Часть 1 (1/1)

Baby.Black, black, black is all you see,Don't you want to be free?Baby!Red, red fire is what you breathe...Don't you want to be clean?Honey, the shape you're inIs worth every dime you spendBaby Doll.Turn out the lightsSet yourself on fire,Say goodnight.Did you have a real cool time? - Cat Power – "Baby Doll". (Mychael Danna – "Claymoore" также писалось)Мне казалось, я открыла глаза ровно в тот момент, когда колокол в башне маленькой католической церквушки за чертой города пробил восемь часов утра. В центре шумного мегаполиса не был слышен тихий гул звонящего каждый час колокола, от вибраций которого из-под крыши колокольни в холодный осенний воздух взмывали черные кричащие птицы, трепетом своих крыльев нарушавшие тишину загородной местности. Эти территории, занятые во многом обширными широкими полями с пожухлыми кукурузными всходами и сгнившими чучелами в соломенных шляпах, также принадлежали к Сиэтлу, хоть и были столь удалены от его центра, что порой их можно было бы спутать с подобием какого-то деревенского поселения и местом, куда по собственной воле ссылались лишние для общества большого мира люди вроде старых фермеров, бывших преступников, помышлявших мелкой кражей и прочих застрявших на стыках лет представителей населения. На деле же в этих маленьких домиках из гладкого бордового кирпича или дерева живут, кажется, самые обыкновенные люди, как и все мы, просто несколько отличающиеся своим жизненным укладом, взглядами и возможностями от остальных. Я открыла глаза ровно в тот момент, когда от залитой мягким золотистым светом восходящего солнца колокольни по холодному воздуху разнеслись вибрации гудящего колокола, смешивающиеся с криками взмывших в небо птиц. Я лишь открыла глаза, но не проснулась, так как, кажется, я вовсе не спала с того момента, как переступила порог своей палаты в реабилитационной клинике под странным названием Ил-Марш. С моими весьма скромными познаниями французского языка, а, судя по всему, это был именно он, оно означало что-то вроде "болото", если отбросить предлог. Название не самое располагающее, особенно если помнить об истинном назначении данного заведения, однако это куда лучше, чем высокопарные названия в честь надежды, успеха и света в конце туннеля. Так картинка предстоящего представляется более четкой и точной, вместо ситуации, когда ты приходишь в центр "Надежда", а получаешь только таблетки и холодную койку с шуршащей клеенкой под простыней. Ил-Марш, судя по тексту в пачке брошюрок на входе, специализировался не исключительно на наркозависимости, а на реабилитации в целом. Когда человек пытается покончить с жизнью, теряет цель и свой путь, начинает пить, принимать наркотики, впадает в какую-то секту и прочие сомнительные организации, просто мешает родным, слоняясь по дому без дела, увлекается сомнительными практиками, сходит с ума - всех бракованных представителей общества отправляли сюда, а здесь после курса терапии образовывался новый путь лечения, в связи с которым человек либо мог покинуть клинику, поправив свои нервы и отдохнув, либо отправлялся в клиники, специализировавшиеся исключительно на проблемах наркомании или же психических расстройств в зависимости от характера проблемы. Я бы окрестила это место чистилищем, где из тебя пытаются выжечь грехи, чтобы отправить обратно в реальный мир или снова вернуть в ад. Как сказала в шутку полная рыжеволосая медсестра, что проводила меня в палату: "Мы не лечим проблемы, с которыми сюда приходят. Мы выжигаем то, что послужило причиной этих проблем." Таким образом, можно судить, что эта клиника, грубо говоря, помогает понять, что происходит с тобой на самом деле, в связи с чем и выбирается лечение, если оно необходимо. Возможно, твоя проблема не существует, может, она надумана, и в таком случае здесь нечего делать, и это объясняют. Сейчас это кажется идеальной политикой для меня. Нужен отдых от окружающего мира, отдых от знакомых людей, нужно время на анализ всего произошедшего со мной и на выбор пути дальнейшего следования.Я лежала без движения на жесткой кушетке со скрипящей скользкой клеенкой под простыней и смотрела в потолок широко раскрытыми глазами, невольно прислушиваясь к рою мыслей в голове, который преследовал даже ночью, почему я и не спала. Я думала о том, как чертовски больно и пусто ощущается внутри, как время от времени сводит конечности, пыталась представить, что происходит внутри меня, вспоминала увиденные в самый первый день лица других пациенток, проходившие бессмысленной чередой сквозь пласт безумной боли от начинавшейся ломки, пыталась абстрагироваться от этих же мыслей посредством представления каких-то сторонних картин. Я пыталась представить серо-бежевое широкое поле, уходившее к самому горизонту. Именно на этот участок местности выходили окна моей палаты. Первые матово-желтые полосы окрашивали мутно-голубое небо у полосы горизонта, из-за которой медленно ленивым размытым кругом выплывало желтое солнце, свет от которого растекался неровными блестящими каплями по рваной линии облаков. Рыжевато-желтое свечение стелилось по горизонтальной поверхности земли, укрытой сухими всходами кукурузы, заставляя их отбрасывать тени друг на друга. Утренний ветер слегка шевелит рваную одежду на стоящем посреди поля, как на братской могиле из тел раненых солдат, чучела с тыквенной головой и соломенной шляпой, которую клевал черный ворон. Стены маленьких домиков, стволы облетевших деревьев, ковер из опавших листьев, укрывающий холодную землю - все покрылось этим эфемерным неощутимым свечением от лучей восходящего солнца, которые будто бы молекулами вкрапляются в кристаллическую решетку воздуха, освещая его изнутри. Ближе к девяти часам, вероятно, из бывшего тихим коридора доносятся сначала отрывочные неясные звуки чьих-то быстрых тихих шагов. Затем тишина разбавляется женскими голосами, все еще отрывочным стуком дверей и тихих хрипов портативного радио рекреационной комнате, где, кажется, стоял телевизор, несколько кресел и прочая утварь для отдыха пациентов. Я продолжаю лежать без движения, опасаясь, что это может вызвать новый уже пройденный пару дней назад виток боли от состояния ломки. Сейчас я все еще чувствую ломоту в теле и пульсирующие изнутри время от времени синяки и царапины, которые я случайно набила себе о стены и углы, находясь в состоянии аффекта от одолевающей бесконечной боли. Она, как и в прошлый раз, обволакивала со всех сторон сначала каким-то невидимым легким туманом, дурманящим рассудок и пробивающим озноб, а затем резко сжала, обмотавшись вокруг ослабшего тела, сжала все конечности, выламывая кости своим давлением, выдавливая невольные крики и всю жидкость из полостей тела. Кажется, это длилось очень долго, а затем наступил штиль и полное опустошение, превратившее меня в какого-то кататоника, паралитика, не способного даже думать ни о чем. Но был и один плюс в том состоянии. Я впервые за прошедшие дни нашла в себе силы на слезы, хотя длилось это недолго. Тогда я действительно почувствовала себя в самом настоящем болоте, где холодно, неуютно, сыро, затхло, а вокруг кишат такие же пропащие представители человеческой расы и этого времени, как ты. Мы все кишим здесь, и кто-то, как оказалось, не выбирается из этой клиники вообще, не имея желания снова вступать в тот мерзкий жестокий мир, живя за безопасными стенами другого мирка внутри уже существующего. Щелчок входной двери заставляет метнуть глаза в сторону стены, где она расположена. В дверном проеме появляется молодое женское лицо, обрамленное светлыми кудрями с больничной шапочкой на макушке.- Проверка, - бодрым голосом оповещает медсестра, чье имя мне неизвестно, - поднимайся, детка, время завтрака. Лицо медсестры скрылось за вновь прикрывшейся дверью, и только тогда я предприняла попытку подняться с кровати. Кровь тяжелым горячим потоком прилила к голове, заставляя пошатнуться и закрыть глаза из-за наступившей в них темноты, однако довольно скоро мое состояние приходит в относительную норму, если можно так выразиться в данной ситуации. Помимо окна с легкой и старой, судя по виду, кружевной занавеской в небольшой комнате с серо-белыми стенами оказалась пара тумбочек, одна из которых, широкая, стояла у кровати, а вторая, занятая моим закрытым чемоданом, у входной двери; зеркало на одной из стен и пара мелких пустых полок. Холод от пола неприятно бил по коже ног, прикрытых больничной рубашкой только до колен, поэтому мне пришлось покопаться в чемодане, чтобы вытащить из него теплый растянутый свитер для тепла. Шагая по светлым просторным коридорам с множеством дверей, из которых время от времени с разных сторон появляются пациенты, испытываешь очень странное ощущение. Ломка еще не отпустила до конца, поэтому я еще достаточно смутно ориентировалась в окружающем пространстве, но к этому ощущению прибавлялось еще и какое-то состояние подвешенности в сантиметрах над землей, которой я не могу ощущать под ногами. Вероятно, так чувствуют себя многие отправляющиеся впервые на подобное лечение, если учесть, что за свою жизнь я никогда не оставалась в больнице на продолжительное время. Ты не полностью осознаешь, что происходит, и происходит ли это с тобой, или же ты просто наблюдаешь реалистичный фильм со стороны. Стоит только провести рукой по воздуху, и поверхность невидимого экрана исказится, ты поймешь, что это всего лишь фильм или сон. Кажется, словно все звуки искусственны, лишь постановка, не до конца осознаешь, что происходит и теряешься в светлых коридорах. Ил-Марш располагался за чертой города где-то в тридцати минутах езды от порта у Пьюджет Саунда. С фронтальной стороны трехэтажное здание из темно-красного кирпича с белыми вставками встречало пустынную дорогу и когда-то использовавшееся поле, ставшее теперь бесхозным участком местности с редкой порослью невысоких голых деревьев. Оно уходило далеко к горизонту, окруженное с двух сторон лесом, который разросся и с боковой части клиники, огибая ее. Кажется, при первом въезде в Сиэтл на такси я видела это здание, окруженное голым лесом и пустыми сырыми полями, а теперь оказалась здесь сама. Все возвращается к началу. Вероятно, чтобы разобраться в корне моей проблемы, тоже придется вернуться в начало.Следуя за шумной вереницей людей по коридору от рекреационной комнаты, я оглядывала светлые стены и лица людей, незнакомых больных людей, такого большого скопления которых я еще не встречала. К этому следует привыкнуть, ведь я сейчас одна из них. В столовой на первом этаже многие люди расселись по столам в небольших компаниях, разговаривая о чем-то с достаточно радостными лицами, словно они находятся в санатории, а не в больнице, но, возможно, это пока лишь одна сторона монеты, видимая мне, как новопришедшей, только в таком свете. Я же решила не заводить ненужных знакомств, чтобы не вникать в других людей, а разобраться в себе, поэтому села в углу обширного пространства шумной столовой. Мне нужно разобраться в себе и своей жизни, существует она или нет, нужно отдохнуть от всех людей, черты, достоинства и недостатки которых я знаю. Нос слегка защипало, когда я склонилась над порцией риса, уныло просевшей посередине, хотя запах исходил не от еды. Воздух в клинике всегда казался каким-то жестким и странным, но, вероятно, к этому можно привыкнуть. К воздуху, к жизни в маленьком мирке внутри другого, к сумасшедшим, зависимым и опасным людям, к медсестрам в шапочках, белым стенам, групповым и одиночным терапиям, а также к тому, что ты сама стала частью этого мира.