Часть 12 (1/1)

Мне нужен выплескХочу ненавидетьНаплевать на все,ПриехатьМоя любовь,Ешь свое мясо,Держись зубами,БегиТы потеряла меня,Ты стоишь меня,Ты читала нотации мне в последний разМы плохи,Что мы делаем.Глупые дураки. - Damien Rice - "Woman Like A Man". Доносящиеся со стороны крики раздающего указания осветителям и прочему рабочему персоналу мужчины в странного вида кепке долетают, словно из-за стены, хотя находимся мы в одном и том же просторном помещении. Светло-серые стены, оканчивающиеся высоким потолком, в некоторых местах скрыты за контрастирующими с ними черными занавесками и фотографиями в аккуратных рамках из темного дерева. Холод в огромном пространстве студии заставляет натянуть рукава свитера на самые ладони, скрывая под теплой тканью заледеневшие пальцы. Оторвав взгляд от стола, за которым я, сгорбившись, сижу, пытаясь согреться, перевожу глаза на дальнюю часть пространства фотостудии. В окружении каких-то черных зонтов на высоких подставках, множества фонарей и прочего оборудования я едва могу разглядеть фигуры участников Hole. Они беззаботно прыгают на фоне растянутого по стене за ними белого полотна, рисуясь перед пока еще не включенной камерой, которую настраивает тот самый мужчина, раздававший указания рабочему персоналу. Оглядев скачущих из угла в угол по всему огромному павильону людей в черном, я снова возвращаю взгляд на стоящий рядом со мной мало использующийся, судя по старому виду, стол. Вся эта беготня вокруг кучки идиотов с гитарами, коими мы и являемся, кажется до неприличия глупой и бессмысленной. Это заставляет думать, словно мы какие-то большие шишки, звезды, хотя это совершенно не так, как бы Кортни не утверждала обратное. Оглянувшись по сторонам, я передергиваю плечами из-за пронесшегося по телу озноба и, сунув руку в карман, выуживаю оттуда маленький пакетик, наполненный белым порошком, который я таскаю с собой в надежде употребить уже три дня. Приходится долго оглядываться по сторонам, чтобы улучить более благоприятный момент, когда весь персонал будет занят своим делом, не обращая внимания на меня. Наконец, основная рабочая масса перемещается к стене, на которой растянуто полотно, и у меня остается лишь несколько секунд, чтобы за это время успеть рассыпать на столе кокаин и, не разделяя его, вдохнуть всю высыпанную на стол белую кучку. Из-за слишком большого количества попавшего в дыхательные пути наркотика я резко откидываю голову назад, отлепляясь от стола. В носу начинает щипать, а на глазах выступают быстро проходящие слезы.Как сквозь слой ваты до меня доносится чей-то зовущий меня по имени далекий голос. Голова становится слишком тяжелой и пустой, чтобы соображать что-то, а тем более, работать, заставляя тело куда-то идти, делать что-то. Зарывшись в волосы, я облокачиваюсь о стол, закрывая глаза. Меня одолевает ощущение какой-то невесомости, свободного падения в темноте, созданной закрытыми веками. Все тело сковывает какая-то приятная боль, не позволяющая пошевелиться и открыть глаза, даже когда я чувствую, что кто-то тормошит меня за плечо, снова оглашая своим громким голосом мою темную глухую яму. Локти начинают разъезжаться, но я ничего не предпринимаю, ощущая это. Резкий удар лбом о столешницу разрушает это странное дразнящее ощущение падение в невесомость и заставляет резко распахнуть глаза, тут же приходя в себя. Поморгав некоторое время, чтобы сбить с глаз полупрозрачную пелену, мешавшую ясному обзору, я поднимаю голову и тут же останавливаю взгляд на немного расплывающемся образе сидящего напротив меня мужчины в странной кепке, прикрывавшей его седые волосы.- Что ты делаешь? - таким тоном, словно бы мы уже обсуждали эту историю несколько раз, спрашивает мужчина, глядя на меня, тем не менее, без упрека. Мне требуется некоторое время, чтобы собраться с мыслями и осознать то, что он говорит. Сглотнув и моргнув еще раз, я начинаю осипшим голосом, из-за чего приходится слегка прокашляться:- Все нормально, мне нужно лишь пару минут, - норовящие почему-то закатиться глаза останавливаются на выделяющемся на фоне черной рубашки бейджике с именем мужчины. Джон, как, оказалось, зовут фотографа, выдыхает, прикрывая глаза, и сжимает переносицу, замирая в таком положении на пару мгновений. Я же пытаюсь вернуть зрению ясность, фокусируя его на фигуре фотографа напротив.- Это не мое дело, и я не имею никакого права судить, а уж тем более, осуждать тебя, - начинает мужчина, вернув на меня взгляд чуть тусклых серых глаз, - хотя и я думаю, что ты идешь по наклонной, но... Зачем делать это здесь? В месте, где много любопытных глаз и жадных до сплетен людей.Я снова шмыгаю носом, оборачиваясь назад, чтобы оглядеть этих "жадных до сплетен людей", которые снуют по пространству фотостудии с разнообразным оборудованием. Случайно, я перехватываю недовольный взгляд Кортни, направленный на меня. Женщина кивает головой на висящие на одной из стен часы, а затем, не добившись от меня никакой реакции, оборачивается к Патти, принимаясь что-то быстро, но неслышно говорить.- Ко мне брат приехал, - наконец, отвечаю я, снова повернувшись к с жалостью наблюдающему за мной мужчине, - я не могу делать это при нем... - закончив свое предложение, я поднимаю глаза на фотографа. Тот напротив опускает глаза и снова тяжело, но почти неслышно выдыхает.- Брат, - тихо повторяет Джон, чуть улыбаясь, - сколько ему?- Скоро семнадцать.- М-м, - все с той же полу мечтательной улыбкой протягивает он, - прекрасный возраст, самый расцвет: молодость, свобода и счастье. Я слабо улыбаюсь в ответ на его реплику, хотя этих мыслей не разделяю. Странным образом получилось, что Джейсон сам повзрослел достаточно быстро и, глядя на него, я иногда невольно забывала, что ему лишь шестнадцать лет. Наверное, отчасти в этом есть и моя вина. Я ушла из семьи навстречу музыке слишком рано, оставив все заботы на плечах брата и матери. Конечно, физически я жила с ними все то время, но мыслями и мечтами была уже далеко за пределами старого дома у озера. Сейчас меня нет там и физически...Очевидно, заметив, что я ушла в свои мысли, Джон сворачивает разговор, переводя все в изначальную тему, из-за которой и подошел ко мне.- Ладно, - я поднимаю на него глаза, выныривая из своих воспоминаний и раздумий, - нам надо работать. Иди к Элис и приведи себя в порядок, даю вам пять минут. Я послушно киваю, после чего, чуть помедлив, поднимаюсь вслед за удаляющимся в сторону изнывающих от ожидания членов группы Джоном и нетвердой походкой направляюсь недлинному ряду в три стола с зеркалами, за которыми работают женщины-визажисты, одну из которых Джон назвал Элис. Обилие разнообразных баночек, кремов и прочей чуши для создания какого-то образа заставляет чувствовать острую нужду оказаться сейчас где угодно, но не здесь. Все же деваться мне некуда, поэтому в течение следующих нескольких минут, которые кажутся вечностью из-за того, что я время от времени проваливаюсь в отрывочный сон, мне приходится ждать, пока девушка по имени Элис вдоволь наиграется с разнообразными косметическими веществами, которыми покрывает мое лицо. На счастье совершенно раздраженной от долгого ожидания Кортни, съемка все же вскоре начинается. Ощущение совершенной глупости происходящего не покидает ни на секунду. Встань здесь, подойди к нему, обними ее, подними руки, опусти руки, сделай грустное лицо, изображай мартышку на камеру, чтобы мы могли поместить снимок группы на первую полосу какого-нибудь журнала для какой-нибудь очередной статьи, в которой будут копаться в грязном белье участников данного коллектива. Сначала улыбнись на камеру, покажи ей, что любишь свою работу, что любишь всю эту суматоху вокруг себя, потом рассказывай о своей жизни, если тебя, конечно, спросят. Никого не интересует музыка и ее создание, мало, кто заинтересован в настоящем искусстве, куда более интересным представляется то, со сколькими людьми ты переспал, какие грешки у тебя за душой, всем интересно услышать печальную историю, в которой ты предстаешь борцом за право жить и побеждаешь, пробиваясь в люди. И я знаю человека, который прекрасно понимает, в каком направлении дует этот ветер известности, и как нужно встать, чтобы он захватил тебя в свой порыв, пробивая к вершинам любым путем... Я ощущаю себя подобием железного дровосека, который едва может согнуть свои конечности в суставах, чтобы хоть как-то изменить позу. Команды фотографа доносятся, как через слой ваты, который представляет собой невидимая наркотическая дымка, окутывающая меня. Требуется время, чтобы понять, чего хочет мужчина, с воодушевлением называя нам нужные положения. К счастью, находясь на заднем плане ты можешь ошибиться, ведь ты не центральная фигура этой съемки. Центральная фигура находится на некотором расстоянии от меня, ближе к фотографу. Из Кортни словно бьет ключ нескончаемой энергии: она беспрестанно принимает какие-то позы, улыбается на камеру, заигрывает с ней, отходит назад и возвращается. Иногда кажется странным, что делом своей жизни эта женщина выбрала именно музыку. Она могла бы пойти в модельный бизнес или серьезно заняться актерским мастерством. Это давало бы гораздо больше выхода ее чувствам и амбициям, то, что ей по-настоящему нравится - нескончаемое внимание к себе - было бы главным и незаменимым атрибутом работы, но почему-то она пошла именно в музыку. Может, она тоже когда-то выбрала не ту дорогу.Эрик и Патти, находящиеся рядом со мной, тоже не пытаются как-то выделиться на фоне Лав, а просто продолжают скромно улыбаться, как случайно набранные ребята из массовки. Может быть, в известных группах приняты такие роли, как лидер и его свита, но кажется это несколько странным. Зачем здесь находиться тем людям, которые, фактически, здесь не нужны? Зачем любым музыкантам вообще находиться на фотосессиях? "Пройди сюда, остановись здесь, улыбнись, покажи, что тебе весело, закрой глаза, улыбайся ярче, улыбайся радостнее. Я не могу. Ты должна..."И ты будешь улыбаться и рассказывать о своей жизни, потому что так принято, так нужно. Отбросишь непонравившийся вопрос - сочтут за грубость и неприветливость к журналистам. Не будешь улыбаться на камеру и веселиться по команде - повесят ярлык мрачного и депрессивного человека. Никого не будет волновать, что ты не должен делать томное лицо на камеру, потому что ты не модель или актер, никому не интересны твои мысли по поводу той или иной группы, только если это не повод для очередного слуха. Делай так, как тебе говорят, даже если ты пытаешься высказать в своей музыке, что ты необыкновенная индивидуальность. Делай все по правилам, иначе обретешь репутацию странного, неприятного и колючего человека... Проводив взглядом удаляющуюся машину, в которую пару минут назад загрузились Патти, Эрик и Кортни, бывшая за рулем, я перевожу глаза на кончик зажатой в зубах сигареты, к которой подношу зажженную зажигалку. Из-за поднявшегося ветра в и без того мрачную пасмурную погоду огонек постоянно подрагивает, угасая, из-за чего приходится снова и снова щелкать зажигалкой. Наконец, получив возможность затянуться, я запрокидываю голову чуть назад, упираясь ею, как и левой ногой, в находящуюся за спиной стену, что образует своего рода крыльцо заднего выхода. Снова выпустив изо рта полупрозрачные завитки дыма, я закрываю глаза, расслабляясь и подставляя лицо поднимающемуся время от времени ветру, который охлаждает кожу и подхватывает волосы, взлохмачивая их. Из этого впервые за последнее время действительно спокойного состояния меня вырывает донесшийся со стороны дороги негромкий шум. Открыв глаза, я фокусирую взгляд на нечеткой фигуре Джона, суетящегося у стоящего на обочине дороги черного фургона с открытым багажником. Мужчина пытается запихнуть в машину какие-то железные ящики. Поднеся сигарету к губам, я, не меняя своей позы, продолжаю наблюдать за попытками фотографа загрузить свое добро в открытый багажник машины, что получается с весьма относительным успехом. Пролетевшая по дороге мимо стоящего на обочине черного фургона машина взметнула в воздух своим движением появившиеся откуда-то листья и брызги воды, покоившиеся до этого в луже в одной из канав на асфальтном покрытии.- Вам помочь? - услышав меня, мужчина, удерживая ящик на самом краю багажника, оборачивается и случайно ударяется лбом о верх дверного проема, но груза из рук не выпускает.- А сможешь? - в ответ я лишь слабо усмехаюсь и, затушив почти истлевшую сигарету о ботинок, отлепляюсь от стены, отталкиваясь прижатой к ней ногой. Обойдя мужчину, я, находясь на некотором расстоянии от багажника, подскакиваю в его сторону, пихая край ящика, удерживаемого руками фотографа, внутрь багажника. Загрузив совместными усилиями еще один ящик внутрь машины, я наблюдаю, как мужчина с негромким звуком захлопывает дверцу.- Курите? - снова отойдя под козырек крыльца у заднего выхода из здания фотостудии, я оборачиваюсь на идущего за мной мужчину, протягивая ему пачку сигарет, из которой секундой ранее вытащила сейчас зажатую между зубов сигарету. - Только кубинские сигары, - пожав плечами, улыбается Джон, приседая у противоположной стены крыльца на оставленное кем-то старое плетеное кресло. Затянувшись, я киваю и, глядя на фотографа, поспешно выдыхаю вбок полупрозрачный дым, деловитым голосом спрашивая: - Правда, что сигарам делают обрезание? - мужчина смеется, качая головой. - Без этого не раскуришь и не узнаешь этого дивного тонкого аромата с плантаций Кубы, - мечтательно проговаривает он, воздевая руки к небу, будто показывая что-то необъяснимое.- Мой дед курил их, - замечаю я, снова выдыхая дым в сторону. - Это значит лишь то, что у твоего деда был прекрасный вкус.- Да нет, он просто думал, что так будет здоровее, чем от никотина, - мужчина снова смеется над моим ответом, вызывая ответную слабую улыбку и у меня. За такое продолжительное время, кажется, можно было полностью отвыкнуть от обыкновенного общения с реальными людьми, а не галлюцинациями из моего воображения. Одичать. Однако, кажется, я могу и действительно говорю с живым человеком, понимаю, что говорит он, слышу его голос. Как ни странно, но это приносит приглушенное удовольствие, если можно так выразиться. Набравший силу ветер своими ледяными сухими дуновениями начинает приносить отскакивающую вверх при соприкосновении с какой-либо поверхностью изморось. От этого появляется более явное ощущение холода и сырости, наполнившей воздух. Медленно отодвинув сигарету ото рта, я едва заметно выдыхаю дым в воздух, словно растягивая этот момент. Вся улица потонула в серых красках с множеством самых разнообразных оттенков. Внутри себя я начинаю чувствовать какое-то напряжение. Кажется, я могу слышать, как высоко в небе, там, под самым несуществующим на самом деле куполом, тяжело переворачиваются, растягиваясь дымчато-серой пеленой, облака. Их плотное полотно со звуком рвущейся плоти разрывается в некоторых местах, обнажая увязшие наверху блики белого света. Я прикрываю глаза, слушая шум ветра и шорох листьев на деревьях, которые он заставляет трепетать. В моем собственном воображении его движение замедляется, раскрываясь еще больше, словно распускаясь вкраплениями более глубоких и медленных звуков. Кажется, словно само время на миг замедляется, усыпляя.- У вас есть семья? - неожиданно для самой себя спрашиваю я, открывая глаза и только спустя пару секунд переводя их взгляд на фотографа. Мужчина неловко моргает, пытаясь успеть за сменой темы.- Да, - наконец, выдыхает он, чуть улыбаясь, - у меня жена и двое детей: сын и дочь.Улыбка на его губах становится еще шире, словно расцветая от упоминания его семьи. - Наверное, классно знать, что кто-то ждет дома после тяжелого дня, - пространно замечаю я и, покосившись на начавший накрапывать дождик, что каплями спадает с козырька крыльца в образующиеся на асфальте лужи, снова втягиваю в себя никотиновый дым.- Они - моя опора, - убежденно и очень тихо, как откровение, произносит мужчина, после чего, помолчав, добавляет, поднимая глаза на меня, - когда-нибудь у тебя тоже будет семья. Из горла вырывается невеселая усмешка. - Не думаю, что доживу до этого момента.- Это то, что ты чувствуешь сейчас, - уверенный и мудрый тон слов фотографа заставляет меня вернуть взгляд на него, - сейчас тебе кажется, что весь мир не больше, чем черная дыра, в которой только тьма и больше ничего. Тебе кажется, что все тебя бросили, что ты совсем одна и никогда не сможешь выбраться из этого... Но это не так. Пройдет время, и ты захочешь жить, захочешь дышать и иметь семью, захочешь любимого человека и детей. Стоит только преодолеть этот барьер. Я прошел через это, так что знаю, о чем говорю...Я опускаю голову и тушу сигарету о подошву сапога, после чего, засунув руки в карманы, отлепляюсь от стены. Взгляд останавливаю на сидящем, чуть ссутулившись, в плетеном кресле мужчине. - Как бы хотелось, чтоб это было правдой. - Мне просто больно смотреть, как такие неординарные личности собственноручно губят себя, - с сожалением отвечает мигом постаревший Джон, опуская голову и устремляя взгляд в пол. Я продолжаю некоторое время стоять, смотря на его сгорбившуюся фигуру. - Спасибо, - подойдя к нему, я осторожно похлопываю его по плечу, после чего схожу с крыльца у заднего входа в фотостудию, оставляя жалостливого фотографа в одиночестве. ***После некоторых попыток мне удается вставить ключ в замочную скважину, и, навалившись всем телом на дверь, я чуть ли не вваливаюсь в прихожую, едва успев удержаться на ногах, схватившись за ручку заскрипевшей двери. Не поднимаясь с пола, я захлопываю дверь обратно, погружая комнату в полную темноту. Кое-как сняв сапоги, поднимаюсь на ноги и, держась за стены, прохожу вглубь дома, попутно оглядывая едва различимую окружающую обстановку. Привлекший внимание монотонный шум со стороны ванной заставляет развернуться в направлении звука и следовать туда вместо почти достигнутой темной кухни. По дороге я едва не падаю на пол, споткнувшись о попавшийся под ноги непонятный предмет. Открыв дверь ванной, я замираю, пытаясь без света сориентироваться в происходящем в маленькой комнатке. Монотонный чуть стучащий звук доносится из угла, где всегда стояла стиральная машина. Пройдя в ту часть комнаты, я понимаю, что она и правда работает.Осторожно притворив дверь ванной, я выхожу обратно в прихожую, из которой попадаю в гостиную. В темноте кажется, что изменений никаких не произошло, хотя на деле это совершенно не так. Теперь в этом доме помимо меня есть еще один живой человек, чье едва различимое дыхание доносится с разложенного посреди комнаты дивана. На секунду я закрываю глаза, руководствуясь лишь слухом. Этот звук текущей в другом человеке жизни заставляет почувствовать какой-то болезненно-приятный укол, словно лед внутри меня начинает потихоньку дрожать, трескаться, царапая грудную клетку изнутри, хотя до полного таяния ему еще далеко.Откинув сумку с плеча куда-то на пол, я осторожно, стараясь не потревожить, ложусь на бок на разложенный диван и, почувствовав интуитивно, где лежит брат, подтягиваю колени к груди, лбом прижимаясь к его спине.