VIII (1/2)

Бармица, Панцирь

Ауриганская Коалиция

29 июля 3026 года ?Мама Бриджит? улетела из Бармицы сразу, как ?блэкджек? и ?файрстартер? окончили ремонт: маркиз Декимис счёл рискованным её дальнейшее пребывание в городе. Он не исключал возможности захвата корабля диверсантами, и не исключал возможности наличия таковых у Чаки. В конце концов, кто, как не полковник Эспиноза, руководил отделом спецопераций Государственной охранной службы Директората? И самолично командовал ?Чиндитами Чаки?, отрядом особого назначения, включающим бэттлмехи и пешие диверсионно-разведывательные группы? В ставке Камеа Арано считали, что бóльшая часть этой команды полегла на Гулдре, когда похищали и вывозили с планеты молодого лорда Александра Мадейру. Были слухи о появлении небольших отрядов на Энкре, Райанс-Фэйт и Гангтоке, о диверсиях на обеих планетах Тирлона; более-менее точно Арано знала, что в последних боях на Коромодире VI ни младший брат директора Эспинозы, ни его уцелевшие люди не участвовали.

Чаку характеризовали как отличного мехвоина и скверного военачальника; немудрено поэтому, что Сантъяго снял его с командования Лёгкой кавалерией – гвардией дома Эспиноза – и отправил гулять по тылам реставрационистов во главе таких же отчаянных отморозков, как сам. Вернее, снял он его ещё до войны, вскоре после установления Директората – когда реорганизовывал армию и создавал Государственную охранную службу.

Сейчас, вероятно, Бернардо – последний уцелевший представитель дома Эспиноза. Да… кой чорт ?вероятно?? последний и есть. Даже из дальней родни, той, что седьмая вода на киселе и не носит фамилию Эспиноза, уцелели немногие. Из настоящих – никто, кроме Чаки, то бишь, лорда Бернардо. Который, как говорили, женщинами не интересуется, поэтому даже бастардов не настрогал. Старший брат, впрочем, тоже: этот сухарь всем жизненным удовольствиям предпочитал власть, увлечение которой почти не оставляло сил даже для супружеского долга – куда там налево ходить.

Пеллетье в самом деле связался с маркизом, передал ему разговор с Чакой – и на словах, и аудиозаписью, которую вёл – и обсудил, что делать дальше.

-- Можешь уступить ему половину, – сказал старый маркиз и уточнил. – Нынешней сделки, не тех, что мы планируем в перспективе.

-- Я понял вас, милорд, – ответил капитан. – Что ж, шесть мехов, которыми точно располагает Чака, стоят того, даже без учёта возможных стратегических комбинаций.

-- Кстати, ты проверял как Кирога подготовил поставку?

-- Да, милорд, – склонил голову Пеллетье. – Он, всё же, избрал вариант принуждения вместо вербовки добровольцев, чтобы не рассекретить проект раньше срока.

-- У него были причины так поступить? Твоё мнение.

-- Полагаю, что да. В ситуации, которая успела сложиться, информация о возможности покинуть планету и… хм… условиях, на которых это станет возможным, могла спровоцировать кризис похлеще случившегося. Тогда нам всё равно пришлось бы прибегнуть к принуждению, только сопротивление стало бы больше, да и утечка информации сама по себе могла составить проблему.

-- Выходит, Кирога поступил правильно?

-- Я так считаю, милорд.

-- Ещё один момент, который тебе следует знать: наш деловой партнёр взял себе дополнительную вооружённую охрану – сокращённый лэнс мехов. Я навёл справки на Коромодире, – Декимис помедлил, – Девка-наёмница на ?райфлмэне? и двое эспинозовских дезертиров, на ?остсоле? и ?центурионе?. В городе, где принимал груз ?Кимон?, оказался военный отряд Арано, и он попытался их перехватить. Неудачно, как ты понимаешь.

-- Он мог войти в долю с Чакой?

Разговор шёл по зашифрованному каналу через поднявшуюся на суборбитальный бросок ?Маму Бриджит?; шифр был разработан недавно и вряд ли успел стать известен Арано, Ком-Стару или кому-то ещё. И всё равно, они не спешили называть вещи своими именами. Сделка, проект, деловой партнёр – и только. Сделка, предметом которой была продажа шести тысяч человек на Эротитус. Народу там мало – меньше четверти миллиона, во всяком случае, на контролируемых новыми гедонистами территориях – так что рабочие руки в цене. Тем более что деньги у новых гедонистов водятся: основанная ими индустрия развлечений приносит хороший доход. Простой раб – неквалифицированный работник – стоит там около восьмисот пятидесяти си-биллов, и работники новым гедонистам нужны. Должен же кто-то трудиться на фермах, на стройках их растущей столицы и прочих объектах развивающейся планетарной инфраструктуры.

Сделку устроил Сосигенес Димитракопулос, купец из Свободных миров, лично знавший президента Сэн-Ганга – правителя Эротитуса, и побывавший на Панцире два месяца тому назад. Тоже возил зерно, в тот раз – с контролируемого реставрационистами Итрома, новый лидер которого Финн Галлас как раз задрал цену на поставки. Димитракопулос предложил Пьеру-Луи сплавить избыток людей, которых всё равно нечем кормить и не к чему приспособить, на Эротитус – с прибытком. В небогатой, зато хорошо населённой Ауриге цена на рабов была ниже на треть, если не больше, тот же неквалифицированный работник не стоил и шестисот, считая в валюте Ком-Стара. Димитракопулос сторговался с маркизом на пятистах пятидесяти пяти си-биллах за человека, и Декимис сам понимал, что это ещё неплохая цена. За первую партию он получал три с третью миллиона переводом на номерной счёт. Комстаровский счёт, надёжность которого общеизвестна. Деньги он взял кредитом у всё того же Ком-Стара. На Эротитусе хитрый грек заработает пять с лишним миллионов, когда новые гедонисты купят у него рабов уже по тамошним ценам, так что внакладе он не останется. Конечно, ему придётся делиться с хозяевами других двух межпланетных судов, но даже тогда он наварит миллион с лишним. После чего на Эротитус отправится новая партия рабов. Бармица, отсечённая от транспортной сети планеты разрушением ТЯЭС и почти отсечённая от сети информационной, была почти идеальным месторождением этого ресурса, разумеется, если поддерживать в ней, хотя бы, относительный порядок.

-- Возможно, партнёр просто не доверяет нашей способности навести порядок в Бармице, – сказал Пьер-Луи. – Или страхуется… от осложнений, вроде того, что действительно произошло из-за Чаки.

-- Но я должен быть готов и к тому, что его люди объединятся с Чакой и ударят по нам.

-- А ты можешь быть не готов? – удивился Декимис.

* * * -- Сидеть! Руки за головой!

Микала вздрогнул, хоть окрик и не относился к нему. Сколько прошло времени, он не знал. Ещё ночью его, Пеке и других мужчин отделили от женщин; тех вместе с детьми, у кого были, увели куда-то прочь. Мужчин же погнали к бывшему полицейскому участку на привокзальной площади. Верхние его этажи – дом был трёхэтажный – сгорели в войну, когда ополченцы Куадавида, уже разошедшиеся по бандам, громили эспинозовскую полицию, но подвал уцелел. А в подвале были камеры для задержанных. Маленькие оконца с решётками, железные двери – за здорово живёшь не выломать. Кое-где получилось, но большинство камер было готово к использованию. Людей набивали битком, по полтора-два десятка человек в камеру два на три метра. Пытавшихся сопротивляться били прикладами, сапогами и невральным бичом – дубинкой, слабые электрические разряды которой воздействовали на болевые рецепторы, вызывая адскую боль. Микала держался молча и побоев сумел избежать.

Канализация не работала, из расколотого унитаза шёл густой смрад, перебивавший даже запахи пота, нестираной одежды и немытых мужских тел. Микала нашёл себе место у стены, между Пеке и незнакомым толстяком в шортах, панаме и драной майке; прислонился и провалился в сон, слишком быстро – как ему показалось – прерванный лязгом открывающейся двери и окриками: ?Подъём! Живо на выход!? Ещё несколько слов, закругляющих фразу, были матерными. ?По одному! Руки за голову!? продолжали орать солдаты.

Снаружи уже рассвело, и солнце начало припекать. Их вывели на замусоренный задний двор бывшего участка, где человек уже с полсотни таких же пленников сидели на корточках, держа руки за головой. Несколько солдат с автоматами и невральными бичами прохаживались вокруг и между рядов сидящих.

-- Руки за головой! Смотреть прямо!

Микалу и остальных рассадили в ещё один ряд, и потянулось томительное ожидание. Ставшее вскоре мучительным, когда затекли и начали болеть ноги, а следом и руки, сцепленные в замок на затылке.

-- Не двигаться! Сидеть! Руки за головой, сука!

Где-то слева, вне поля зрения, послышался звук удара твёрдым о мягкое и сдавленный крик. Микала облизнул пересохшие губы. Ни пить, ни есть никому не дали; не позволили и справить нужду, когда поднимали и гнали во двор. Спросонок он не почувствовал, зато сейчас переполненный мочевой пузырь не переставал о себе напоминать. Микала был не единственный, кто испытывал такие позывы.

-- Поссать бы, начальник, – проговорил бритоголовый татуированный парень, сидящий через одного справа от Микалы.

Человек с лычкой капрала остановился перед ним, качнулся с носков на пятки и, приметясь, поддел бритого носком сапога между ног. Бритый дёрнулся, вскрикнул и попытался, было, вскочить, но проходящий сзади солдат резко огрел его по хребту прикладом. Бритоголовый растянулся на земле, начал вставать, и капрал ткнул его невральным бичом. Парень истошно взвыл, руки и ноги его задёргались в конвульсиях, по выщербленному бетону разлилась вонючая лужа.

-- Поссал? – поинтересовался капрал. – Теперь сядь!

Кряхтя и постанывая от не отпускающей боли, бритоголовый подчинился. Во двор пригнали ещё две или три группы пленников и тоже рассадили в ряды. Терпеть становилось невмоготу, а припекающее с неба солнце, как в издёвку, пробудило жажду. Ног он почти уже не чувствовал – так затекли, но шевелиться, привлекая к себе внимание солдат, было страшно. С ещё бóльшим страхом Микала думал о матери, Лине, сестрёнках-близняшках и маленьком Кимо, об эллиных малышах. Где теперь Элли? Он видел мельком, как её ?феникс-хок? уходит от преследующих бэттлмехов в серо-оранжевых цветах Декимовских фузилёров, но чем кончилась эта погоня, не знал. За Элли ему тоже было страшно. Микала вспомнил прикосновения её горячих ладоней, горячие мокрые губы, обхватывающие его член. Тот сразу зашевелился под лава-лава. Вспоминать это было приятно, даже чуть-чуть приглушило тупую боль. Вот он лежит на спине, Элли над ним и на нём, груди её резко и неритмично подпрыгивают в такт прочим движениям тела. Микала их ловит ладонями, пальцем царапает набухший сосок. Как им тогда было хорошо… что даже подыхать сейчас стало нестрашно.

Солдаты вновь ходили между рядов, но теперь сзади послышались и странно знакомые шаркающие шаги.

-- Не этот… и не этот… – не резкий, как раньше, а жалобно блеющий голос Варана. – Пока я не вижу, начальник!

И ни одного бранного слова. Варан оправдывался и Варан боялся. Микала смотрел прямо перед собой, не решаясь поднять или повернуть голову, поэтому Варан приметил его издали:

-- Вот он! – шаркая заношенными до дыр кроссовками, старик подбежал к сидящему на кортах Микале, ткнул пальцем. – Он, он, ваш-блгродие, точно он!

В спину Микалы ткнули ствол автомата.

-- Встать!

Он попытался. Затёкшие ноги не слушались, в них словно вонзились разом тысячи мелких холодных иголок. Микала шлёпнулся лицом в бетон, не успевая даже выставить перед собой руки; солдат перехватил его за плечо и бесцеремонно рванул вверх. С этой помощью парню удалось худо-бедно выпрямиться. Человек с полукруглым знаком отличия пехотного корнета в петлице подошёл к Микале и смерил его презрительным взглядом.

-- Ты уверен? – спросил он Варана. – Не обознался?

-- Да он это, ваш-блгородие, он! Этот парень мне помогал, сынок Анакони Калавайя, царствий ему небесное, этот!