9 глава (1/1)

Римская империя. III век. Воспоминания о ДжедокеМного позже я часто думал о том, чем бы все закончилось, не пойди я в гладиаторскую школу. Встретил бы я тогда Джедока? Закончилось бы наше знакомство так печально? Кто его знает, но иногда по вечерам я лежу и мечтаю, чтобы всё произошедшее оказалось сном. Ночным кошмаром, а не реальностью. Когда меня перевели в другую группу подготовки к арене, я был полностью уверен, что мы больше не пересечёмся. Никогда я не заблуждался так сильно. Меня готовили к арене на ближайший же праздник, когда будут устроены гладиаторские бои. Я понял это по тому, как меня кормили и натаскивали больше остальных. Всё это заставляло думать о том, что противника мне подготовили сильного. Во мне воспитывали звериные инстинкты самосохранения, шестое чувство обострилось тогда до предела. Я и сам понимал, что нахожусь у черты, после которой обратной дороги не будет. Но и выбора у меня не было, по собственной глупости. Если бы человеку было дано несколько жизней, в следующей я бы ни за что и близко не подошёл к гладиаторским школам, не продал бы свою жизнь ради развлечения других и призрачной надежды на славу и обогащение. Раньше я не придавал большого значения тому, что на арене убивают людей. Убивают по-настоящему. Приходя смотреть на поединки, я так же, как и все зрители, наслаждался зрелищем, чувствовал себя богом. Ведь желание большинства сидящих на трибунах было законом. Часто именно зрители решали добивать раненного гладиатора, либо даровать ему жизнь. Сидя на трибунах, вместе с толпой зрителей я вершил свой суд. Как люди бывают порой жестоки, когда это не касается лично их. Только оказавшись по ту сторону, я понял, чем занимался до этого. Всё плохое наказуемо, кара настигла и меня, благодаря моей же собственной глупости. Время шло, и скоро дата боёв была уже известна. Весь город, скорее всего, готовился к этому, мечтал поскорее увидеть, поскорее вершить судьбы несчастных. Мне было тошно от мысли, что раньше я был одним из этих пресытившихся зрителей. По ночам мне снились кошмары, в которых я либо убивал сам, либо умирал на песке, обагренном кровью. Сложно сказать, какому исходу я был больше рад. Умирать не хочется никому, но убить кого-то было даже страшнее. День выхода на арену стремительно приближался, а я до сих пор не был морально готов. Хотя, к такому, думаю, вообще невозможно подготовиться. Правда, я видел некоторых гладиаторов, у которых от человека осталась лишь оболочка, а по сути они превратились в машины смерти. Для них убийство уже ничего не значило. Но я предпочел бы лучше умереть, чем уподобиться им.Накануне поединка всем гладиаторам устроили практически пир. Нас готовили на убой, накормили до отвала и отправили спать. Но нервы не дали мне сомкнуть глаз в ту ночь ни на секунду. И к утру я был окончательно вымотан. Если бы я только знал, какую кару мне приготовила судьба, я бы убил себя в клетке ночью, но я даже не мог предположить такого развития событий. Я плохо помню всё, что было до того, как вышел на арену. Всё было, как в тумане. Меня, вместе с остальными участниками, выгнали пройтись по арене под крики зрителей, ожидающих интересного и кровавого зрелища. После парадного шествия на арене остались лишь несколько пар гладиаторов с игрушечными деревянными мечами и устроили показательное выступление, демонстрируя ловкость и находчивость, разогревая публику перед лакомым блюдом — настоящим сражением. Стоя у выхода на арену, я слышал лязганье цепей, в которых привели непослушных рабов, которые всеми силами сопротивлялись идти на верную смерть. Одиночные поединки, в которых участвовал и я, были припасены на десерт, сначала шла обычная бойня колесниц с десятками рабов. Жестокое зрелище, на самом деле, люди смешивались копытами лошадей и колёсами с песком, обагряя его кровью. Мне были прекрасно слышны крики и предсмертные хрипы этих несчастных, которым не повезло стать мясом на этом празднике смерти. По периметру арены стояли надсмотрщики с калёным железом в руках, которым потчевали тех, кто старался увильнуть от опасности подальше. Трусость на выступлении не терпели и наказывали огнём и бичом. Трибуны одобрительно гудели, жаждая ещё больше зрелищ. Время поединка приближалось, а я словно окаменел, смотря на конвульсии какого-то раба, который умоляюще смотрел на меня. Как будто я чем-то мог ему помочь. Бедняга истекал кровью, а я думал о том, что, возможно, вижу и свою кончину. После массового зрелища с колесницами был объявлен перерыв, за который с арены убрали мёртвых и посыпали немного нового песка. Зрители же делились меж собой впечатлениями, поглощая фрукты, которыми угостили всех устроители игр. Я разминался перед предстоящим поединком, а перед глазами стояли глаза того несчастного раба. Настрой у меня был как у уже поверженного, без боя. После перерыва послышался звук трубы, означающий продолжение зрелища. После представления зрителям пары гладиаторов, они должны были выйти на арену. Прослушав имя моего соперника, я очнулся только на собственном имени. "Джиджин, Джиджин, Джиджин" , — звенело в моей голове, когда я ступил на песок и увидел того, с кем мне предстояло сражаться. Это был Джедок. Не такой я представлял нашу встречу. От ужаса всей ситуации у меня задрожали колени и вспотели ладони, в которых я держал щит и меч. Джедок сразу узнал меня, судя по его округлившимся глазам и лёгкой полуулыбке. Он явно был рад меня видеть, что нельзя было сказать обо мне. Больше всего мне хотелось закрыть глаза и обнаружить, что я сплю. Ведь мне предстояло или самому убить моего единственного друга, или пасть от его руки. И, если раньше я сомневался, то тогда, глядя в глаза Джедока, я принял решение, что ни за что не убью его. Я смирился со своей смертью, решив не сопротивляться. Первое правило поведения гладиаторов — молчать на арене, поэтому я ее мог даже попрощаться со своим другом. Пока я стоял и размышлял обо всём этом, Джедок всё решил за меня, сделав резкий выпад. Наученный долгими тренировками, я его блокировал, и, в свою очередь, сделал ответный. Раньше, до перевода, мы тренировались вместе. Я прекрасно помнил слабые места в обороне у Джедока и нарочно их избегал. С того времени прошло много времени, он стал ловчее и хитрее, но обойти меня ему никак не удавалось. Либо он специально не воспользовался несколькими моими ошибками. Смотря в глаза друг другу, казалось, что мы боролись за право быть убитыми, а не быть победителем. Но вечно это продолжаться не могло, зрители гудели и кричали, Джедок раззадоривал их своими неожиданными выпадами и прекрасной, отточенной блокировкой моих ударов. Я нисколько не сомневался, что он также и продолжит, когда резким толчком выставил меч вперёд. И в этот момент Джедок не закрыл свою грудь щитом, как делал прежде, а будто подставился под удар. Кровь брызнула мне на лицо. Поспешно я вытащил меч из раны, молясь, чтобы та была не смертельна. Джедок грузно опустился на колени под неистовый ор толпы и поднял руку вверх, прося пощады. Я не поверил глазам, он больше не желал бороться, смирившись с тем, что выберет толпа. Сердце моё обливалось кровью. Слишком хорошо я знал, что чаще всего происходит в таких случаях. Толпа ревела, будто стая раненых зверей, а я не решался поднять глаза, чтобы увидеть, что предуготовили Джедоку. Я смотрел в глаза своему другу и мысленно умолял его встать и продолжить бой. Но он лишь беззвучно пошевелил губами и опустил голову. Мои глаза застилала пелена слёз, когда я посмотрел на вердикт вершителей гладиаторских судеб. Большинство требовало его смерти. Мне ничего не оставалось, как добить своего друга, которого я успел полюбить. Джедок сам взял мою руку и вложил в неё нож, направил на свою шею. Из горла у меня вырывался крик, но губы молчали, только сердце разрывалось. — Джиджин, я люблю тебя, — услышал я прямо перед тем, как глаза Джедока закрылись, и он осел на песок. Он умер. Так и закончилось моё знакомство с Джедоком.В тот же вечер мне вручили кубок, как победителю игр, и даровали свободу. Но я не мог быть счастливым, мои руки были обагрены кровью человека, которого я любил.