Глава 3. Багряные слёзы (1/1)

Рамсес поднял голову на звук тихих шагов: перед ним стояла его сестра. Тиа была смертельно бледна, а широкие белоснежные одеяния ещё больше придавали ей сходства с призраком. Подойдя к фараону, девушка оглядела его пристальным взглядом. Рамсес желал остаться один, поэтому он поморщился и тихо спросил:- Что тебе нужно, Тиа, в этот чёрный час? Почему ты не оставишь меня одного? – заметив, что покрасневшие глаза её, тем не менее, совершенно сухие, он удивился: - где твои слёзы, сестра? Почему они так быстро иссякли?Она вздрогнула, словно пробуждаясь ото сна. Тёмные глаза её опасно блеснули.- Мои слёзы? Мои слёзы станут его кровью, как он превратил в кровь воды Нила.Мужчина покачал головой, желая, чтобы она скорее покинула его: среди всех бедствий ему ещё тяжелее было видеть неприкрытое безумие любимой сестры. - Что ты хочешь этим сказать? - Что я хочу сказать?! – в голосе Тии проступила неприкрытая ненависть. – Почему ты сидишь здесь и плачешь, мой любимый, храбрый брат? Разве твой сын стоит только лишь слёз? А мой сын? А все те дети, которые больше никогда не проснутся? – на миг её голос сорвался, но, уже через секунду возобладав над собой, она едва ли не прорычала: - над Мемфисом стоит плач сотен и тысяч матерей, а евреи ликуют и посмеиваются над нами! Твоя жена убивается у опустевшей колыбели, - вытянув руку, она указала на дверной проём, в котором виднелась Нефертари, остервенело раскачивающая пустую колыбельку, - а ты сидишь и проливаешь слёзы! Не в силах видеть горе жены и сестры, так точно дополняющее его собственную боль, Рамсес отвернулся. Видя, что он остаётся равнодушен к её речам, Тиа заговорила снова.- Я ещё не забыла, как ты учил меня держать меч. А ты? Не забыл ли ты, брат? Не забыл ли ты, для чего тебе нужен меч? – в последних её словах было столько мрачной неумолимой угрозы, что фараон задрожал. Но не от того, что слова сестры пугали его, а от того, что, напротив, отвечали самым страстным его мечтам.Едва услышав о погоне, Моисей знал, что они не остановятся. Загонят десяток или сотню лошадей, разобьют о скалы все свои колесницы, потеряют на опасной горной тропе всех солдат до последнего – но не отступят. Потому что двигали ими не просто обида, не просто желание отомстить, а нестерпимая боль, причинённая человеком, которого они любили или, во всяком случае, считали своим. И примирить с этой болью может лишь смерть – своя или своего врага. Пропустив вперёд своих людей, он остался один посреди равнины, которая ещё недавно была морским дном. Вынув из ножен меч, он крепко сжал его рукоять, как сжимал бы руку доброго друга. И иероглифы на рукояти, сложившиеся в благословение под умелыми пальцами какого-то оружейника, раскалёнными иглами впивались в его ладонь, будто напоминая ему, кем он был, и кем стал. Моисей избегал думать о себе так, но понимал, что Тиа и Рамсес видели в нём только предателя, который после многих лет явился к ним, чтобы отнять их рабов и убить их детей. И он знал, что они захотят отомстить. Покосившись на вздыбившуюся совсем неподалёку огромную волну, Моисей нервно переступил с ноги на ногу. Он не был трусом, но всё-таки не хотел быть погребённым под толщей воды, когда сделал для своего народа ещё так мало, и когда они так многого от него ждали. На миг он понадеялся, что вид угрозы более страшной, чем он, вооружившийся мечом, заставит египтян повернуть назад. Но, увидев первые две колесницы, он понял, как ошибался, и приготовился к бою. Однако, присмотревшись, он понял, что всё египетское войско состояло сейчас из этих двух колесниц, одной из которых правил, неистово стегая лошадей, сам Рамсес, а другой – Тиа. Он увидел искажённое ненавистью лицо фараона, увидел, как отражают синеву водной стены самоцветы на миниатюрном мече царевны, и понял, что пощады ему ждать неоткуда. Расстояния между ним и несущимися на него лошадьми почти не осталось, когда Моисей заметил, как опасно накренилась прозрачно-голубая блестящая стена, грозя обрушить на них всю свою тяжесть. И тогда, не задумываясь, что кто-то может назвать его трусом, мужчина бросил свой меч и знаками стал просить Рамсеса повернуть обратно. Но фараон, ослеплённый жаждой мести, не видел ничего вокруг себя, и так же слепа была Тиа. Видя это, Моисей закричал, срывая голос, пытаясь перекричать шум воды над головой.- Рамсес! Поворачивай назад! Назад! Ты погибнешь! – он протянул к названному брату руки в молитвенном жесте. Несмотря ни на что, Моисей не хотел гибели Рамсеса. – Уходи! Прошу! Фараон тряхнул головой, словно отбрасывая от себя слова Моисея, но, краем глаза увидев огромную волну, придержал лошадей. Всего несколько секунд колебание плескалось в чёрных глазах Рамсеса, а затем он повернул колесницу и пустил лошадей вскачь к той полосе, за которой начинался настоящий берег. Удивлённая и ужаленная в самое сердце предательством брата Тиа осадила лошадей, провожая Рамсеса взглядом. Когда колесница фараона пронеслась мимо неё, девушка вновь взялась за вожжи. Разбитая и потрясённая, едва взглянув на Моисея, она почувствовала, как ненависть, ещё более жгучая, чем прежде, чёрной волной затапливает душу. Глядя, как сильно она сжимает в ладони рукоять своего меча, как стегает лошадей, как плотно сжимает губы, Моисей всерьёз испугался. Он боялся не смерти или ранений, но того, что сохранив жизнь брату, он не сможет спасти сестру. И тогда, сдерживая сердце, бьющееся так неистово, словно оно хотело выскочить из груди, он стал молить Тию уйти. - Не губи себя! – прокричал он, делая шаг к ней. Прекрасные кони, подстёгиваемые ударами царевны, неслись прямо на него. – Уходи! Уходи, Тиа, ради меня! Последние слова хлыстом стеганули по сердцу девушки, она почувствовала, как слёзы стекают по щекам, но сдаваться и отступать не желала. Она ещё ничего так не желала в своей жизни, как смерти этому жестокому человеку, отнявшему жизнь её – их! – сына. И сердце её плакало так же горько от боли…и от любви. Она была уже так близко к нему, оставалось всего несколько шагов, чтобы её меч мог свободно коснуться Моисея, когда на них со страшной силой обрушилась волна. Ничего не осталось на свете – только вихрящийся гудящий ад, уносящий их всё глубже и глубже. Моисей сильно ударился головой о какой-то камень, тьма на несколько мгновений застила ему взор, но, вспомнив о беспомощной девушке, оставшейся одной посреди бурлящей воды, он превозмог боль и вынырнул на поверхность. От отчаяния срывая голос, он звал Тию, но ответом ему служил лишь рёв волн. Тогда Моисей поплыл к берегу, моля Бога о том, чтобы он сохранил ей жизнь. Мужчина едва выбрался на сушу и огляделся, когда взгляд его наткнулся на зрелище, заставившее его похолодеть: всего в нескольких десятках шагов от него на песке лежала Тиа, грудь её пронзил острый обломок какой-то колесницы, и, морщась и плача от боли, девушка нерешительно подносила руку к ране и касалась окровавленного куска дерева, пытаясь хоть как-то облегчить свои страдания. В несколько секунд Моисей преодолел разделявшее их расстояние и упал подле девушки на колени. Тиа подняла на него уже замутнённый смертью взор и попыталась оттолкнуть, но боль отняла все её силы. Подхватив её под руки, мужчина осторожно уложил девушку к себе на колени. - Что ж ты так?.. – он нежно убрал налипшие на лицо девушки чёрные пряди волос. – Я же просил тебя…- голос его сорвался, и, почувствовав влагу на лице, Моисей понял, что плачет. Рваным жестом он смахнул слёзы красными от крови Тии пальцами.- Твои слёзы… - вздохнула она, устремив взгляд на его лицо, -…они…багряные, Моисей… И мои тоже, посмотри, - с этими словами она провела ладонью по лицу, превращая кристаллы слёз в капли крови. – Я хотела обратить свои слёзы в кровь…твою…хотела отомстить…за нашего сына… - Тиа содрогнулась в приступе кашля, но заговорила снова со знакомым Моисею упрямством, - но твой новый Бог хорошо хранит тебя: мои слёзы стали моей кровью… - Замолчи, - не в силах выдержать эту исповедь, попросил он. – Ты теряешь последние силы, Тиа.- Пускай, - едва заметно отмахнулась она. – На что мне они…теперь? - Прошу…- Тс-с-с… - Тиа приложила палец к его губам, заставляя его умолкнуть. – Помолчи, Моисей, - её шёпот стал едва слышным, и Моисей наклонился ниже, чтобы слышать её слова. – Помолчи со мной…как раньше, помнишь? Я думала, ты помнишь…и любишь меня…- Я люблю, - глухо отозвался он.- И я люблю… Но подняла на тебя меч…прости…Ресницы девушки дрогнули в последний раз и опустились, очертив полукружья теней на лице, с которого сбежала вся краска. - Тиа! – Моисей осторожно потряс девушку, умоляя ответить. – Тиа! Нет…нет-нет-нет… - сбивчиво зашептал он, - нет, не покидай меня… Прошу! – его отчаянный крик взвился к небесам, но был встречен лишь пронзительным птичьим криком.Он прижал к себе недвижимую девушку, как когда-то прижимал её гибкий стан, желая хоть на миг ещё почувствовать её тепло, увидеть её пламенеющий взгляд, услышать её мелодичный голос. Но Тиа была нема, слепа, неподвижна. Моисей запечатлел на холодных бледных устах последний поцелуй и аккуратно уложил девушку на песок, алый от её крови, надеясь, что египтяне вернутся за своей царевной. А там, за волнующейся водной равниной его ждала его последняя радость – народ, которому он был единственным светочем. Но, даже думая о своих людях, Моисей знал, что багряные слёзы, которыми расцветила его щёки египетская царевна, никогда уже не иссякнут.