличным средством от агрессии, вот только сорваться с крючка больше не выходило. Нейро не бывал нежным — слишком ядовитый, — но Годай никогда не нуждался в этом. Его вело, как мальчишку от дозы, от той грани безумия, по которой ходили они оба.В этот момент Нейро выпрямляется, игнорирует раскрытые, пересохшие губы. Он медленно затягивает одну из веревок так, что Годай, дергаясь, орет, а после стонет и матерится, когда сквозь марево боли начинает различать легкие прикосновения губ прямо там, где, в голос готов признать Годай, им сейчас самое место.— Чертов садист… — выдыхает он.Кожу покрывает испарина, а перетянутый у основания член стоит так, что можно кончить от единственного движения.— Скажи, что тебе не нравится, — хмыкают ему в ответ.И отстраняются.…Во второй раз, после раскрытия ?классического убийства в борделе?, Годай заказал им одну девку на двоих, но в результате кончил не с ней, а под Нейро. В третий, так и не найдя подходящего повода, попросту затащил его в рабухо. Вся история его жизни, если подумать, выглядела на редкость по-идиотски, но по-другому у Годая почему-то не получалось.К некоторому удивлению Нейро, Годай попался, когда его никто не ловил. Осознав это, Нейро нашел себе забавное развлечение, Годай — хорошую разрядку после тяжелых будней; по крайней мере, именно так он предпочитал думать, мучительно краснея всякий раз, когда слышал в ответ на сбивчивые просьбы понятливый смешок. Иногда, как сегодня, Годаю казалось, он убил бы проклятую тварь, если бы она не знала так хорошо, что от него можно ждать.И чего он хочет.Не только сейчас, когда весь живот перемазан смазкой, а длинные пальцы оказываются все глубже внутри, постепенно входя в издевательский ритм. Впрочем, в такие моменты Годая больше интересует, не хватит ли Нейро ума выпустить когти.Тот мерзко улыбается, вслушиваясь в проклятия, прижимается к взмокшей спине, гладит шею, дерет кожу и почти невесомо, лениво целует — но никогда не позволяет смотреть на себя. Годая всегда отпускают только тогда, когда он готов вывернуть себе суставы, лишь бы добраться до партнера. Его изучают, как клеща, как человеческую мошку, в мучительной боли и не менее мучительном удовольствии, сдавливая скользкими пальцами соски, сжимая и царапая ягодицы, и знать, чем закончится это изучение, Годай категорически не хочет.Ему кажется, он и без того видит, каким у Нейро делается взгляд в такие моменты. Годай чувствует себя куском замороженного мяса на горячей сковороде — и выглядит для Нейро так же.Что-то мягко щекочет кожу, касается груди, обводит кубики пресса, дразнит, спускается между ног — Годай расхохотался бы, не тряси его от возбуждения: он уверен, что это хвост. Его чертов хвост, с кисточкой.В бока до багровых ссадин впиваются когти, твердая плоть, тершаяся между бедер, резко оказывается внутри, и в одуряющей вспышке наслаждения Годай слышит собственный крик. В паху все сводит жаром, дышать становится еще тяжелее, прохладная ладонь, скользя по животу, то и дело обхватывает член и, едва сжав, вновь возвращается на место — Годай думает, что однажды попросту сдохнет, не успев кончить.— Тебя приятно мучить. Ты в курсе? — хихикает Нейро на ухо — и впивается в загривок зубами, ослабляя петлю, пережимавшую член Годая.— Чертова мразь!.. — орет тот и изливается — от боли, а не от удовольствия. Между ног стекает чужая сперма, но ни свести их, ни подняться с простыней пока не выходит, и Годая рассеянно гладят, как содранный мертвый мех.— Я всего лишь то, чего ты хочешь, — тихо шепчут ему, ероша мокрые волосы на затылке.Годай выпит изнутри, раскроен снаружи, сеть укусов и ссадин горит и чешется, а в затихающих стонах не остается ничего связного. Бессвязное, стоит ему развернуться и выпутаться из веревок, выходит потоком хриплой ругани, и поцелуев, и сигаретного дыма, но Нейро только лениво щурится, из интереса беря из пальцев Годая недокуренную сигарету. Слишком странные руки, слишком длинный рот, и Годай, высказав все, что думает, отворачивается от этого зрелища, подавившись собственными словами. Он увяз по самые гланды.— Если я захочу, чтобы ты исчез, ты подчинишься? — выплевывает он.— Однажды, — скучающе соглашаются с ним. — Я сделаю все, что ты сумеешь пережить.От досады Годай заливается краской, глаза Нейро, совершенно почерневшие, щурятся от злости, и вдоль позвоночника Годая медленно ведут когтем, так, что он вздрагивает.Кажется, это не только его желание.