Часть 47 (1/1)

I was a quick, wet boyDiving too deep for coinsAll of your street light eyesWide on my plastic toysThen when the cops closed the fairI cut my long baby hairStole me a dog-eared mapAnd called for you everywhere, - Iron & Wine - "Flightless bird American mouth". Передернув плечами от ощутимого холода после окутывавшего тепла в уютном коконе тяжелого одеяла и кольца рук все еще лежащей на кровати Линды, я на секунду останавливаю взгляд на выделяющейся на белой простыне чуть загорелой спине, что прикрыта толстым одеялом до уровня чуть выше поясницы. Девушка издает какой-то непонятный сонный звук, слегка заворочавшись, из-за чего пара локонов со спины перекатились за плечо, но тут же затихает, снова тихо и размеренно дыша. Оторвав от нее взгляд, я возвращаю его на светло-бежевую стену перед собой с одной из нескольких висящих в номере черно-белых фотографий в рамках. Машинально разглядывая изображенных на фото четырех мужчин, как сказано, основателей отеля, я натягиваю куртку на плечи до конца, чувствуя, как кожа оголенных предплечий под ней покрывается мурашками, и нагибаюсь, чтобы зашнуровать сапоги, осторожно подпрыгивая на одной ноге, чтобы не разбудить Линду. Не удержав равновесие, я все же заваливаюсь на бок, успев только взмахнуть руками в воздухе. Потерев ушибленный бок, я поднимаю глаза на все еще спящую Линду, видя, что она спит. Кое-как поднимаюсь на ноги и подхожу к подоконнику окна, откидывая легкую полупрозрачную занавеску. Через стекло видна улица, на которой расположен отель, а также отходящие в разные стороны дороги с множеством не особенно высоких жилых каменных домов желтых, белых и иногда светло-оранжевых цветов. Сейчас ранним утром, когда город кажется совсем опустевшим с этим витающим в воздухе едва заметным холодным туманом, цвета зданий становятся более блеклыми и тусклыми. В семь утра, когда голубой цвет неба еще скрыт за беловатыми равномерно расплывшимися по всему куполу облаками, к которым поднимается далекий дым от заводов и фабрик на окраинах города, единственным звуком, выделяющимся из утренней тишины, является гул проезжающего недалеко поезда по проходящим через город железнодорожным путям. Вскоре исчезает и он, эхом отдаваясь где-то очень далеко.Подняв с подоконника сложенный вдвое лист бумаги, я подхожу к кровати, где, разведя локти в стороны и подложив одну руку под подушку, лежа на животе, спит Линда. Мне все же удалось подняться намного раньше нее, чтобы увидеть ее спящей, совершенно беззащитной и ничего неподозревающей, с расслабленным лицом, легкой улыбкой на губах и чуть растрепавшимися, покрывающими загорелые плечи золотистыми волосам. Проведя взглядом по чуть виднеющейся под кожей вогнутой линией позвоночника и очертаниям лопаток, я осторожно опускаю лист на кровать рядом с ее рукой. Короткая запись на нем просила не волноваться, так как я скоро буду. Еще раз кинув взгляд на прохладную комнату, уже стоя у двери, я выхожу в коридор. Шаги с тихим шорохом отдаются от молчаливых стен, когда я, оглядывая черно-белые фотографии, подхожу к темно-коричневой деревянной двери и тихо нажимаю на ручку, толкая ее внутрь. Окинув взглядом полутемную из-за зашторенных окон комнату, я прохожу внутрь, обходя лежащие на полу прямо у входа раскрытые чемоданы и валяющиеся где попало вещи, которые еще не успели рассовать по разным ящикам из-за недавнего приезда в Прагу, который мы осуществили вчера вечером, путешествуя на дребезжащем автобусе. Взгляд случайно наталкивается на вторую дверь в стене комнаты, где, судя по всему, расположился Эрик. Кинув взгляд на виднеющиеся из-под края одеяла завитые обесцвеченные волосы, разметавшие по подушке, я подхожу к окну и дергаю за края штор, разводя их в стороны, благодаря чему комнату заливает холодный белый свет. Из-под одеяла доносится невнятный сонный стон, пока тело под ним тихо ворочается, забираясь поглубже в теплый кокон. - Солнце в зените, народ в поле, - нараспев быстро проговариваю я, приближаясь к краю кровати и останавливаясь там, в попытке стянуть одеяло у уцепившей в него мертвой хваткой Лав, - давай, подъем.- Если это ты, Пфафф, можешь уже заказывать себе гроб, - доносится глухой недовольный голос из-под одеяла, когда я его все же отпускаю, упирая руки в бока.- Думаю, Папа Карло мне и так со скидкой сделает. Поднимайся, - протянув последнее слово, я залезаю на кровать с ногами, перекидывая одну через виднеющиеся очертания тела Лав, и прощупываю ладонями, где примерно находятся руки стонущей от раздражения женщины. Нащупав их, я обхватываю за, предположительно, запястья и тяну на себя, поднимая ее руки вместе с одеялом. - Да что ты от меня хочешь, сколопендра?! Я устала и хочу спать, - Кортни все же сама отпускает одеяло, и на меня тут же устремляются ее глаза с темными разводами не смытой косметики на раздраженном, но все еще сонном лице.- Я хочу сходить в город, купить что-нибудь, - сложив руки на груди, деловито произношу я, восседая на закатившей глаза и что-то простонавшей Лав, - я думала, ты составишь мне компанию, а то ведь и жиром окончательно заплывешь, если будешь вечно в номере сидеть.Губы женщины сжимаются, и в следующую секунду я, подтолкнутая ее руками, оказываюсь на полу, ударяясь уже ушибленным боком об пол. - Если какой-нибудь идиот решит взять тебя замуж, то, надеюсь, это будет стокилограммовый тюлень, иначе в первую брачную ночь соседи подумают, что вы на ложках играете... жертва Бухенвальда, - презрительно отзывается Кортни, заворачиваясь в одеяло по самый нос и отворачиваясь ко мне спиной, пока я, развалившись на полу с расставленными в разные стороны ногами, продолжаю следить за ней, тихо усмехаясь. Все же мне удается вытащить Лав из гостиницы, хотя она сама вылезла из-под одеяла, ворча, что мой взгляд в спину не дает ей уснуть. Прохладный воздух на молчаливых улицах Праги пах множеством разнообразных оттенков, словно напоминающих о самой культуре этой страны и города в ней. Можно было почувствовать запах выпечки и ванили из уже открывшихся пекарен, влажный, словно морской, запах из-за обилия рек и каналов, делавших город похожим на своего рода Венецию. Обилие невысоких по сравнению с американскими небоскребами зданий с острыми крышами и резными наличниками на окнах в стенах разных, но всегда мягких цветов, делала город похожим на какую-то картинку родом из средневековья. Перекинутые через идущие легкой рябью от ветра реки каменные мосты, мощеные дороги, узкие улицы с торговыми шатрами и мрачные старинные храмы - все это навевает какую-то странную ностальгию, светлую тоску и даже какое-то ощущение, близкое к свободе. Странный город, держащийся особняком от остальных, известных своими небоскребами и технологиями, хранящий в себе старину и память прошлых веков, не желающий меняться. Таких городов не так уж и много, но тем они и ценнее, это словно билет на исторический фильм, в который окунаешься с головой, но лишь на время. Идя практически бок о бок с кутающейся в замшевое болотного цвета пальто Кортни, что со временем все же сменила раздражение на легкие ворчания разбуженного рано утром человека, я беспрестанно оглядывала окружающую местность, чей непохожий на все, уже увиденное в иных частях света, водоворот строений и природы неумолимо увлекал за собой. В таком городе, похожем на какую-то пряничную декорацию, как ни где в другом месте могли становиться явью сюжеты сказок тех же Братьев Гримм или Андерсона. Вероятно, вся эта возможность волшебства и какой-то мистики витала между стоящими одной стеной разной высоты и цветов домов, между которыми лежала мощеная торговая площадь, еще совсем тихая и пустынная. Легкий практически незаметный туман сопутствовал на пути, когда мы переходили через растянувшуюся внизу широкую полосу недвижимой реки по каменному мосту, чей путь, огражденный с обоих боков невысокими фигурными перилами и стоящими на них молчаливыми статуями со скорбными лицами, которые освещал легкий матовый свет все еще горящих на протяжении всего моста фонарей, доходил до пустынной дороги. За ней снова лесом пик острых крыш и чернеющих статуй располагались дома и виднеющиеся отсюда мрачные темные храмы. Уже уходя с моста, мы заметили медленно плывущего по реке в прогулочной лодке, оставляющей легкую рябь, заставлявшую темную воду блестеть матовыми бликами, мужчину, что неторопливо и спокойно греб веслами, словно даже и не зная о спешке. Изображение отражающегося в воде едва видимого неба чуть искажалось от пробегавших маленьких волн.Мы вошли в узкий сквер, уже далеко отойдя от отеля, шагая по мощеной дороге неширокой улицы, одна сторона которой была ограждена каменными перилами по краю дороги, за которой на метр ниже ее уровня недвижимо лежала темная вода одного из множества опутывавших город каналов. На темном матовом атласе, как и на мощеной дороге, были заметны плавающие на самой поверхности желтые листки, что ветер своими нечастыми порывами срывал со стоящих у края облетающих деревьев, принявших желтовато-рыжий цвет. Легкий ветер слегка гнал по дороге шуршащие разноцветные листья, загоняя их на козырьки крыш, облепляя статуи и дороги. Постепенно дома по правой стороне сменяются, и я едва успеваю заметить это за завязавшимся с Кортни разговором. Строения, стоящие так же близко друг к другу, образуя зубчатую неровную стену, стали ниже, так что можно было разглядеть крупную темно-красную черепицу на некоторых из них. Перед редкими домами появились аккуратные низкие заборы, стоявшие больше для красоты, нежели для ограждения территории, так как не отходили от домов и на полтора метра. Цветы на подоконниках раскрашенных в красные, желтые и зеленые цвета домов слегка покачивали светлыми бутонами, трепеща листьями от ветра, но не производя и шороха. Остроконечные пики труб на черепичных крышах отбрасывали причудливые вытянутые тени на мощеную узкую улицу, казавшуюся несколько мрачной из-за плотной стены домов, ограждавших ее от встающего там далеко на горизонте, скрытом за пеленой облаков, солнца. - Почему именно Мадонной*? - интересуюсь я, приняв небольшой бумажный пакет и стаканчик с кофе у улыбчивой продавщицы в небольшом работающем ларьке, и поворачиваюсь в сторону стоящей у перилл по краю площади Кортни, что помешивает ложкой кофе в бумажном стаканчике, опустив туда взгляд. Постучав пластмассовой ложкой о край стакана, чтобы стрясти все капли, женщина поднимает глаза на меня, когда я подхожу к ней, тоже вставая у перилл спиной к каналу.- Ну, просто по логике. Она супер-звезда, - слушая Лав, я отпиваю из стаканчика кофе, чувствуя, как густая горячая жидкость приятно расползается по пищеводу.- Но она же поп-звезда.- Да без разницы, - женщина безразлично отмахивает рукой, чуть не проливая кофе, - это ложится к последующим строчкам. Да и на что это можно, по-твоему, заменить?- Ну, - я опускаю взгляд с площади, на которой уже начали появляться редкие люди, на плескающееся в стаканчике от движения моей руки темное кофе, - например, ?моя дочь? (прим. авт. my daughter). Не хотел бы ты увидеть мою дочь, не хотел бы встретиться с ней, не хотел бы ты быть моей дочерью? - нараспев, нарочно меняя голос и таращась куда-то вперед, проговариваю я, слыша последующий за этим смех Кортни.- А дочь тут при чем? - Ну, у тебя же есть дочь. И ты рок-звезда, по-моему, все сходится, - я пожимаю плечами, поднимая глаза на смотрящую на меня Лав. Женщина делает еще один глоток из стаканчика, и, облизнув ярко-красные губы, поворачивается лицом к каналу, что простирается, кажется, до самого горизонта, собирая стоящие на изгибах его течения аккуратные дома. - Во всяком случае, ее нужно дорабатывать, - негромко произносит женщина, вглядываясь вдаль. Переведя взгляд с ее профиля на виднеющийся вдали горизонт, я облокачиваюсь о перила, перебирая стаканчик из одной руки в другую. - У меня есть пара вариантов в черновиках, могу показать...- Хм, было бы неплохо, - с пространной усмешкой произносит Лав, не отводя взгляда от горизонта. Пейзаж стоящих с обоих берегов домов не меняется, уходя вдаль, где становится лишь маленькими нечеткими точками разных цветов. Пустынная дорога с левой стороны начинает постепенно наполняться машинами поднявшихся с кроватей граждан Чехии, что наполняют негромким шумом прохладный воздух, заглушая крики летающих в дымчатом небе чаек, что иногда ныряют к поверхности воды и так же быстро взлетают, оставляя на темном канале расходящиеся в разные стороны увеличивающиеся и постепенно уменьшающиеся круги. К наполнившим улицы звукам присоединяется шуршащий шум гуляющего ветра в желтых кронах частично облетевших деревьев, чьи листья взмывают в воздух и беспомощно опадают в воду, кружась по темной недвижимой глади. Взгляд цепляется за эти маленькие своего рода кораблики, настолько маленькие, что больше походят на желтые маячки. Медленно и совершенно легкое практически невесомое движение чуть загнутых листьев по водной глади, на которой остается едва заметная рябь, как быстро исчезающие складки на ткани, каким-то странным образом успокаивает. Я живу и дышу здесь и сейчас. Эта мысль необыкновенно ярко рождается в голове, хотя раньше я об этом даже не задумывалась. Это робкое мгновение покоя может в любой момент кончиться, и не обязательно замениться чем-то тревожным и плохим, но то, что происходит сейчас, уже не повторится в точности заново. Сделав еще один глоток из стаканчика, я кошусь на стоящую рядом Лав, чьи светлые кудри чуть шевелятся от легкого ветра, и снова поворачиваюсь лицом к спокойной водной глади. Откуда-то сбоку из-за пик высоких домов выходит желтый шар солнца, чьи лучи легко ложатся по наклонной красных черепичных крыш, достигая воды. В местах встречи с солнечным светом она становится сине-зеленой. ***Достаточно просторный двухместный номер, в котором мы втроем занимаем лишь одну комнату, расположившись на полу у расправленной двуспальной кровати, слабо освещен горящими в полутьме двумя светильниками, чье матовое свечение окрашивает некоторые предметы в рыжеватый или желтый цвет. Я провела уже несколько часов в номере Кортни и Эрика с ними же самими с того момента, как последний раз видела все еще, как ни странно, спавшую Линду. Лишь зашла в номер после прогулки с Кортни по центральной и старой части города, чтобы занести купленные в том ларьке какие-то булочки, ведь помимо пива Прага славится и своей выпечкой. Девушка лежала уже на спине, щурясь от проступающих сквозь кружевную занавеску лучей солнца, что попадали на ее глаза и нос. Она уже почти проснулась, когда я, ступая как можно тише, прошла к кровати и осторожно легла сверху девушки, заставляя ее открыть глаза. Еще совершенно сонная после трех часов вчерашней поездки из Берлина в Прагу на автобусе в позе йога, слабо соображающая, какая-то трогательно растерянная и растрепанная, а еще очень теплая. Я не могла отказать себе в удовольствии провести с ней некоторое время, просто лежа головой на ее груди и чувствуя, как пальцы еще просыпающейся девушки проходятся по моим волосам. Хотелось бы, чтобы эти мгновения такой теплой близости между нами, когда весь реальный мир, словно отступает куда-то, длились вечно. Я беспрестанно повторяла себе в мыслях, что я самый счастливый человек на Земле. Единственное, что слегка подпортило впечатление от того хрупкого покоя и умиротворения ранним утром, была просьба Линды. Она, уже зная, что в Чехии мы задержимся на срок около пяти-шести дней, считая этот, взяла с меня слово посетить нарколога какой-нибудь местной больницы, так как, по ее мнению, лечение лучше продолжать, чтобы результат закрепился прочно. Это отозвалось каким-то уколом внутри, так как я не думала о наркомании, от которой избавилась не так давно, уже достаточно времени, чтобы так внезапно разрушать весь этот уют таким лживым аккордом.Как будто соответствуя моим мыслям, совсем рядом раздается громкий звук неправильно взятого аккорда, из-за чего струна противно задребезжала. Моргнув, я понимаю, что за этими мыслями, ничего вокруг не замечая, случайно дернула рукой по лежащей на ногах гитаре. Крепко зажмурившись, я распахиваю глаза, пытаясь настроиться на нормальную работу, чтобы дописать рассматриваемую песню, о которой мне говорила Кортни сегодня утром. Мой взгляд пересекается с взглядом сидящего в полтора метрах напротив меня Эрике, что смотрит как-то исподлобья, но потом снова опускает темные глаза на тетрадь в своих руках. В тишине номера снова слышен лишь тихий скрип ручек, звук иногда перебираемых струн и доносящихся через приоткрытое окно голосов прогуливающихся людей и шума машин. Чуть потянувшись, практически растягиваясь по полу, я добираюсь до стоящей у кровати чашки с кофе и отпиваю из нее, снова оставляя посуду в покое. Практически бессонная ночь дает о себе знать, и мне приходится напрягаться, чтобы вникнуть в суть написанных мною же строк, пока Кортни, отталкиваясь от предложенных мной вариантов дальнейшего развития текста песни, дописывает, постоянно перечеркивая, свое. - Ты ведь это несерьезно! - внезапно раздавшийся прозвучавший достаточно громко в тишине комнаты голос отбросившего тетрадку Эрика заставляет меня поднять голову и уставить на него, практически копируя позу Кортни рядом. Оторвав взгляд от пылающего негодованием лица Эрика, я переглядываюсь с Кортни, косящейся на гитариста, как на душевнобольного. Приподняв одну бровь, она фыркает и снова углубляется в свои записи, оставляя меня фактически наедине с испепеляющим темным взглядом Эриком.- Что ты имеешь в виду? - вскинув голову, спрашиваю я, уже подсознательно настраиваясь на не самый приятный ответ.- Та девушка, Линда. Ты ведь все это несерьезно, - ответить я не успеваю, так как Кортни нагибается к лежащей на моих коленях тетрадке, переключая мое внимания на себя.- Какой там переход ты предложила? - кинув взгляд на Эрландсона и шумно выдохнув через приоткрытый рот, я протягиваю женщине тетрадь, которую она осматривает, пробегая сосредоточенным взглядом по паре строк, а затем кивает, отдавая мне тетрадь обратно, - слишком резковат, не находишь? - я слегка усмехаюсь уголком губ в ответ на улыбку на ярко-красных губах Лав.- Но ведь и песня пока получается очень саркастичная. Не хочешь ли быть рок-звездой, может, хочешь убить рок-звезду? - Лав негромко смеется с моих аргументов, но не высказывает возражения, что-то помечая в своей тетради. - Ладно, мы попробуем оба варианта.В комнате снова воцаряется относительная тишина, когда одна из лампочек пару раз мигает, издавая тихий треск, но продолжает гореть, заливая небольшое пространство вокруг себя матовым тусклым свечением. Где-то далеко раздается звон колокола в одном из множества разбросанных по всей Праге соборов, что сообщает время. За этим стуком слышатся отрывочные крики пролетающих над крышами домов испуганных птиц, что негромко, но слышимо шуршат крыльями. Выпустив из пальцев прядь волос, которую я, держа за конец, прижимала к губам, по привычке, когда задумывалась, я перехватываю пальцами карандаш и дописываю несколько пришедших в голову слов. Такой мозговой штурм, включая репетиции перед частыми концертами, происходит уже не в первый раз, правда, сейчас с нами нет Патти, которая отправилась гулять по городу со своей девушкой. - И зачем ты это делаешь? - уже уловив недовольные нотки в снова прозвучавшем голосе Эрика, я с готовностью поднимаю глаза на него, чуть сужая их.- Что я делаю? - напряженно спрашиваю я, не спуская взгляда с мужчины напротив. - Ты ведь это специально, чтобы позлить меня...- Эрик, отвали от нее, - я на секунду теряюсь, слыша вмешавшийся в разговор голос Кортни, что так и сидит с подогнутыми под себя ногами, что-то чиркая в тетради.- Знаешь, дружок, у тебя огромное самомнение. Я тебе сейчас, наверное, тайну открою, но мир не вертится вокруг одного человека, представляешь? - с наигранным удивлением произношу я.- Очень смешно.- Не вижу в этом ничего смешного, если ты не понимаешь, как двое могут по-настоящему любить друг друга, я не знаю, как с тобой говорить.- Любить? - его голос звучит как-то нарочито небрежно и как-то насмешливо. В полной мере эту эмоцию я понимаю, когда вижу, что мужчина зажмуривается, словно услышал что-то невероятно смешное, и тихо, но вполне различимо начинает смеяться, пока я чувствую, что внутри все клокочет от злости, а с лица пропадает всякая даже саркастическая усмешка. - Слушай, я тебе сейчас врежу.- Ты хочешь сказать, что любишь ее? - снова переведя взгляд на меня, насмешливо и все еще не веря переспрашивает Эрландсон, - я ничего не имею против, но это же чушь какая-то. Она же девушка, как девушка может любить существо, подобное себе? - я крепко сжимаю зубы, растягивая неестественную якобы заинтересованную улыбку на губах, - наш мир построен на контрастах: мужчина и женщина, вода и огонь, земля и небо - все это противоположности, а они притягиваются, как магниты. Если не так, то это какой-то сбой в системе.- Ага, нашелся знаток любви и мироздания, - с сарказмом произношу я, кивая, - слушай, какой же ты ущербный, Эрик... Нет никакой системы, или ты хочешь сказать, что влюбляешься в грудь и задницу? Жениться хочешь на этих анатомических излишествах, а? Спешу тебя разочаровать, но когда-нибудь все это обвиснет и задряблеет, как и единственный твой показатель мужественности, - усмехнувшись, проговариваю я, кивая в район ниже пояса мужчины. Тот на секунду замирает, но затем и сам усмехается, копируя мою позу со сложенными на груди руками, что заставляет меня снова мысленно удивиться, откуда в нем столько неожиданно появившейся наглости. - Видимо, тебя тоже только эти богатые анатомические излишества в ней и привлекают.- Ну ты... - я хочу уже подняться на ноги, чтобы хорошенько долбануть его чем-нибудь, но схватившая за запястье рука Кортни с силой тянет назад, опрокидывая обратно на пол.- Вы затрахали, гады, - негромко, но с явным раздражением произносит Лав, все еще держа меня за руку и перебегая взглядом с угрюмо опустившего глаза Эрика на меня, в то время как я продолжаю с ненавистью пялиться на мужчину, - сколько можно уже? - Еще раз заикнешься о...- Заткнулась, - твердо произносит Лав, метнув на меня долгий испепеляющий взгляд. Это как-то отрезвляет, хотя неприятный осадок все же остается внутри. Вырвав руку из пальцев Кортни, я сажусь, подогнув под себя ноги, и упираю взгляд в пол.- Ты вообще к ней не лезь, понял? - То есть ты считаешь это нормальным?- Я сказала: не лезь к ней, - судя по звуку, Лав проговаривает это сквозь сжатые зубы, заставляя меня поднять на нее глаза. Между ней и Эриком, словно происходит какой-то напряженный молчаливый разговор, после которого последний опускает голову, принимая поражение. После этого работа идет уже хуже, тем не менее, нам удается прогнать пару раз оба черновых варианта песни, но Кортни не остается довольной ни одним из них. Хотя, кажется, это не главная причина ее раздражения. Через полтора часа, когда колокол далекого собора, снова разогнав местных птиц, пробил одиннадцать, я направилась в свой номер, где, предположительно, должна быть Линда. Так и не включив света в темной комнате с синеватым скрытым за занавеской квадратом окна в стене, я устало плетусь до пустующей заправленной кровати и падаю сверху одеяло, утыкаясь лицом в холодную ткань. На столе виднеется записка уже от Линды, из которой становится ясно, что девушка ушла гулять вместе с Патти и Кристиной** - ее девушкой по городу. Шемель и ее подружка, наверное, единственные из всей нашей путешествующей группы, включая менеджеров и гитарных техников, с кем Линда более-менее сблизилась. Остальные продолжали держать дистанцию, а кто-то, подобно Эрику, возможно, вообще не принимал ее. Странно и даже неприятно думать о том, как он или кто-то еще говорит о Митчелл за моей или ее спиной. Наконец смыкая слипающиеся глаза и позволяя телу расслабиться, я впервые, уже практически засыпая, понимаю, что мое решение взять Линду в тур, возможно, хоть я и не уверенна, не было таким уж удачным...*Песня ?Rockstar?, у которой имеются аж три варианта: первый – студийная запись, включающая слова про Мадонну и прочее, второй – также запись из студии, но уже с Крис на вокале и гитаре, там слова несколько видоизменены, третий – песня с альбома ?Live throught this?, где изменены и текст и музыка по неким причинам.**Кристина Соллети – нынешняя жена Патти Шемель, но, я так предполагаю, она же и была ее девушкой в те времена.